Бессознательно и неизбежно

– Геральт, это просто умора. Почему вместо охоты за чудовищами ты опять влип в городские криминальные разборки? – Лютик насмехался мимоходом, валяясь на кровати, полностью сосредоточенный на рукописи, покусывая кончик пера. Рассказ о злоключениях Геральта его все же забавлял, поэтому поэт счел необходимым отрываться от своего сочинительства, чтоб позубоскалить. Геральт, собиравшийся на вылазку, беззлобно пожал плечами, оглядываясь в поисках куртки. – Лютик, я, в конечном счете, пообещал монахиням обезопасить крипту. Просто так уж вышло, что их беспокоили не восставшие мертвецы, как они подумали, а обычные грабители. Не вижу ничего плохого в том, чтоб вернуть похищенное. Оторвав взгляд от исписанных листов, Лютик подпер щеку рукой и поглядел на ведьмака, как на безнадежного балбеса. – Да-да, ты не в силах отказать в помощи обиженным женщинам, это твоя неизбывная черта. А потом ты отнимешь добычу у грабителей, они окажутся прихлебателями какой-нибудь теневой группировки, тебя начнут выслеживать, нам придется валить из города, или ты можешь, конечно, всех убить, – Лютик картинно возвел очи горе. – Дальше, не успеешь глазом моргнуть, и ты уже в кольце интриг ведьм, императоров, серых кардиналов и высших мифических существ. – Лютик, какой же ты мастер преувеличений, – Геральт скупо улыбнулся, вынужденный признать, что ему приятно смотреть на лениво развалившегося, беспечно болтающего поэта. Глядя на него такого – хотелось любить жизнь, что ли? – Верну монахиням украденное, получу плату. Поверь, это не самое странное дело, каким мне приходилось заниматься... Геральт не принимал беспокойство Лютика всерьез – тот ведь не пытался его отговорить, просто иронизировал, справедливо подмечая, что иногда, стоит Геральту ввязаться в незначительную историю – и события начинают стремительно мчаться по нарастающей, словно обвал в горах. Они остановились в Вызиме, сняв комнату на несколько дней. Геральт не слишком жаловал город после смерти Фольтеста, но Лютик ныл: мочи у него больше нет таскаться по селам и провинциям, да и Геральту бы не помешало закупиться у столичных торговцев и травников и поискать заказы в городских стенах. Теперь Лютик, вдохновенный любимой стихией большого города, давал концерты в салонах, где его хорошо знали, и писал какую-то поэму, а Геральт впутался в дурацкую историю с псевдо-разорителями крипт. Словом, все как обычно. Все было настолько как обычно, что Геральт испытывал необычную легкость. Ему всегда так было с Лютиком: задорно и просто. Они всю жизнь путешествовали вместе, находя занятие по роду деятельности, куда бы ни отправились – и были увлечены каждый своими заботами, не мешая друг другу. Да, при этом, разумеется, события то и дело выходили из-под контроля, то с Геральтом, то с Лютиком постоянно что-то случалось, но в этом и состояла... прелесть непредсказуемости бытия. Когда Геральт жил с Йеннифер, и возвращался к ней, в ее дом, после очередного заказа – это было тяжело. Йеннифер то фыркала на грязь и неприглядность его профессии, то предлагала ему забросить ведьмачество и жить на ее средства, а когда он отказывался – измывалась над дурацкой потребностью мужчин чувствовать себя добытчиками. И Геральт преломлялся, уступая ее требованиям: читал умные книжки, вел изысканные беседы, ел вилкой, носил приличные костюмы. Что примечательно – Лютик тоже мог в цитирование умных книг и ведение изысканных бесед, но при этом не ставил себя так, будто остальные, кто книг не читал и не владел изящной речью – кметы, недостойные его общества. Это Геральт все думал к тому, что с Лютиком не приходилось привыкать быть вместе – их "вместе" было уже привычным. Хотя скажи Геральт Лютику, что он думает о них, как "вместе" – поэт сбежал бы быстрее, чем от любой из своих пассий – с лютней в обнимку, теряя портки. – Ты в предместья? – Лютик посмотрел пытливо, наконец вернувшись мыслями в прозаичную действительность. – Думаешь, хозяин складов, к которым привел след грабителей, так легко их сдаст? Не ломай там конечности никому, прошу. Геральт скупо улыбнулся: – Обещаю, что для начала попытаюсь просто поговорить. Вечером вернусь. А ты не забудь спуститься вниз пообедать, – Геральт, закинув железный меч за спину, приблизился, наклонился, взял Лютика за подбородок и длинно нежно поцеловал. – Все, я пошел, – буднично сказал он, отстраняясь. И вначале не очень понял, почему у застывшего на кровати Лютика такой изумленный испуг отразился на лице. Потом, мерно покачиваясь на спине Плотвы по дороге в предместья, ведьмак был вынужден задуматься. Если не кривить душой перед самим собой – Геральта крыло конкретно. И не слишком удавалось себя контролировать – едва ли не впервые в жизни. В смысле, он себя чувствовал не на шутку, до разжижения мозгов влюбленным – с ним такое бывало раньше: с Коралл, с Фрингильей – даже в какой-то мере сильнее, чем с Йеннифер – но не с Лютиком же в конце концов! Такой период дурной влюбленности случался в первое время знакомства с предметом страсти – опять же, если не брать в расчет Йеннифер – а с Лютиком они знали друг друга как облупленных уже пару десятков лет. Мучительная привязанность к Йеннифер заключалась для Геральта в том, что ему без Йеннифер было плохо. Привязанность же к Лютику крылась, – с удивлением обнаружил Геральт – в том, что ему с Лютиком хорошо. Ну хорошо и хорошо, ему все годы дружбы с ним было хорошо. В том и заключается главная прелесть дружбы: если люди не испытывают друг к другу приязни и желания проводить время вместе – друзьями они не станут. Словом, Геральт никак не мог разумно объяснить накрывающую его эйфорию. Ситуацию усложняло то, что Лютик вел себя совершенно по-другому. Ему, очевидно, нравился их секс, но напрягало все, что было кроме. Серьезно: Лютик перестал прикасаться к Геральту в общественных местах. То есть раньше его ничуть не смущало виснуть на шее, травя очередную байку, похлопывать по плечу, опираться спиной, словно ведьмак чертова подушка, ехать вместе на лошади – а теперь Лютик избегал до него лишний раз дотронуться на людях, как будто, если он Геральту руку на плечо положит, все сразу догадаются об их отношениях. Идиот. А Геральту постоянно хотелось касаться. Да нет, не при посторонних, а в целом. Причем он понимал, что желание прижать Лютика к себе, блаженство, когда тот спит под боком, размеренно дыша, потребность пропускать его волосы сквозь пальцы, поглаживать плечо, обнимая, невесомо пройтись ладонью вдоль линии позвоночника – все это несколько неадекватно, но, как уже признал раньше – Геральт совершенно утрачивал способность себя контролировать. Оставалось сцепить зубы и надеяться, что скоро пройдет. Прошло же – с Коралл. Прошло же – с Фрингильей. Иначе... Как бы Лютик, не склонный к долгим отношениям, не сбежал от навязчивых знаков внимания Геральта. Геральт прилагал все усилия, чтоб не выказывать своего состояния и не пугать поэта – но иногда промахивался, как вот сейчас. Все должно было решить время. Со временем из головы Геральта выветрится необоснованное ощущение влюбленности, а Лютик смирится и перестанет шарахаться от страха как-то придать их отношения огласке, оба придут в норму, успокоятся – и будет у них действительно, как Геральт и предлагал: привычная дружба, отличный секс. Над головой проплыли Вызимские ворота, ведьмак безразлично отследил их взглядом, переключившись с дум о запутанных чувствах на дела более насущные – прикидывал, легко ли ему удастся добиться от хозяина склада всяческого содействия, и придется ли это содействие выбивать. *** Вечером Геральт ввалился в трактир своего постоялого двора в не самом плохом расположении духа. По сведениям хозяина склада, грабители, стащившие инкрустированную золотом и драгоценностями статуэтку Мелитэле из крипты, должны этой ночью вернуться за добычей, чтоб перепродать уже найденному с момента кражи покупателю. Геральт, конечно, мог взломать склад и забрать статуэтку, но хотелось навалять преступникам и сдать страже – в назидание, ну и во имя благополучия монахинь. Кража из храма – должна быть наказуема, по законам богов и людей. Так что Геральт намеревался поужинать, дождаться заката и отправиться караулить злоумышленников. Втянув приятно щекочущие ноздри запахи пищи, ведьмак осмотрел помещение. Лютик сидел за стойкой, пил пиво и трепался с помощницей трактирщика Ритой. – Да нет, милая, знаешь, небесно-голубой идет легкомысленным блондинкам, тебе лучше сшить платье цвета бордо или насыщенного синего, чтоб подчеркнуть изысканную бледность и черноту волос. Таким цветом кожи могут похвастать только аристократки, прячущиеся от солнца. Твое лицо как юный снег на вершинах гор, обрамленный локонами темнейшей ночи, – Лютик нес высокопарную чушь, памятуя, что женщины любят ушами, и ненавязчиво заправил Рите за ушко кудряшку "цвета темнейшей ночи". Геральт прошагал к стойке и сел рядом с парочкой, звякнув сгружаемыми мечами. Рита, безмятежно улыбавшаяся Лютику, вздрогнула, посмотрела со смесью любопытства и опаски, но тут же поинтересовалась, что подать милсдарю ведьмаку. – О, Геральт! – Лютик отсалютовал кружкой. – Выражение лица менее хмурое, чем обычно. Неужели история завершилась водворением Мелитэле на положенное место? – Лютик лучился любопытством, но, разворачиваясь к Геральту лицом, ненавязчиво отодвинул свой стул подальше на десяток сантиметров. Хотелось схватить его за пижонский ворот и встряхнуть. Поэт может и стремился продемонстрировать "между нами ничего нет, даже не подумайте" – будто кому пришло бы в голову подумать – но выглядело это, словно он шарахается от Геральта, как от чумного. Взяв подставленное Ритой пиво, пенное, переливающееся через край, Геральт, сделав глоток, пожал плечами: – Статуэтку я не добыл, но знаю, где она находится, и куда придут воры. Сегодня ночью собираюсь их взять на горячем. – А что, господин ведьмак, – Рита перегнулась через стойку, выгодно демонстрируя декольте. – Разве грабители считаются чудовищами, что вас наняли их поймать? – темные глаза девушки сверкали хитрецой и весельем – она, кажется, и себе не отказала в удовольствии выпить вместе с Лютиком пива. Геральт посмотрел в ответ ровно и пронзительно: – Уж не знаю. Вы, сударыня, не считаете людей, обносящих святыни и нападающих на монашек, чья защита – лишь неприкосновенность храмов, – чудовищами? Рита не отвела взгляд, только задумчиво склонила голову: – Я, допустим, считаю чудовищем Борова Жброва, который устраивает пьяные потасовки, лапает подавальщиц, ломает мебель, ни за что не заплатив, отправляется в тюрьму, и снова возвращается дебоширить после каждой отсидки. По вашей логике – может, вам и ему стоит наподдать, ведьмак? Геральт хмыкнул, снова пригубив хмельное. – Может, и стоит. – Ох, ты как всегда, – Лютик картинно махнул рукой, давно смирившись со стремлением Геральта творить добро и насаждать справедливость. Геральт заметил краем глаза, что поэт привычно дернулся было пнуть его в лодыжку, дабы осадить – но не пнул, нога застыла на полувзмахе. За вечер Геральт позволил себе только кружку пива и плотный ужин – помнил, что ночью ждет работа. Лютик же предавался возлияниям от души, травя байки ведьмаку и Рите – они так и сидели втроем у стойки, вечер был не богат посетителями, со всеми справлялись подавальщицы в зале. И весь вечер Геральт наблюдал это гребанное представление: Лютик смеялся, рассказывал, и в порывах поделиться впечатлениями или заручиться поддержкой своих слов – то и дело тянулся к Геральту, но, опомнившись, каждый раз отдергивал руку. Не выдержав, когда Лютик снова попытался похлопать его по плечу, но изменил траекторию движения ладони – Геральт с силой перехватил запястье и, подтянув, водрузил руку себе на плечо – куда Лютик и метился ее пристроить. Поэт покраснел, заполошно оглянувшись. Рита расхохоталась – она, конечно, не знала подтекста, но выглядела сценка забавно. Геральт только вздохнул сквозь зубы. Едва Геральт чуть позже напомнил, что уходит, Лютик встрепенулся: – Можно я с тобой? Проедемся по ночной Вызиме, охота проветриться. В предместьях есть корчма, всю ночь работает, я тебя там подожду, – и поэт полез за кошелем расплачиваться, попутно расцеловывая Рите пальчики и рассыпаясь в извинениях – он явно не нуждался в ответе Геральта. Впрочем, ничего нового: Лютику не сиделось на месте и тянуло пить дальше, поэтому он сочинил себе идеальный план – чтоб прогуляться и накидаться. Геральт скептично на него посмотрел, схватил за шиворот, когда тот чуть не вписался в стол посреди зала, и, смирившись, потащил к выходу. В глубине души зрело смутное удовлетворение, что Лютик предпочел отправиться с ним, вместо того, чтоб упиваться в компании Риты. *** В голове громыхало и звенело. Геральт морщился, слушая благодарности ночного караульного городской стражи, которому он сдал связанных бессознательных преступников. Благо, пост находился недалеко – у Вызимских ворот, и стражники примчались на склад. Геральт мог бы позвать их раньше, помочь в драке, да не захотел – почему-то солдатня из городских правоохранительных структур ему чаще мешала, чем помогала. И статуэтку хотелось вернуть лично – попади она в руки стражи, Геральт не поручился бы, что сокровище быстро и легко передадут в храм. Словом, стражники благодарили, статуэтка осталась при Геральте в мешке, но времени он потерял уйму, да и по голове получил во время драки. Грабителей в итоге оказалось пятеро, и ничего путного те, кроме как махать кинжалами со средней степенью мастерства, не умели – Геральт легко с ними справился, без зелий, железным мечом – но все же пропустил один удар по касательной. Уже практически под утро, связав противников, приведя стражу, сдав тепленькими, Геральт брел к корчме, где остались Лютик и кони. Кони, разумеется, в стойле, а Лютик – у стойки с пивом. Геральт, по крайней мере, надеялся, что он там остается. И еще не сочинил ни про кого оскорбительных виршей, чем спровоцировал бы очередную кабацкую драку. Как ни странно, Лютика Геральт встретил, до корчмы не дойдя – во дворе, у конюшни. Поэт нервно прохаживался в тени навеса, а завидев Геральта, поспешил навстречу. – Ведьмак, ты в порядке? Я уж начал волноваться. Почему так долго? Это всего лишь недоноски-бандиты. У тебя кровь? Лютик остановился напротив, тревожно заглядывая в лицо, выудил из кармана кружевной платок, осторожно потянулся к виску Геральта, по которому тому прилетело. Геральт прикрыл глаза, ощущая прикосновение ткани. Лютик пробормотал: "Дай посмотрю", подхватил Геральта под руку и отвел на конюшню, за кирпичный парапет, заставив присесть на связку сена. Встав напротив, склонившись над Геральтом, Лютик мягко перебирал волосы, отбрасывая их с разбитого участка головы, и Геральт млел от бережных легких касаний его пальцев. – Мелочь, Лютик. Протереть спиртом, да и все, – Геральт вдруг, не отдавая себе отчета, увернулся от встревоженных рук поэта, обнял его за бедра, прижимаясь головой к животу. Он немного устал и хотел сидеть так, пока не пройдет набат колокола в висках. Лютик, встрепенувшись, снова запустил пальцы в его волосы, но несколько напряженно, как будто не зная, стоит ли оттолкнуть. Подняв взгляд, Геральт увидел, что Лютик вертит шеей, оглядываясь по сторонам. Ах, ну конечно же, улица, люди! (Вообще-то – предрассветный час, ни души вокруг, только пьяное пение разносится из таверны, а они сидят в тени навеса за каменной загородкой в конюшне). Геральт вдруг, совершенно непреднамеренно, втянул носом воздух и опустился чуть ниже. От Лютика пахло там – терпко, тяжелым возбуждающим запахом. Геральт почувствовал, как во рту скапливается слюна. За все время, за пару недель страстного секса, с тех пор как встретились в предгорьях Макахама – они друг другу не сосали. Как-то так вышло, все эти Лютиковы заморочки: "меня трахают", "только бы никто не узнал", "дорожу репутацией бабника и сердцееда" – Геральт полагал, что если попросить Лютика взять в рот – тот еще больше испереживается об утрате своей мужественности. А сам Геральт... Ну вроде ведь он был тем, кто трахает? А сейчас Геральту – он даже осмыслить не успел – вдруг захотелось, пока он прижимался к животу Лютика – странно, безотчетно – наверное, в целом, он ведь не поднимал данную тему, потому что всерьез сомневался в своем желании взять в рот чей-то член. Но Геральта накрыло от запаха, вязкого и пошлого, захотелось увидеть член Лютика, и еще захотелось сделать так, как Геральт сам любил, чтоб ему сосали – потому что он прекрасно представлял, как сделать, чтоб было правильно, потрясающе, невероятно... И еще потому, что они были на улице, а Лютик зажимался. Геральт заставит его, черт возьми, забыть обо всем на свете, и уж тем более об отсутствующих людях вокруг. Геральт отнял голову и споро принялся расстегивать пуговицы у Лютика на штанах. Тот пискнул, растерянный, непонимающий. – Геральт, тебя что, слишком сильно ударили по голове? – успел возмутиться поэт. – Ты не в себе, по-моему. Прекрати, нас могут... Обхватив рукой его член, высвободив из штанов, Геральт вдохнул будоражащий запах, провел по стволу языком и взял в рот головку. Было солоновато и пряно. И ничуть не неприятно. А потрясенный вздох Лютика заставил зашкалить возбуждение до нового уровня. И Геральт принялся делать минет, который сам бы посчитал идеальным. Сосал долго, плотно, по всей длине, ласкал языком головку, пропускал в горло, утыкаясь носом в пах Лютика, еще больше возбуждаясь от вида дорожки волос, идущей от пупка. Лютик стонал, дрожал, судорожно цеплялся пальцами за плечи Геральта, явно не контролируя свои действия. Его стоны только подстегивали – Геральт насаживался головой, или выпускал член изо рта, помогая себе рукой, начиная надрачивать, посасывая головку, а затем облизывая ствол у самого основания. Лютик бесконтрольно жалобно вскрикивал, отпустив плечи Геральта, нащупав позади себя камни парапета, опираясь на них, вцепившись в кирпич до побеления пальцев. Геральт чувствовал, что он сдерживается, чтоб не начать вбиваться – но хотел довести Лютика, чтоб тот вбивался в горло. Странное желание, но Геральт испытывал эту потребность в последнее время, едва ли не больше всего остального – видеть, как Лютик плавится от удовольствия, как дрожит и задыхается после оргазма, видеть в глазах поэта незамутненное потрясение от того, как ему было хорошо. Впустив в горло член, Геральт обхватил Лютика за ягодицы и вжал сильнее, сделав несколько поступательных движений, заставляя того сдаться, сорваться, трахать Геральта в рот. И Лютик, всхлипнув, схватившись за плечи – он все-таки старался делать это максимально мягко, не посмев вцепиться в волосы и подталкивать – Лютик принялся коротко и часто вбиваться Геральту в горло. И так стонал, и Геральт чувствовал дрожь его ягодиц под пальцами, Геральт отнял одну руку, начав мять сквозь штаны собственный колом стоящий член, задыхался, захлебывался слюной, но все равно испытывал дичайшее необъяснимое возбуждение, оттого что делал для Лютика это. И в момент пика снова сжал поэта за ягодицы, не позволив отстраниться, заставляя кончить себе в рот. Было солоно и вязко. Проглотилось одним глотком, смешавшись со слюной. Отпустив трясущегося Лютика, Геральт утерся ладонью, подумав ватно и спутанно, что он наверное впрямь долбаный извращенец, потому что во время процесса кончил в штаны. Лютик сполз спиной по парапету, оседая на землю – как был со спущенными портками в пыль конюшни – судя по взгляду, поэт едва ли отдавал себе отчет, где он и что он такое. Сглотнув еще раз, Геральт вернулся на связку соломы, подхватил Лютика и усадил себе на колени, любуясь его лицом. – Ге–ральт... Ты... Я... Это... – лепетал Лютик совершенно растерянно сквозь частые вдохи. – Бо-ги. Слиш-ком. Я не могу. Ты не должен был... Но как же это было... – запутавшись в словах, Лютик потянулся и поцеловал Геральта, сцеловывая собственный вкус, прерывисто, задыхаясь и дрожа в его губы. – Почему, черт возьми, – хрипло сказал Геральт, беря лицо Лютика в свои руки, нежно оглаживая большими пальцами скулы, любуясь его живописной растрепанностью, – сказал то, о чем болезненно сожалел последние недели, проматывая в голове, терзаясь: – Почему мы никогда не делали этого раньше? – имея в виду, конечно, не отсос, а их секс в целом, от которого Геральт сходил с ума: – Столько времени? А могли... Лютик вздрогнул и резко отвернулся, уворачиваясь от ласкающих пальцев, сделав вид, что его заинтересовал покачивающийся хвост задремавшего в дальнем стойле Пегаса.