Бессознательно и неизбежно

– Трисс, – злобно процедила Йеннифер, стискивая бокал с вином так, что он вот-вот грозил треснуть в ее руке. – Что? – опешил Геральт, который, словно заевшая шарманка, пытался донести до чародейки, что она ему дорога, как мать его дочери и очень близкий человек, но любовниками он их больше не видит. Геральт и Йеннифер сидели на веранде на заднем дворе, завтракая омлетом с пряными травами, стейком форели и свежей выпечкой. Служанка, явившаяся с утра, невероятно потрясенная тем, что господа после вечеринки сами убрали за собой посуду, заканчивала приводить первый этаж в порядок. Йеннифер приподняла брови, демонстрируя, как ее раздражает недоходчивость Геральта. – О, с чего бы тебе становиться монахом и отказываться от моей постели? Дал обещание кому-то другому? Значит, все же Трисс? Эта трусливая квашня. Эта блеклая покладистая клуша. Эта... – Йен, что ты несешь, Трисс в Ковире, – Геральт потер лоб, чувствуя, что покрывается испариной, ведя эту словесную дуэль – теперь еще и Трисс подставил, хотя не думал о ней в контексте ситуации от слова совсем. Чародейка пожала плечами, отставила бокал и принялась кромсать омлет ножом и вилкой с хмурым остервенением, приговаривая: – Стоило только ненадолго умереть, как эта стерва, притворяющаяся понимающей милашкой, вцепилась в тебя руками и ногами. А я ведь умерла, тебя спасая, тебя, – она ткнула в его сторону вилкой, и Геральт мотнул головой – то ли в знак протеста, то ли шарахаясь – хотя с чего бы ему, вроде, бояться Йеннифер с вилкой? – Она только и делала, что гонялась за тобой и мечтала оказаться на моем месте, – продолжала полыхать Йеннифер, и ее локоны, трепещущие на легком утреннем ветру, шевелились, как змеи Горгоны. – И, тем не менее, когда я продемонстрировал ей, что между нами все кончено – она оказалась способной меня услышать. Действительно, понимающей, как и притворялась, – Геральт категорично скрестил на груди руки. Он начинал язвить – но быть терпеливым и спокойным рядом с Йеннифер, до которой не доходит, получалось с трудом. – Йен, Трисс уплыла спасать беглых чародеев, и мы расстались всего лишь добрыми друзьями. У нее есть более важные дела и цели, чем мечтать меня заполучить. – А я значит тут от безделья маюсь и преследую великолепного Геральта, потому что у меня нет иного смысла в жизни, кроме как присвоить его душу и тело, – заскрипела зубами Йеннифер. По ее волосам прошел электрический разряд, заземлился в вилку, которой она ела – запахло сгоревшим омлетом. Геральт чувствовал себя ступающим по тонкому льду. Казалось, лучше вообще молчать. Что бы он ни сказал – умудрялся задеть чародейку. Однако молчанием отношений не выяснишь... – Оставь Трисс в покое. Она настолько ни при чем и настолько в прошлом, что я даже удивился, когда ты о ней вспомнила, – Геральт пригубил вино. Хотя хотелось выхлебать бутылку чего-нибудь залпом – от нервов и безнадежной закольцованности разговора. – Тогда что, это Сильвия-Анна? Старшая из двух княгинь в Туссенте? О, вы с Лютиком отлично устроились, проклятые лоботрясы. Может, вообще, женитесь на сестренках? Будете доживать свой век в роскоши княжеского двора? А что, жизнь вас вдоволь потрепала, пора бы остепениться... – Йеннифер источала яд, сама же бесилась от своих слов, и смотрела на Геральта с угрозой как минимум придушить. Ну что за беда? Почему расставание обязательно должно было делать их врагами? Женщины вроде Йеннифер не умели прощать пренебрежение своей красотой. Геральт предполагал: больше всего ее бесит то, что он посмел ее больше не желать. – При чем тут Сианна? Откуда ты вообще о ней знаешь? Почему ты знаешь практически обо всех моих любовницах? – последний вопрос Геральта занимал совершенно искренне. Он ведь мог закрывать от Йеннифер мысли, если хотел. Та покачала головой с этим своим выражением превосходства бесконечно старой и бесконечно умудренной опытом женщины. Если б она чуть реже в жизни скандалила, как пятнадцатилетка, ее мудрость даже могла бы сойти за истину. – Геральт, просто чародейки очень любят сплетничать. И очень любят уколоть подруг, не сумевших удержать любовников, байками о похождениях этих любовников. – Странная у вас дружба. Меня всегда удивляло, как вы, подружки, явно и скрыто завидуете друг другу, мелочно подставляете и наслаждаетесь, втаптывая подруг в грязь, – Геральт говорил это отчасти желая отдохнуть от спора, но в основном – потому что это было правдой, которую он упорно не понимал. – В этом и есть разница между подружками и друзьями, – Йеннифер пожала плечами отстраненно. – Подружки – те, кто по-бабски сбиваются в стаи, чтоб завидовать, соперничать, похваляться друг перед другом победами, ну и попивать вино, ругая мужчин. Иногда помогать друг другу, если выгодно, или чтоб товарка оказалась перед тобой в долгу. А друзья – друзья дружат. Бескорыстно. Женщины тоже могут быть друзьями, но, право же, это не про чародеек, – Йеннифер смотрела в свой бокал, болтая его в руке – но не расстроено, оттого, что такие вот у нее подружки. – О чем мы вообще разговариваем? – Геральт больше не хотел есть, но, как ни странно, с утра они не продвинулись в разговоре никуда и ни к чему не пришли. – Я не влюблен в Трисс. Не влюблен в Сианну, – он даже поморщился, удивляясь бредовости допущений Йеннифер, – не влюблен больше и в тебя. Йен, давай останемся близкими людьми. Ненавидя меня за то, что я тебя больше не люблю, ты только портишь жизнь нам обоим. – Давай останемся близкими людьми, – чародейка кивнула и тонко улыбнулась – мучить Геральта ей, определенно, нравилось. – Зима долгая, а в моей спальне мы будем очень близки. Цири обрадуется, видя, что у нас все хорошо. Вот выдвигать как аргумент чувства Цири было совершенно низким ударом, по мнению Геральта. – Йеннифер, если ты будешь пытаться затащить меня к себе в постель, я уеду, – Геральт чувствовал нарастающую усталость. Легче ребенка, кричащего "мое", убедить в том, что ему что-то не принадлежит, чем Йеннифер. – Ты пригласила меня в гости и намерена всю зиму потратить на то, чтоб трепать нам обоим нервы? – Я не понимаю, Геральт, почему, – Йеннифер тоже покончила со своей едой, просто вертела вилку в пальцах – и выглядело это опасно, – почему, если ты не влюблен ни в кого из своих чародеек, медичек и княгинь, ты не желаешь заниматься со мной любовью? Или у тебя проблемы с потенцией случились на старости лет? – она вынула ногу из туфли, протянула под столом и положила стопу Геральту на промежность. Геральт резко отъехал на стуле дальше, втянув воздух сквозь стиснутые зубы – не от страсти, от злости. – Йен, трахайся со своей богатой коллекцией фаллосов, – он не собирался грубить, вышло как-то само собой. – Прости, – Геральт перевел дух и попытался снова. Хотелось сесть на пол и погрузиться в состояние медитации. – Ты же сама этого хотела. Потащила меня на затонувший корабль нильфгаардского чародея, заставила поймать джинна и снять заклятье. Хотела знать правду. Вот тебе правда. Что теперь не так? Йеннифер встала со стула, обошла столик и Геральта, оказалась у него за спиной, положила руки на плечи. Геральт напрягся, однако никаких дальнейших поползновений она не предпринимала – просто, возможно, не хотела смотреть в глаза. Пахло сиренью, крыжовником и почему-то безнадежностью. – Очевидно, Геральт, – наклонившись, проговорила Йеннифер, щекоча дыханием ухо: – Я так этого хотела, потому что свято верила, что, едва мы снимем заклятье и морок рассеется, ты скажешь, что любишь меня, любишь не по велению джинна, а полюбил за все те годы, что мы вместе пережили, за то, что я всегда принимала тебя обратно, за то, что с другими тебе пресно, за то, что я умерла, спасая тебя, пронзенного вилами, на той мостовой, за то что терпела пытки ради Цири... Я, дура я эдакая, мечтала убедиться, что то, что происходит между нами – это настоящая великая мать ее любовь! – последние слова она говорила уже повышенным тоном и, не замечая, впилась длинными ногтями Геральту в плечи. Геральт накрыл ее руку своей. – Йен, я всю жизнь буду благодарен тебе за то, что ты делала для Цири. Ты была для нее лучшей матерью. Именно поэтому, во имя того, что было, я прошу тебя остаться в дружеских отношениях. Ты дорога мне. Но право же, наши ежедневные расхождения во мнениях с последующими расставаниями и битой посудой – это не любовь. И то, что я не хочу с тобой спать... это не значит, что ты не желанна, или не прекрасна, или что-то в этом роде. – По-моему, если мужчина не хочет с женщиной спать – именно это и значит, – чародейка вырвала руку и вышла с балкона. Что совершенно не означало, что разговор окончен. Геральт еще с минуту сидел и думал: "А какого черта?" Лютик-то, наверняка, трахнул бы любую красивую женщину, которая ему предложила. Впрочем, Геральт знал, какого. Даже не касательно Лютика. Если он вновь вернется к Йеннифер в постель – то уже не отвяжется, рухнет в это болото. Не в том смысле, что он ее заново полюбит – нет, чародейка снова посчитает его своим, сядет на шею, свесит ноги и будет всячески помыкать. Он проведет зиму не в постели Йеннифер, а в отношениях с Йеннифер, опутанный по рукам и ногам, чувствуя себя словно с затягивающейся на шее удавкой, и сбежит по весне, гоня Плотву через несколько королевств от облегчения, впрочем, ему станет тошно от собственного бегства, и Лютик, подливая масла в огонь, поржет и самодовольно заявит "А я ведь говорил". Геральт нахмурился, встал, швырнув на стол салфетку и побрел следом за Йеннифер. – Йен, я бы хотел услышать, что ты принимаешь мое решение, а не оставлять какие-то многозначительные паузы, и чувствовать, что я тебя обидел, – безнадежно заявил Геральт, находя ее на восточном широком диване в гостиной на втором этаже. – А я, Геральт, все же оставила бы себе право время от времени спрашивать, не передумал ли ты и не хочешь ли заглянуть в мою спальню, в эту зиму, – жестоко и предвкушающе улыбнулась Йеннифер, делая вид, что читает лежавшую на диване книгу, и разговор ее перестал интересовать. Твою мать, боги, демоны и все порождения сопряжения сфер. Геральту захотелось взвыть. Он с ужасом представлял, во что может превратиться зимовка. Что он, допустим, еженощно застает голую Йеннифер в своей постели, или она расхаживает по дому в своем прозрачном пеньюаре, садится рядом, касается, возможно, кладет куда-нибудь ногу, как сегодня, обнимает за плечи, накидывается из шкафа, когда Геральт лезет за вещами... Ладно, про шкаф – это уже в порядке бреда, а остальное вполне реально. И Геральт каждый раз вынужден деликатно объяснять ей, что не хочет, а Йеннифер от каждого отказа бесится все больше и больше, обращаясь к концу зимы в злобную фурию. – Я уезжаю, – зло сказал он. – Поеду искать Лютика и Цири. И... поговорю с Цири, скажу, что мы больше не вместе и, если я останусь на всю зиму в твоем доме, это будет для нас обоих тяжело. Серьезно, Йенна, ты что, не видишь тупиковость подобных действий? Ты будешь настаивать, я буду отказывать, и каждый раз буду обижать тебя этим больше и больше. В этом твоя главная проблема, – он пошел было в сторону отведенной ему комнаты, собрать вещи, но обернулся на пороге: – Если тебе чего-то хочется, ты просто не оставляешь людям выбора. А люди – они личности, а не декорация для твоих прихотей. – Геральт, стой! – голос Йеннифер звучал приказом, и он устало обернулся. Йеннифер сидела на диване и комкала листы книги, не замечая этого. – Останься. Ради Цири. Хорошо, сформулирую по-другому. Давай так... – она смотрела в окно и говорила умышленно небрежно, будто ничто ее не задевает. – Сделаем вид, что мы лишь друзья. Но если ты вдруг передумаешь – сам – за эти дни, приходи в мой будуар. Я буду рада, – чародейка все же отвернулась от окна, прищурившись: – Неужели не останешься побыть с дочкой, с которой вы были насильно разлучены столько лет? В том то и дело: Геральту хотелось мчаться за Лютиком или туда, где Лютик, а не сидеть у Йеннифер в гостях, натянуто изображая друзей – если б не Цири. Если б не Цири. И позвать малышку провести зиму с ним и Лютиком тоже никак, ну... совсем прям никак, неловко и рискованно, с какой стороны ни посмотри. Да и Йеннифер обидится, что Геральт крадет у нее внимание дочери. – Ладно, – Геральт сдался, примирительно приподнимая руки. – Но, честное слово, Йен, прости, надеюсь, прозвучит не обидно, но если ты будешь рассекать по дому в неглиже и виснуть у меня на шее, я уеду. Просто у меня морально нет желания играть в эти игры. И сейчас я все же поеду их искать. И с Цири все равно поговорю о том, что мы больше не вместе, ей стоит знать об этом. Йеннифер поджала губы, покачала головой раздосадованно: – Сдалось оно тебе, Геральт? Деревень действительно много. Девочка погуляет и вернется. Или тебе просто хочется убежать к своему дружку забухать? – Йеннифер закатила глаза, как жена, которой опостылели запои мужа на черт-знает-каком-году неудачного брака. – Пойдем лучше в ратушу, я представлю тебя бургомистру, может, у него найдется работа для ведьмака или просто наймет тебя на зиму на благо города. – Ты же сама переживала, что с ними может что-то случиться, – Геральт нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он не собирался позволить Лютику свалить на всю зиму, минуя Венгерберг. Он собирался найти их, торжественно заявить перед Цири, что порвал с Йеннифер – и чтоб Лютик обязательно слышал. – Да я пошутила, Геральт, – Йеннифер поморщилась. – Максимум, что с ними может случиться – пьяная драка на празднике. Трубадур привыкший, что ему уши надирают, а Цири сама кому хочешь уши надерет. Останься, – она даже встала, подошла, настойчиво взяла за локоть. – Мне просто кажется, что если и ты уедешь, вы точно обнаружитесь потом втроем где-нибудь в Нильфгаарде, распевая матерные частушки про Эмгыра, верхом на черте, и понятия не имея, что вообще произошло. Выйди на балкон, осмотрись до горизонта. Если ни одна из деревень не горит – думаю, за них пока можно не переживать. Геральт улыбнулся попыткам чародейки пошутить. Он чувствовал: Йеннифер злится, потому что все гости разбежались от нее на следующий день – сверху того, что Геральт и так расстроил ее разрывом отношений. И она даже пыталась быть милой. – Ладно, хорошо, я поеду за ними завтра. Сегодня давай сходим, прогуляемся по Венгербергу. Я еще не видел город после войны. Говорят, новые архитектурные решения впечатляют, – Геральт тоже попытался быть галантным. Однако завтра он все равно отправится за загулявшей парочкой. Ему необходимо догнать Лютика, посмотреть ему в глаза, сказать... хоть что-то, прежде чем тот окончательно сбежит. Просто увидеть. Насмотреться. Остановить. *** В целом, день прошел сносно. Йеннифер пыталась делать вид, что все хорошо, Геральт пытался делать вид, что все хорошо, они вели нейтральные беседы о людях, которых раньше знали, и о том, как изменился Венгерберг, и пили вино на веранде допоздна, и Йеннифер бросала выразительные взгляды, но ничего лишнего - и разошлись они каждый в свою спальню. Треск магии посреди ночи на первом этаже заставил Геральта вскочить, хватаясь за меч. Он выбежал в одних портках с мечом наперевес, столкнулся в коридоре с Йеннифер, которая была в неглиже, но конечно, из-за обстоятельств, а не в попытках Геральта соблазнить. По лестнице вниз они скатились почти синхронно. Йеннифер зажигала в ладони огонек, готовясь атаковать. В гостиной, у стола, где все ужинали в первый вечер по прибытии, топталась на четвереньках Цири. Ножны ее меча неприятно скребли дорогой лакированный пол. В воздухе пахло озоном и стоял гул недавно закрытого портала. Цири была пьяна, как отряд махакамских шахтеров, сдавших вахту. – Цири! – заорала Йеннифер так, как она на памяти Геральта давно не орала. – Открывать портал пьяной! Ты сбрендила! Ты... чудо, что жива осталась! Я... запру тебя, лишу магии, я... Сумасшедшая девчонка! Идиотка! Самоубийца! Цири захихикала, перевернулась наконец с четверенек на задницу, облегченно оперлась на колени и икнула. Геральт стоял в ступоре, занеся меч. Руки дрожали, и он аккуратно медленно положил клинок на пол. Его ощутимо трясло. Играть с порталами – чистое безумие. Геральт ненавидел порталы, и знал десятки историй о том, как из неправильно настроенного портала вывалились лишь расчлененные останки телепортируемого. – Мам, ну м... мои порталы никогда не дают осечек, птмушт... я повелительница Пространства и Врмни, – отмахнулась Цири и попыталась заснуть, уткнувшись лбом в колени. – Цирилла Фиона Эллен Рианнон! – Йеннифер от души отвесила ей подзатыльник. – Немедленно объяснись! Что ты себе позволяешь! Встань вообще и изволь сесть в кресло, как можно девушке напиваться до такого состояния! – Мам, да все нормально, у меня просто голова в портале закружилась, – Цири попыталась сделать вид, что она трезва, однако встать самостоятельно не смогла, схватиться за Йеннифер не решилась и жалобно посмотрела на Геральта: – Подашь руку? Геральт подошел, поднял девушку на руки, отнес в кресло и отстегнул меч, который бил хозяйку по ногам и опасно оттопырился, когда Геральт ее усаживал. – Цири, что с Лютиком? – тихо обеспокоенно шепнул Геральт в растрепанные волосы дочки, пока возился с мечом. – О, ну, это целая история, – Цири заторможенно моргнула, собираясь с мыслями. – Я, честно, попыталась затащить его с собой в портал, да, и еще ведь лошади, но он наотрез отказался. Типа, черт, уперся как идиот... Че-то он там нес... А, что ни за что не поедет обратно в Венгерберг. Потому что ему неловко, и Йеннифер его наверняка просто прибьет за всю эту ситуацию, что он меня втянул... – Непременно! Линчую подлеца! – рявкнула Йеннифер, сурово возвышающаяся рядом с ними со скрещенными на груди руками. – Вообще-то это не так, мы оба втянулись, а не он меня. Мам, бургомистр же тебя чтит, он что-нибудь сделает с тем, что меня теперь ищет стража в ленных владениях? – невпопад (и очень невовремя) ляпнула девчонка. – Цири, я тебя, буквально... – Йеннифер выругалась, поминая демонов и кроя Цинтрийскую родню дочки в десятом колене. – Ты наказана примерно до конца жизни! Геральту очень хотелось заткнуть вспыльчивой ведьме рот и ласково, но настойчиво вытрясти из Цири, что все же произошло с Лютиком, насколько чертов поэт в опасности, требуется ли срочно мчаться ему на помощь, и куда он, самое главное, направился. – Йен, принеси ей воды, – чуть резковато отослал он чародейку. – Цири, расскажи... – Может, еще в ножки ей поклониться? – Йеннифер полыхала негодованием. – Ей не воды надо, а воспитывать розгами! – Мам, мне девятнадцать! Что хочу то и делаю! Меня достаточно в жизни розгами учили, сам Бонарт учил, да не научил, а у тебя не настолько тяжелая рука! – Цири от злости даже стала более внятно говорить. Йеннифер резко замолчала и побледнела. Ссора все больше походила на препирательства родителей с бунтующим подростком и все дальше уводила от возможности нормально расспросить, где же Лютик. Геральт ласково взял Цири за плечи и встряхнул, ловя ее поплывший хмельной взгляд. – Цири, расскажи, пожалуйста, что стало с Лютиком? – максимально незлобливо попросил он. Цири икнула, сглотнула и подумала. Взгляд ее все больше стекленел. От девушки несло сельским самогоном, костром, жареным мясом и, на минуточку, кровью. – Лютик отказался ехать в Венег- Венгер- Вененгберр-р. Ну ты понял, – она старалась говорить максимально короткими предложениями. – Блин, вот придурок, я так хотела, чтоб он остался. Вот же осел. А то вы взрослые и скучные. – Цири, Лютик взрослый, – фыркнула Йеннифер, впервые с момента обнаружения дочки ползающей под столом сменив ярость на короткий смех. – Все равно не такой старый как вы, – отмахнулась Цири. – Ну старше меня чуть-чуть. Да. Наверное. На сколько-то, – она снова зависла, покачиваясь в кресле. – Я не старая, эльфы вон вообще живут тысячелетиями, и ничего, как же вы достали, какого черта?! – Йеннифер стиснула кулаки и орала, снова мигом дойдя до высшей точки кипения. Ебучий балаган. Как там Лютик любил говорить? "Пожар в борделе"? – про войну, кажется, но под определение неуправляемого хаоса в целом тоже сойдет. – Женщины! Вы издеваетесь надо мной! Где Лютик?! – Геральт схватил Цири за плечи снова и затряс уже сильней. – Да жив он, че ему будет! – та ловко вывернулась одним неуловимым движением и вжалась в спинку кресла. – Я открыла портал, нас преследовала примерно вся деревня, спорить было некогда, Лютик сказал, что в портал, сотворенный пьяной соплюшкой, ни за что не полезет... Он меня обзывает соплюшкой... Я, вообще-то, взрослая, и ростом с него, когда на каблуках... И вообще-то самоотверженно его спасала, а он, ик! А он видит во мне ребенка, какого спрашивается хрена?! – Цири! – Ладно-ладно. Он сказал, что не хочет в город, и не хочет попадаться под руку Йеннифер. Типа она разозлится. И вообще мы семья, а он там лишний, и слишком разгульно проводит зимы, чтоб обреме-менеме-менять своей персоной Йеннифер. И от порталов его тошнит. Сел на лошадь и ускакал. Я отвлекала этих недоумков, похватавших факелы и топоры, всякими магическими вспышками, ну и еще кой-кому переломала ноги... – Цири, ты не можешь ломать людям ноги! – Йеннифер звучала шокировано, хотя не то чтобы сама Йеннифер никому ничего никогда не ломала. – Ой, вообще-то, мам, могу, – сказала Цири очень спокойно и устало. И посмотрела взглядом давно определившегося со своими принципами человека. – Короче, я убедилась, что Лютик ускакал достаточно далеко, потом сунулась было в портал с Кэльпи, а потом поняла, что Кэльпи не пролазит в портал. То есть обычно она пролазит, а сейчас не пролазила. Пришлось отпустить ее в поля. Па-апочка, ты поедешь завтра со мной искать Кэльпи? – она пьяно завалилась головой Геральту на плечо. – У меня есть волшебный браслет, и если его потереть, Кэльпи всегда возвращается. Но все равно нужно выехать за город, чтоб она быстрее прискакала... – Нет, ты наказана до конца жизни и не выходишь из своей комнаты! А я завтра отправлюсь к бургомистру откупать твои грешки! А Геральт возьмет браслет и найдет твою тупую лошадь! – Йеннифер командовала, уперев руки в бока, и волосы ее разметались ореолом бушующей тьмы. Чародейка была в ярости. Она привыкла к беспрекословному послушанию Цири, и, несколько лет спустя обнаружив, что дочка, мягко говоря, отбилась от рук, – Йеннифер отчаянно закипала, видя, как попирается борзой малолеткой ее авторитет. А Геральт чувствовал, что его затягивает в болото. Кэльпи, Цири, правонарушения ее и Лютика, которые надо бы урегулировать, неизбежный конфликт дочки и матери – Йеннифер и вправду ведь запрет девчонку, как грозится. Их бы как-нибудь развести и успокоить. Мирить двух задиристых особ явно придется не один день. Он вляпался и увяз, и не видел просвета. – Цири, Лютик сказал, куда поехал? – спросил Геральт, удивляясь холоду собственного голоса и уже зная ответ. – Неа, – Цири умиротворенно покачала головой продолжая обнимать его за шею. – Вообще нет. А я, между прочим, спрашивала. Говорила, что мне, вообще-то, нечего делать состряпать портал и прилететь в гости. А он сказал, мол: меньше буду знать, меньше себе синяков в портале набью. По-моему, прикалывался. Он думает, что я маленькая, – Цири щекотно обиженно засопела Геральту в ухо. – А драка, в целом, – голос Геральта был спокоен уже мертвенно, – началась из-за Лютика и какой-то бабы? – Угу, – согласно кивнула Цири. – И каких-то баб. Его там не поделили две девки, дочки кузнеца и мельника, зажиточные пустоголовые красотки. На шее бусы из кораллов, в голове шаром покати, – Цири закатила глаза, демонстрируя свое отношение к таким девушкам. – А потом оказалось, что у кузнецовой дочки есть жених, и он привел ватагу своих пьяных дружков разбираться. А я, увидев, что Лютика щас ну натурально поколотят, подошла, повисла у нашего трубадура на шее и сказала, что он мой жених, а их девки – лярвы подколодные, сами на музыканта вешаются, и пусть постыдятся. А дальше, – Цири прыснула, и смеялась долго, звонко, задорно болтая ногами в кресле. – Пап, каюсь, ну это я драку устроила, и чуть все село не разнесла... Та, которую я обозвала лярвой, кинулась волосы мне драть. А я понятия не имею, как драться с девушками... Они же слабые. Ну и, в целом, девушки. Я ее толкнула. Случайно – сильно. Потому что, если честно, я пьяна в синие щи. Она отлетела в своего парнишу, а тот поди и упади на стол, на котором стоял праздничный пятиметровый каравай. Ну, нас побежали бить пекари. И разносчики. И ответственные за организацию праздника. А все, кто успел за день надраться, похватали стулья и стали их ломать о спины кого ни попадя. Блять, пиздец. – Цири! – Мам, ну а чо если правда. А ближе всего к нам были пьяные дружки оскорбленного жениха, и они прям за ножи похватались. Ну, я нескольким руки сломала, – она устало и сонно зевнула, будто повествовала о сущей безделице. – У кого-то перелом вышел открытый. Кровь, визги. Ну кому-то просто по башке дала, я даже меча не вынимала, ничего смертельного. Лютик, кстати, охуел. – Цири! – У него было такое забавное выражение лица. Потом, когда мы на конях убегали, он сказал, что я дерусь не хуже Геральта – а лучше Геральта драться никто не умеет. А я и сама это знаю, – Цири крепко и самодовольно обняла Геральта за шею. Самогонкой от нее несло, действительно, как от алкоголика-краснолюда на второй неделе запоя. Йеннифер, кажется, поугасла в своей ярости и устало потирала лоб. Потом невесело рассмеялась: – Да чего я, в самом деле? Просто все девки деревни передрались из-за ебучего Лютика... – Мам! – И наша дочь среди них. Это, наверное, очень смешно, вот только я не умею веселиться, и меня волнует, что сумма отката, которую я заплачу, зависит от того, сколько рук она там переломала и кто это вообще видел и готов подтвердить. Нужно сделать так, чтоб свидетелей не нашлось. Мало ли что за драки на праздниках бывают... Поеду в эту клятую деревню непосредственно к старосте, поговорю и сделаю так, чтоб они навсегда забыли о девчонке, дерущейся как дьявол и открывающей порталы. Геральт, - Йеннифер смотрела с искренним недоумением: - как она вообще выживает, когда нас рядом нет? Геральт осторожно взял задремавшую Цири, прижимая ее к себе, как величайшую драгоценность. Дурной взбалмошный Львенок. Она так мило по-детски сопела ему в ухо. Малышка, которая уже давно ростом с Лютика, когда на каблуках. Проходя со своей сонной благоухающей самогоном ношей мимо Йеннифер, Геральт остановился, улыбнулся чародейке примирительно. – Йен, ты сильно не злись. Знаешь, нам не пришлось вот этого всего... Пеленки несмышленышу менять, когда она была еще маленькой. Ну, зато, вот, придется отпаивать с похмелья. Я имею в виду, наверное... многие родители через это прошли? Он вдруг наклонился, извернулся через Цири и чмокнул Йеннифер в локоны на затылке. – Я останусь на всю зиму в Венгерберге. Потому что этого ведь хотел Лютик, да? Свободы и возможности разобраться в себе, задавить зарождающиеся чувства, если они у него, конечно, были? Что ж, Геральт с радостью сделает все ради душевного спокойствия любимого дамами поэта.