Бессознательно и неизбежно

Скованный морозом и инеем Венгерберг, определенно, приобретал некий новый шарм. Геральт и Цири проводили много времени за чертой города, охотясь на мелкую дичь. У них было любимое место у лесного озера. Цири иногда каталась на коньках по искрящемуся полотну замерзшего водоема. Геральт сидел на берегу, наблюдая за ее стремительным полетом, легким парением на тонких полозьях, и прихлебывал из фляжки. – Пап, у тебя не то хандра, не то запой, – говорила Цири, порхая, падая в хрусткий снег, отбирая фляжку и отпивая. Ее щеки алели на морозе, а капюшон из меха белого песца обрамлял лицо пушистым облаком. – Пап, если это из-за Йеннифер, то вы можете, я не знаю, просто все обсудить. Я вообще не понимаю, чего вы такие глупые, – говорила Цири, снимая варежки, и дышала на ладони. – Это не из-за Йеннифер, – раздражался Геральт. Почему-то все вокруг считали, что если он в печали – то непременно по Йеннифер. – Вообще, – однажды сказала Цири, когда переварила расставание названных родителей и перестала смотреть как на недоумков, чьи действия ей совершенно непонятны: – Я ведь почти не видела вас вместе. Вы растили меня по отдельности. Ты учил управляться мечом, госпожа Йеннифер учила быть чародейкой. Впервые при мне вы встретились перед распроклятым Таннедом, и долго орали друг на друга, а Лютик сказал, что это нормально, я просто ничего не понимаю. И потом еще были те дни после замка Стигга, когда мы ехали по стране, и закончилась война, и я хоронила Высоготу. Тогда мы действительно были счастливы. Потому что все закончилось, и мы, вопреки всему, живы. Тогда ты сказал, что мы больше никогда не расстанемся. Но очень скоро мы расстались, ты напоролся на вилы, и мне казалось, что я потеряла вас обоих навсегда. Впрочем, на тот момент я уже давно научилась не верить, если мне говорят, что все будет хорошо, – Цири подозрительно шмыгала носом и продолжала: – Так вот, я понятия, в общем-то, не имела, каковы вы, когда вы вместе. Но по всему Континенту распевают песни о вашей любви. И в этих песнях говорится, что вот она, настоящая любовь. Но по сюжету вы, как правило, встречаетесь после очередного расставания, волею Судьбы и по стечению обстоятельств, и ваши чувства вспыхивают с новой силой, – Цири чесала нос. – Если вы и вправду расставались так часто, как в тех песнях, то как-то странно все получается. Ну, в общем, словом, я не в обиде. И, наверное, совсем ничего не понимаю в любви. И, короче, если это очередное ваше расставание, и вам так нравится – ваше дело. Вы мне оба дороги. Геральт кисло пожимал плечами и отвечал, что это не очередное расставание, а окончательное. Впрочем, помимо светлых моментов времяпровождения с Цири, он только и делал этой зимой, что меланхолично систематически пил вечерами. Не до запоя, конечно, пил, а до обострения злого отчаяния. Йеннифер недоумевала и, кажется, поначалу тоже думала, что Геральт страдает из-за нее. – Тебе так тяжко рядом со мной находиться? – выгибала бровь чародейка, отнимая у него бутылку за ужином в гостиной и доливая остатки себе в бокал. Кстати, с ней, в целом, было терпимо. Она не ебала мозги и сохраняла дистанцию – в отличие от тех времен, когда они были вместе, и Йеннифер считала Геральта всецело своим. Иногда пыталась читать мысли, озабоченная его состоянием – Геральт видел, что ее брови забавно сходятся на переносице, и взгляд становится напряженно-отсутствующим. Геральт вспоминал, как резал утопцев в зловонной канализации Вызимы, и их кишки из вспоротых животов разлетались прямо в реку нечистот. – Очень мило, Геральт, – морщилась Йеннифер, откладывая столовые приборы, чуть зеленея лицом – но бросив попытки сканировать ведьмачий разум. Короче, Геральт проводил дни с Цири и старался вечерами не думать о Лютике. Это было безумием и граничило с одержимостью. Помнится, когда Геральт был влюблен в Йеннифер, он тосковал по ней довольно навязчиво и думал часто, но, в целом, ему и без душевных терзаний хватало забот, на которые он то и дело отвлекался. Теперь же... Да, днем Геральт был, как правило, занят, в обществе Цири и доволен жизнью. Вечерами же его крыло. В лучшем случае, лежа в постели, он пялился в потолок и соображал, где мог осесть известный поэт на зимовку. Обычно Лютик путешествовал в теплое время года, а едва ударяли морозы – прибивался к какому-нибудь щедрому двору или останавливался у богатых любовниц. И, судя по рассказам из прошлых лет, много писал, развратничал и посещал закрытые вечеринки. Зимой знать вовсю кутит в городах, также лишенная возможности устраивать скачки, турниры, охоты и пикники, а потому всю энергию тратя на приемы в особняках. Стало быть, Лютик наверняка в большом городе. Пишет какую-то очередную рифмованную хуйню про любовь и подвиги, и вечерами зачитывает на ушко любовнице, пока они оба подбирают туалет для ночного раута. А Геральт-то, просто, до этого всего, до писем Йеннифер, надеялся затащить его на зиму в Оксенфурт. Снять скромную комнату в таверне с хорошим столованием и радушными хозяевами. Думал еще, пусть таскается себе по своим литературным салонам, если хочет. А ночами они будут пить вино и заниматься любовью. И Лютик, конечно, будет писать, лежа на кровати, болтая в воздухе ногами и покусывая перо. Бормоча рифмы, матерясь, иногда комкая и швыряя листы. Геральт раньше часто смотрел, как он пишет. Была у Лютика привычка в походе, дождавшись, когда все уснут, сидя у костра, чиркать свои стихи. Геральт, спавший чутким сном ведьмака, иногда приоткрывал веки, видел фигуру Лютика со свитком на коленях, освещенную заревом огня, как он хмурит брови, как шевелятся губы беззвучно, как перо скрипит по бумаге, и Лютик прихватывает его зубами, задумавшись. Волосы падают ему на лицо, глаза блестят, поэт одухотворен и сосредоточен. Таинство творчества, мать его. Геральт думал, что Лютик красивый, и засыпал под монотонное шептание рифм. И, вроде бы, обо всем этом вспомнить хватило бы одного вечера. Но Геральт снова и снова, и упорством, достойным лучшего применения, думал о Лютике. Почему? Зачем? Лучше бы подумал об успехах Цири в стрельбе из лука – она в последнее время всерьез увлекалась, наслушавшись рассказов о Мильве и желая, помимо прочего, отдать дань памяти отважной лучнице. – Знаешь, а они ведь шли не за мной. Они шли за тобой. Потому что ты являлся примером стойкости, упорства и безусловной любви, – иногда говорила Цири, когда Геральт вспоминал по ее просьбе о друзьях и том походе. Словом, Геральту было о чем поразмыслить, кроме как о поэте. Он иногда здраво полагал, что рассказать кому, что он так много думает об одном человеке – не поверят или засмеют. И это еще была облегченная версия одержимости – пока Лютик не начинал Геральту сниться. Иногда находили жаркие видения, где Геральт держал поэта в своих объятиях. Порой довольно абсурдные – сны вообще неуправляемая и странная штука. Вот, однажды Геральту приснилось, что они трахаются на Йенниферовом единороге. Единорога Геральт терпеть не мог – это была одна из причин, почему он в принципе этой зимой не заходил к чародейке в спальню – единорог стоял за ширмой, смотрел стеклянными глазами, и вся его морда, в целом, выражала, что он повидал некоторое дерьмо. Еще это несчастное чучело прочно ассоциировалось с чародейкой, и когда Геральту приснилось, что он берет Лютика на спине сказочного скакуна, это было дико, к тому же Лютик матерился, говорил, что соскальзывает и вопрошал, какого черта их сюда занесло? Геральт тоже недоумевал: какого? Когда он проснулся, то долго лежал, пялясь в потолок, и удивляясь вывертам собственного подсознания. Однако тот сон был единичным поводом посмеяться. В общем и целом Лютик снился Геральту в ситуациях более будоражащих кровь, чем забавных. Иногда воспаленное подсознание подкидывало видения, в которых Лютик отдается многочисленным любовникам в роскошном будуаре на парчовых покрывалах какой-то великосветской оргии. К нему тянулось множество рук, красивые ухоженные ладони ласкали его, руки разных людей, сталкиваясь друг с другом на теле поэта, на тонкой коже выступающих ребер, его целовали лица в кружевных масках, это выглядело чуть безумно и очень красиво, а Лютик откидывал голову, жмурился, выгибался, дрожал, и был таким же откровенно наслаждающимся, как в постели с Геральтом. Вскакивая на кровати посреди ночи от этого живописного почти-кошмара, Геральт только выматерился и ворочался без сна до утра. Он подозревал, что примерно так Лютик свою зиму и проводит, но Геральт-то тут при чем, почему это преследует его даже во снах? – Ты выглядишь уставшим, – подливала масла в огонь Цири, сидя утром за завтраком, болтая в руках стакан молока. Все ее проблемы, вызванные безудержной пьянкой, решились на удивление легко – Йеннифер действительно договорилась со старостой, Геральт действительно нашел за городскими стенами убежавшую лошадь. А вот конфликт с Йеннифер разрешался куда более длительно: чародейка грозилась запереть блудную дочь на всю зиму, и чтоб помириться с ней, Цири изображала пай-девочку, питалась полезной пищей и всячески соблюдала изысканные манеры, которые еще не до конца выветрились из ее буйной головы. – К Йеннифер сегодня приходит портниха снимать мерки для нового платья. Предлагаю сбежать, пока госпожа чародейка занята, и отправиться на рынок. Там продают горячий грог и ягодный глинтвейн, и можно ходить глазеть на меха и подбитые плащи, которые мне нравятся куда больше, чем черный бархат на платьях матушки, – предлагала девчонка, и на этом, в общем-то, послушание Цири заканчивалось – стоило ей только шагнуть за порог. Они так здорово веселились вместе. Зима, блестящий колючий снег, атмосфера города, скованного морозом, и маленьких чудесных пекарен и трактиров, пашущих теплом, завлекающих прохожих, определенно, придавали их времяпровождению шарм и праздную радость. Геральт не жалел, что остался с Цири. Впервые за долгое время они могли просто находиться вместе, ни от кого не прячась, не влекомые делами государственной важности и предсказанной судьбы. Так прошел первый месяц зимы. Геральт начал, пожалуй, привыкать – к хорошему привыкаешь быстро. И привыкать, что Лютика в его жизни нет. Этим Лютик, наверное, и является – ветром, прилетающим по весне, пробуждающим жажду приключений, заставляющим сбросить с себя зимнее сытое оцепенение – но едва ли чем-нибудь постоянным. Да и, наверное, лучшие вещи нельзя получить насовсем – это бы их обесценило. Йеннифер бы долго спорила с таким утверждением – но Йеннифер была последней, кого Геральт в свои терзания собирался посвящать. Все складывалось хорошо, Геральт смирился, расслабился и получал удовольствие от пребывания в Венгерберге – когда однажды утром в гостиную влетела Цири – очевидно, взбудораженная какими-то новостями: ее глаза горели жаждой поделиться сенсациями. – Йеннифер только что болтала по мегаскопу со своей подругой, и та сказала, что в Новиграде видела Лютика. Тот сопровождал эту, как ее... графиню Дюаваль. Популярную меценатку. Юную вдовицу, жертвующую унаследованные от мужа деньги на искусство – и, говорят, деятели искусства ей во всех смыслах благодарны, хи-хи-хи, – Цири выпендрежно прикрыла рот ладошкой, изобразив смущенную жеманность. – Ну короче, он жив, здоров, обласкан и процветает. А то я малость переживала. Давай создам портал, метнемся к Лютику в гости? – она плюхнулась рядом с Геральтом за стол и принялась намазывать кусок хлеба вареньем. – Про вечеринки мадам Дюаваль в Новиграде ходят легенды, я б посетила одну под благовидным... Да под каким угодно предлогом! – Цири, ты никуда не пойдешь, даже не надейся! И вообще, почему ты подслушиваешь мою болтовню с подругами? Вроде бы, ты всячески демонстрировала, что чародейские интриги тебя не интересуют, и чародейкой становиться ты не желаешь! – Йеннифер вошла в комнату буквально по пятам за Цири, недовольно раздувая ноздри. – Геральт! Что у тебя с лицом? – она натянуто рассмеялась. – Видишь, Цири, даже Геральт не поддерживает твою идею посетить подобную вечеринку, эк его перекосило. Геральт коротко вздохнул и расслабил руки, потому что стиснул ложку в этот момент так, что та могла сломаться. – Действительно, Цири, что ты там забыла? И потом, твои порталы отнимают у тебя много энергии, и Йеннифер не советует создавать их слишком часто, верно ведь? – бесстрастным серым голосом возразил он дочери. – Лютика я забыла! – возмутилась Цири. – А еще хочу удовлетворить здоровое юношеское любопытство, – она улыбалась задорно и живо. – По-моему, Венгерберг исчерпал себя, и здесь скучновато. Поехали, Ге-еральт! – А потом ты переломаешь руки кому-нибудь в Новиграде, на светском маскараде? Нет уж! – Йеннифер даже слегка хлопнула по столу, сердито оборачиваясь к Цири. – Больше никаких вечеринок с Лютиком. Вы неуправляемы и тупы! Они еще недолго препирались. Затем Цири начала излагать, как много всего говорят о вечеринках Дюаваль и, в целом, о прелести, обаянии и широте взглядов графини, и Геральт предпочел бы этого не слышать. Он едко и зло думал, что не отправится с Цири навестить Лютика ни за какие коврижки, что ему стоит порадоваться, раз Лютик жив и здоров – в чем, впрочем, он нисколько и не сомневался. И все. И забыть. До весны, до капелей, до первой травы, до трелей птиц, до новых дорог, до следующей встречи – когда там Лютик сбежит от своей графини, чтоб прибиться к Геральту, а потом и от Геральта сбежит, если снова захочет сменить романтику дорог на роскошь придворной жизни – круговорот Лютика в природе, естественный и неудержимый, который Геральт не в силах остановить. А вечером Геральт обнаружил себя нажравшимся в сопли. Нет, он, разумеется, сидел с бутылкой крепкой настойки, извлеченной из погреба Йеннифер, в своей комнате за запертыми дверьми – пить в гостиной, буянить или быть тоскливо-вусмерть-пьяным при Цири он бы себе не позволил. Однако он пил, валяясь на кровати, мрачно смотрел в стену и думал, что знание, где теперь Лютик, только усугубило его хандру. Геральт хлебал настойку из горла, и его кошмарные сны, в которых Лютик выгибался в руках других людей, содрогаясь от удовольствия, кончая, подаваясь на чьи-то ловкие аристократические пальцы, казались пугающе близкими к реальности. С этого дня Геральту стало не то чтобы тоскливей, но... какая-то тихая горькая злоба на самого себя грызла. Потому что: что с ним не так? Почему Лютик может проводить нормально свое время, будучи просто... занят другими делами и другими людьми, а Геральт неотступно и непрерывно, где-то на задворках подсознания, все время думает о поэте? Когда-то давным-давно, много лет назад, они уезжали из не вспомнить какого города, и Лютик оставлял одну девицу, роман с которой у него выдался долгим и страстным: поэт даже тоскливо вздыхал, то и дело оглядываясь через плечо на городские стены. И Геральт пошутил, мол, как долго эта твоя любовь продержится, дня три или до первой гулянки в трактире? Лютик тогда посмотрел на него как на идиота. И пустился в пространные объяснения. Что ему действительно очень грустно расставаться с Катриной (допустим; точного имени девушки память Геральта не зафиксировала), и влюблен он всегда искренне и пылко – поэту вообще положено быть влюбленным, чтоб стихи живей выходили. Но он, Лютик, бывает влюблен, только находясь рядом с предметом своей страсти. Нет-нет, он не притворяется, не лукавит и не врет. Просто едва он оказывается далеко от очередной пассии – ему тут же становится некогда быть в нее влюбленным. Вокруг ведь столько всего интересного! Мир, жизнь, приключения, друзья, празднества, истории... Другие девушки, в конце концов. Это все отвлекает Лютика от необходимости страдать, вздыхать и вспоминать. Любил он Катрину, всей душой любил! Пока стены города не скрылись за первым поворотом. И пришло время для новых открытий и новых любовей. Ну вот а Геральта сейчас нихуя не могло отвлечь. Хотя, вроде бы, Цири рядом занимала все его время. Они еще и взялись за кой-какие дела по просьбе бургомистра – в частности, шуровали по подвалам нескольких богатых особняков в поисках крыс-переростков "размером с кошку и с зубами с портновскую иглу". Цири тогда долго смеялась над тем, как обмельчали нынче заказы. А крыс, как оказалось, вывел один помешанный магик-недоучка. Йеннифер ехидно благодарила, что они так ловко избавляются от ее конкурентов в городе. Словом, идеальное времяпровождение. Вроде есть чем заняться, но не смертельно опасно: без всяких там королей Дикой Охоты, высших вампиров, драконов, заколдованных императоров и других способных свернуть шею неосторожному ведьмаку чудищ. Живи да радуйся. Может, действительно зря он тогда Лютика поцеловал? Жил бы сейчас и радовался с Цири и Йеннифер. Заслуженная, так сказать, награда, за годы скитаний и борьбы. "Мы больше никогда не расстанемся", – сказал он Ласточке на лестнице замка Стигга. А теперь такое поганое чувство, что нужно ему совсем не то, за чем бегал всю жизнь. После милой болтовни Цири о том, что Лютик зимует в Новиграде под крылышком графини Дюаваль, прошло недели две. Близилась середина зимы. В городе и округах отметили зимнее солнцестояние, и Цири с Геральтом отлично повеселились, без драк и прочих эксцессов. Йеннифер лишь сморщила нос, что народные гулянья ее раздражают, и унеслась порталом на какой-то свой мистический праздник магиков, приуроченный к этому дню ("шабаш ведьм" – пошутила Цири). Вернулась довольная и посвежевшая. В былые времена Геральта мучил бы вопрос, с кем она проводила время на слете коллег, но теперь было совершенно наплевать. Время шло, "живи и радуйся, Геральт, живи и радуйся", – повторял себе ведьмак, и в какой-то из дней снова жутко напился. Это было нехарактерно для него, и вообще являлось нездоровой тенденцией – он практически никогда не пил так, чтоб быть вдрызг пьяным – разве что случалось перебрать на веселых гулянках с друзьями, когда за шумными разговорами и лихим угаром не уследишь за количеством выпитого. Но пить целенаправленно в одиночестве до отключки... Геральт делал это от какой-то злости, тоски и желания обо всем позабыть. И вот, когда он уже плохо осознавал себя, сидя на полу, прислонившись спиной к кровати, и мир перед глазами плыл, а в углах комнаты плясали иллюзорные тени, и мозг тоже плавал в блаженном забытье, и где-то там набатом била в голове дарующая успокоение мысль "а наплевать, на все наплевать" – в комнату вошла Йеннифер. Странно, Геральт полагал, что запер дверь на щеколду. Что ж, очевидно, нет. Геральт с трудом сфокусировал на ней взгляд, и даже понимание, что Йеннифер устроит ему разнос и будет пилить ближайшую неделю, заставило ведьмака лишь пьяно пренебрежительно фыркнуть. – Что с тобой творится этой зимой? – чародейка склонилась над ним, отнимая из рук бутылку, и Геральту показалось, что весь мир ему заслонили буйные черные локоны. Йеннифер смотрела въедливо, строго, шаря по лицу глазами в поисках ответов на какие-то свои вопросы. – Серьезно, Геральт, ты сам на себя не похож. Что, победил всех врагов, и обнаружил, что без них, врагов, живется в общем-то скучно? Что мирная жизнь не для тебя? Чахнешь от сытости и праздности? Но раньше же как-то жил без интриг мирового масштаба. Хочешь, посуду побью, чтоб тебя взбодрить? – Геральт уловил на ее губах мимолетную тень усмешки. – Ты маешься, Геральт. Оставил меня, не пойми ради чего... Она склонялась над ним, ласково разговаривала и придерживала за подбородок, глядя в глаза. Геральт пьяно упрямо замотал головой. – Я не... Со мной все нормально... – он рассеянно поймал ее локон, потому что волосы Йеннифер падали на лицо, и это было таким привычным – он раньше всегда ими любовался, пропуская сквозь пальцы густые шелковые пряди. И что-то... Какое-то движение произошло неуловимо. Геральт потянулся к ней, она наклонилась к нему. Геральт увидел ее яркие фиалковые глаза, она смотрела туманно – в лицо, и переводила взгляд на губы, а Геральт пьяно и очень туго соображал. Их губы замерли в миллиметре друг от друга, Геральт тяжело положил ладонь на затылок Йеннифер – это было естественно, он не мог найти причин, почему бы этому не произойти. От Йеннифер оглушительно пахло сиренью и крыжовником, Геральт потянулся, мазнул губами по губам, ощущая ее невесомое дыхание на лице... И почему-то в последний момент накатило осознание, что это не то, что он ищет. Горькая ирония: когда-то, так давно, будто в прошлой жизни, у Геральта случился короткий роман с Эсси Давен, и в общем-то единственное, о чем Геральт думал, закостеневший в своей неспособности ответить на чувства девушки, что она – не Йеннифер. А теперь, так нелепо и смешно, к Геральту склонялась Йеннифер, их поцелуй виделся неотвратимым и естественным, а Геральт мог только думать, что она – не Лютик. – Это лишнее, – прохрипел Геральт, встал, умудряясь со всей ведьмачьей ловкостью извернуться, не задев Йеннифер, и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, стремительно и целенаправленно вышел из комнаты. Он несся в библиотеку, где по вечерам сидела Цири, и, пока дошел, сумел придать лицу более-менее здравое выражение, сохранить ровность походки и в целом сделать вид, что почти не пьян. С Йеннифер, конечно, вышло некрасиво. Но он так больше категорически не мог. Геральт ворвался в библиотеку, грохнув дверью. Цири сидела в огромном кресле, поджав под себя ноги, и читала книгу в неровном пляшущем свете свечей в канделябре на столе. Она вскинула голову, посмотрела на Геральта чуть удивленно. – Ты все еще хочешь навестить Лютика в Новиграде? – выпалил Геральт, застыв на пороге, опасаясь подходить ближе, распространяя запах алкоголя. Цири просияла, заложила пальцем книгу и энергично закивала, даже заерзав в кресле от предвкушения. – Тогда завтра отправляемся. Подготовь портал. И узнай у Йеннифер, где там особняк чертовой Дюаваль, – Геральт коротко ей кивнул и вышел как ни в чем не бывало, притворяя за собой дверь. Успел рассмотреть на лице девушки удивление, смешанное с насмешкой. Ее вроде ошеломил ночной заскок Геральта, но ошеломил приятно, как подарок, на который уже не рассчитывала. А Геральт просто больше не мог. Он должен увидеть Лютика, потому что начинал творить полнейшую дичь в стремлении отвлечься, и этим мог уязвить близких ему людей. Окажись он снова в постели у Йеннифер - от желания отыграться или в пьяном забытьи - это только все окончательно запутает, усложнит и принесет много боли. Всем вовлеченным. *** – Серьезно, ты убегаешь, потому что... что? Чуть меня не поцеловал? Я не в претензии, – шипела Йеннифер, чинно беря Геральта под локоть, когда они столкнулись в коридоре, отправляясь на завтрак. – Не знаю, что ты там себе понадумал. Пьяные поцелуи никогда ничего не значили. Я видела, что ты в расстройстве и нажрался в дрова. Никаких причин мчаться отсюда, будто пол под пятками горит, – Йеннифер хмурилась и поджимала губы, осуждая его нелепое ребячество. – Зачем ты тащишь Цири в Новиград? А она только рада. Есть малейший шанс, что вы там ни во что не вляпаетесь? Геральт неловко отмалчивался. Он хотел бы сказать, что неслучившийся недо-поцелуй ни при чем, но именно он и послужил катализатором. И да, Цири брать с собой вовсе необязательно, Геральту сильно не нравилась эта затея, но попробуй тут заставить девчонку открыть портал и остаться сидеть дома. Помимо прочего великая Зираэль оказалась далеко не гением предварительного планирования. – И что ты, собираешься постучаться в великолепный особняк графини Дюаваль с огромным парком и стражей по всей территории и потребовать, чтоб тебя впустили? – скептически переспрашивала Йеннифер, настраивая мегаскоп в попытках связаться с подругами и заручиться рекомендацией для Цири в великосветском обществе Новиграда. – Да что мне эта стража. Я могу сделать портал и свалиться прямо в графский парк, минуя ворота, – беспечно пожимала плечами Цири. – И тебя тут же скрутят, заподозрив в покушении на графиню. Девочка, где твои манеры, ты прешь напролом хуже Геральта, – было видно, как Йеннифер разочаровывает поведение дочери. – Ну ладно, постучусь в ворота, скажу, что мы к маэстро Лютику, – у Цири на лице нетерпение мешалось со скептической гримаской "мне ваши наставления даром не нужны". – И ты думаешь, Дюаваль будет счастлива, что к ее Лютику приперлась какая-то баба? – Йеннифер иронизировала, но, сообразив, что говорит о Цири, поправилась: – Девушка. Интересная и эффектная девушка. Геральту тоже не нравились попытки Йеннифер договориться об аудиенции согласно нормам этикета. Чародейка скажет Дюаваль, что ее резиденцию хотел бы навестить ведьмак в поисках барда Лютика, Дюаваль скажет Лютику, Лютик... просто не захочет Геральта видеть. Зачем ведьмак ему там сейчас? В идеале Геральт, как и Цири, надеялся без лишних экивоков быть заброшенным порталом в поместье – дальше по ходу дела разберется. Но Йеннифер буквально силком усадила их пить чай и маяться, а сама полдня провела в переговорах с высокопоставленными особами по мегаскопу. – О, на что я трачу свое время, – трагически возвестила она, когда вышла в гостиную к обеду. – Вначале я общалась с чародейкой Марион, та перенаправила меня к чародейке Фионе де Рюэ, близкой наперснице, собственно, Сирин Дюаваль, а та как раз гостит в поместье и пригласила к мегаскопу саму графиню, – Йеннифер страдальчески заломила брови. – О, графиня не понравилась тебе, – проницательно захихикала Цири, болтая под столом ногами и прихлебывая чай из блюдца. Йеннифер бросила на девчонку недовольный колкий взгляд. – Слишком много чести, чтоб она мне не понравилась. Но да, неприятная особа. В смысле, наоборот, слишком приятная, – у Йеннифер был кислый вид человека, долго жевавшего лимон. Цири хохотала, с утра находясь в распрекрасном настроении. – Мама, ты такая... ну как всегда, типичная ты. Не любить приятных людей... это так... по-Йенниферовски, – определенно, выросшая Цири позволяла себе ходить по очень тонкому льду на грани насмешек в общении с Йеннифер. – Мне просто с такими не интересно, и я не знаю, что от них ожидать. А восторженность их восприятия раздражает. Если человек восторжен - он либо глуп, либо слеп, – Йеннифер пожала плечами. – Что ж, графиня... проницательная, веселая и чуточку экзальтированная. И очень красивая. Улавливаешь гремучую смесь? Черт разберет, что для нее серьезно, что нет, и чем на такую можно давить, – примечательно, что в людях Йеннифер всегда пыталась найти слабые стороны, чтоб понимать, как ими можно манипулировать. Хотя сейчас речь шла всего-то о том, чтоб попросить графиню принять в своем поместье Геральта и Цири. – Ладно, так о чем я распинаюсь. Лютик не в Новиграде. Да, он был у графини, они отлично проводили время, но потом, по ее утверждению, поэт стал жаловаться, что ему в атмосфере беспрерывного кутежа плохо пишется – невиданное дело! И он хотел бы уехать за город, побыть в тишине в поисках вдохновения. Поэтому с неделю назад графиня отправила его в свой небольшой летний загородный особняк, который сейчас пустует. Теоретически, Лютик сидит, вздыхает, пялится в окно, ездит по окрестностям на лошади, любуясь видами, вдохновляется и пишет. Но, зная Лютика, думаю, он натащил туда баб, вскрыл графский винный погреб и гуляет в свое удовольствие. Я не удержалась и спросила – она действительно думает, что он в одиночестве пишет? – Йеннифер неловко повела головой. – Я не хотела быть невежливой при первом разговоре, но иногда мое ехидство сильнее меня. А графиня нисколько не обиделась и даже не заметила завуалированной издевки. Сказала, что ей в сущности все равно, с кем проводит время Лютик, лишь бы его зимний цикл стихов был таким же талантливым и исключительным, как всегда. И добавила "ах, увы, я слишком увлечена своими заботами, чтоб иметь время на ревность". И очаровательно так усмехнулась, – Йеннифер едва ли не скрипела зубами. Цири начала от души хохотать. – О-о, а она хороша, просто восхитительна! Ма-ам, тебе обидно, что твои подколки никого не ранят, ах, какая ты злюка, – отсмеявшись, Цири недоуменно уставилась на Геральта: – Получается, мы в Новиград не едем? Никаких вечеринок у Сирин Дюаваль? Телепортируем в этот особняк, свалимся Лютику на голову, будем мешать ему наслаждаться одиночеством? – девушка не выглядела особо разочарованной, просто пыталась устаканить смену плана в голове. Геральт... Был, пожалуй, случившемуся рад. Лучше Лютик в пустующем поместье, чем Лютик в шикарных апартаментах подле графини. Хотя... возжелавший одиночества Лютик – нонсенс. Складывалось впечатление: поэт либо что-то скрывает, либо во что-то вляпался, отчего ему понадобилось срочно сбежать из-под крыла Дюаваль. Опять кого-то не того трахнул или кому-то насолил, и вынужден залечь на дно? Скорее всего. – Ладно, где находится поместье, сейчас расскажу. Туда даже часто настраивают телепорты, – Йеннифер, убедившись, что они не передумали, поморщилась – но тоже вроде испытала облегчение, что Цири не отправится в Новиград. – И, Цири, прошу тебя, когда перенесетесь, погромче ори и стучи, прежде чем зайти в хозяйские комнаты. Уверена, вы застанете у Лютика как минимум парочку девок в постели. *** Геральт шагнул в портал, и был вынужден признать, что порталы Цири впрямь исключительны. У него не было чувства, будто его вывернули на изнанку и протащили сквозь игольное ушко – просто, как будто действительно перешел в другое место сквозь плотную упругую завесу воздуха. Перед активацией портала Йеннифер стиснула его локоть и отвела на минутку в сторонку: – Геральт, отправь Цири домой как можно скорее. Я вижу, что ты маешься от своей хандры, и, возможно, если вы уйдете в запой с Лютиком, это будет даже более... целительно и продуктивно, чем когда ты тут хмуро нажираешься в одиночестве. Иногда загулять с друзьями – как раз то, что нужно. Тем более бард известный оптимист. Но Цири мне не смейте спаивать! Поздоровается, пообщается, вечерок можете потравить ей байки под бутылочку вина – и гоните домой. Настоятельно. Геральт кивнул. – Спасибо, Йен, – наклонился поцеловать ее в щеку, все еще ощущая неприятный флер тоски и вины. *** И они с Цири ввалились через портал в полутемную комнату графского особняка. – Это, наверняка, комната какой-то чародейки, через которую она запускала порталы. Я уловила старую нить пространственного коридора и настроила заново, – пропыхтела Цири, оттирая Геральта плечом и открывая дверь. Геральт растерялся и поотстал. Он не знал, чего ожидать, и, кажется, какое-то время просто пытался выровнять дыхание и принять невозмутимый вид, зная, что вот-вот увидит Лютика. Цири между тем громко топала вперед по коридору. Очевидно, она вняла советам Йеннифер не входить без стука, потому что обычно Ласточка передвигалась бесшумно и стремительно, словно тень. Особняк выглядел безлюдным, хмурым и опустевшим. Лютик вообще здесь? Может сбежал, если у него неприятности, и пустил слух, что пребывает в загородном доме Дюаваль для отвода глаз. Однако из проема двери в середине коридора струился слабый пляшущий свет. Цири дошла первой, заглянула в комнату, чуть-чуть помолчала, а затем сдавленно захихикала. Черт, может у Лютика и впрямь там шлюхи в постели? Чувствуя нарастающую неловкость, Геральт поторопился нагнать дочку. И застыл в дверном проеме, несколько потрясенно глядя на представшую картину. Комната была запущена и плохо освещена одной свечой, оплывающей в подсвечнике на тумбе. Лютик в простой белой рубахе и обтягивающих штанах сидел на полу, прислонившись к массивной спинке кровати. В руке, безвольно упавшей на пол, он держал початую бутылку, по всей комнате шуршали на ветру разбросанные листы и свитки и, судя по батарее бутылок у стены, пил поэт таким образом уже давно. Геральт даже задохнулся, вдруг почувствовав, что был совершенно не готов его увидеть. Пьяный Лютик с бессмысленным расфокусированным взглядом, растрепанными волосами, явно давно не бравшийся за расческу, все равно был прекрасен. Его тонкие пальцы сжимали бутылку, и Лютик недоуменно щурился, не в силах рассмотреть, кто явился из темного коридора. Единственное, что хотел Геральт – пересечь комнату, сгрести поэта в охапку, поднимая с пола, держать на руках и выцеловывать лицо. Покуда Геральт силился совладать с собой, хотя бы выровнять дыхание, и от растерянности только привалился плечом к дверному косяку, Цири, отсмеявшись, подошла к Лютику, бесцеремонно уселась ему на колени и несильно вывернула ухо. – Привет, Панкрац. Ты что тут, бухаешь? Эх ты, дурень. А говорили: не то пишешь шедевр, не то кувыркаешься с девками, – она хихикала, от души веселясь. Лютик, очевидно, был слишком пьян, чтоб осознать реальность происходящего. Он не удивился, не испугался, только, отставив бутылку, ласково намотал на палец пепельную прядку, свешивавшуюся Цири на лицо. – Ты откуда, Ласточка? Сбежала от Геральта с... ик... Йеннифер, чтоб не мешать им предаваться страсти? – Лютик говорил с легкой истеричной веселостью. И Геральта, приросшего к косяку, он явно не видел – тем более что Геральт малость остолбенел от поведения Цири. – Да нет, Геральт с Йеннифер ничему не предаются, они расстались и ведут себя как идиоты. С таким... взаимным отстраненным уважением. Короче, атмосфера в доме напряженная, – наябедничала Цири, потянулась за бутылкой, отставленной Лютиком, и пригубила. – А вино графское ого-го, шикарное пойло ты запоем пьешь. – Что, впрямь расстались? – недоверчиво переспросил Лютик, блуждая по ее лицу взглядом. – Прямо совсем расстались, или тебе только кажется, что они расстались, ты же над ними свечку не держала... – Лютик зашелся плохо контролируемым пьяным смехом. – Ой, Лютик, ну ты дурак? Зачем им притворяться, что они расстались, – Цири закатывала глаза. – А Геральт вон вообще рад был свалить сюда, потому что какой-то он всю зиму временами хмурый. Мне кажется, ему у Йеннифер неуютно, – Цири говорила насмешливо-доверительным тоном, забавляясь – ее явно веселило перемывать кости Геральту, когда Геральт стоит в тени в двух шагах. Геральт не выдержал и подошел. Бесшумно, внезапно, бледный, не знающий, что сказать – наверное, он выглядел либо устрашающе, либо идиотом. Лютик вскинулся, вскрикнув. Если б на нем не сидела Цири, он бы отскочил, шарахнулся, как ошпаренный, а так только смотрел, часто моргая и даже будто слегка протрезвев. – Погодите... Вы настоящие? Тут? Вы мне не кажетесь? – более осмысленно, и уже потрясенно переспросил Лютик, нервно зарываясь в волосы пальцами, переводя взгляд с Геральта на Цири, и непонятно, наличие кого его больше удивляло. Цири расхохоталась, цепляясь за плечи Лютика, чтоб не опрокинуться на спину от смеха. – Самые что ни на есть настоящие! А ты думал, до белой горячки допился? Может, тебя ущипнуть? Пощекотать? Тоже мне, великий затворник в процессе творчества. – Цири, ты охренела?! Слезь с меня! – у Лютика в глазах проступало окончательное осознание реальности происходящего, и Цири на его коленках, очевидно, стремительно перестала быть милой галлюцинацией. Не прекращая хихикать, Цири все же послушалась, поднялась, ухватив за руку Геральта. Геральт продолжал стоять оцепеневшим истуканом. Лютик смотрел на него – недоверчиво, растерянно, широко распахнутыми голубыми глазами в обрамлении подрагивающих пушистых ресниц. У Геральта руки и губы сводило от желания прикасаться. Почему Лютик на полу, почему смотрит снизу вверх, почему такой красивый, такой... поэт в муках творчества. Расхристанный, пьяный, потерянный, в этой своей белой рубашке, расшнурованной на груди, с рассыпавшимися по плечам спутанными волосами. – Цири, пойдем-ка? – вопреки тому, чтоб, как хотелось, касаться Лютика, Геральт схватил Цири за локоть и поволок ее в коридор. – Слушай, – он напряженно смотрел дочке в лицо, стараясь не испугать, потому что сам был на взводе. – Открой портал, ступай домой сейчас. Лютик в глубоком запое и не в себе. Нужно, чтоб он оклемался. Я его... Ну не знаю... Головой в снег окуну, или водой окачу, короче попытаюсь привести в чувство. А ты... Через пару дней возвращайся, когда он придет в норму. Захвати мои мечи, и зелья, и Плотву... Если, конечно, сумеешь сотворить портал, в который пролезет лошадь. А сейчас тебе нечего тут делать, только насмотришься на Лютика в соплях, в невменяемости и, возможно, блюющего... Геральту так хотелось выдворить Цири немедленно, однако если она заартачится, он даже не знал: не заставишь же девчонку открывать портал силой? Но Цири особо не сопротивлялась, только посмотрела обиженно. – Ой, ну и че у вас за методы опохмеления, которые я не смогла бы уразуметь? Я б его с удовольствием сама лицом в снег кинула. Отлично, блин, погуляли. Еще с утра намечались Новиград и шикарный дворец Дюаваль, а теперь иди, Цири, обратно в Венгерберг, тут пустой пыльный дом и Лютик в запое... – Цири поворчала, отошла от Геральта на несколько шагов, скорчила недовольную рожицу, затем сосредоточилась и исчезла с громким хлопком, сопровождаемым фиолетовым сиянием, без всяких порталов. Геральт потрясенно моргнул, стремясь разогнать фиолетовые пятна перед глазами. Цири переместилась, удалось спровадить, ее тут больше не было. Он развернулся и стремительно вошел в комнату к Лютику. Не мог ни говорить, ни контролировать себя толком, горло сводило спазмом. Геральт, как и хотел, одним легким движением сгреб Лютика с пола, шагнул, путаясь в собственных ногах, и швырнул поэта на кровать. Лютик пьяно бормотал "Геральт", слабо царапая склонившегося над ним ведьмака сквозь одежду по груди. Расстегнув штаны Лютика, Геральт ухватил их за штанины и легко сдернул. Затем скинул с себя куртку, стянул через голову рубашку, вылез из сапог – вещи полетели по комнате, к пустым бутылкам и трепещущим на слабом сквозняке исписанным листам. И Геральт наконец рухнул сверху на Лютика на кровать, сминая его и жадно целуя. Лютик отвечал, хныкал, был жутко пьян, и на вкус был как это дорогое графское вино, и цеплялся за ведьмака сильно и отчаянно. – Геральт... Геральт... Это ты... Ты здесь, Геральт... – Лютик говорил, как будто бредил, целовался глубоко и долго, оплел Геральта ногами, терся, всхлипывал, пытался стащить с него штаны прямо коленями – движения были сумбурными и смазанными. Геральт сам избавился от штанов, не переставая целовать Лютика. Лютик тут же снова скрестил ноги у него на пояснице, вцепился, словно не мыслил себя с ним раздельно ни на секунду. – Геральт, возьми меня... Прямо сейчас... – Лютик притирался к члену, жадно и настойчиво, как будто единственное, что ему хотелось – чтоб его вот так подняли с пола и трахнули – впрочем, возможно, пьяное сознание поэта просто отринуло попытки разобраться, зачем здесь Геральт, откуда, каким образом и надолго ли. – Лютик, что ты делаешь... Хотя бы... слюной... – Геральт пытался сохранить остатки здравого смысла, не сорваться во всепоглощающую страсть, чувствуя, как трясет под ним Лютика, как член скользит между ягодиц поэта, пока тот пытается насадиться – эти движения, эта дрожь здорово сносили мозги. – Можешь прямо так... Я когда пьяный... Мне вообще не бывает больно, я когда-то лоб себе разбил в кровищу о мостовую, и даже не замечал до утра. Просто возьми меня, возьми, Геральт, сволочь, проклятый ведьмак, где ты был, как же ты мне нужен... – Лютик пьяно бредил, тыкался вслепую, и Геральт все же обильно плюнул себе на ладонь, растер по члену, приподнявшись, повторил несколько раз, и направил рукой член в Лютика, несдержанно толкаясь. Лютик выгнулся, громко жалобно застонал, насаживаясь встречным движением. Шло туго, но Лютик вцепился в его плечи, и часто жадно двигался, закинув ногу Геральту на бедро – алкоголь действительно прекрасная анестезия, и Лютик едва ли осознавал, насколько быстро и резко он вбил в себя член Геральта, только скулил, елозя под ним, стремясь впустить полнее и плотней. Геральт схватил голову Лютика обеими руками, вжимая в подушку, и смотрел на его лицо в своих широких ладонях – как он соскучился по этому лицу, как хотел видеть все оттенки экстаза, и заломленные брови, и как Лютик закусывает губу, и ресницы его дрожат, и чувствовать его под собой, и себя в нем – это же было так просто, так важно, так жизненно необходимо, как воздух или солнце. – Геральт, ты не исчезнешь поутру, нет? – лепетал Лютик, смутно глядя в его лицо. Геральт видел, что от частых толчков зрачки поэта расширяются и взгляд затягивается дымкой, теряется, Лютик смотрит сквозь него, отчалив полностью в свои ощущения. – Как хорошо... Сдох бы так... Какой ты сильный... Сильнее... – бормотал Лютик, и Геральт вколачивал его в кровать в полутемной комнате в пустом доме, часто, дико, изголодавшись, мельком думая, что он, наверное, и впрямь безэмоциональное бревно – ни поговорил, ни поздоровался. И что он абсолютно, совершенно не может – не смог – себя контролировать, увидев Лютика, что он наконец увидел Лютика, что он видит Лютика, а дальше мысли разбегались, оставалось только голое желание, и что-то очень похожее на счастье заполняло пустоту, образовавшуюся за эти месяцы у Геральта в душе.