Бессознательно и неизбежно

– Итак, как прошел твой первый месяц зимы, пока ты не свалил сюда пить и горевать об утраченном вдохновении? – подперев голову кулаком, Геральт смотрел на обнаженного Лютика, застывшего у окна. Проснувшись, поэт прошлепал босиком к тяжелым бархатным шторам, раздвинул их, приоткрыл створку и дышал морозным воздухом, поеживаясь от холода. На вопрос Геральта он вздрогнул, оглянулся, покривился недовольно. – Ну что ты начинаешь, а? Да, я помню, ты рассказывал, у вас с Йеннифер была такая традиция: нет-нет да подколоть друг друга, выпытывая, кто из вас, с кем, сколько раз и когда был. "Был со многими, но думал только о тебе", да? – еще немного потоптавшись на сквозняке, Лютик вернулся, нырнул к Геральту под одеяло, но отодвинулся на другую сторону кровати и сел, опираясь спиной на подушки – настороженный, очевидно, не зная, куда может вывести разговор. Геральт выпростал из-под одеяла руку, взял поэта за предплечье и притянул к себе ближе, ощущая теперь под боком его тепло. – Все хорошо, я не злюсь. Мы не давали друг другу никаких обещаний, чтоб их держать, – Геральт сам не знал, зачем, действительно, начинает. И вовсе не был уверен, что не будет злиться. То есть не злиться, а просто... испытывать боль. На лице Лютика появилось беспомощное чуть виноватое выражение. – Ну, я был с Сирин. Она моя давняя любовница. Впрочем, она также любовница множества других художников, поэтов и лицедеев. Есть в ней что-то... Характерное для людей нашего круга. Вот эта увлекающаяся ускользающая восторженность: "Ах, мне представили одного драматурга, ах, его пьесы столь живы и остроумны, я в восторге..." – ну и начинается очередной быстротечный роман. Муж Дюаваль очень вовремя скопытился, она теперь может все свое время и деньги тратить на... праздность и наслаждение искусством, – Лютик захихикал. Ладно, про графиню Дюаваль Геральт уже все понял, не новость. И не задело. Однако ведьмак, как упрямый идиот, продолжал выспрашивать то, что, знал – заденет наверняка. – А мужчины? – хмыкнул Геральт, стараясь задать вопрос вскользь. – У тебя же теперь куда более... широкий круг удовольствий, – попытался сказать с легкой иронией, как будто их привычные дружеские подколки. Он продолжал держать Лютика за запястье, и почувствовал, как забился пульс поэта тревожно под пальцами. Геральт аккуратно погладил его руку большим пальцем, демонстрируя, что все хорошо. Лютик кисло вздохнул и вырвал руку. Потом опять вскочил с кровати, отбросив одеяло, нервно прошелся туда-сюда по комнате, топча разбросанные на полу листы и ероша волосы руками. – Ладно, черт с тобой, – Лютик сердито оглянулся на Геральта. – Расскажу. Потому что знаешь, раньше бы рассказал. Когда мы просто дружили, мы могли говорить о чем угодно без утайки – и я не хочу, чтоб теперь было как-то по-иному, – Лютик вернулся и присел на край кровати, натянув одеяло на бедра. Геральт сдержался от желания заскрипеть зубами. Значит, есть о чем рассказать, раз Лютик намерен рассказывать. Может, заткнуть его, пока не поздно, сказать, что некоторые вещи Геральту знать просто незачем, или встать и уйти, или... Геральт понятия не имел, как избежать того, что сам же начал. Он просто лежал в кровати, молчал и смотрел на Лютика. – Знаешь, я... – поэт выглядел смущенным, растерянным, комкал несчастное одеяло в своих изящных пальцах и, кажется, не мог подобрать слов. – Я, как дурак, развлекаясь с Сирин и погрузившись в эту, в общем-то, искренне мною любимую атмосферу праздника и светской жизни, все время чувствовал, что... что мне не хватает того, что было между нами. Ну и я подумал, наверное, мне просто стоит заняться сексом с мужчиной, раз мне так этого хочется, – Геральт похолодел. О да, вот оно, самое время скрипеть зубами, или выпрыгнуть в окно, или вышвырнуть Лютика в окно – Геральт старался ровно дышать и убеждать себя, что Лютик просто занимался сексом ради удовольствия, и все, что происходило этой зимой, ровным счетом ничего не значит. Поэт между тем продолжал смущенно подбирать слова, чем Геральта бесил. Рассказывал бы уже не таясь, что там, вечный герой в чужих постелях. – И, в общем, я, действительно, позволил себя, так сказать, закадрить одному представительному интересному вельможе... – Лютик захихикал почти истерично. – А дальше повел себя как идиот, и этот поступок совершенно меня не красит! Мы целовались, и оказались в будуаре, и дело шло однозначно и прямолинейно к сексу, а я вдруг... Мне было неприятно. Не так, как с тобой. Я вдруг понял, что не хочу, чтоб он ко мне прикасался, – Лютик снова запустил пальцы в свои многострадальные взлохмаченные волосы. – Я что-то запутался, так мне все же нравятся мужчины, или нет? Потому что мне было все не так. Не нравилось, как он целует, как ласкает, не хотелось почувствовать его в себе... Да вообще мне его не хотелось. И я ему отказал. Честное слово, как девица-обломщица. Полуголый, бормоча какие-то чисто бабские оправдания, навроде "ах, не та атмосфера, что-то я сомневаюсь, что мне это надо... дело не в вас, а во мне", – свалил, запрыгивая на ходу в штаны. Ужасно, – Лютик прикрыл глаза рукой. – На самом деле все мы ненавидим таких женщин. Которые в самый решающий момент "знаешь, я еще не готова" – и ты остаешься, как дебил, со стояком и в чистом недоумении. Так вот, я – эдакая девица, – Лютик искренне страдал, что примкнул к вражескому клану "обломщиц". И Геральт вдруг расхохотался. Истерично и необоснованно, но его позабавила мысль, как Лютик сбегает, полностью понимая печальное душевное и физическое состояние брошенного кавалера. – Странно, действительно, – отсмеявшись, выдохнул Геральт. – Я думал, у тебя со мной закрутилось, просто потому что я... оказался в подходящем месте в подходящее время и был, как бы сказать, весьма настойчив. Но что, в целом, если предоставится выбор, ты предпочтешь красивых ухоженных образованных мужчин, которые, как и твоя Дюаваль, могут часами трепаться об оригинальном заковыристом цветистом выражении в стишке, водить тебя в театры и на светские рауты и вместе выбирать какую-нибудь модную тряпку, чтоб ваши костюмы обязательно оказались в тон друг другу. Ты же, когда не в дороге, обычно на иждивении у богатых любовниц, в роскоши и изобилии. А я... грубый неотесанный ведьмак – нормально, чтобы быть друзьями, хотя этот факт многих удивлял поначалу, но для романа – вовсе не в твоем вкусе. – Геральт, ты дурак? – Лютик слушал его со смесью жалости и удивления на лице, а потом протянул руку, ласково запуская пальцы в волосы и заставляя посмотреть на себя. – Мы через столькое вместе прошли. Сквозь кровь, войну и лишения. Это же и есть... настоящее, а не какие-то там совместные вечеринки и побрякушки. Твои душевные качества прекраснее, чем лживая изысканность знатных господ. Я доверяю тебе, как никому на свете, и я... не смог бы отдаться никакому другому мужчине, как оказалось, – такой искренний монолог дался Лютику нелегко, он отвел глаза, извернулся, в очередной раз скомкав одеяло, улегся Геральту на колени и заговорил куда более беспечно, дергая ведьмака за свисающие на плечи пряди: – И потом, ты, по-моему, плохо видишь себя со стороны. Ты прекрасен. Не классической красотой, а... Ты фактурен и характерен. В тебе есть что-то грозное, и хищное, не в плохом смысле... От твоего вида ноги подгибаются. Это куда более привлекает, чем... просто красивая внешность. Да я раз сто говорил, что буквально в обморок валюсь от восторга, когда вижу проявление твоей силы – ты вообще меня слушаешь? Дурак ты, Геральт, что с тебя взять. Ты же всегда со снисходительной насмешкой относился ко всем этим напомаженным вельможам, а теперь решил вдруг... испытать неуверенность в себе, да? Для разнообразия? – Лютик рассмеялся весело. У Геральта сводило горло, и хотелось глупо улыбаться. – То есть, я впрямь дурак? И тебе нужен действительно именно я? – он аккуратно взял Лютика, лежащего на его коленях, под затылок и за талию, с трудом поборов желание зацеловать. – Ну, что дурак – сомнений не возникает. Глупый ведьмак, – Лютик вдруг расхотел поддерживать этот диалог-на-грани-признаний, переключившись на насущные темы: – Пошли завтракать, – он сладко потянулся, возясь у Геральта на коленях. – Тут остается супружеская пара смотрителей на зиму. Муж колет дрова, топит дом, следит за конюшнями, жена стряпает и поддерживает порядок – ну, поддерживала, пока я, намеренный свински запить, не велел ей меня не беспокоить и не соваться на этот этаж. Давай, приведем себя в порядок, я тебя представлю достойным смотрителям, и попросим пожрать, прибраться от пустых бутылок и испорченных бумаг, ванну затопить... Тут есть настоящая купальня на первом этаже. Огромная, выложенная плиткой купальня. Да, и места в округе восхитительные, хвойный лес, холмы, можно отправиться на конную прогулку... Ты без Плотвы? Ну, в конюшне старина Пегас, он верная живучая лошадина, как же он, молодец, дал в галоп, когда за нами с Цири целая деревня гналась... Она рассказывала, нет? – Я уверен, ты расскажешь более красочно, – не сдержал улыбки Геральт. – И твой рассказ обрастет десятком вымышленных подробностей. – Да ладно, тут и фантазировать не надо... Знаешь, как Цири дерется? Конечно знаешь, кому я говорю... Она не Ласточка, она молния, вспышка в ночи. И при этом ведь обычный человек – с магией, да, но не магия мечом махать помогает! – Лютик восторженно заливался, а Геральт слушал, поглаживая его по волосам, и думал, как же он рад видеть поэта, не в силах насмотреться, наприкасаться, испытывая счастье просто от возможности находиться рядом. Смотрительница, дородная женщина лет сорока, правда, подозрительно косилась на ведьмака и недоумевала, как этакий тать в мороз по заметенным дорогам прибыл в поместье без лошади - когда они, одевшись, спустились вниз, знакомиться. Лютик вдохновенно наплел, что ведьмаки выносливы и могут шагать мили по колено в снегу, не замерзая и не утомляясь. Геральт только лицо ладонью прикрывал на эту брехню. Однако женщина – представившаяся Злотой – стремительно оттаяла, видя, что постоялец вышел из запоя, изволит привести себя в порядок и даже нормально поесть, и что ее допускают на второй этаж прибраться – запущенность в комнатах она почитала за личное оскорбление. Они с радостью вняли ее рекомендации и отправились на улицу, покуда Злота занялась уборкой. Воздух звенел от мороза, дыхание с губ срывалось парким облачком, и вокруг было белым-бело, аж слепило. – Так лошадь действительно одна? Пегас, твой многострадальный мерин? – Геральт шел сквозь сугробы, наслаждаясь загородной свежестью. – Ага. Из верховых. Тут есть тягловая лошадка с повозкой, для хозяйственных нужд. Конюшни содержат в порядке, чтоб они были готовы принять графских скакунов летом, но зимой держать лошадей нет ни человеческих ресурсов, ни нужды, – Лютик догнал и подхватил Геральта под локоть, потираясь щекой о грубый наплечник куртки. – Можем проехаться. Пегас вполне выдержит двоих. Если ты прекратишь обзывать его мерином. – Но он мерин, – возразил Геральт очевидное в своей прямолинейной манере. Лютик только звонко рассмеялся. Потом они ехали на смирном Пегасе по заснеженной тропинке, а над ними возвышались вековечные лохматые ели, роняя на головы хлопья снега с ветвей. Лютик, сидя спереди Геральта, фыркал и отряхивался. Геральт держал руки у него на талии, уворачиваясь, когда Лютик проезжался по лицу мехом – зимой он сменил берет на теплую шапку с лисьей оторочкой. – Как же хорошо, что ты приехал! – Лютик сиял, вертя головой по сторонам, будучи явно искренним и впечатленным. – Тут еще озеро есть в низине. И такой чудесный покатый склон – можно съезжать на ледянке прямо на замерзшую водную гладь... – Лютик, тебе перевалило за сорок, ты не будешь кататься на ледянке... – О, еще как буду! – Лютик хохотал так звонко, весело и эйфорически, как будто еще не протрезвел после вчерашнего. И прижимался к Геральту всем телом, и нежился в кольце его рук. И Геральт, не выдержав, ласково взял поэта за подбородок, поворачивая лицо к себе. – Я веду себя как идиот, да? – чуть растерялся Лютик. – Никогда я такого не чувствовал... Геральт потерся носом о его нос, а затем нежно поцеловал. И они целовались в лесу на лошади под падающим снегом, и мороз обжигал их губы, и у Лютика раскраснелись щеки, блестели глаза, и Геральт думал только, как же его поэт все-таки славно целуется, лучше всех на свете, и как же тут хорошо, в этом позабытом всеми поместье – потому что тут Лютик. *** – А че вы спите в одной кровати, вам что, спален в доме мало? Ладно, обычно Геральт улавливал присутствие других людей безошибочно, но этим утром ничто в груди не дрогнуло, он безмятежно дремал, не слыша ни шагов, ни скрипа двери – и голос Цири над головой прозвучал, как гром среди ясного неба. Геральт резко распахнул глаза. Черт, черт, черт. Цири стояла в нескольких шагах от кровати с сумками и мечами Геральта, и выглядела обалдевшей. Лютик, что примечательно, тоже мгновенно проснулся от звуков ее голоса – а обычно будить Лютика по утрам было той еще морокой. Геральт почувствовал, как поэт напрягся рядом, и заметил краем глаза, что тот подтягивает одеяло под самый подбородок. О, одеяло, расчудесное спасительное одеяло, какое же счастье, что в продуваемом сквозняками особняке было прохладно, и они спали под одеялом. Да, без одежды – но под одеялом: при отсутствии поводов думать что-то иное, можно было предположить, что они в исподнем. – Мы-ы э-э-э... просто продолжили пить, и потом были настолько пьяны, что расходиться по комнатам было лень, знаешь, такое состояние алкогольной отключки, когда засыпаешь на первой подвернувшейся поверхности... – промямлил Геральт. – Да, – сдавленно пробормотал Лютик. – Мы так напились, что забыли, в какой комнате остановился Геральт. Поблудили по коридору и вернулись сюда. Причем коридор отчетливо двоился в глазах. Да, точно, – он нервно сглотнул. Цири вздернула брови и хохотнула. – Эх вы. Так-то вы бросаете пить? А Йеннифер так и сказала, что не будет Геральт Лютика трезвить, а, скорее всего, вы запьете с удвоенной силой в честь встречи, – девушка повертела головой, прошлась по комнате и сгрузила мечи и поклажу в стоявшее пустым кресло. – Вот, видишь, Йеннифер всегда права, кто ж с ней поспорит, – Лютик непринужденно болтал, но под одеялом был напряжен, как натянутая струна, весь задеревенев. – Мы просто того... Начали опохмеляться и не уловили момент, когда похмеление перешло в попойку. Такое часто случается, запомни и не повторяй наших ошибок, – он скованно улыбнулся, все еще держа одеяло под подбородком, как целомудренная дева, к которой в спальню ненароком ввалилась толпа поддатых рыцарей. – А одежду чего разбросали? – Цири потрогала носком сапога валявшиеся посреди комнаты штаны Лютика, перевела взгляд на рубашку и штаны Геральта, живописно лежащие в полуметре рядом. – У вас в глазах, очевидно, не двоилось, а четверилось, – она снова посмеялась. Геральт мучительно вздохнул, собираясь с мыслями. Надо было срочно спасать положение. – Цири, милая, иди вниз. Домработница, Злота, должна была накрыть завтрак. У нее отличная стряпня. Располагайся, поешь, мы сейчас спустимся, – он чувствовал, что улыбается еще более натянуто и неестественно, чем Лютик. – А, да, я в общем не подумала о прислуге... – Цири сконфуженно пожала плечами. – Телепортировала к конюшням с Плотвой и Кэльпи, поставила их в стойло. Прошла в дом, услышала, как кто-то возится на кухне, заглянула – а там незнакомая женщина. Ну, она стояла ко мне спиной, и я тихохонько отошла и поднялась наверх, в комнату Лютика, незаметно и неслышно – а то, думаю, выгонит еще эта тетка. – Ну а теперь ступай к ней, скажи, что ты приятельница графини Сирин и прибыла по ее и моему приглашению. Так и скажи, мол, завела лошадей в стойло, людей не увидела и зашла в дом. Да, вообще, Цири, сделай лицо великосветской дамы, прислуга перед такими тушуется, мы сейчас спустимся следом, – Лютик все еще вымученно улыбался, а Геральт с трудом сдерживался, чтоб не прикрикнуть на дочку "Да иди уже, ну!" – чисто от нервов. Цири закатила глаза, недовольно скрестила руки на груди, но все же шагнула в сторону двери. – Эх вы, похмельные. Прибыла в гости, а прислуге самой представляться придется, – она еще раз оглядела комнату, потянув воздух носом и поморщившись. – А вы тут действительно не то бухали, не то блевали, не то не пойми что – какой-то странный запах. Отправьте потом свою Злоту прибраться, – и девушка ушла с озадаченным выражением лица, как будто не могла поймать ускользающую мысль. Лютик мучительно застонал, сползая по подушкам вниз и натягивая одеяло так, чтоб прикрыть пылающие щеки. – Блять. Блять. Геральт. В моей жизни было много неловких моментов. Я часто удирал через окна от любовниц в чем мать родила и затем в таком виде шествовал по городу... И Нэннеке ловила меня с одной из своих монашек, то есть на одной... И у меня не вставал по пьяни на высокопоставленную любовницу... И меня тошнило в расписную эльфийскую вазу, которая являлась воистину бесценным шедевром... и, возможно, я даже однажды видел, как пьяный мужик ебет овцу, а его собутыльники, включая меня, подкрались посмотреть... это было смешно, но в то же время неловко... Но настолько неловко, как сейчас, мне еще никогда не бывало. Геральт испытывал абсолютную солидарность с поэтом. Он с трудом угукнул – даже челюсть сводило от того, как ведьмак стискивал зубы – допустим, это был его аналог человеческому способу покраснеть. – "У вас тут странный запах", серьезно? Можно я прямо сейчас умру? – Лютик прикрыл лицо подрагивающей ладонью. *** – Я, вообще-то, вернулась, как ты и просил, через два дня, с Плотвой и вещами, – сообщила Цири, уплетая за обе щеки запеченную куропатку от Злоты. Лютик зло лягнул Геральта в лодыжку под столом. Геральт мысленно всеми возможными ругательствами костерил собственную внезапную эйфорическую забывчивость. Они сидели и завтракали. Лютик с Геральтом облачились, привели себя в порядок, выглядя чинно и прилично – даже слишком чинно в сравнении со своим обычным поведением. – С вами все в порядке? – Цири тоже недоумевала, почему они словно аршин проглотили. – Похмелье, – Лютик неуловимо поморщился и протянул руку к бокалу с вином. Цири отсалютовала ему своим, одобрительно промычав: "Я уже говорила, какое вино графское потрясающее, да ведь?" Настроение у девушки, судя по всему, было распрекрасное. Она с удовольствием ела, рассматривала уютную кухню, в которой они собрались за столом – вместо того, чтоб сесть в шикарно обставленной, но нетопленой столовой. Злота, несколько опешившая от количества незнамо-откуда-бравшихся гостей, оставила их, накрыв на стол. – Так чего ты запил, поэт? Что, и впрямь стихи не пишутся? Дюаваль сказала Йеннифер, что ты уехал, потому что вечеринки мешают писать, ха-ха-ха, – Цири смотрела недоверчиво. – Когда тебе это мешало? Лютик тут же разыграл лицо оскорбленного непостижимого таланта. – Что бы ты понимала, соплюшка! Иногда, действительно, находит: не пишется, хоть тресни! Или пишется плохо, и все какая-то галиматья. И что хочешь делай – хоть пей, хоть башкой о стенку бейся. Вдохновение – штука неуловимая. Это тебе не мечом махать. Это высокие материи, – Лютик даже расслабился и перестал зажиматься, оседлав любимую тему нахваливания творческого ремесла. Он возмущенно ткнул в сторону Цири куропаткиной косточкой. – Кстати, истинная благодать, что тут нет Йеннифер, и можно не есть вилкой, – Цири в ответ пожестикулировала птичьим крылышком, зажатым в руке. – Но все равно, Лютик, развел ты драму. Я ж не напиваюсь, если вдруг кого не смогу победить в бою, – она замолкла, подумала немного, нахмурилась и добавила: – Хотя, так-то, мертвой уже не напьешься. За столом повисла неловкая пауза – они всегда терялись и испытывали чувство вины, когда Цири неосознанно напоминала, как многое ей пришлось пережить. – На самом деле, – отмерев, заметил Лютик. – Если пропадает охота писать, лучше всего сменить обстановку, набраться новых впечатлений, а иногда и впрямь пить – я знавал коллег, которые только на синем глазу и строчат достойные вещи. Поэтому не подумай, я следую проверенным методам приманки вдохновения... – Оно и видно, – угукнула Цири. – Так, слушайте, есть тут чем заняться? Мне осточертел Венгерберг, я говорила это, еще когда Геральт задумал свалить... Геральт вдруг сообразил, что Цири приехала, чтоб остаться. То есть, мать ее, совсем на некоторое время остаться, чтоб развеяться. Он на минутку представил, что... Как он себе это вообще представляет? Достаточно было сегодняшнего невероятно идиотского пробуждения. Что, Геральт на цыпочках будет ночами пробираться к Лютику в спальню? А с рассветом так же бесшумно сбегать обратно? Геральт пожалел, что они все же не едят вилками – потому что очень хотелось сильно и зло ткнуть вилкой в куропатку. – Здесь совершенно, вообще, абсолютно нечем заняться, – хмуро сообщил Геральт. – Если ты, конечно, не Лютик, у которого истории разворачиваются в голове, и он просто переносит их на бумагу. А так, Цири, ну, чем заниматься зимой в пустом доме? – Тогда чем же здесь занимаешься ты? – Цири пожала плечами. Она все еще не выглядела желающей уехать в Венгерберг. Скользкую тему разрядил Лютик. Спонтанно, и таким образом, что Геральт забеспокоился. – Хочешь, напишу рекомендательное письмо Сирин, и ты поедешь в Новиград – веселиться при графском дворе? – непринужденно предложил поэт. Цири взвизгнула, вылетела из-за стола и повисла у Лютика на шее, чуть не снеся скатерть со всеми блюдами. – Что, правда, правда можно? Ой, извини, у меня жирные руки. Лютичек, ты сделаешь это? – она лепетала счастливым голосом ребенка, которому подарили вожделенную куклу, и, кажется, снова метила присесть поэту на колени, потому что обнимать его над столом было неудобно. – Так, все, – Геральт раздраженно оттянул дочку за рукав, – ты сейчас стол перевернешь. – А графиня нормально меня примет? А то Йеннифер говорила, мол, Дюаваль не обрадуется, если к тебе – ну, или, в данном случае, от тебя, припрется какая-то баба, – трещала Цири, не особенно обращая внимание на недовольство Геральта. – Сирин, – Лютик снисходительно усмехнулся, – глубоко наплевать, как много у меня знакомых женщин, и насколько близко я с ними знаком. Она ценит исключительных людей. А ты феноменально исключительная, Цири. Порталы там ей в качестве демонстрации, конечно, создавать не надо, а вот если ты помашешь мечом на домашнем турнире, поучаствуешь с Кэльпи в скачках или покажешь парочку своих акробатических трюков – думаю, она оценит. Сирин изумительно щедра к своим гостям. Она предоставит тебе и комнату, и туалеты, и выход в свет, если я попрошу. Разумеется, имя придется взять вымышленное – благо, гости Дюаваль по большей части деятели искусства и праздные прожигатели жизни, а не политики – поэтому едва ли это опасно для тебя. Да и вообще, думаю, вы подружитесь, вы же почти ровесницы, ей что-то там вроде... Лет двадцать пять... – Геральт сейчас выскажется, – перебила Цири, похихикивая, кивая в сторону ведьмака. – У него на лице сменились три разных выражения отрицания... Геральт только потер переносицу, возмущенный ее справедливым замечанием. – Слушай, ты, ехидная трещетка, – он зыркнул на дочку с, как он надеялся, изрядной долей родительского авторитета. – Сходи пока, погуляй. Подыщи себе на втором этаже комнату. А мы тут обсудим. Это не категорическое "нет", – Геральт вскинул руку, так как Цири открыла рот в возражении. – Я просто хочу убедиться, что быть в околовысшем свете Новиграда для тебя безопасно. Цири дулась, но, впрочем, кивнула и сделала задний книксен в сторону Лютика, шутливо-молитвенно сложив руки и шепча "уговори его, а?", а потом умчалась наверх, с хохотом прихватив бутылку вина со стола. Геральт проводил ее взглядом, нахмурившись, стараясь побороть зарождающуюся тревогу. – Это плохая идея. – Это отличная идея, – Лютик под столом закинул ноги ему на колени и, наконец, расслабился, растекаясь по стулу, прихлебывая оставшееся в бокале вино. – Геральт, а что ты предлагаешь? Прогонишь ее в Венгерберг – обидится. А если останется здесь... Во-первых, ей объективно будет скучно. А во-вторых... Геральт, она ходит тише разведчиков-скоятаэлей, умеет, на минуточку, телепортироваться, то есть появляться из воздуха. Я обожаю Цири, она чудо, ее способности изумительны, но не в данной ситуации. Через сколько мы проколемся? День? Два? Я сегодня утром чуть не помер со стыда, и не хочу еще когда-либо пережить подобное. Блеял нелепые отмазки, будто врать разучился. Теперь Йеннифер будет думать, что мы тут задались целью выпить весь винный погреб графини до весны... – Кому, в сущности, какая разница, что подумает Йеннифер? – пожал плечами Геральт, машинально кладя руку Лютику на колено. Тот метнул в него быстрый взгляд и хмыкнул: – Неожиданно слышать это от тебя, но, в целом, да, – поэт вдруг рассмеялся, звонко и задорно. – А вот то, что Йеннифер меня прибьет, если я отправлю Цири к Дюаваль – это другой вопрос, – Геральт хмурился, прикидывая перспективы. – Ладно, я-то переживу. А если с малышкой впрямь что-нибудь случится? Если ее кто обидит? – Геральт зло сжимал кулаки, уже переживая за дочь, с которой еще ничего не произошло. Лютик, закинув голову, театрально запричитал: – Ах, коварные придворные развратники, низкие и хитрые, норовящие обмануть юных дев! Геральт, – он резко сделал серьезное лицо на смену комичным гримасам, и это было забавно. – Геральт, ей девятнадцать лет, она убивает людей, за ней гонялась вся армия Эмгыра и Дикая Охота, ее держал пленницей в загоне Бонарт, она жила с шайкой малолетних разбойников, и жила среди высших эльфов – ты серьезно полагаешь, что на вечеринках в Новиграде Цири может что-то смутить или удивить? Или, пресвятая Мелитэле, что ее в состоянии кто-то обидеть? Пусть его смерть будет легкой. – Ну... – Геральт сопел. – В целом... – он ненавидел это странное чувство, но, тем не менее, действительно ощущал себя нелепым престарелым папашей, боящимся выпустить дочку за порог. Знает, что девочка взрослая. Знает, что умеет убивать и живет одна, без него, на дорогах континента, способная о себе позаботиться – а вот поди ж ты. Все равно переживает, чтоб... не наделала глупостей. И все равно думает, что знает жизнь лучше нее – она же всего лишь несмышленая малышня, сопливая девчушка из Брокилона. – Чушь какая-то, – Геральт тряхнул головой. – Она Старшая Кровь, повелительница Времени и Пространства, чего я в самом деле? Пусть себе едет. Тем более, это явно доставит ей удовольствие, вон сколько было радостных визгов. Напиши своей Сирин, чтоб позаботилась о девочке, и пусть продержит при дворе до весны. А то я взаправду не хотел бы повторить еще одно подобное утро. Они оба рассмеялись, и смеялись долго, и достаточно нервно, почти до истерики, но с облегчением, и Лютик, отсмеявшись, захлебываясь воздухом, почти икая от нездорового веселья, изнеможенно ткнулся ведьмаку в плечо лбом. – Геральт, Геральт, – в этот раз Цири было слышно еще с лестницы, и Лютик успел убрать ноги у Геральта с колен и отодвинуться. Зайдя на кухню, девушка требовательно скрестила на груди руки: – Геральт, а какая комната твоя? Я искала себе спальню, и заодно хотела твои вещи к тебе занести, но все комнаты, кроме Лютиковой, необжитые. Не пойму, ты в какой остановился? – она растерянно хмурилась. – Ты уезжаешь к графине! – поспешно громко выпалили Геральт с Лютиком хором и сконфуженно переглянулись. – Я совершенно не против, – натянуто улыбнулся ведьмак. – Погуляй там от души, – Лютик подмигнул, многообещающе скалясь. – Проведи с нами вечерок, а завтра можешь отправляться. – Я отрекомендую тебя Дюаваль, не скупясь на восторженные характеристики. – Развлекайся, пока есть возможность, и прости мое отеческое брюзжание. – У Сирин куча туалетов, которые она не носит, и вы примерно одной комплекции – ты будешь смотреться в ее дорогущих платьях сногсшибательно. – Только пускай эти платья будут все же приличными. – Геральт, не третируй девочку, она будет смотреться совершенно неприлично шикарно в совершенно неприличных платьях... Цири вертела головой от Геральта к Лютику, глаза ее наполнялись восторгом открывающихся перспектив, на лице расцветала торжествующе-хулиганская улыбка, и уже через минуту стало понятно, что вопрос комнаты Геральта интересует теперь Ласточку в самую последнюю на свете очередь.