***
Когда я захожу в квартиру мне навстречу выходит весьма и весьма загруженный Артем, и я не могу не подумать о том, что ему хорошенько промыли мозги наши общие друзья. — Что случилось? — Снимаю обувь и ставлю ее на полочку около двери, после чего вешаю ветровку на вешалку. — Толик предложил поехать всем вместе к нему на дачу, — Тема запускает руки в волосы, а потом виновато смотрит на меня. — Не смог дать ему ответ, потому что тебя ждал. — А позвонить? — Усмехаюсь я, а потом направляюсь в свою комнату. Тема плетется следом и замирает в дверном проеме. — Конечно, поехали. Следующий час проходит в собирании вещей, что я делаю очень тщательно — не хотелось бы забыть зарядку от телефона или ноутбука. Тема заглядывает ко мне, когда я уже застегиваю рюкзак. Мы вместе выходим из квартиры, спускаемся на парковку, и в это же время к подъезду подъезжает черный внедорожник Толика. Пока Артем загружает наши вещи в багажник, я заползаю на заднее сиденье, где уже сидит Никита. Здороваюсь с ним, а парень лишь кивает в ответ, потому что занят поеданием печенек, делиться которыми отказывается. Когда Артем садится в машину, на нашем заднем сидении идет борьба не на жизнь, а насмерть — Никита принципиально отказывается дать мне хоть одну крошечную печенюшку, поэтому мне приходится отнимать у него пачку, которую он высунул в открытое окно, чтобы я не достала. Дотянуться до печенья я, естественно, не смогла, да еще и от Толика получила, за то, что испачкала сиденье ботинками. Смотря на меня, надувшую губы и скрестившую руки на груди, Никита сначала принимается смеяться, но потом все-таки делится со мной печеньем (оно, кстати, оказалось невкусным) и к концу пути мы уже снова лучшие друзья. В доме, принадлежащем Толику, я была уже ни один раз, поэтому с легкостью нашла комнату, в которой мне придется жить ближайшие пару дней. Эта комната, на самом деле, самая маленькая во всем доме, и если бы я знала об этом сто лет назад, когда забежала в первую попавшуюся дверь, я бы все равно выбрала именно ее. Из мебели здесь стоят только двуспальная кровать, комод и вертикальное зеркало, все выполнено из темного дерева. Но почему-то именно эта комната так сильно запала мне в душу. Больше всего мне нравится окно — оно огромное, а под ним есть широкий подоконник, на котором я и расположилась, наблюдая за парнями, бродящими по заднему двору. На подоконнике я просидела добрых полтора часа, делая записи в тетрадке, потому что обещала Паше, что помогу ему с написанием песни. За это время ни один из парней не заглянул в мою скромную обитель, лишь изредка я слышала их голоса за дверью. Слезаю с подоконника и решаю разведать обстановку, поэтому выхожу из комнаты и прислушиваюсь. В гостиной на первом этаже работает телевизор, и судя по звукам, это явно Никита смотрит очередное ток-шоу. В комнату, временно принадлежащую Артему, дверь приоткрыта, и я, проходя мимо, не могу не прислушаться. Внутри возникает отвратительное чувство дежавю*, но любопытство не позволяет мне отступить. Я не вижу ни Артема, ни Толика, которые разговаривают где-то в глубине помещения, но я могу разобрать их слова и понять, что тема обсуждения — я. — Знаешь, даже не смотря на все это, мне все равно сложно смириться с этой ситуацией, — я попадаю уже на середину разговора и не могу не отметить, как серьезен и озадачен Артем. Прислоняюсь спиной к стене возле двери и прикрываю глаза, прислушиваясь. — Тебе нужно придумать, как решить эту непонятную ситуацию, потому что дальше так продолжаться не может, — рассудительный голос Толика раздается откуда-то слева, и я понимаю, что он сидит на Теминой кровати. Сам же хозяин комнаты наверняка стоит возле окна, прислонившись к подоконнику поясницей — его любимая поза в момент решения важных задач. — Я не могу найти решение, потому что Даниэлла со своим упертым характером даже слушать меня не желает! — Слышится какой-то приглушенный звук — скорее всего это ладони отца соприкоснулись со стеной возле окна. — Она же вечно делает все на зло мне, знал бы ты, как это бесит! Кажется, я слушала практически весь разговор, а услышала только, что раздражаю Артема. — Ты что, опять подслушиваешь чужие разговоры? — Раздается громкий голос рядом со мной, а голоса за стенкой мгновенно затихают. Я открываю глаза и вижу перед собой Никиту с помятым лицом и шулером на голове — кажется, ток-шоу заставили его погрузиться в царство Морфея. — Иди ты, Киоссе, — шиплю я и со скоростью света спускаюсь вниз по лестнице и уже не вижу, как из комнаты показываются озадаченные физиономии друзей.***
Я сижу за барной стойкой на кухне и помешиваю сахар в чашке с чаем. В голове туда-сюда бегают какие-то мысли, которые уж точно не складываются в какую-то картинку. Именно тут и находит меня Никита. Он просовывает голову в щель между стеной и дверью, и теперь я могу лицезреть его виноватую моську. Он проскальзывает на кухню, а потом начинает лопотать какие-то бессвязные предложения. Я никак не реагирую на этот его жест, да и его надолго не хватает. Я делаю глоток горячего напитка, а за моей спиной раздается громкое копошение. Обернувшись, я смотрю на Никиту, вытаскивающего продукты из холодильника. Мне страшно представить, что он собирается делать с таким набором: колбаса, сосиски, яблоки, майонез и горчица. — Что ты делаешь? — Я скептически осматриваю гору продуктов на кухонной тумбочке. — Я буду готовить пиццу, пока ты тут хандришь в одиночестве, — откликается Киоссе и нацепляет на себя фартук, найденный в дальнем углу одного из шкафов. Мне сразу же вспоминается случай на старой квартире, когда мы с Никитой решили приготовить обед, а в итоге чуть не спалили квартиру, потому что этот рукожоп включил плиту, но не убедился, что огонь действительно загорелся. Как назло, именно в тот день мой нос был заложен, и я не почувствовала запах газа, а вот испуганный Толик, прибежавший как раз вовремя, почувствовал. С того дня я больше не захожу на кухню во время болезни, а Никита — в любом случае туда не допускается. Я спрыгиваю со стула и толкаю Никиту, который роняет доску для нарезки овощей, и она приземляется четко на его ногу. Он шипит от боли, а я ловлю себя на мысли о том, что так ему и надо. Из-за него Тема теперь нервничает, что я подслушала его разговор с Толиком. Слишком личный разговор. Киоссе проклинает меня и разделочную доску, а я убираю ненужные продукты в холодильник и заменяю их на необходимые. — И чего ты так злишься на меня? — Ворчит Никита, беря в руки нож. На всякий случай отходит на другой конец кухни, чтобы нож не приземлился на его вторую ногу. Я замираю с тухлым помидором в руке (видимо, Толик забыл бедную помидорку в холодильнике в последний свой отъезд) и перевожу взгляд на парня. Он пятится назад и приседает как раз в тот момент, когда помидор летит в сторону двери. Я прикрываю рот руками, смотря на расплющенный овощ стекает по лицу Артема, так неудачно зашедшего на поле боя. Никита сначала непонимающе смотрит на мое изменившееся лицо, а потом, обернувшись и выпрямившись, следит за каждым движением Артема: он замирает на месте, медленно проводит ладонью правой руки по лицу, собрав тухлое пюре, и стряхивает это все на пол. Выглядит это достаточно комично, если бы не так страшно — я только что самолично запульнула помидор в лицо родителю. Он, конечно, заслужил что-то такое, но я никогда бы не решилась кинуть в него что-то или поднять на него руку. Посмотрев в глаза Теме, я понимаю, что сейчас что-то будет, поэтому, попятившись к окну, я резко разворачиваюсь, распахиваю его и в мгновение ока оказываюсь на улице. Поежившись — я стою босыми ногами на холодной апрельской земле — я припускаю в сторону главного входа, слыша крики Никиты где-то за спиной. «Он тоже заслужил» — проносится в голове, когда я тихо захожу в коридор. Отсюда открывается вид на кусочек гостиной — конкретно сейчас я вижу Толика, развалившегося на диване с телефоном в руках — и дверь кухни, которая приоткрыта. Там происходит какое-то копошение, и мне страшно представить, в каком виде я найду Никиту минут через пятнадцать (именно столько времени мне необходимо, чтобы собраться с мыслями и прийти с повинной). Я начинаю тихо подпрыгивать на месте и размахивать руками, пытаясь привлечь внимание Анатолия, который, заметив движение, удивленно косится в мою сторону. Поймав его взгляд на себе, я указываю пальцем в сторону кухни, а потом складываю руки в умоляющем жесте, как бы прося его пройти на кухню и прекратить издевательства над бедным Киоссе. Толя, кажется, сначала сомневается в правильности своих действий, но потом все-таки встает с насиженного места и идет в сторону кухни. Дойти до пункта назначения он не успевает, потому что дверь открывается, стукается об стену, и из кухни вылетает насквозь мокрый Никита. В этот же момент я резко приседаю, чтобы меня, не дай Бог, не заметил разъяренный Тема, на челке которого все еще виднеются остатки овоща. Артем пытается догнать Никиту, вдвоем они гоняют по гостиной вокруг дивана, периодически задевая Толика, пытающегося остановить этот беспредел. У Никиты силы заканчиваются быстрее, поэтому он падает на диван и поднимает руки в сдающемся жесте. — Слабак! — Не выдержав, кричу я из своего укрытия. — Иди нафиг! — Раздается мне в ответ. Тема останавливается, напоследок бьет парня диванной подушкой по голове, а потом начинает озираться в поисках меня. «Сейчас или никогда» — проносится в голове. Кажется, это должно подразумевать мою явку с повинной, четко поставленный серьезный взгляд и готовность понести наказание. Но вместе этого я срываюсь с места (поскальзываюсь по дороге и едва не падаю на дорогой паркет прямо носом) и через секунду повисаю на Теме, верезжа ему на ухо. — Темочка, ну прости меня, пожалуйста, я правда не хотела, чтобы так вышло, это все Никита виноват, я никак не привыкну, что у него все хорошо с реакцией. Толик сзади меня уже не может сдерживаться и начинает угорать в голос, Тема вскоре подхватывает его, а я отделываюсь малой кровью — щекоткой, которой я боюсь до смерти. Поэтому неудивительно, что когда двое парней начинают в четыре руки щекотать меня во всех местах, одному из них прилетает пяткой. Теперь извиняться приходится перед Толей, а потом еще и перед Никитой, которого я трусливо бросила на растерзание врагу. Пиццу приготовить мы так и не решились, поэтому просто заказали ее в круглосуточной пиццерии. Я доедаю последний кусок пиццы, когда с соседнего кресла раздается веселый голос Артема: — Почему я сейчас вспомнил, как Дани пять раз подряд обыграла Ника в карты? — Да она мухлевала! — Обиженно отзывается Никита с дивана. Мои ноги покоятся на его коленках. Я же заняла остальную часть дивана (Никите достался только его кусочек сбоку), пристроив под спину подушку. — Ага, спасибо Майку, — хихикаю я, с грустью вспоминая про духа (хотя я не могу сказать, что очень по нему скучаю). — Кстати, говорят, что если вызвать духа, то он появится. — Брехня, — фыркает Ник, запихивая в рот огромный кусок Пепперони. Я принимаю сидячее положение, а Никита перестает жевать. — Только не говори мне… — умоляюще смотрит на меня Толик. — Нам нужно зеркало, помада, свечка и колода карт.***
В общем, кто бы мог подумать, что парни настолько струсят, что буквально заставят меня «прекратить фокусы», когда занавески на окнах начнут шевелиться. Они правда подумали, что это из-за призрака, пришедшего в дом, а вот факт дуновения ветра явно не пришел им в голову. Я не думаю, что стоит верить во всю эту непонятную чепуху с призраками, духами и гаданиями. Меня никогда не привлекали спиритические сеансы, и сейчас явно не то время, чтобы начать увлекаться ими. Адреналина нам уж точно не хватило, поэтому мы пошли смотреть какой-то там ужастик. Я не фанат ужастиков, поэтому даже названия его не запомнила и весь фильм просидела, то и дело закрывая глаза и прижимаясь к теплому боку Артема. Никита угорал надо мной на протяжении всего фильма, хотя сам постоянно дергался от резких движений на экране. После такого заснуть я не смогла, поэтому, прихватив с собой одеяло, протопала в комнату к отцу. — Спишь? — Я приоткрываю дверь в его спальню, и свет из холла оставляет яркую дорожку на полу комнаты. — Да, но ты можешь войти, — Артем приподнимается на локтях, а потом, увидев мой «багаж», усмехается и чуть подвигается, освобождая место для меня. Я заворачиваюсь в одеяло, как в кокон, после чего заползаю на свободное место. — Я хочу извиниться за то, что ты слышала сегодня, — тихо произносит Артем, когда я наконец нормально укладываюсь и прекращаю шевелиться. — Мне просто очень сложно понять, в каком направлении надо двигаться, чтобы урегулировать конфликт. — Никакого конфликта нет, Тем, — отзываюсь я и вздыхаю. — Тогда просто скажи мне, что я должен сделать, — я все еще лежу спиной к отцу и чувствую его тяжелое дыхание на своем затылке. — Тебе, наверное, сложно понять меня. Тебя всегда любили, и ты никогда не смотрел с неприкрытой завистью на детей, которых мама искренне целует в щеку и обнимает. У тебя, маленького ничего не понимающего ребенка, никогда не было совершенно взрослых мыслей на тему «Интересно, мама заметит, если со мной что-то случится?», — я чувствую, как по щекам начинают катиться слезы, но вытереть их не могу (руки спрятаны под одеялом) да и, в общем-то, не хочу. — Я жила в полноценной семье, но никогда не чувствовала себя любимой. У меня были родители, но я никогда с ними не разговаривала. У нас была огромная квартира, но я жила в одной комнате со старой бабушкой, единственной, которой я могла высказать свои чувства. Она была полоумной и все равно не понимала моих слов. Тема вздыхает, и я чувствую, как его рука ложится на мою поясницу. — В детском доме было множество детей с судьбой, похожей на мою. И я искренне не понимала, чем заслужила второй шанс, который мне предоставился. Я не понимала и того, чем заслужила такое ужасное отношение родителей к себе, ведь я была абсолютно глупым маленьким ребенком. А потом в моей жизни появился ты. И ты стал первым человеком, который полюбил меня. Просто так. Просто за то, что я есть. Ты говорил со мной, рассказывал интересные истории, дарил подарки и водил в невероятные места. С тобой я чувствовала себя в безопасности, чего со мной не случалось никогда в жизни, — я реву, путаясь в словах и периодически замолкая, но Тема и не думает прерывать меня. Лишь обнимает и молчит. — Ты стал моей семьей. Ты — единственный по-настоящему близкий мне человек. Ты — моя семья, без которой я теперь уже точно не смогу. И ты даже не представляешь, что я чувствую, когда ты просто забиваешь на меня. Мое сердце будто разрывается на миллион кусочков, и, хотя я знаю, что это неправда, мне снова, как в детстве, кажется, что я осталась совершенно одна. Ты должен знать, что я никогда не встану между тобой и Мариной, что я точно не буду мешать твоему счастью, потому что знаю как это важно — чувствовать себя счастливым. Но я просто не готова терять тебя, потому что если в моей жизни не будет тебя — моя жизнь будет бессмысленной. — Глупышка, — он приподнимается на локте и целует меня в висок. — Я не променяю тебя ни на одну Марину мира. Засыпая, я ловлю себя на мысли, что крепкая рука отца на пояснице и его последняя фраза, то и дело возникающая в памяти помогают меня чувствовать себя счастливой.