***
Если Ашлинг Бейлиш кого и презирала, так это людей, восхищающихся её красотой. Мужчин, что влюблялись только лишь потому, что когда-то, после дуэли, на которой впервые один из желающих обладать ею убил другого, отец придумал пустить этот слух — о том, что она самая прекрасная женщина в шести королевствах. Но ведь у них были глаза. Да, Ашлинг была красива: высокая, стройная, благородная. И всё же, не было никаких причин называть её внешность исключительной. Оглядывая других женщин, принцесса порой находила многих гораздо красивее себя. Но эти леди с волосами пышнее, фигурой изящнее, чертами правильнее, улыбкой более чарующей были не так интересны мужчинам. Кем они были по сравнению с Ашлинг Бейлиш — Красотой королевства? Лишь декорациями, оттеняющими её величие. Ашлинг не страдала уязвлённым самолюбием, она была строга, но справедлива и потому чётко видела, где проходит грань между её действительными достоинствами и тем образом, что создал отец. Ролью, что она безупречно исполняла. Потому, принцесса с таким упорством занималась рукоделием, музыкой, танцами, благотворительностью. Всем тем, к чему у неё был хоть какой-то талант. Она хотела, чтобы её жизнь была произведением искусства, каждый день создавая нечто прекрасное: то, к чему можно прикоснуться — кропотливо вышитый гобелен с мотивами королевской охоты или дивного сада, или нечто неуловимое и завораживающее — танец или игру на лютне. Ашлинг занималась благотворительностью, так как полагала, что и её добродетель также должна быть исключительна. Таким образом, у всех этих мужчин было множество причин любить её, но Ашлинг любили лишь за то, в чём на самом деле не было никакой её заслуги. Словно ярмарочную куклу, выставленную на всеобщее обозрение. Желанный трофей, который пытались купить ласковыми словами и дорогими подарками, красивыми жестами и осточертевшим безрассудством. Будто ей были нужны их души — пустые, словно иссохшие глиняные сосуды. Сир Перси Сванн был не лучше других. Пусть он и приходился братом её подруге Розе и Терри, а значит, был почти семьёй, и всё же рыцарь не видел дальше маски, что плотно сидела на её лице. Ничтожество. Перси клялся в любви, готов был пойти на что угодно, рассказать о чём угодно, предавая Мастера над тенями и своё братство, но Ашлинг испытавала лишь скуку и презрение. Он ничем не отличался от остальных. И потому, стоя к рыцарю спиной в их обычном месте встречи в заброшенной части замка, принцесса слушала мужчину более чем рассеяно, с трудом подавляя зевок. Бросив взгляд на одну из трещин, тянущихся по стене вверх, к пролому в крыше, из которого билось солнце, Ашлинг вспомнила о той внезапной встрече с принцем Недом. Принц был не таким как другие. Он её не любил, а презирал. Отчего-то принцессе казалось, что Нед был единственным, способным понять, кто она есть на самом деле. Его не обманешь приятной наружностью и нежным голосом. Нед с Севера, он видел мертвецов во время Долгой зимы и знает, как выглядят чудовища./i> — ...Я действительно настроен вполне серьёзно, Ашлинг, — продолжил сир Перси. Не поворачиваясь к своему собеседнику, она сдержала вздох, устало возводя глаза к небу, и не нашла нужным прерывать поток его мыслей. <i>Если бы здесь был Нед, он бы заставил её повернуться. Не позволил бы унижать его. О, он бы ей не позволил. — ...И если я не могу просить твоей руки официально, то, хотел бы просить любви... Этот мужчина полагал, что шпионажем и унижениями вполне заслужил оказаться не под её ногами, а между. Не выдержав Ашлинг громко усмехнулась и спросила: — И что же ты можешь мне предложить, Перси? Розу для Прекраснейшей с предстоящего турнира? — Всё, что ты только захочешь. Повернувшись, принцесса снисходительно посмотрела на рыцаря. Ашлинг всегда удивляла самоуверенность, что заставляла мужчин думать, будто они могут дать ей что-то, чего она не может взять сама. Сегодня Перси выглядел решительным, и это добавляло привлекательности: плотно сжатые губы, прямой взгляд и ровный голос. Хотя Сир Сванн и без того был хорош собой, многие дамы сочли бы за высшее счастье получить его внимание, но он не нашел ничего лучше, чем влюбиться в ту, которая никого не любила. И всё же Ашлинг ценила смелость и прямоту, так же как и пользу, что несомненно приносил её поклонник. Медленно, словно крадущийся хищник подойдя к рыцарю, она посмотрела прямо ему в глаза и слегка улыбнулась кончиками губ. — Ты ведь знаешь, что я не могу, — понизив голос, проговорила она, — я сразу сказала тебе, что ничего не буду обещать. — И всё же, — ответил Перси, беря руку принцессы и трепетно прикладывая к губам, — я не могу не надеяться, что однажды завоюю твоё сердце. — Это твоё право, — с улыбкой ответила она.***
Самым страшным было то, что Бастиен до последнего не замечал угрозы. Лес казался безлюдным — тёмный, пахнущий хвоей, он простирался на многие мили вокруг, словно пожирая, ограждая всякого, кто попадал в его зелёную утробу, от мира людей. Слушая переливы скворцов и шум громадных сосновых ветвей, колышущихся на ветру, Бастиен пытался глубоко дышать, стараясь не нервничать перед предстоящей встречей с Терри и Эйлин. Они не должны были догадаться, зачем именно прислал его отец. Конечно же, Бастиен не собирался усугублять ситуацию, докладывая королю-регенту о том, что у его дочери тайный роман и внебрачный ребенок от Мастера над тенями, пусть бы это и было так. Юноша решил, что даже если увидит доказательства, которых так жаждет король, то лишь предостережёт Терри и Эйлин. В конце концов, они были его семьёй, и он любил их. Но несмотря на это обстоятельство, Бастиен не был склонен обманываться и понимал, что лорд Талли и его сестра достаточно подозрительны и жестоки, чтобы пойти на крайние меры в том случае, если на то появится необходимость. Как и все в Доме Бейлиш, они хотели многого, и им было что терять. Сам Бастиен был далёк от интриг и манипуляций людьми, но он всё же был той же крови и прекрасно видел, когда это делали другие. При всём уважении к отцу-королю, юноша никогда не позволил бы тому сделать из себя оружие. Если кто-то и загонит Терри и Эйлин в угол, заставив защищать свою жизнь и судьбу, то точно не он. Бастиен не услышал шагов, не ощутил человеческого присутствия, он почувствовал лишь лёгкий укол в районе шеи, и в тот момент мир покачнулся, размываясь, становясь слишком ярким и зелёным, а затем померк. Несколько рук подхватили его, не дав упасть с лошади и сломать шею, а затем, поволокли обмякшее тело к сокрытому за густой растительностью оврагу. Бастиен ничего этого не видел и не чувствовал, провалившись в глубокую тьму тревожных отравленных сновидений. Ему виделись тёмные очертания женских рук, извивающихся, словно змеи, а затем уголок губ и белая кожа вокруг них, проваливающаяся в густую изумрудно-чёрную тину. «Бастиен...» — звал чей-то голос. «Бастиен!» Сперва, он не понял, что очнулся, продолжая слушать голос, изменившийся до низкого мужского баса, называющего его по имени, и всё ещё не открывая глаз. — Это Бастиен Джиойя, бастард короля! Как можно было не узнать?! Молитесь, чтобы Мастер над тенями был сегодня в хорошем настроении! «Мастер над тенями… — растерянно подумал Бастиен — …это Терри». Мысли не слушались его, скользя по сознанию, словно морские угри. У него раскалывалась голова и до боли пересохло в горле, а тело ощущалось неестественно онемевшим. «Неудивительно, что их все боятся», — подумал Бастиен, всё так же не двигаясь и не открывая глаз. — Он очнулся, — заключил тот же человек, хотя юноша не подавал никаких признаков жизни и сознания. — Дайте сэру Джиойя воды и отведите к Мастеру. — Вы не пойдете с нами? — раздался другой, более молодой голос. — А что, страшно? — гулко рассмеялся бас. — Не пори ерунды, он вас за это не убьёт. Может, подвесит на час-другой вверх ногами, и поделом вам. Бастиен почувствовал себя неловко оттого, что кто-то мог понести наказание из-за него, пусть и по причине собственной оплошности. Юноша попробовал встать, чтобы заявить, что не имеет к теням никаких претензий, в конце концов, они исполняли свой долг, но едва смог отлепить щёку от глиняного пола, на котором лежал. — Я неееляяя, — только и смог произнести он. Всё внимание присутствующих на несколько секунд обратилось на него, а затем повисло молчание. — Ну, может и убьёт, — заключил бас, — но быстро. И то только если сын короля больше не заговорит. А это… маловероятно. Бастиена прошиб холодный пот. «Что значит — не заговорит?» Он снова попытался встать, и на этот раз ему удалось немного пошевелить правой рукой и ногой, вся левая сторона тела не чувствовалась. Кто-то помог ему встать, и у Бастиена закружилась голова. Его держали по обе руки, благодаря чему его ноги даже не стояли, а волочились по земле. Все присутствующие были облачены в длинные плащи с чёрными капюшонами, так что невозможно было разглядеть их лица. Тот, что был по крупнее прочих и кому, должно быть, принадлежал раскатистый бас, подошёл ближе и попросил: — Сэр Джиойя, не могли бы вы высунуть язык? Бастиен кивнул и из-за этого жеста ощутил острый приступ головной боли, а исполнить просьбу не смог: язык словно не слушался его. Тогда Тень спросил: — Вы позволите? И прежде, чем юноша смог как-то отреагировать, аккуратно раскрыл ему рот рукой в чёрной перчатке. Заглянув внутрь, Тень вздохнул и спросил у кого-то стоящего позади себя: — Какая была дозировка? — Как обычно, — ответили ему. — Эти аристократы… такие нежные. Бастиен хотел было сказать, что не имеет никакого отношения к аристократам, но смог лишь промычать нечто жалкое и неразборчивое. — Не волнуйтесь сэр, мы позаботимся о том, чтобы вы оправились как можно быстрее, этот яд лишь парализует, но он довольно слабый, при обычной дозировке такого эффекта вообще не должно было быть. Юноша попытался кивнуть, и это почти у него получилось. Сложно сказать, в кого именно он пошёл слабым здоровьем: мать могла слечь на неделю от любого сквозняка, а про короля он слышал, что тот был очень болезненным в детстве. Его напоили водой, которая то и дело выливалась из неслушавшихся губ прямо на грудь, а затем затолкнули в горло сухих кореньев, которыми он чуть было не поперхнулся. После посадили на его же лошадь вместе с одним из Теней. Бастиен еле держался в седле, хотя онемение в теле понемногу проходило. Это была мучительная, хоть и короткая поездка. Он не следил за дорогой, и пусть бы даже его сейчас везли в противоположную сторону, чтобы убить, юноше было всё равно. Голова отзывалась такой болью, как будто его то и дело били камнем по затылку, а внутренности связались в тугой холодный узел. Потому, едва оказавшись на земле, он упал и, вцепившись руками в траву, опустошил желудок и тут же схватился за голову, падая где-то рядом с лужей собственной желчи. Более всего в этот момент Бастиену хотелось умереть. И голос Терри, раздавшийся прямо над ним, лишь усилил ощущение. — Молчун? — удивлённо проговорил он. А самое большее, что смог в ответ сделать Бастиен, это открыть глаза и снова их прикрыть. Солнечный свет был слишком ярким. — Что с ним? — взволнованно воскликнула Эйлин. Ответа не последовало. — Отвечайте. Немедленно, — процедил Мастер над тенями. Бастиен попытался встать, чтобы прекратить мучительную сцену, в центре которой он невольно оказался. «Со мной всё в порядке», — хотел заверить он, но смог выдавить лишь: — Сооооо мнннн…. — Паралитик, господин. Это обычная дозировка, мы не знаем, почему она так действует. Бастиен услышал, как гулко взвился в воздухе плащ Терри, когда он резко подошёл к отвечавшему. — Почему вы вообще в него стреляли? — Вы приказали задерживать каждого, кто… — Заткнись. — Это наша ошибка, милорд, мы примем любое наказание. — Ещё бы, мать вашу! — воскликнул Мастер над тенями. — Он — сын короля! — Терри, — раздался мягкий голос Эйлин, — думаю, с Бастиеном всё будет в порядке, лишь лёгкое недомогание, и нет нужды… Видимо, Мастер над тенями наградил принцессу красноречивым взглядом, потому что она осеклась. — В яму их. На три дня. Без еды и воды. Чтобы было время запомнить всех членов королевской семьи. — Спасибо, что сохранили нам жизнь, милорд, — проговорил один из Теней. — Вон с глаз моих, — отмахнулся Терри. Бастиен подумал о том, что как только сможет говорить, непременно попросит освободить этих людей, а затем потерял сознание.***
В день турнира в честь лорда-Десницы нещадно палило солнце. Гости сидели под проседающими под порывами знойного ветра навесами в цвет королевского герба, щурясь от солнца, обмахиваясь изящными веерами, обтянутым тонкой бумагой и шёлком. Дамы облачились в летящие одежды и тяжёлые украшения, казалось, их улыбки становились шире от вида поверженных рыцарей. Каждая мечтала получить розу из рук победителя. В цвет крови, что оставался на песке. В глазах рябило от разноцветных знамён: со всех шести королевств съехались рыцари и лорды. За победу в турнире был назначен значительный приз, кроме того, многие желали засвидетельствовать почтение новому Деснице, через которого они, очевидно, хотели упрочить собственное положение. Те, что были поумнее, расстроились, узнав, что принцессы Эйлин Аррен не будет на турнире и последующем балу. В тяжёлых, разогретых на солнце доспехах было очень жарко, и Неду то и дело требовалось остужаться, обливаясь студёной водой. Порой он с трудом делал вдох, ощущая, как вмиг пересыхает в носоглотке. Но не солнце обжигало кровь принца, а ярость. Прямо у него на глазах, она преподнесла какому-то рыцарю расшитый платок — знак своей привязанности. Кому-то другому, не Неду. А ведь говорила, что вышла бы за него, будь только её воля. Продажная хитрая тварь. Принц старался даже мысленно не произносить имя этой женщины. Оно прожигало мозг, шипело, кусая, будто ядовитая змея. Сегодня Нед проснулся с этим именем на устах. Он почти поверил ей, и что же? Какой-то Перси Сванн заслужил больше, чем он — принц, тот, что якобы жил в её сердце. Нед не мог дождаться сражения с этим выскочкой. Выходя на поединок с очередным соперником, он представлял на его месте сира Перси и воображал, как было бы сладко разбить его голову, словно спелый арбуз, прямо на глазах надменной принцессы. О, он как бы он хотел заставить её плакать. Как хотел бы, чтобы это гладкое, безупречное, не тронутое ни единой эмоцией лицо исказилось болью потери. Чтобы она узнала, что это такое — потерять. Окрылённый яростью, словно крыльями, Нед расправлялся с противниками играючи, даже не запоминая имен. На трибуны он посмотрел лишь раз, и, столкнувшись с холодным взглядом серых глаз, тотчас отвернулся. «Она смотрит, — пело его сердце. — Она смотрит на тебя». Принц чувствовал, что сходит с ума, одержимой жаждой внимания женщины, что, очевидно, ни во что его не ставила. Должно быть, это было сродни постыдному запретному удовольствию. Чувствовать на себе взгляд, пронзающий сердце, словно удар копья, выбивающий из седла, заставляющий харкать кровью на обжигающем песке и всё же хотеть увидеть снова. Дай мне всё, что только сможешь дать. Ашлинг. Нед сильнее сжал копье и, увидев, что против него стоит рыцарь с лебедями на щите, усмехнулся. Скрытый шлемом, он посмотрел туда, где сидела королевская семья, и проследил за направлением взгляда принцессы. Она смотрела на рыцаря напротив. Та, что принадлежала ему. Та, которую он себе присвоит, чего бы это ни стало. Надменная, холодная… Раньше Нед не замечал за собой жестокости и потому не знал, что именно на него нашло, что он ударил с такой неистовой силой и под таким углом, что сир Сванн вылетел из седла метров на семь, прочертив на песке широкую борозду. Трибуны разразились аплодисментами. Доспех его противника был пробит, но всё бы обошлось, если бы принц намеренно не дёрнул поводья, поднимая своего коня на дыбы. Жеребец поверженного рыцаря испуганно заржал и сделал несколько шагов назад, сшибая оруженосца, пытающегося помочь сиру Перси и наступая копытом на плечо хозяина. Послышался хруст и стон, приглушённый металлом. Нед, невольно скривился. Должно быть, это было очень больно. Он нашёл глазами Ашлинг и, зная, что его лицо скрыто шлемом улыбнулся. Принцесса обнимала леди Розу — свою фрейлину и что-то рассерженно говорила Алейне, которая выглядела так, будто готова была расплакаться. Если в Доме Бейлиш и была невинность, то в этой девочке. Неду поднесли розу. Алую, словно кровь его противника, стремительно высыхавшая на песке. Задумчиво повертев цветок в руке, он подъехал туда, где под широким навесом сидела королевская семья и их свита. Сняв шлем, Нед встряхнул головой, мокрые от пота пряди неприятно хлестнули его по лицу. Посмотрев Ашлинг прямо в глаза, принц попытался прочесть, что она чувствовала сейчас, тогда, когда он расправился с её любовником. Но всё, что он видел в глубине этих глаз — холод. Ложь для Бейлишей была так же естественна, как дыхание. Он попытался было разозлиться сильнее, но ощутил, что тонет в этом взгляде Молчание длилось неприлично долго. Сглотнув и скомкано улыбнувшись, Нед протянул цветок Алейне. Младшая принцесса засияла, улыбнувшись ему в ответ.***
В тот год, когда Эйлин должна была выйти замуж за Роберта, они с Терри увлеклись игрой в карты. Они играли примерно на одном уровне: Эйлин хорошо считала, а Терри жульничал. Проигравший должен был выполнить одно из опасных или унизительных заданий, что они выдумывали, к примеру, украсть счётную книгу Мастера над монетой или нарядиться в птичьи перья и в таком виде пробежать по всему замку. Король не был в восторге от подобного поведения, а вот леди Оливию это веселило, и она всегда их покрывала. Сейчас, оглядываясь назад, Терри казалось, что, возможно, уже тогда, они лгали себе и другим, притворяясь друзьями, хотя испытывали много больше. Эйлин и правда была для него как родная сестра — одной с ним крови и духа. Никто не понимал его лучше, чем она, ни с кем, кроме принцессы, ему не хотелось делиться своими мыслями и чувствами. Не будет преувеличением сказать, что пусть он и вырос в Доме Бейлиш, но только Эйлин была его настоящей семьёй, не потому что другие его не любили, но потому что никого больше Терри не подпускал так близко. В те последние полгода перед свадьбой они будто пытались оттягивать неизбежное. Надышаться перед смертью. Испить безумие до самого дна. Сейчас, оглядываясь назад, Терри не понимал, как это другие не замечали, что с ними происходит: как они с сестрой больны и измучены тоской и пьянящим восторгом, словно лихорадкой. Их стоило разделить и никогда более не подпускать друг к другу. Потому что брат не должен так страдать в разлуке с сестрой. А сестра не должна с таким трепетом смотреть на брата. Эйлин приехала в Харренхолл из Долины Аррен, чтобы подготовить дворец к свадьбе, ибо так хотел король, а Терри был так рад, словно она вернулась к нему, словно они снова принадлежали сами себе, как когда были младше, вольны и свободны. И он точно знал, что связь, существующая между ними — крепче, чем то, что пытались навязать им другие. Крепче законов людей и богов. То была самая горькая иллюзия, которым он когда-либо обманывался. Словно Эйлин держала перед ним острие меча, а он сам, с блаженной улыбкой насаживался на тот, истекая кровью, слабея и всё же яростно желая оказаться ближе: обнять, вжаться лицом в основании шеи, ощутить сквозь запах крови, её сладкий аромат, держать сестру в объятьях, проваливаясь глубже и глубже во тьму. Терри был молод и не мог просто смириться с тем, что они отрежут её от него раз и навсегда. Он не верил, потому что это было всё равно, как если бы у него отрубили руку или ногу. Прикасаясь к Эйлин тысячи раз, он лгал себе, говоря, что делает это лишь, как брат. Желать её было грехом, ибо сестра была обещана другому с раннего детства. Её жизнь покупал Роберт, у которого было много больше влияния и денег — ставка, которую Терри нечем было перекрыть. Он вырос в Доме Бейлиш и хорошо усвоил, что любовь столь же ценна, сколь ничего не стоит. Терри молчал и проглатывал чувство, которое даже мысленно не смел называть. Он говорил и думал: я люблю её как сестру. Но то было даже больше, чем если бы он любил Эйлин лишь как женщину, это чувство было глубже, он не мог найти его начало, чтобы искоренить в себе, так, словно родился с этой любовью. В каждом его воспоминании была она, в каждом счастливом моменте, что он лелеял в сердце. Как же они не увидели? Те, что были взрослее и мудрее. Как не поняли, что его стоит отослать подальше от принцессы, запретить приближаться ближе, чем на милю. Под страхом смерти запретить прикасаться к ней. Ибо их грех вырос из дружеских, почти братских прикосновений, из игры в карты, когда она проиграла, и Терри должен был придумать задание. Он придумал остричь ей косу, чему Эйлин воспротивилась, хотя раньше такого не бывало, но то было накануне её свадьбы. Сестра выглядела почти как женщина, сидя в длинной белоснежной сорочке с пышными, отделанными кружевом рукавами, её обнажённые ступни покоились рядом с его подушкой. Терри схватился за ножницы и навалился сверху, стремясь не то зло пошутить, не то просто напугать сестру. Он и сам не знал, зачем сделал это тогда. Возможно, его так сильно разозлил тот факт, что ей было важно быть красивой для Роберта. Терри чувствовал, что окончательно теряет её, и ничего не мог сделать. Эйлин начала отбиваться, барахтаясь под ним, а в какой-то момент затихла, порывисто дыша. То было совсем не как в детстве. Неужели же никто не видел, как они смотрели друг на друга, неужели они так хорошо скрывали чувства, что это осталось непрочтённым? Терри сам не верил в то, что делает, когда наклонился и осторожно поцеловал её, не верил в то, что Эйлин с такой готовностью ответила. Ей стоило оттолкнуть его и сбежать, громко хлопая дверью. — Тебе лучше уйти, — произнёс он хрипло, на мгновение разрывая поцелуй, пересиливая себя. Уходи. Уходи. Уходи. Не то я разрушу твою жизнь. Уничтожу всё, к чему ты шла годами, по одной лишь собственной прихоти. Но Эйлин не ушла, лишь плотнее прижалась к нему, лишь крепче сжала его плечи. Он поступал, как чудовище, а она всё равно смотрела на него с нежностью. И это было тем, за что он острее всего ненавидел себя и чего в тоже время сильнее всего желал — принятия и близости, что казались абсолютными. В ту ночь, когда они впервые засыпали вместе не как брат и сестра, Эйлин шептала, прижимая его голову к своей груди: «Я люблю тебя, ты никогда не будешь один». А на исходе следующей луны она вышла замуж и уехала в Долину Аррен.