Харренхолл
Первое, что увидел сир Перси, когда открыл глаза, было лицо сестры и закатный свет, льющийся из окна позади неё, отбрасывающий на жемчужно-серое покрывало с лебедями кроваво-красные лучи. В тон пятнам на повязке, которой было перевязано его плечо. Роза улыбнулась и успокаивающе погладила его по здоровой руке. — Отдыхай, — прошептала она, — чем больше ты проспишь, тем лучше. Сон лечит. — Сколько я спал? — с трудом разлепив губы, глухо и хрипло спросил он, щурясь от болезненно-яркого света. — Всего несколько часов, — всё так же полушёпотом произнесла сестра, — солнце только заходит. Перси нахмурился, с трудом скрывая гримасу боли. Плечо жгло, отдавая в руку резкой болью при малейшем движении. Остальное тело ощущалось поломанным и разбитым. Ему хотелось прикусить покрывало и застонать, но не мог же он напугать младшую сестру. — А ты... — Перси криво усмехнулся, осматривая Розу, — сидишь тут со мной вместо того, чтобы собираться на бал? — Прекрати. Мы все беспокоились о тебе, и принцесса разрешила мне остаться столько, сколько будет нужно. Ашлинг. — ...Если будешь просиживать со мной вместо того, чтобы наряжаться и танцевать, то как найдёшь себе жениха? — спросил он, пытаясь вложить в голос всю беззаботность. Роза нахмурилась и отвела взгляд. Будто он сказал что-то не то. Будто она всё ещё любила человека, который её предал. — Роузи... — прошептал сир Перси ласково понизив голос, — я лишь хотел сказать, что со мной всё в порядке, а тебе стоит... — Матушка нашла мне кого-то, — перебила его сестра. — Что? — удивился рыцарь, — кого? — Я не знаю, — покачала головой Роза, но чувствую, что это так. А я... я бы хотела уехать вместе с Ашлинг, когда она выйдет замуж. — В Браавос? — изумлённо переспросил Перси и попытался приподняться, но лишь зашипел от боли. Сестра наклонилась и, аккуратно уложив его обратно, заботливо поправила подушку. — Да. Я хочу уехать. — Это исключено, — покачал головой он, и наткнувшись на вызывающий взгляд сестры, добавил: — Леди-мать никогда тебе не позволит. Роза усмехнулась и нервно дёрнула плечом. — У неё не будет выбора, если на то будет воля короля. Я — самый верный и близкий человек принцессы. Сир Перси выдохнул, ощущая боль в грудной клетке, то ли от сломанного ребра, то ли от тяжести этого разговора. Этот день во всех смыслах выбивал его из седла. Леди Розелин Сванн, его младшая сестра, хоть и производила впечатление спокойного и выдержанного человека, на самом деле с детства была подвержена нервным припадкам, что обострялось от сильного эмоционального возбуждения или переживаний. Перси не мог представить, что она отправится на другой континент, где будет жить среди чужих людей, без поддержки родных, во враждебной и волнующей обстановке. — Почему ты хочешь уехать? Роза сцепила руки в замок и потеребила указательным пальцем перстень с крупным рубином. — Я просто не могу тут больше, — произнесла она уверенно. Так, словно это всё должно было прояснить. — В Харренхолле? Ну так поедем на Драконий камень... — Нет, — сестра резко подняла на него взгляд. — В Вестеросе. Здесь или дома. Всё напоминает мне... о том, что произошло тогда. Два года назад. Когда её жених расторг помолвку из-за другой женщины. Перед глазами Перси повисло обмякшее тело, болтающееся в петле. Как наяву в ноздри ударил запах страха и мочи. Они с Терри обещали сестре, что не тронут сира Джозефа, и потому всё должно было выглядеть естественно. Хотя им очень хотелось ощутить кровь на костяшках пальцев. Заставить ублюдка горстями выплёвывать зубы. Перси непроизвольно сжал кулак, до сих пор жалея о том, что они тогда не смогли получить своё. Лишь ледяной ужас, отразившийся в широко раскрытых глазах сира Джозефа, когда он увидел их с Терри посреди комнаты. В какой то степени Роузи повезло, что этот человек отказался от неё. Слабак, что на коленях умолял о пощаде. Разве такой смог бы её защитить? Перси посмотрел сестре в глаза и попытался ободряюще улыбнуться. — Время лечит. Что бы ты ни чувствовала — это пройдёт и ты будешь рада, что осталась на родине вместе со своей семьей и вышла за доброго и достойного человека. Уедешь и можешь больше никогда не вернуться. Ты ещё молода... — Каждый год, — прервала его Роза, переводя взгляд на небольшой мраморный столик на котором стояла гладкая голубая ваза с белыми розами, которую сестра, видимо, сама принесла, пока он спал, — каждый год король сидит в склепе. Сутки. Трое суток, а иногда целую неделю. Где то время, что должно было его излечить? Перси усмехнулся этому сравнению и аккуратно дотронулся пальцами до руки сестры, заставляя посмотреть на себя. Он хотел сказать: «Они были женаты много лет. Они были единственными союзниками друг друга много лет». Но вместо этого произнёс: — Ты не такая хрупкая, как он. — Два года прошло, Перси, - сдавленно прошептала Роза. В её глазах блестели слёзы. — Два года прошло, а я всё ещё люблю его. Даже сейчас... — она запрокинула голову, чтобы слёзы не вылились из глаз. — Порой мне снится, что мы вместе, что я вышла за Джозефа, я чувствую тепло его руки так же явно, как сейчас твоей... А затем я просыпаюсь и осознание того, что это — лишь сон, душит, — Роза проглотила всхлип и прикрыла глаза, шепча: — Мне нечем дышать, понимаешь? Мне здесь нечем дышать. Перси облизнул пересохшие губы, не вполне понимая, что сказать. Его сестра была прекрасным человеком: умным и сильным, заслуживающим самого лучшего. С ней не должно было произойти то, что произошло. — Роузи... — позвал он, а когда она не обратила внимания, позвал ещё: Роузи. Посмотри на меня. Сестра опустила голову и перевела взгляд на него. По напудренной, острой скуле медленно проползла слеза. — Всё будет хорошо, — пообещал Перси, — даю тебе слово, я всё исправлю. Ты выйдешь за человека, что будет любить тебя сильнее жизни, и будешь очень счастлива в этом браке, вы будете жить здесь, в Вестеросе и родите ораву шумных детей, для которых ты станешь прекрасной матерью. Ты заслужила это, сестрёнка, и так оно и будет, даже если сейчас тебе кажется, что это невозможно. Я всё исправлю.***
Железные земли (Бывшие Королевские земли)
Каково это? Быть не тем, за кого себя выдаёшь, а лишь его тенью? Носить имя своего врага, словно маску. Приросшую так сильно, что кажется, оторвать получится лишь с мясом. Принца Роберта Бейлиша на самом деле звали Уиллард Грей. Он был из очень бедного рыцарского дома с бывших Королевских земель. Старше настоящего принца на пять лет, он выглядел моложе своего возраста, благодаря чему не вызывал подозрений. Роберта убили в младенчестве, и потому мало кто смог бы сказать, как именно сейчас выглядел бы повзрослевший принц. У Уилларда были густые тёмно-каштановые волосы, прямо как у короля-регента, и голубые глаза, как у покойной королевы. Мёртвый принц мог бы смотреться в самозванца, как в зеркало. Каково это? Носить знаки их дома на своей одежде и оружии. Словно облачиться в сброшенную змеиную кожу и притворяться хладнокровной ядовитой тварью. Его отец был одним из тех, что смотрел, как его сюзерена лишают головы прямо в центре тронного зала в ночь Йольской резни. Говорят, его убил сам король-регент. Отец Уилларда, Харрет Грей, не имел прямого отношения к убийству принца, и потому не заслужил смерть от руки монаршей особы. Его и ещё сотню с лишним человек вывели из замка и отдали на растерзание толпе простолюдинов, что явилась в замок из Мейденпула и ближайших земель на празднование Йоля. Уилл не мог и представить, каково это — когда десятки рук разрывают тебя на части, отрывая по кусочку, покрывая проклятьями и смердящей слюной. Но он точно знал, что такой смертью умрут его враги. Каково это? День за днём отзываться на имя, что проклинаешь ночами? Роберт Бейлиш — это имя давалось с расчётом на то, что его обладатель станет королём. Тяжёлое, тянущееся вниз, словно дерево, корнями врастающее в землю. Уилл свыкся с ним, как с ношей, как с врождённым уродством в виде горба или бельма, в котором другие видели величие — королевскую кровь. Порой ему было страшно оставаться одному. В тишине голос покойной матери, ласково зовущий его настоящим именем, звучал слишком громко. Заставляя в изумлении взирать на собственное отражение, в котором отражался не мальчик, которого она любила, а принц с серебряными змеями на воротнике. Роберт из Дома Чудовищ. Вот и сейчас, едва слуга оставил его, Уилл ощутил, словно чужое дыхание, холодное прикосновение паники к своему затылку. Он нервно расстегнул ворот и вдохнул поглубже, пытаясь освободиться от страха рывком, так, словно он был цепью. Уилл несколько раз обошёл комнату. Та располагалась под самой крышей, и потому он явно слышал, как барабанит по кровле дождь. Кое-где были трещины, и оттого дождевая вода капала прямо на деревянный, прохудившийся от частых протечек, подгнивший деревянный пол. Чтобы отвлечься, Уилл подошёл к столу и ещё раз взглянул на карту. Два отряда было уничтожено, и они знали, что то дело рук Теней, но всё ещё не могли определить их местоположение. То была словно битва с невидимой армией. Уилл несколько раз моргнул — линии и буквы сливались и вибрировали в глазах, лишь оттеняя звуки дождя, но не перекрывая его. Он прикрыл глаза, с трудом сдерживая воспоминание — то, где он, ещё совсем маленький, сидел в сковывающем влажном сумраке погреба и, заткнув ладонью рот, старался не кричать, чувствуя, как капли падают на голову и катятся вниз по затылку. Уилл шумно выдохнул и, оттолкнувшись от стола, не раздеваясь опрокинулся на жёсткую соломенную постель. Каково это? Отречься от имени матери и отца и от каждого дня, где они были рядом? Он неловко скрючился на узком ложе, сворачиваясь под покрывалом, словно лесной зверь, пытающийся согреться. С трудом проглатывая ком, гнездящийся в горле, с силой сжимая в руке необработанный деревянный край кровати, из которого в кожу вонзались занозы. Уилл стиснул зубы, мысленно проклиная каждого, что носил имя Бейлиш: Король Петир. Принцесса Эйлин. Ашлинг. Алейна. Принц Эйдан. И Хостер Талли — кровожадный убийца, что был Бейлишем не по крови, но по духу. Не минует и года, как Уилл увидит смерть каждого из них. Одного за другим. Повторив ежедневный ритуал, он выдохнул и, испытав томное удовлетворение, медленно вытер пот со лба. Говорят, что и у злых слов есть своя сила, но Уиллард Грей, живущий в шкуре принца Роберта, всё же был более склонен доверять острому холоду стали.***
Эйлин! Соберись! Густая, тёплая от дождя грязь, в которую упала принцесса, смягчила удар. Она хорошо помнила тот момент, много лет назад, когда впервые осеклась во время тренировки, потому что вдруг ощутила смущение от того, каким горячим было дыхание Терри на её щеке и каким сладким оно было. Эйлин размазала грязь по скуле и быстро поднялась, пошатнувшись, сдувая с лица мешавший непокорный волос. Принцесса ещё была подростком, а Терри выглядел почти юношей — худощавый и высокий, с широкими плечами и вздувшимися венами на руках, прямо под рубахой, на которой она какой-то месяц назад вышила форелей, плещущихся в синих речных волнах. Брат окликнул её, привлекая внимание, а Эйлин вздрогнула и чуть было инстинктивно не прикрыла лицо. Помешало лишь то, что в руках был меч. Голос Терри звучал почти как голос мужчины, гораздо ниже и твёрже, чем раньше, и вдруг от этого ей стало не по себе. Принцессу охватило тонкое, пугающее предчувствие, опутало липкими, словно паучья сеть, нитями. А затем ужас пронзил её, словно стрела, и внезапно стало до боли холодно в груди. Она подумала: «Со мной случится что-то очень плохое. Из-за него. Со мной случится что-то очень плохое». Эйлин удивлённо посмотрела на брата, ощущая мелкий колкий дождь, вонзающийся каплями в щеки и лоб. Разъярённый боем, Терри не заметил её взгляда, но не упустил из вида замешательства и одним грубым движением опрокинул принцессу на землю. Она сдавленно вскрикнула, больно ударившись затылком, и тут же прикрыла глаза, ощутив головокружение и острый приступ тошноты. Холодный дождь барабанил по её прикрытым векам, приглушая взволнованный голос Терри и запах, что ударил в ноздри, едва брат встал на колени и наклонился над ней. Он пах сладко и горько одновременно — словно летний луг ранним утром. Словно свежая кровь. Словно цветок мака. Ей хотелось плакать, но не от удара о землю или горечи поражения, а от глубокой ноющей боли в груди, и осознания того, что от этой боли теперь не скрыться. Терри аккуратно стёр слезу, выползшую из-под её века, и от этого прикосновения захотелось отшатнуться, как от удара. Не прикасайся ко мне! Не говори со мной! Не смотри на меня! Принцесса раскрыла глаза и нахмурилась, отмечая беспокойство на его лице. В тот момент она впервые посмотрела на Терри не как на друга, но как на палача, задаваясь немым вопросом: «Почему и когда всё пойдёт не так? Что ты сделаешь со мной? Что ты сделаешь, Терри? Что сделаю я?» Эйлин подавила желание провести рукой по его густым волосам, зачёсывая те назад. Порой брат пугал других. Своим характером и умом. Решимостью и хладнокровием. Способностью идти до конца, что уже сейчас читалась в холодном блеске изумрудных глаз. И тайными искусствами, которым обучался в Братстве. Но Эйлин его никогда не боялась. Она улыбнулась, бросая беспокойство вглубь себя, словно якорь. Незачем было пугать Терри тёмными предзнаменованиями. Незачем заставлять страдать и бояться раньше времени, как страдала и боялась она. Переживая грядущее острее, чем настоящее, и не имея сил изменить его неумолимый ход. Она несколько раз моргнула, пытаясь прогнать мучительную тревогу, и с силой вонзила ногти в ладонь. Молчи, Эйлин. Молчи. Раненой — вот какой она себя ощущала. Так, словно в груди зияла рваная рана, которую она силилась пережать руками. Но тщетно. Теперь, куда бы она ни пошла, за ней будет тянуться багровый след. Густой и пахнущий слабостью. Не смотри на меня! Прошу, не смотри! Не говори со мной! У её боли был тёплый голос, и когда он звал её по имени, сердце взмывало вверх и с силой ударялась о самое горло. У её боли был пронзительный, глубокий взгляд — порой весёлый, сверкающий, словно утренняя роса на упругих стеблях травы, порой печальный, будто летний ливень, медленно пляшущий в изумрудных кронах деревьев. Он ни о чём не узнаёт. — В следующий раз ты будешь рыдать, дорогой брат! — как ни в чём не бывало, весело пообещала она, показывая, что с ней все в порядке. Впервые, солгав ему. Терри с облегчением рассмеялся, и взяв её за руку, резко вздернул с земли. На миг, мир покачнулся и все цвета смешались: серые земля и небо и влажные тёмно-зелёные листья на деревьях, окаймляющих поляну, на которой они с таким упоением бились. — Когда солнце встанет на западе и сядет на востоке! — весело ответил он, не замечая, с какой мукой надломились её брови.***
Тронный зал Харренхолла назывался залом тысячи котлов. Таким он был огромным, словно пасть древнего чудовища. Словно небесный свод. Крикни! И гулкое эхо, клокоча, взмоется вверх подобно птице, а затем оттолкнётся от каменных стен и звоном обрушится вниз. Этот зал видел много счастья и много слёз. Красные праздничные ленты сменялись извивающимися струями крови, вытекающими из отрубленных голов, и тёмный пол, даже спустя годы помнящий жар агонизирующих тел, в день королевской свадьбы покрывался белыми розовыми лепестками, хрупкими, словно хрусталь. Я знала этот зал ещё тогда, когда он был тёмен и безмолвен. Когда снег медленно падал в самый его центр из прохудившейся крыши. А теперь, оглядываясь, я не узнавала это место, украшенное золотом и серебром, искрящееся смехом и убранством нарядов, переливающееся музыкой и перламутром улыбок. Мёртвые имеют способность существовать вне времени и пространства, одновременно пребывая в воспоминаниях, своих или того места, где находятся, и в той реальности, что им суждено увидеть лишь из-за спин своих детей. Так я, привлечённая в тронный зал звуками музыки, взмыла к самому потолку и закружилась, выводя плавное, теперь уже выглядящее старомодным па. Много лет назад, нося под сердцем Алейну, я не сводила взгляда с Петира, танцующего с юной фрейлиной. Кажется, её звали леди Биатрикс. То от от ревности, то ли от жара сотен свечей, горящих в позолоченных подсвечниках, мне было душно и так тяжело дышать. Я прожигала взглядом спину мужа, обтянутую тёмно-золотым матовым шёлком, стремясь прочесть каждое движение, каждую эмоцию. Я гадала: о чём он думает, когда так улыбается ей? Это просто вежливость — или он увлечён? Мне стоит убить её? Отравить или сбросить в глубокий колодец? Нет, это безумие. Я лишь отошлю её. Так далеко, как только будет возможно. Её и всех, кто хлопает перед Петиром длинными ресницами, козыряя молодостью и красотой с такой наглостью, будто они вечны. Я всегда плохо переносила беременности, то распухшая, то истощённая, выпитая своими детьми до самого дна. Сегодня я увидела брезгливость на лице служанки, когда та, делая прическу, обнаружила клок рыжих волос на изысканном черепаховом гребне. Мне стоило невероятных усилий сохранить самообладание: хотелось с размаху ударить её по щеке. Расцарапать белое лицо гребнем. Я ощутила себя в роли злой королевы из страшной сказки — той, что купалась в крови девственниц, не желая расставаться со своей красотой. Да, мне было далеко до осени жизни. Но я уже чувствовала её холод и знала, что настанет день, когда моё лето опадёт на остывшую землю сухой листвой. Едва женщина перестаёт распускаться, как начинает медленно увядать. Вначале и не заметишь, увлечённый яркостью цветения, и всё же это так. И тогда любая юная дева увидится тебе красавицей — её кожа покажется более гладкой, её глаза ярче твоих, потускневших от времени, смотрящих холоднее оттого, что пережили много больше. Потому, поймав взгляд юной леди Биатрикс на Петире, я ощутила гнев и горечь. Время несправедливо лишь к женщинам, мужчины же могут хоть до глубокой старости привлекать взволнованные взгляды. Особенно те, что обличены властью. Окончив танцевать, Петир вернулся и сел рядом. Он проводил леди Биатрикс взглядом и лишь тогда повернулся ко мне. Той, что представляла, как громко будет кричать эта девушка, пожираемая мраком колодца. Где её никто никогда не найдёт. Муж нежно дотронулся до моей щеки, но я дёрнулась, не позволяя ему продолжить. — По-твоему она красива? — спросила я как можно более холодно. Вполне готовая к его ответу. Петир пожал плечами: — Полагаю. Вполне. Я медленно сглотнула, выдыхая, ощущая холод, ползущий по спине. — Хочешь её? — уточнила я, поворачивая голову к Петиру. В этот момент звуки музыки и шум голосов словно стихли. Петир прищурился и, опустив голову на ладонь, прошёлся по мне весёлым взглядом. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ударить его на глазах у всего двора. Я сходила с ума. — Что это ещё за вопрос? — небрежно бросил Петир, так, словно считал всё это шуткой. — Хочешь сделать её своей любовницей? — холодно уточнила я, отводя взгляд, делая вид, что всматриваюсь в танцующие пары. Ощущая, как от гнева болезненно пересыхает в горле. В глазах всё расплывалось и смешивалось — серебро и золото, бархат и шёлк, птицы и звери, рыбы и пышные цветы. Кажется, ещё минута — и воздуха станет настолько мало, что я потеряю сознание. Поймав мою руку, Петир крепко сжал её, так чтобы я не могла вырваться, и наклонившись к самому моему уху прошептал: — Не будь такой глупой, птичка. К чему мне эта бесполезная девица? — Она молода и прекрасна, — холодно бросила я, всё так же смотря прямо перед собой. Против воли успокаиваясь от его присутствия. От бархатного голоса, щекочущего шею, и терпкого запаха мяты. Петир уткнулся носом мне в висок и, нисколько не смущаясь того, что мы сидели на троне в переполненном зале, чувственно поцеловал. Я на мгновение прикрыла глаза, ощущая мучительную цепь мурашек, крадущуюся по плечу. — Как, по-твоему, ты сама выглядишь? — спросил Петир, безошибочно угадывая нерв, что ныл внутри меня и нажимая на него. Я промолчала, поведя плечами. — Думаешь, она лучше? Лишь потому, что родилась позже на десяток лет? Не разочаровывай меня, Санса. — Ты сам заставил меня так думать. — Потому что станцевал один танец? Брось. Что же, мне теперь убивать каждого, кто раздевает тебя взглядом? Заметь, я закрываю глаза на то, как ты любезничаешь с лордом Сванном. Я прикусила щеку, чтобы не улыбнуться слишком широко. Делая вид, что всё ещё злюсь, хоть ярость моя внезапно потухла, словно пламя свечи под резким порывом ветра. И вдруг стало легче дышать. Старый лорд Сванн, тесть малышки Рослин, был глубоким стариком и трепетным моим поклонником, стоящим одной ногой в могиле. Посмотрев на мужа, я смягчилась и, наклонившись к нему, поинтересовалась: — И к кому ещё ты ревнуешь? Дёрнув бровью, Петир наклонился ближе и запечатлел поцелуй на моих губах. Слишком долгий, чтобы быть приличным. — Те, к кому я по-настоящему тебя ревную, долго здесь не задерживаются, — прошептал он, усмехнувшись мне в рот. Я провела кончиком носа по его щеке, больше не сдерживая улыбку и уточнила: — И ...как много было таких несчастных? — Не так много, чтобы ты заметила, что люди вокруг тебя исчезают, — облизнув губы, ответил Петир, — но вполне достаточно, чтобы я начал чувствовать себя безумцем. Знаете это чувство, когда мужчина говорит нечто, и вы ощущаете себя цветком, раскрывающимся под солнечными лучами? Он взял меня за руку и вывел в центр зала. Он не сводил с меня глаз, пока мы танцевали, то отдаляясь, то сближаясь. Оказавшись рядом с моим плечом, Петир наклонился, так, чтобы его слышала только я, и пообещал: «Когда солнце встанет на западе и сядет на востоке, лишь тогда я взгляну на другую так же, как на тебя, любовь моя».***
В тронном зале, богато украшенном в честь бала, танцевала добрая сотня людей, но Нед никого не видел. Лишь её — в ореоле золотых огней. Так, словно Ашлинг Бейлиш была богиней или святой. Словно на ночном небосклоне она была луной. В одиноком пути — звездой. Солнцем, выглянувшим из-за туч в ненастный день. На ней было белое летящее платье, делающее принцессу ещё больше похожей на лебедя, и тонкий золотой обруч в виде двух обвивающихся друг вокруг друга змей. Нед понял, что стоит как вкопанный на самом проходе, лишь тогда, когда один из лакеев, чуть было не врезался в него, со звоном опрокинув содержимое подноса. Впервые Ашлинг чувствовала волнение, при виде мужчины. Ей стоило усилий, сохранять хладнокровие и не отвести взор, когда она поймала на себе взгляд принца. Она изобразила на губах учтивую улыбку и чуть наклонила голову, прожигая принца взглядом. Надеясь, что этот взгляд увидит только он один. Ей было страшно и сладко принимать приглашение на танец. Впервые Ашлинг отвела взор, встретившись с тёмным властным взглядом. Нед смотрел на неё так, как будто никого больше не существовало. Так, словно она принадлежала ему. Это было абсолютно недопустимо, но Ашлинг не находила в себе сил это прекратить. Люди смеялись вокруг них, шутя и переговариваясь во время танца. Принцесса рассеянно выдавливала из себя улыбку, а принц не пытался и изображать светскость. — Поздравляю с победой, — произнесла она, заполняя пространство между ними, желая, чтобы воздуха было больше и сожалея о нём, как о преграде. — Спасибо, — сдержанно отозвался принц, сжимая кончики её пальцев чуть крепче, чем нужно, — мне жаль, что вашему фавориту так сильно досталось. — О, — Ашлинг усмехнулась, понимая к чему он ведёт, — Перси переживёт. Вздёрнув подбородок, она невольно залюбовалась тем, как заиграли желваки на лице Неда при упоминании рыцаря. Он очень старался скрывать свои чувства, только что толку? — Неужели вы ревнуете, Ваше высочество? — уточнила она. Нед, мотнул головой, зло усмехаясь, видимо, желая ответить колкостью, но затем вдруг с вызовом произнёс: — А если и так? — Это не принесёт пользы ни вам, ни мне, — ответила принцесса спокойно, ощущая в ладонях холодное, скользкое волнение. Принц криво усмехнулся, отводя взгляд в сторону. — От чего вы больше расстроились, — спросил Нед весело, — от того, что ваш рыцарь был ранен, или от того, что не получили розу? Ашлинг выдохнула и сжала пальцы принца чуть сильнее, чем было нужно, заставляя посмотреть на неё. — Скорее от того, что влюбилась в импульсивного и опасного человека, который не видит дальше собственного носа... — Прекратите говорить мне это, — со злостью прошептал Нед, наклоняясь к её уху. — Говорить что? - сделала она вид, что не поняла. — Что влюблены в меня. — Это вас ранит? — с улыбкой спросила она. — Это заставляет меня желать большего, — ответил Нед, отводя взгляд. — Чего например? — спросила она, понижая голос. — Похитить вас. Жениться на вас. — Лишь от моих слов? — дёрнув бровью, рассмеялась она. — Просто же вас соблазнить. — Вы смеётесь над моими чувствами? — понизив голос, уточнил Нед. — Разве бы я посмела? — ответила Ашлинг вопросом на вопрос, понимая, что перегибает, но уже не в силах остановиться. Принц привлекал её почти так же сильно, как и отталкивал. — За что вы так со мной? — вдруг произнёс Нед, до хруста сжимая её запястье. Заглядывая в глаза с такой тоской, что сердце Ашлинг сжалось, будто она увидела открытую рану. — Простите... — произнесла принцесса голосом, который не узнала. — Простите, — повторила она, заглядывая принцу в глаза, — я... не хотела. Мне, право, очень жаль. Приблизившись к Неду ближе, чем то позволяли приличия, Ашлинг проглотила ком в горле, и сквозь мучительную тоску по тому, чему не суждено исполниться, печально улыбнувшись прошептала: — Лишь когда солнце встанет на западе и сядет на востоке, лишь тогда я выйду за вас...***
Обязательно под "Don’t say anything" Ramin Djawadi
Терри сделал всё для того, чтобы не успеть на свадьбу Эйлин. Он придумал себе дело как можно дальше от Харренхолла, опасное и кропотливое, такое, чтобы заставило забыть ночь, которой не должно было случится. Вкус поцелуев, который он не должен был узнать. Он метался среди теней, словно раненый зверь, почти воя от боли и внезапного всеобъемлющего одиночества. Будто они не Эйлин забирали у него, а целый мир. Пожалуйста. Пожалуйста! Ему было так плохо, что он в отчаяние взмолился к богам: к Старым и Новым, к Утонувшему богу и Рглору и всем милостивым и жестоким божествам, что обитали за Узким морем: «Оставьте мне Эйлин, и я больше ни о чём не попрошу!» «Оставьте мне Эйлин, и я уйду из Братства и ни одного человека больше не убью!» «Оставьте мне Эйлин, и я больше ничего не пожелаю!» Может быть, то с самого начала было ложью, и боги, заглянув в его сердце, увидели хрупкость этих обетов, но в тот момент Терри искренне верил в них. Несмотря на все свои старания, он успел. Загнал лошадь. До нитки вымок под ливнем. Но успел. Когда Терри вошёл в тронный зал, заполненный людьми и светлыми, словно предрассветное небо, весенними цветами, Эйлин уже шла по проходу к алтарю под руку с королём. Он медленно двинулся следом за ней, параллельно, сквозь толпу, не веря в то, что это происходит. Дождевые капли всё ещё лились с его плаща и падали на каменный пол, оставляя за Терри мокрый след. Внимание толпы были приковано к невесте, и потому никто его не замечал. Эйлин шла по дороге из белых лепестков, прекрасная и спокойная, словно сон, смотрящая только вперёд. Облачённая в платье с длинным шлейфом, украшенным белоснежными перьями. Терри не мог отвести от неё глаз, всматриваясь с такой жаждой, будто видел в первый и последний раз. Любуясь ею. Умирая из за неё. Сжимая в руках тонкое лезвие складного кинжала, призванное отрезвить затуманенный чувствами рассудок, он в итоге лишь орошал белые лепестки каплями свежей кровью. Ему стоило закричать: — Остановитесь! Я люблю её! А она любит меня! Но он молчал. Лишь с трепетом вглядывался в хрупкую фигуру, облачённую в белое, словно в саван. Украшенную цветами с ног до головы — так, словно Эйлин провожали в последний путь. Терри смотрел на сестру так, словно она была сама весна, вся его жизнь, дыхание, что у него отняли. Он смотрел, не в силах отвести взгляд, и всё отступал и отступал к стене, пока, наконец, не упёрся в неё спиной. Тёмный капюшон скрыл ужас, застывший в его глазах, а капли дождя скрыли слёзы. И когда Эйлин повернулась в его сторону, она не разглядела в тёмной нише согнувшийся, надломленный силуэт. И не услышала отчаянье, с которым Терри подумал: «Когда солнце встанет на западе и сядет на востоке, лишь тогда, я перестану любить тебя».