Quietus Riotous

Ванна была излишне большой. Скорее купальный бассейн, чем ванна. Очень отличавшийся от тех, что были в маленьких комнатах таверн, где останавливался Геральт, давно привыкший втискивать своё огромное тело в неудобное положение. От клубящегося пара вода казалась тёплой и манящей. Геральт уже чувствовал, как от одного этого зрелища расслабляются его ноющие мышцы. Желая поскорее избавиться от испорченной одежды, Геральт быстро снял доспехи, прежде чем Лютик попытался помочь. Он любил барда, но этот человек был никудышным помощником в снятии доспехов. Может быть, немного попрактиковавшись, он мог бы… Геральт прикусил язык, ругая себя за то, что позволил этой мысли проскользнуть в его голову. Сейчас было не самое подходящее время, когда Лютик порхал вокруг него, как наседка. Похоже, Геральт слишком долго раздевался, потому что в следующее мгновение руки Лютика схватили его за подол рубашки, стянули её через голову и швырнули на пол. Геральт старался не шевелиться под пристальным взглядом барда, но пальцы так и чесались дотронуться до него. Нельзя трогать то, что тебе не принадлежит, напомнил себе Геральт. Лютик уставился на рану на животе Геральта, чуть левее пупка, и глаза его сузились, встретив взгляд ведьмака. Он медленно произнёс слова одними губами. Просто царапина? Геральт практически слышал возмущение в его голосе, и ладно, ладно, может, это была не просто царапина. Она болела сильнее, чем ожидал Геральт, и, хотя кровь давно уже перестала течь, выглядела довольно жутко. В любом случае, ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. На ведьмаках всё заживает быстро, и ванна Геральту сейчас была нужнее, чем лечение. — Ладно. Я пойду в ванну, — сказал Геральт, сбрасывая сапоги и стягивая штаны. — Можешь не стесняться и продолжать так неодобрительно на меня пялиться. Не дожидаясь реакции Лютика, Геральт шагнул в ванну, не в силах сдержать тихий стон, когда полностью погрузился в воду. Он прислонился к краю бассейна, положив локти на выступ и закрыв глаза. Это было приятно. Приятно было просто сидеть и не беспокоиться о том, что кто-то будет задавать ему вопросы. Позволить воде смыть его боль и страдания, и… Всё тело Геральта дернулось от неожиданности, когда ему на голову вылился кувшин воды. Он протер глаза, резко обернулся и увидел Лютика с выражением лица совершенно невинным, несмотря на пустой кувшин в его руке. Геральт хмыкнул, нетерпеливо вытирая грязь с волос и демонстративно игнорируя барда. Не так давно он охранял Лютика на одном из нелепых балов, которые тот посещал, и бард настоял, чтобы он был свежим и чистым по этому случаю. Не надо так недовольно рычать. Всего одну ночь поохраняешь своего лучшего на свете друга. Подумаешь, сложность. Геральт поморщился, вспомнив, каков был его ответ. Что Лютик ему не друг. Что он никого не хочет и ни в ком не нуждается. Это не было правдой тогда и уж точно не было правдой сейчас. Геральт задумался, действительно ли в слухах о том, что ведьмаки не испытывают эмоций, есть доля истины. Может быть, где-то в своих рассказах кто-то всё перепутал. Правда была не в том, что ведьмаки не испытывали эмоций, они просто не знали, как правильно их выражать. Весемир был Геральту, всем ведьмакам, как отец, но он никогда не мог признаться, что ему не плевать, что с ними будет. Не в словах. Геральт настолько погрузился в свои мысли, привычка, которая, он начал думать, была ещё одним побочным эффектом заклинания, что даже не заметил, как перестал скрести волосы. Он замер, почувствовав, как знакомые руки сомкнулись вокруг его собственных, отводя их в стороны. Прежде чем он успел спросить, что делает бард, его пальцы заменили пальцы Геральта, медленно распутывая узлы и очищая локоны от крови и какой-то слизи, покрывавшей внутренности шёлки. — Ты не обязан… Лютик прервал его щелчком по щеке, молчаливым намёком ведьмаку заткнуться и дать ему поработать. Бард снял свои сапоги и закатал манжеты штанов и рубашки. Он опустил ноги в воду, поставив их по обе стороны от Геральта, чтобы можно было придвинуться ближе, и вылил немного какой-то душистой жидкости на руки, прежде чем втереть её в волосы Геральта. Ведьмак вздохнул, подавшись навстречу прикосновениям, его дыхание сбилось, когда пальцы Лютика коснулись особенно чувствительного местечка за ухом. Лютику, должно быть, понравилась его реакция, потому что он сделал это снова, ещё дважды, прежде чем отойти, чтобы наполнить кувшин. Он вылил воду на голову Геральта, на этот раз осторожнее, не желая, чтобы масло попало ведьмаку в глаза. Немудрено, что Лютик так хорошо владел своими руками, учитывая, что он зарабатывал на жизнь игрой на струнах своей лютни с хорошо отработанной элегантностью. Геральт тихонько замурлыкал, когда Лютик, закончив с волосами, перешёл к шее. Бард провёл большими пальцами вниз по шее Геральта, задерживаясь за ушами, прежде чем скользнуть вниз, туда, где его шея переходила в плечо. Давненько к нему не прикасались так, как сейчас, и Геральт был одновременно напуган и нисколько не удивлён, заметив, что его член твердеет. С того момента, как что-то, чем бы оно ни было, почти случилось этим утром, он балансировал на грани. Было бы так легко просунуть руку между ног, дотянуться до члена и справиться с напряжением там, пока Лютик будет стирать напряжение с шеи и плеч. Геральт будет отрицать скулёж, который он издал, когда руки Лютика остановились, до самой смерти. На его могильной плите, если таковая у него будет, будет написано: «Здесь лежит ведьмак. Ни разу в жизни он не заскулил». Он открыл глаза и откинулся назад, пытаясь поймать взгляд Лютика. Дыхание барда было прерывистым, нижняя губа была зажата между зубами, щёки пылали. В последнее время он часто красовался розовыми щёчками, и Геральт обнаружил, что испытывал к этому слабость. Лютик заёрзал под пристальным взглядом Геральта, одной рукой незаметно одёргивая штаны у паха, и о, хорошо, теперь это начало обретать смысл. Не одного Геральта затронули ухаживания барда. Лютик был возбуждён. — Лютик, — пробормотал Геральт грубым и слишком отчаянным голосом. Лютик встретился с ним взглядом, и застенчивость, которой Геральт не ждал, отразилась на его лице. Принимая во внимание, что этот человек написал немало песен о своих подвигах, а также обрывки сплетен, подслушанных Геральтом на одном или двух балах, Ведьмак полагал, что он будет уверен в себе, когда дело дойдёт до чего-то ниже пояса. Твёрдой рукой Геральт потянулся, чтобы дотронуться пальцами до подбородка Лютика. Он наклонил голову барда вниз, опёршись на другую руку, чтобы приподняться. Их носы почти соприкоснулись, он чувствовал дыхание Лютика, веером расходящееся по его губам, всё, что ему нужно было сделать, это преодолеть последние несколько дюймов и… Геральт с шипением упал обратно в ванну, прикрыв рукой рану на боку. Да, он забыл о ней и, видимо, потянулся достаточно далеко, чтобы рана открылась и снова начала кровоточить. Какие бы чары ни нависли над ними, они рассеялись. Лютик быстро помог Геральту выбраться из ванны и протянул ему полотенце, чтобы обернуть вокруг его, к счастью уже слабеющей, эрекции. Геральт позволил отвести себя в их комнату и тяжело опустился на кровать, хотя и ворчал всю дорогу. Два облома за день. Судьба действительно была сукой. Или в некоторых случаях. Ведьмой.

***

Только после того, как ведьмаку в глотку влили несколько снадобий и Йеннифэр пробормотала какую-то магическую чепуху, Лютик признал, что тот действительно в порядке. Немного побитый, как всегда после драки с чудовищем, но быстро поправится. — Вот, — сказала Йеннифэр, протягивая барду баночку с мазью и несколько бинтов. — Приложи это к ране и туго перевяжи. Всё с ним будет в порядке. Лютик кивнул и поцеловал Йеннифэр в щёку, когда она проходила мимо него к двери, прежде чем он снова повернулся и посмотрел на Геральта. — Ты перестанешь на меня так смотреть, если я пообещаю быть осторожнее? — спросил Геральт. Ему уже порядком надоело, что за него беспокоятся. Лютик отложил бинты на кровать рядом с тем местом, где на краешке сидел Геральт, и что-то записал в блокнот. Я даже не уверен, что ты знаешь, что значит быть осторожным. У тебя нет абсолютно никакого чувства самосохранения, когда ты в бою. Какие бы возражения ни возникли у ведьмака, они застыли у него на языке, когда Лютик, погрузив пальцы в мазь, начал щедро втирать её в рану. Шрам останется, от этого никуда не деться, даже с помощью магии. Но, когда тёплые пальцы Лютика прижались к его коже, он не смог найти в себе сил, чтобы беспокоиться об этом. Странно было видеть, как бард латает его в полной тишине. Обычно, когда Лютику приходилось помогать промывать раны Геральта после особенно неприятного боя, он начинал тираду, сначала ругая его за то, что тот получил травму, а затем плавно переходя к разговору о том, что он чувствовал во время боя. Бард проводил слишком много времени, беспокоясь о том, что на него попадёт грязь и кровь, и часто пропускал большую часть действа, а потом оплакивал это, потому что тогда у него было недостаточно материала, чтобы сочинить новую балладу. Когда Лютик закончил, он всё ещё хмурился, и Геральт больше не мог этого выносить. — Я честно отвечу на один твой вопрос. Ты можешь спросить у меня всё, что захочешь, на бумаге, и я скажу правду, — произнёс Геральт, стремясь стереть с лица барда неодобрение и беспокойство. Он не привык, чтобы из-за него так суетились, и он чувствовал… ну, он не был уверен, что именно он чувствовал, но ему это не нравилось. Глаза Лютика расширились, и он схватил свой выброшенный блокнот, плюхнувшись на край кровати рядом с Геральтом. Он задумчиво постучал себе по подбородку, пытаясь придумать, о чём бы спросить. Геральт предположил, что это будет что-то о его жизни. Каким было его самое грандиозное приключение. Какова была жизнь в Каэр Морхене. Что… Тетрадь вдруг оказалась у него под носом, Геральт взял её, и кровь застыла у него в жилах, когда он прочёл написанное. Ты был совершенно серьёзен, когда сказал, что ты хочешь от жизни только того, чтобы она спровадила меня от тебя? Лютик не смотрел на него, вместо этого теребя один из оставшихся бинтов. У Геральта пересохло в горле. Его желудок скрутился в узел. Из всех вопросов, на которые он был готов ответить, этот не входил в их число. Ему пришло в голову, что он мог бы солгать. Вопрос не был произнесён вслух, и потому он не требовал правды. Он мог солгать сквозь зубы. Он должен был. Хотя бы для того, чтобы пощадить чувства барда. Но истина молила о свободе, и Геральт понял, что не может ей отказать. — Да. Лютик мгновенно вскочил с кровати и бросился к двери, но Геральт оказался проворнее. Он схватил Лютика за запястья, удерживая извивающегося барда на месте. — Послушай меня, — серьёзно сказал Геральт, но Лютик не слушал. Он стиснул зубы, пытаясь вырваться из хватки ведьмака, как будто и вправду считал это возможным, как будто не думал о преимуществе Геральта как в росте, так и в силе. Геральт не испытывал никакого удовольствия, удерживая его против воли, и быстро подбирал слова в надежде, что, как только Лютик услышит, что он хотел сказать, он перестанет пытаться убежать. — Я хотел быть один. Йеннифэр ушла, и я столкнулся с самой настоящей правдой о моем дитя-неожиданности, а ты был там, готовый, как всегда, пуститься в пустую болтовню. Я не хотел этого слышать, — честно признался Геральт, вздыхая, когда Лютик продолжал извиваться вокруг него. Он отпустил его, не желая доставлять барду неудобства, но двинулся, чтобы заслонить собой дверь, вздохнув, когда Лютик попытался оттолкнуть его с дороги. — Лютик, если бы ты только… твою ж мать, я… — ещё один толчок, почти достаточно сильный, чтобы сдвинуть его с места. Почти. — Я знал, что ты меня никогда не бросишь! — крикнул Геральт. Лютик остановился. Он отошёл на несколько шагов, пристально глядя на грудь Геральта. Ведьмак воспринял это как сигнал к продолжению. — Я знал, что ты меня никогда не бросишь, — повторил Геральт, на этот раз мягче. — Я знал, что нужно заставить тебя уйти… Мне пришлось сделать тебе больно. И это не оправдывает моих слов, я знаю, но ты должен понять, как отчаянно я хотел остаться один. В тот момент ты не мог сказать ничего такого, что я хотел бы услышать. А я… Я не был достоин утешения. Не после того, как выставил себя идиотом с Йен или бежал от своего дитя-неожиданности. Так что да… в тот момент, я действительно имел в виду именно то, что сказал. Губы Лютика дрожали. Он прикрыл рот рукой, когда слёзы, наконец, пролились, стекая по его щекам, и сел на край кровати, закрыв лицо руками. Геральт встал на колени, опустившись между ног Лютика. Он много раз представлял себя в этом положении, но никогда в таком контексте. — Часть меня ожидала, что ты отмахнёшься, как всегда, когда я говорю что-то плохое от злости или раздражения, — признался Геральт, проводя пальцами по голени Лютика, всё ещё открытой после того, как он закатал штаны. — Но потом ты ушёл, и я… Он замолк, стиснув зубы. Дрожащими руками он снова потянулся к запястьям Лютика, отводя его руки от лица. На его щеках блестели следы слёз, бард шмыгнул носом, выглядя куда более разбитым, чем мог вынести Геральт. Он ненавидел себя за то, что был причиной этих слёз. Он поклялся сделать всё, что в его силах, чтобы Лютик никогда больше не чувствовал себя так. — Я пожалел об этом сразу, как только ты ушёл. Ты… ты даже не представляешь, как я сожалел, — сказал Геральт. Он почувствовал тошноту. Голова кружилась от собственной честности. Его сердце болело в ожидании какого-нибудь ответа от Лютика. Любого ответа: движения головы или руки на его плече. Когда ответа не последовало, Геральт был опасно близок к тому, чтобы начать умолять. Он закрыл глаза от этой мысли, слова, сказанные давным-давно Весемиром, звучали в его голове. Ведьмаки — полная противоположность людям. Ими не управляют эмоции. Они не умоляют. Они ни в ком не нуждаются. Но Геральт нуждался. Нуждался так сильно, что готов был умолять, если бы это было необходимо. — Прости меня, — взмолился Геральт, уткнувшись лбом в колено Лютика и чувствуя, что вот-вот потеряет голову. Неужели люди всегда себя так чувствуют? Настолько ведомые чувствами и желанием их выразить, что постоянно трещат по швам? — Прости меня, — снова сказал он, и дрожь пробежала по его телу, когда, наконец, нежные пальцы скользнули по его волосам. Геральт медленно выдохнул, поднимая голову, чтобы придвинуться ближе, и вздохнул, когда другая рука Лютика обвилась вокруг его шеи, и Геральт подумал, что, может быть, бард жаждет близости так же, как и он сам. Как могут люди так жить? Настолько ведомые чувствами и желанием их выразить, что постоянно трещат по швам? Разрываясь на части, содрогаясь от их силы, как Геральт сейчас, лежащий в колыбели ног Лютика, крепко обхватив его руками за талию и прижавшись лбом к груди барда. Внезапно руки Лютика легли на лицо Геральта, заставив его поднять голову, и смятение растаяло, когда он увидел взгляд барда. Он позволил вести себя, не желая закрывать глаза даже на мгновение, когда Лютик наклонился ему навстречу, прижавшись губами к губам Геральта в поцелуе, который не имел никакого права быть таким мягким и нежным. Геральт задрожал, как будто что-то в его груди ослабло, тело и разум наконец сдались. Напряжение, росшее между ними годами… Разбилось вдребезги.