***
Она спала, а ему было скучно. В следующую ветку они прихватят все книги, которые найдут. Раньше он выступал против такого багажа, называя его ненужным грузом, а теперь жалел об этом. Но Сакура научила его играть в сеги. Она нарисовала доску в своем блокноте и вырезала из бумаги самодельные фигурки. Она все еще выигрывала в каждой партии, но он становился все лучше. Чтобы убить время, он поднял одну из фигур — она была очень потрепанной, возможно, ему следовало бы переделать ее. Но ее снова повредят. Сакура упомянула, что настоящие фигуры были сделаны из дерева. «У меня еще есть время», — подумал он, роясь в куче заготовленных дров. Он мог бы сделать эти части должным образом. Пятиугольные, с гравировкой — это ему вполне бы удалось смастерить. А если он найдет среди их запасов достаточно широкий кусок дерева — то и доску тоже.***
— Мы были в 427 измерениях от нашего. — Сакура размышляла вслух. — Ну, скажем, 500, чтобы сделать круг. Если оно окажется средним, если оно будет таким же во всех направлениях, то вниз будет еще 500. Это сделало бы матрицу шириной в 1000 измерений… — Она прижала палец к губам. — Если это обычный куб, то он будет иметь размер 1000 на 1000 штук 1000 измерений. Это же миллиард! Если мы сохраняем скорость 5 измерений в день, то это составляет 200 миллионов дней. А это…– она нацарапала расчет на полях своей записной книжки. — Более 6 миллионов месяцев! То есть полмиллиона лет?! Даже если мы ускоримся до 10 измерений в день, даже если до 20 — на это все равно не хватит человеческой жизни! У нас никогда не получится! — Ты не знаешь, будет ли 500-е измерение в другом направлении. С таким же успехом оно могло бы быть на самой длинной ветке. — Или на самой короткой. — Или на самой короткой. Вероятность один к шести для каждого варианта. — Вот именно! — Я только хочу сказать, что мы еще ничего не знаем. Не… не впадай в отчаяние. И помни, что мы движемся по линии более высокой вероятности перемещений Кагуи.***
— Наложи на меня гендзюцу. — Что? — Ты меня слышал. Наложи на меня это гендзюцу, которое ты применил на всех людях. Сделай так, чтобы я увидела свое счастье. — Не думаю, что это хорошая идея. В конце концов, гендзюцу — это оружие. Оно притупляет мозг жертвы. — Только на короткое время. Просто чтобы дать мне что-то… что-то позитивное. — Ты же знаешь, что иллюзия может вызвать зависимость? Что ты можешь начать хотеть этого все больше и больше? — Но ты же всегда будешь рядом, чтобы не дать мне опуститься до такого, верно? Только немного, пожалуйста. Я больше не могу этого выносить, я чувствую себя такой несчастной! — Хорошо. В Конохе было тепло и солнечно. Наруто хихикал, подавившись раменом, но это не мешало ему развлекаться дальше. Он просто рассказал еще одну плохую шутку и был единственным человеком, который над ней хохотал. Какаши-сенсей вежливо усмехнулся, стол перед ним был пуст — он ничего не заказывал, как обычно опасаясь открывать лицо. Когда Саске вошел в забегаловку, он казался таким непринужденным. И таким домашним. Пульс Сакуры ускорился до двухсот ударов в секунду, когда он сел рядом с ней. Она не знала, было ли это ее воображение или она действительно чувствовала тепло, исходящее от него. А потом он наклонился, чтобы взять меню, и их локти соприкоснулись. — Достаточно. Она узнала лицо Мадары прямо перед собой, но не могла разглядеть его четко, все расплывалось. Острая, как игла, боль за глазами вызвала у нее желание свернуться калачиком в позе эмбриона и спрятать голову. Ее чакра бесконтрольно пульсировала, вызывая тошноту. — Больно… — пожаловалась она. — Да ну? Я же говорил тебе, что у такого мощного гендзюцу должны быть побочные эффекты. — Как долго?.. — Всего пару секунд. Сакура осторожно села. Она закрыла глаза и стала ждать, когда утихнет безумное возбуждение ее чакры. — А ты смотрел…? Ты видишь, что я делаю в своем гендзюцу? — Нет. Я понятия не имею, что видит жертва. — Тогда как же это работает? Откуда ты знаешь, что показывать? — Я не знаю. Да и откуда мне знать, в чем для людей заключается счастье? Я не могу создать индивидуальное гендзюцу для миллионов. Оно подключается к твоему разуму, берет твои мечты, твои ожидания, твои мысли и планы и визуализирует их. Используя все твои воспоминания как основу. — То есть я никогда не увижу того, с чем ни разу не сталкивалась? Я никогда не смогу, например, увидеть Страну Воды, если никогда там не была? — Но ты же знаешь, что она существует, наверняка читала о ней, слышала какие-то истории. У тебя есть о ней определенное представление. И этот образ — то, что ты бы увидела. Не ту Страну Воды, какая существует на самом деле.***
Они съели что-то не то. В лесном измерении, в пышных зеленых джунглях поиски были особенно трудными, и они заняли у них больше времени, чем обычно. Через неделю чужеродные растения уже не выглядели такими уж чужеродными. Плоды свисали с деревьев, они видели, как к ним приближаются насекомые. В конце концов, Сакура сочла их безопасными для еды. У них так долго не было свежей еды, и это было очень тяжело. Большой, сочный красноватый фрукт имел странный вкус — сладкий, но с характерной ноткой чего-то очень, очень незнакомого. Чего-то металлического. В ретроспективе этот вкус должен был бы быть предупреждающим знаком — если тело не распознает состав, то это, вероятно, не то, что нужно есть. Но они съели, соблазн был слишком велик. И вот теперь они в таком состоянии — сотрясаемые сильными конвульсиями, с плавающим от последствий отравления зрением. Сначала подействовало на Сакуру, потому что она была меньше и легче. Прежде чем она поняла, что отравилась настолько сильно, что даже не могла сосредоточиться для того, чтобы хотя бы извлечь вещество из его организма. Чтобы спасти хотя бы его. Она знала, что должна это сделать, но больше не могла контролировать свое тело. А потом ее скрутило. Мадара держал ее пару минут, пока судороги не охватили и его, хотя он заставил себя вызвать рвоту, как только они осознали воздействие фруктов на Сакуру. Но что бы это ни было за вещество, оно должно было быстро усваиваться. К тому времени, когда Мадара начал шататься и блевать, Сакура была вполне уже в сознании, чтобы наблюдать за происходящим. И смотрела, как со стороны выглядела беспомощной. Потому что, по-видимому, следующей стадией интоксикации был паралич мышц. Она смотрела, как он корчится от боли, и гадала, действует ли токсин и на гладкие мышцы. Если да, то они задохнутся насмерть. Но этого не произошло. После того, что показалось Сакуре долгими часами, эффект начал ослабевать. Тем временем уже стемнело, и их искусала, наверное, половина насекомых, обитавших в этих проклятых джунглях. Первым делом Сакура отмахнулась от какой-то мухи, которая пыталась залезть ей в нос. Во-вторых, подползла к Мадаре. В-третьих — придержала его голову и начала лечить глаза, до которых уже добрались муравьи. Они не могли потерять его глаза.***
Мадара первым нес вахту. Сакура лежала к нему спиной. В голове у нее все кружилось, мысли снова и снова возвращались. О скорости их поиска. О выборе маршрута. И снова к мысли о том, что им, возможно, следовало бы держаться поближе к своему родному измерению. В любом случае, чтобы ускорить поиск, она должна максимально увеличить выход своей чакры. Чтобы максимально увеличить выход чакры, она должна быть хорошо отдохнувшей. Ей нужно поспать, иначе завтра она будет не в состоянии работать. Это будет напрасный день, если она не будет в форме. Еще один потраченный впустую день. Она так устала, но ее разум был в полной боевой готовности. Она не знала, как долго пролежала так, но была уверена, что скоро сменится вахта, и эта мысль только добавляла ей еще больше неприятностей. — Если ты не будешь спать, то завтра умрешь, — заметил Мадара. — Я знаю… — простонала Сакура. — Но я не могу, я слишком взвинчена. У меня голова идет кругом. Я не могу отключиться. — Ха, надо было взять с собой саке… — Наверное… — ответила Сакура. — Разве у тебя нет снотворного? Какого-нибудь наркотика, который вырубит тебя? — Нет… — Ну… попробуй дотронуться до себя? Это перенаправляет внимание. И способствует последующему сну. — Что ты имеешь в виду? — Сакура нахмурила брови. — Мастурбацию? Я могу уйти, просто позовешь меня, когда закончишь. — Ты меня разыгрываешь. Я тут страдаю, а ты развлекаешься за мой счет. — Вовсе нет. Я пойду вон туда, за те камни. — Мадара начал подниматься. — Нет. Я имею в виду: нет, тебе не нужно никуда идти. И ты не можешь всерьез предлагать такое? — Я говорю совершенно серьезно. Это помогает. — И ты это знаешь, потому что… Что? Ты это делаешь? Мадара пожал плечами. — И когда же? — Проснулся давно забытый вспыльчивый характер Сакуры из старых добрых времен команды 7. — Время от времени, когда я дежурю, а ты спишь. Что в последнее время случается не так уж часто. — Ты мастурбируешь прямо возле меня?! — А ты бы предпочла, чтобы я отошел куда-нибудь и оставил тебя без защиты? — Да не в этом дело! И велика от тебя защита, когда ты со спущенными штанами! О боги, зачем мы вообще ведем этот разговор? Это отвратительно и извращенно, и я больше никогда не хочу об этом слышать! Мадара поднял руки, словно защищаясь. — Ладно. Этот совет был чисто из лучших побуждений. — И ты не должен мастурбировать в моем присутствии! — Сакура бросила еще один взгляд через плечо. — У тебя нет права голоса в этом вопросе. — Вот спасибо тебе. Теперь мне точно не удастся заснуть. И знаешь что? Давай просто свернем лагерь и двинемся дальше. — А как же мой сон? — Никакого тебе сна. Это твое наказание.***
Как он вообще мог сказать что-то подобное?! Мадара все еще качал головой. Что на него нашло? Казалось, она испытывала отвращение и как будто защищалась? Словно почувствовала угрозу? Оглядываясь назад, он просто должным образом не обдумал это. А прямо сказал то, что имел в виду. То, что происходило в ее присутствии все чаще и чаще — какая странная привычка у него формировалась… почти всю свою жизнь он всегда взвешивал свои слова, говорил только то, что хотел, чтобы его собеседник услышал. Слова были оружием, правильно управляемым и зачастую более эффективным, чем клинки. Если бы он все это продумал, то понял бы, что женщины могут воспринимать этот вопрос совсем по-другому. Он просто склонен был забывать, что она к ним относится. У него никогда не было боевого товарища женского пола, а именно им и была для него Сакура. И не только товарищем — напарником. В некоторых аспектах даже равным ему. Она могла быть намного ниже его в плане боевых искусств, но сейчас они не сражались ни в какой битве. Их миссия была совершенно иной, и ее ясный ум был столь же полезен, как и в качестве источника удовольствия и удивления. Это было очень, очень давно, а может быть, и никогда, когда Мадара встречал равного себе в интеллекте. Ну, Тобирама, вероятно, был одним из таких. Не то чтобы он был против компании ублюдка Сенджу. Мадара вынужден был признать, что у него была склонность окружать себя теми, кто не был умнее его самого. Так было гораздо удобнее — ему не нужно было тратить время на оценку их идей — он бы сразу понял, что они уступают его собственным. С Сакурой он обнаружил, что идеи, генерируемые другим мозгом, могут стимулировать. Что вместе можно достичь большего, чем просто суммируя их способности… Вот почему ему было трудно думать о ней как о женщине. В его время почти не было женщин-ниндзя. Конечно, если бы в девочке развился особенно редкий и ценный кеккей генкай, ее бы обучили. И некоторые женщины действительно были обучены как куноичи. Потом они работали под прикрытием: в борделях, с бродячими бандами, при дворах аристократов. Платой за их ремесло служила информация. Использование женщин собственного клана для таких целей было бы равносильно сутенерству. Для этого использовались подкидыши и сироты, вынужденные зарабатывать себе на пропитание любым способом. Таким образом, он не привык, чтобы рядом была женщина. И он не хотел относиться к Сакуре как к одной из них. Она была намного большим и одновременно намного меньшим этого. Она была больше — потому что, как бы ни разворачивалось будущее, для него в нем ничего не будет. А вот для нее — вполне возможно. Если им это удастся. Если ему это удастся. Лучшее, на что он мог надеяться, — это отдать все силы в качестве своего искупления. И даже если он отдаст все, этого никогда не будет достаточно. Он может уничтожить самого себя, и это не возместит того, что он сделал. В будущем ему ничего не светит, даже если они добьются успеха. И уж тем более ему нечего ждать, если у них не выйдет, но у нее, у нее было будущее. Он лишил ее всего этого. Он также лишил миллионы безликих людей, но они были просто тяжким грузом на его совести. Их спасение заключалось в стремлении успокоить свою душу. И доказать самому себе, что он, в конце концов, способен сделать что-то хорошее. Даже если это было спасение человечества от беды, причиной которой был он сам. С другой стороны, ее спасение… Это было личное, мучительно личное. Именно ее он хотел видеть смеющейся. Он никогда не слышал ее смеха, но раньше она наверняка часто смеялась. Он хотел проводить ее в будущее. Она была единственным человеком, для которого он чего-то хотел. Просто она была намного больше. И трудно было думать о ней как о «женщине». И еще она значила меньше этого понятия. Слишком дерзкая, слишком жесткая, слишком прямолинейная, просто недостаточно женственная. Женщины, которых в дни своей молодости он находил эстетически привлекательными, были совсем другими. Они и выглядели соответствующе — тела, что обещали тепло, покой и рождение детей, а не борьбу. Не сокрушительный удар в живот или скальпель чакры в артерию. Длинные-длинные черные волосы, а не эти странные, волнистые, розоватые пряди (хотя он должен был признать, что этот цвет, каким бы непрактичным он ни был, становился для него все привлекательнее.) Глаза настолько черные, что невозможно было отличить зрачки от радужки… Именно это он находил прекрасным, когда еще обращал внимание на подобные вещи. Мадара выудил из сумки разделочный нож. Эти фигурки сеги выходили все более и более изящными. Вероятно, ему следовало бы переделать первые — они были не совсем стандартными. Он был рад, что никогда не говорил ей о своем маленьком сеги-проекте. Она бы постоянно торчала у него за спиной и ворчала по поводу его успехов. Вот так, как сейчас, он мог бы довести свою работу до совершенства. Мадара склонился над деревяшкой. На землю посыпались мелкие стружки. Если подумать, ее глаза на самом деле были очень интересными — в некоторых отсветах в них можно было увидеть золотистые крапинки, в других — они казались темнее, как цвет тех драгоценных камней, название которых он не мог вспомнить, тех, что так любили при дворе дайме Страны Земли. А вот при другом освещении — у них был оттенок только что распустившейся листвы. Рука с ножом замерла на полпути — его удивляло и беспокоило то, что он даже развлекался такими полетами мыслей, как рассуждения о физических качествах женщин. И о его предпочтениях по этому поводу. Но в последнее время это действительно происходило все чаще. И с такой интенсивностью, что он прибегал к самым грубым методам удовлетворения этих неожиданных потребностей. Он сказал ей правду, он обнаружил, что делает это, когда дежурит. Он даже не помнил, когда в последний раз ему приходилось опускаться до такого. Он провел долгие десятилетия в своей пещере, и женщины никогда не приходили ему на ум. После его первой смерти от руки Хаширамы в нем что-то изменилось. Как будто его план поглотил его целиком, и вся его жизненная энергия угасла и исчезла, как мясо с костей, пока не осталась только острая, как бритва, основа. Теперь же он вновь возродился, и ему казалось, что жизнь вернулась к нему. А может быть, это потому, что она постоянно была рядом… Даже если он не находил ее особенно привлекательной, может быть, ее присутствие оказывало влияние? Он посмотрел в сторону — туда, где она лежала, свернувшись калачиком и укрывшись одеялом. После того, как она весь день дулась, она отправилась на боковую, но прежде бросила на него с полдюжины убийственных взглядов. Сейчас она спала, и ему оставалось только надеяться, что они больше никогда не заговорят об этом.***
Надежда оказалась тщетной. Она вернулась к этому вопросу следующим же вечером. — Что это на тебя нашло, что ты вообще затронул со мной такую тему? Он знал, что она имела в виду, без дальнейших уточнений. Теперь ему нужно было как-то успокоить ее. — Потому что это естественно. Нормальная, основная человеческая потребность. На данный момент для тебя, вероятно, более необходимая, чем для меня. — Почему это? Хорошо, что ему удалось отвлечь ее внимание. — Потому что ты моложе. Это тело, — Мадара посмотрел вниз. — Если оно действительно было возрождено в моем «расцвете», то ему лет 30 или больше. В таком возрасте оно уже не нуждается в таком повышенном… внимании. В то время как в твоем… сколько тебе вообще лет? — Восемнадцать, — сказала Сакура, и неожиданно уголки ее рта опустились, как будто она собиралась заплакать. — Мне исполнилось восемнадцать полгода назад… — очень тихо добавила она. Мадара критически оглядел ее. Он не понимал, почему она так грустит. Но ничто так не подбадривало ее, как провокация. — Ты совсем не выглядишь на свой возраст. Может быть, потому, что такая маленькая и худая. Ты больше похожа на гоночного гуся и меньше на женщину. — Я не маленькая и не худая! А гоночный гусь? Что это за оскорбление такое? — Сакура стукнула кулаком по земле. Маленькие трещинки достигли костра, и часть горящих бревен вывалилась из огненного кольца. — О, прости, я ошибся, — Мадара поднял руки, словно защищаясь. — Это характер восьмилетнего ребенка заставляет тебя казаться младше. — Чего?! — Сакура бросила сюрикен, который полировала, в направлении его лица. Он легко перехватил его, зацепив за безымянный палец. — Точно. Характер. И отсутствие контроля над ним. — Сюрикен со свистом взмыл в воздух. Она увернулась. Слишком медленно. Одно из лезвий задело ее ногу, чуть ниже линии шорт. Сакура цокнула языком, проведя рукой по ране и мгновенно залечив ее. — Значит, теперь мне нельзя злиться на тебя, иначе это подтвердит мою «незрелость»? Хороший ход. — Именно. — Мадара указал на нее кунаем, который точил. — Еще одна вещь, которую ты должна усвоить — подвести своего противника туда, где ты хочешь, чтобы он был, — это половина успеха в любом бою. — Так почему же ты расстроилась, когда заговорила о своем возрасте? — он рисковал. Она больше не кипела от злости, просто снова впала в уныние. — Я всегда думала, что восемнадцатилетние — большое событие. Вечеринка на всю ночь, подарки, все мои друзья вместе… Теперь я даже не знаю, когда именно оно было. Да и вряд ли я буду праздновать свой девятнадцатый день рождения.***
— Я чувствую, что возвращаюсь домой. Никогда не думала, что буду счастлива увидеть твой проклятый выжженный герб, но я с нетерпением жду его! Согласно ее журналу, они собирались войти в четвертый слой. У Сакуры кружилась голова. Она никогда не думала, что будет рада увидеть свой мир таким, каким он был сейчас, но вот она здесь — глупо, по-детски рада. Пространство закружилось вокруг них, когда Мадара сделал рывок. — Где герб? — Сакура огляделась. Камни вокруг нее были круглыми и ослепительно белыми. Ни следа глазури черного огня. Она взобралась на большую скалу. — Где же он? — Она вытащила из сумки блокнот и принялась его листать. В середине записей ее пальцы начали дрожать. — Четвертый слой был проверен полностью. Мы должны были увидеть твою метку! Мадара стоял на другом камне, его шаринган был активирован. — Возможно, мы просчитались. Либо на пути туда, либо на обратном. — Просчитались? Ты хочешь сказать, что мы заблудились?! Он должен быть здесь! Должен! Я не могла допустить такой чудовищной ошибки! Что же это значит? — Сакура снова и снова просматривала страницу, ее мозг отчаянно пытался дать ей причину, объяснение. — А эта структура отличается от той, что мы думали? Может быть, это было огромнейшим промахом — вернуться назад по одному удаленному измерению?! Мадара сел, скрестив ноги, на свой камень. Его молчание не помогало. Теперь уже ничто не могло остановить ее панику. — Как же мы попадем домой? Нужно ли нам, в конце концов, проследить наши шаги до конца, через все 423 измерения, а затем снова вернуться к тому, как мы пришли туда из первоначального места? У нас даже припасов не хватит! — Может быть, нам и не придется этого делать. Кацую очень легко вызвать. Проверь, когда именно она появилась. Сакура полистала журнал. — Там было несколько пустых измерений на том, что должно было быть пределом твоего призыва. Мы вызвали ее в измерение 349, если считать от конца решетки. В 340-м от конца, которое было последним интересным, мы не пробовали, потому что думали, что все еще слишком далеко. В 346-м, которое должно было быть пределом, мы не пытались, потому что это была пустота. Потом были еще две пустоты, и я думаю, что мы хотели быстро обойти их, и тогда ты попытался. Успешно. — Значит, мы действительно не знаем, когда перешли границу. — Нет. — Но мы знаем, что находимся в 64 измерениях от мира слизняков, потому что ты тоже можешь вызвать ее. Мы всегда можем сделать это систематически… — Это займет у нас годы! — Успокойся. Или мы можем вернуться и точно определить твой предел Кацую. Это даст нам ключ к разгадке. Тогда мы можем найти плоскость предела и пойти перпендикулярно ей… Но прежде чем мы повернем назад, давай переместимся еще раз. Может быть, мы просто где-то ошиблись. Следующее измерение представляло собой бесконечную плоскость серой пыли. И никакого герба. Сакура цеплялась за последние остатки своего рассудка. Она видела, что Мадару это тоже беспокоит — он бродил вокруг с сосредоточенным лицом. Он водил ногой влево-вправо на каждом втором шаге. Затем резко остановился и опустился на колени. Он смахнул с чего-то песок. — Это оно! Оно уже было осмотрено. В мгновение ока Сакура оказалась рядом с ним, зарываясь руками в песок и отталкивая его в сторону. Она никогда в жизни не была так счастлива видеть герб Учихи. Даже когда видела его на спине рубашки Саске. Им пришлось разбить лагерь, хотя они были так близко от дома. Это было вполне разумно, она не хотела возвращаться домой в обмороке от изнеможения и первым делом спасать чакросистему Мадары. Кроме того, несмотря на то, что измерение, в котором они находились, соответствовало описанию того измерения, которое должно было быть здесь, они не были полностью уверены, где они находятся, так что, возможно, завтра им понадобится сделать крюк или два. Теперь, когда ее разум был свободен от паники, Сакура снова просматривала свой блокнот. Там должно быть что-то такое, что она упустила! — Иди уже спать, — сказал ей Мадара из своего спального мешка. — Чем скорее ты уснешь, тем скорее мы завтра выдвинемся. Ты решишь эту проблему, когда мы будем дома. — Минуточку, мне просто нужно проверить одну вещь… или, может быть, две… — она услышала вздох Мадары. Она знала, что у него были проблемы с засыпанием, когда она все еще «кружила вокруг». Но на самом деле ей нужно было еще только пару минут… «Ну-ка посчитаем, если пройтись с самого конца еще раз». Она открыла блокнот на странице с измерением 427, там, где они нашли конец. «Хорошо: 426, 425, 424… Стоп». — Мадара! Мадара! Я все поняла! Я нашла ошибку! Как я могла быть такой глупой! Когда мы изменили маршрут на одно измерение влево, мы остались на слое 427! А я посчитала его 426, потому что так привыкла к тому, что переместиться — значит менять слой! Теперь все понятно, все так, как мы и ожидали. Ошибка была только в подсчете!***
Она заплакала — наверное, слезами радости, предположил он, — когда они приземлились на берег, и побежала домой. Он как раз входил в деревню, когда она уже подошла к их дому. Мадара увидел, как она прыгает и обнимает кокон на крыльце. — Йошико-сан! Как поживаете? Как Вы тут? — воскликнула Сакура. — Я так рада Вас видеть! Она обошла дома кругом, и он увидел, как она проверяет ставни на окнах и стучит по крышам, время от времени бросая замечания о вещах, которые нужно починить. Затем она скрылась в соседнем доме и на некоторое время замолчала. Пока он не услышал, как она зовет его. Ее голос звучал необычно, в нем было что-то такое, что ему не понравилось. Совсем. — Мадара! Пожалуйста, подойди сюда. — Позвала она снова. Мадара вошел в хижину. Сакура стояла посередине и смотрела прямо перед собой. — Скажи мне, что я не сумасшедшая, — сказала она, не глядя на него. — Скажи мне, что ты тоже это видишь. — Вижу что? — В единственной комнате хижины не было ничего особенного — кухня с открытым огнем, угол со спальными ковриками, детская колыбель посередине, кокон на табуретке у окна. — Ребенок! — Голос Сакуры сорвался на визг. — Ребенок пропал! — Она повернулась к Мадаре, и ее глаза расширились от ужаса. И от безумия. — Какой ребенок? — Здесь был один ребенок! В коконе! Висел прямо над кроваткой! — Ты уверена? — спросил он, но она не слушала, она уже выбежала. Он последовал за ней. И нашел ее ползающей под крыльцом уже другого дома. — Кошка тоже исчезла, — сообщила она Мадаре. Он до сих пор не совсем понимал, почему должен беспокоиться о кошке, но открывшаяся картина действительно вызывала тревогу. — Ты уверена, что там была кошка? — Мадара присел на корточки, чтобы заглянуть в щель между досками и землей. — Я не уверена, что это была кошка. Но там было какое-то маленькое животное, и теперь оно исчезло. — И ты видишь следы на песке? Кроме тех, что только что сама оставила? — Я не настолько глупая! Я была очень внимательна! И нет, никаких следов не было. — А ты можешь уже оттуда вылезти? Она появилась с взъерошенными волосами, но выражение ее лица было ближе к нормальному. — А другие коконы все еще на месте? Пропали только кот и ребенок? — спросил Мадара. Сакура шла между хижинами, осматривая их по периметру. — Собака тоже исчезла. — Она указала налево. — Но все остальные здесь… Я вызову Кацую, нам нужно проверить, не проснулся ли кто-нибудь… Но зачем кому-то будить только ребенка? Ребенка из случайной рыбацкой деревни? Да еще и кошку, если уж на то пошло? И в первую очередь как? Мадара схватил ее за плечо и развернул лицом к себе. Как куклу, он мог бы вертеть ее, как куклу. — Сакура. Я не думаю, что они проснулись. Дерево высасывало чакру жертв, верно? — Она медленно кивнула. Ее скованность тоже была кукольной. — Ребенок и кошка… Вероятно, у них было очень мало чакры. Оно высосало ее всю, и теперь их больше нет.