Беды с Башкой

В этом фанфике В мире творилось чёрт-те что, в необъятном нашим разумом пространстве космоса взрывались и рождались новые звёзды, на Фикбуке умирали и появлялись новые фэндомы, а в Осколково было обеденное время. По крайней мере, так решил Моцарт в оголодавшем теле Башки. Разнообразием яств лаборатория похвастаться не могла, потому Моцарт грыз остатки семечек гопника Ржавого и громко восхищался качеством своей очередной галлюцинации. Роберт и Анна стояли по обе стороны от великого композитора. Они молчали. Роберт был в восторге, Анна в ужасе, а Ржавый загадочно молчал, но не в тряпочку, а в поилку с водой. — Ну так чё? — сплюнул шелуху от семечка в заботливо подставленную Робертом руку Моцарт. — Будем песни петь? — К-какие песни? — пискнула Анна. — Тише, Анна! — шикнул на девушку Роберт. — Спугнёшь ещё. Пусть и дальше думает, что это всё ему только снится. — Мне не снится, мне глючится, — важно пояснил Моцарт и многозначительно поднял кверху указательный палец. — Если вы как и тот клоун меня на пол кидать будете, то мне будет больно, а я не хочу, чтобы мне было больно, ну то есть иногда хочу, но не сегодня, поэтому давайте обойдёмся песнями про трагедии и комедии. — Кажется это цирковой артист, — громким шёпотом пояснил Роберт Анне. — Сами вы цирковые артисты! Я — композитор! Впрочем, директором цирка я бы побыл, да, я был бы первоклассным директором, — размечтался Моцарт. — Орал бы на всех, а ещё я мечтаю, чтобы в меня ножи покидали, а я бы стоял такой, зажимался бы как жопа при сранье и смотрел бы большими грустными глазами. И чтобы все вокруг пели. Но это в следующей жизни. Если она есть. — Мне кажется он латентный мазохист, — выдвинул очередное предположение Роберт. — Да какой ещё латентный? — громко возмутился Моцарт, спрыгивая с лабораторного кресла и сдирая с головы прибор, похожий на кастрюлю с проводками. — Да какой ещё мазохист? — Но-но-но! — едва успел схватить прибор Роберт, который Моцарт хотел было пафосно бросить на пол. — Ты будешь не латентным мазохистом, если разобьёшь моё изобретение. Потому что я тогда в тебя не только ножи кидать буду. Моцарт о чём-то глубоко задумался, но ненадолго, поэтому одухотворённых глаз на лице Башки никто не заметил. А жаль, зрелище было из разряда «челябинских метеоритов». — Так как вас зовут вы сказали? — заискивающе спросил Роберт, включая диктофон. — Я не говорил, — пожал плечами Моцарт. — И вы тоже не говорили, как вас зовут. И вообще, это вы мои галлюцинации, вы вообще-то должны знать, что я Вольфганг Амадей Моцарт. Анна пискнула и зажала рот руками, Роберт подпёр диктофоном отпавшую челюсть, Ржавый оторвался от поилки и прильнул к экрану к прутьям клетки, отпихивая назойливую крыску Лариску. — Тогда расскажи, как ты умер, — не терпящим возражения тоном сказал вдруг Роберт, больно хватая парня за плечо. — Я умер?! — в ужасе воскликнул Моцарт. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами. Он окинул глазами лабораторию и учёных в белых халатах и что-то смекнул. — Так это не галлюцинация. Я умер. Это чистилище. Вы — ангелы. Я так и знал, мне говорили, что нельзя смешивать красное и белое вина, но я же бунтарь, я же новатор, я же отрицаю все предубеждения, смеюсь, ёб твою мелодию, над предрассудками! Он нервно потряс плечиком и схватился за голову. — Как же там Констанс без меня? А как Антонио, Антонио-то как без меня?! Он же там загнётся, суицидник долбаный! Ангел, верни меня в мир смертных, я больше над Антонио не буду издеваться, папу буду слушаться… И вообще я с песней умереть хотел! Нечестно умирать от того, что намешал себе алкогольных коктейлей! — Это действительно Моцарт, — тихо произнёс Роберт. — Если бы парень притворялся, ляпнул бы что-нибудь про смерть. Да и у того гопника фантазии бы на такое не хватило. — Ты недооцениваешь силу гопников! — пропищал Ржавый, но никто его не услышал, и он смущённо умолк. — Вы не умерли, — ласково сказала Анна, отрывая руку Роберта от хрупкого тела Башки. — Вам это… снится. — Нет, мне это не снится, — патетично вскинул голову Моцарт. В теле Башки с дырой на заднице это смотрелось экзотично. Заметив нездоровый интерес Роберта к заднице Башки, Анна тут же вспомнила, что гопнику нужно выдать новый костюм, а Роберту поменьше смотреть фильмов про геев, хотя сама же Анна и подсадила на них учёного. — А давай-ка мы вас переоденем, — сказала девушка, вспомнив про свой розовый спортивный костюм. — Переоденем и всё объясним. Вы обязательно вернётесь в своё вре… в реальный мир, но у нас задержитесь чуть дольше, чем мы предполагали. Бедный Моцарт ещё не знал, с каким боем ему придётся прорываться в родное время, родную страну и родное тело. Роберт, в отличие от Анны, усвоил одно: в его учёных руках один из гениев, изменивших мир. И почти никто-никто об этом не знает… Просто так выпускать гения из рук Роберт не собирался: в прежде добром и безобидном учёном проснулся безжалостный исследователь.