***
В то время Главный вёл себя по-странному восторженно: радовался каждому занятию, тянулся к прикосновениям, таял в объятиях и рисовал — его, Виза. Много рисовал: вначале украдкой, по памяти, а когда Виз согласился позировать — с натуры. Подарил один из восхитительных рисунков — и Виз показал этот рисунок Хельги. А Хельги фыркнул: «Да он в тебя влюбился. Ты разве не видишь, сколько здесь любви и тепла?» Виз долго смеялся: ну и дурак, а ведь думал же — он, мол, меня рисует так, как рисовал бы Хельги! А Хельги его любит. Главный, выходит, тоже? Главный не отнекивался — но юлил; и даже в ответе на прямое «Ты в меня влюбился?» извернулся: «Я знаю про Хельги, я бы никогда не стал на тебя претендовать». И не соврал: не претендовал, любил тихо, осторожно и ненавязчиво. В конце концов Главный расплакался; повторял, что не властен над чувствами, и просил не прерывать занятия, обещая быть сдержанным и избегать любых прикосновений. Виз сидел рядом, обнимал, гладил по голове; и с удивлением понимал, как же много у него нежности к этому непутёвому человеку, запутавшемуся мальчику, убийце... Не влюблённой нежности — заботливой, трогательной, почти родительской. Главный сам был удивительно живым, как и его рисунки; а значит, имел полное право ошибаться, пускай последствия его ошибок были ужаснее, чем у других. Это не повод ставить на нём крест; и Виз тогда решил, что обязательно даст ему возможность исправиться. И теперь встречается с Главным, обучает его умению и основам визитёрства — и просто составляет компанию. Собачка и охрана за дверью — это хорошо, но ведь хочется небось более близкого и человеческого общения? А то за двадцать лет тюрьмы недолго и с ума сойти. Впрочем, быть может, его отпустят пораньше? Для этого Виз тоже сделает всё, что будет в его силах.***
«Как же ты любишь жизнь...» — думает Виз, когда они возвращаются в камеру после занятия. Вслух не говорит: Главный наверняка начнёт спорить, мол, да разве может любить жизнь тот, кто разбивает голову о стену и жаждет уйти в туман? Виз и сам сомневается в этой мысли; но Главный выглядит скорее живым, чем мёртвым, да и рисунки у него уж больно прекрасны для человека, которому этот мир не нужен. Значит, всё-таки любит, пускай и лишь глубоко внутри. Пускай даже сам себе в этом не признаётся. В камере Главный, освобождённый от наручников, просит: — Задержись на секундочку, — и, пролистав блокнот, аккуратно вырывает страницу. — В-вот, это... тебе. Если ты говоришь, что они... На странице нарисованы нарциссы — живые, совершенно живые, ну как он это делает? — Ты волшебник, — улыбается Виз, смотря на Главного поверх рисунка. — Серьёзно тебе говорю. «Это ты — волшебник, — читается в глазах Главного. — Спасибо за всё, что делаешь для меня; и это — меньшее, чем я могу отплатить». Рисунок Виз прячет под куртку; и всю дорогу до дома ему кажется, что нарисованные нарциссы пахнут как настоящие. И это — посреди зимы! Ну не чудеса ли, а?