***
— Мам, пап. Я решил, я буду поступать на визитёра. А они — вот удивительно! — даже за голову не хватаются. А ведь единственный сын хочет связать свою жизнь со смертью! Всем нормальным родителям положено приходить в ужас. Неужели нарочно Визитёром назвали, чтобы выбора не оставить?.. Тьфу, какие глупости. Что значит выбора не оставить, когда вовсе не из-за имени решил визитёром стать? — Хорошая профессия, — улыбается мама. А папа хмыкает: — Только почему ты такой мрачный? — Я ожидал более бурной реакции, — признаётся Виз, потирая кончик носа. — Думал, вы начнёте отговаривать. — Но это же твой выбор, наверняка тщательно обдуманный... — пожимает плечами мама. — Или нет? Виз молча кивает: обдуманный, конечно, как же иначе. Дураком надо быть, чтобы необдуманно визитёром становиться. Да и преподаватели, учуяв сомнения, устроят серьёзную беседу — и, если что, порекомендуют присмотреться к другой профессии: когда твоя задача — спасать людей, сомнениям места нет. — Ну вот, — подытоживает папа. — Раз ты желаешь быть визитёром, мы можем только ужаснуться от мысли, что нашему мальчику придётся то и дело умирать; но отговаривать — ни за что. Как же повезло с родителями! Нет, был готов отстаивать своё право обучаться на кого угодно, даже поссориться, если придётся, — но так не хотелось конфликтовать. Какое счастье, что и не пришлось. — Спасибо за поддержку, — отведя глаза, бормочет Виз. И щёки теплеют, когда мама смеётся: — Разве мы можем тебя не поддержать?..***
— Я сдал! — кричит Виз; шёпотом, чтобы никого не побеспокоить, но кричит. — Я теперь дипломированный визитёр! — Ты герой! — восклицает мама. — Поздравляем! А на фоне аплодирует кто-то из её коллег; и Визу бы впору засмущаться, но сейчас он горд собой и совсем не против аплодисментов — даже чужих. — Я скажу папе, — прибавляет мама. — А ты отдыхай, полное право имеешь. — Ага! — кивает Виз. — Я... я к Свечу, наверное, пойду, его обрадую; а уж потом — домой. И хотя у Свеча он, с непривычки перепивший, остаётся до следующего утра — родители только понимающе улыбаются. А вечером вручают какие-то бумаги — и ключи; и Виз, не смея поверить, впивается взглядом в строчки. И чем больше он вчитывается, тем сильнее дрожат руки. Они. Дарят. Ему. Квартиру?! Нет, не эту — другую, купленную специально для... него? Настолько не сомневались, что он сдаст?.. Да ладно не сомневались! Зачем... зачем вообще дарить квартиру?! — Вы с ума сошли! — Виз вскидывает голову. — Квартиру! Мне! Просто из-за сданного экзамена? А они улыбаются — так, словно это нечто само собой разумеющееся. — Ты теперь совсем взрослый, вот-вот начнёшь работать. Куда тебе с нами жить?.. — Я мог бы снять!.. — трясёт головой Виз. И, заметив растерянность на лицах родителей, прикусывает кончик языка: стой, стой, хватит спорить, а то они подумают, что ты недоволен подарком. Но как можно быть просто довольным или недовольным, если хочется то и дело кусать себя за пальцы: убеждаться, что не спишь?.. Вдох-выдох. Вот об этом и надо сказать. — Извините, я просто... — Виз потирает лоб. — Я с трудом верю, что не сплю. Это слишком неожиданно и... оно не вмещается во мне, — он смеётся, показывая: всё в порядке, мне более чем понравилось, не из-за чего волноваться. И обнимает родителей, обоих сразу, не позволяя им ничего сказать. Сумасшедшие люди, это же надо — квартиру подарить! Зато теперь будет не просто своя комната — целое отдельное жильё! Ух и развернётся он там!.. ...конечно, когда найдёт работу. Сперва работа — затем всё остальное: после такого подарка надо как можно скорее с чужой шеи слезать. — Я вас так люблю!.. — шепчет Виз, закрыв глаза. А родители гладят по спине, и никаких слов не нужно: Виз и без того знает, что они его тоже любят. И если бы не подарили квартиру — всё равно бы знал: разве в квартире дело?..***
— Да понравишься ты им! Ты замечательный, они замечательные, что может быть не так? — Ох уж прям замечательный... — ворчит Хельги, в который раз поправляя воротник рубашки. — Ты же знаешь, как легко я выхожу из себя. Да, да, я не дежурил, я выспался, я совершенно спокоен... Но... — Всё будет хорошо, — обещает Виз, обнимая его со спины. — И ты совсем не обязан им нравиться. Ты нравишься мне, и мне с тобой жить — это главное. А они могут или принять мой выбор, или... Хельги молча вздыхает и гладит его руки; и чудится в этих прикосновениях: «Я всё понимаю, но как же не хотеть произвести хорошее впечатление на родителей моего любимого человека?..» О, ещё бы! И если он поведёт знакомиться со своей семьёй — Виз будет точно так же сходить с ума. А вечер проходит замечательно — кто-нибудь сомневался?.. Мама шутит, что у Виза отличный вкус, папа немедленно замечает, что и у Хельги вкус не хуже; и им двоим остаётся краснеть, вцепившись в чашки с чаем, и неловко переглядываться. И, как бы ни горели щёки, Виз думает, что родители у него всё-таки совершенно прекрасные. Тем более дальше они с лёгкостью находят с Хельги общий язык, и он наконец забывает про несчастный воротник, который даже в гостях то и дело поправлял. — Ну всё, я эту пытку пережил, теперь ты к моим пойдёшь! — смеётся Хельги на обратном пути. — С тобой — хоть в туман, — улыбается Виз; и глаза у Хельги горят ярким-ярким смущением. И как же прыгает сердце от мысли, что родители его приняли.***
— Если я не вернусь, тебе придётся сообщить об этом моим родителям. — Ах ты предатель! — смеётся Хельги. — Мало того что меня дома оставляешь, так ещё и самую тяжёлую ношу взваливаешь! И смех у него ни капельки не весёлый; и руки дрожат, когда он тянется к Визу и с молчаливого согласия крепко обнимает. Хельги весь дрожит — от нервов ли, от негодования ли, не так важно. Виз бы постарался его успокоить — но и самого трясёт. Он запросто может не вернуться. Все они могут. Если сказать родителям заранее — они сойдут с ума от волнения. Поэтому... потом. Только потом — чем бы ни закончилась эта гибельная затея. — Может, я всё-таки... — Нет, — отрезает Виз. — Мы уже обсуждали, ты остаёшься дома. У нас и так мало визитёров. Я не могу пожертвовать ещё и тобой. «А Свечем и Ро, значит, можно?» — читается в мрачном взгляде Хельги. Но он знает: без Ро не обойтись, а Свеч неожиданно хорошо дерётся на ножах, лучше, чем Хельги. Поэтому Хельги остаётся дома. Виз не имеет права что-то Хельги запрещать. Виз не имеет права жертвовать собой и не ставить в известность родителей. Но так будет лучше для всех. Только бы удалось вернуться — чтобы Хельги не пришлось дрожащим голосом сообщать его родителям об окончательной смерти.***
— Виз, ты сумасшедший! Зачем ты вообще в это полез? Неужели без тебя бы не справились?! Виз только улыбается — глупо-глупо; и даже не морщится, когда папа, всегда сдержанный, отвешивает подзатыльник. Он заслужил нечто гораздо худшее, чем крики и подзатыльники, и с радостью всё заслуженное примет. Теперь, когда всё позади, отчего бы не принять. Можно было вообще ничего не говорить родителям: закончилось и закончилось, все остались живы, ни к чему их волновать. Но Виз бы не смог хранить эту тяжёлую жгучую тайну — особенно после стольких лет доверия. Вот и пошёл признаваться. Мама капает успокоительное в две чашки, и Виз едва сдерживает нервный смех: ура, мы празднуем, какой я страшный дурак! — Теперь, надеюсь, ты расскажешь, почему ввязался в эту историю с... как ты сказал, Зваными?.. — Расскажу, — кивает Виз. — Только можно вначале и мне успокоительного налить? — И прибавляет, понизив голос: — Неужели вы думаете, что я за вас не переживал?.. Потому и говорю об этом лишь сейчас, когда всё закончилось. Хоть бы родители не спросили: «А если бы ты погиб и некому было об этом говорить?»!.. Но они лишь смотрят — укоризненно и... кажется, понимающе, ведь... на его месте поступили бы так же?.. И достают третью чашку.