Сила прощения

Всё хорошее рано или поздно заканчивается. Наверное, эти дни в домике Сольвейг были скорее хорошими, чем плохими, за столь короткое время случилось много всего такого, что в какой-то степени пошло мне на пользу. Но тот день, который я предвидел ещё с первых моих сознательных ощущений тепла и покоя под крышей спасительного жилища, всё же настал. Тор никогда не умел заговаривать зубы окружающим, так что обнаружение меня было лишь вопросом времени. В какой-то степени я даже удивился, что мой братец так долго отводил всевидящий взгляд Хеймдалля, не позволяя никому сообразить, куда же бежал и где скрывается изменник. Так что неожиданный визит целого отряда асгардской стражи в буквальном смысле на следующее утро не вызвал во мне особого изумления. Сопротивляться было бесполезно, хотя я, разумеется, мог бы бросить простенькое заклятье или два, возможно, даже серьёзно оглушив одного или двух воинов, но тогда остальные накинулись бы скопом, а сил сопротивляться у меня бы уж точно не осталось. Переброситься с девушкой хотя бы парой слов мне не дали. И всё ведь сделали по правилам, даже глаза завязали. Ха! Словно бы я и сам дороги до дворца не нашёл. Хорошо хоть снова не нацепили этот дурацкий железный намордник. И вот снова знакомый с детства чертог. Трон, на котором восседает Всеотец, мрачный, как грозовая туча. По правую руку - царица Фригга. Тора не видно. Должно быть, братец словил отцовское благословение по уху за помощь ренегату и убийце. Не могу сдержать злорадной усмешки, ведь я не просил его о вмешательстве. Владыка асов почти на одной ноте перечисляет список моих преступлений и весь тот ужас, что за ними последовал. Я едва удержался от того, чтобы зевнуть. А с другой стороны, наверное, мне есть чем гордиться. Столько всего совершить за такой короткий отрезок времени - определённо, талант. От разглядывания лепнины на потолке меня отвлекло одно не слишком приятное словосочетание - "смертный приговор". Не сказать, что я испугался, скорее, меня просто раздражало это монотонное старческое бухтение. Раздражительность вообще в последнее время стала проявляться в моём и без того не сахарном характере всё чаще. А когда я понял, что вся эта богатая столь красочными эпитетами речь была обращена вовсе не ко мне, а к Сольвейг, что смиренно внимала ей всё это время, то снова вернулся к созерцанию потолка. - Так ответь, дитя, с какой целью прятала ты под своей крышей предателя и преступника? - Я люблю его! А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Столь страстное восклицание заставило меня, наконец, внимательнее прислушаться к разговору. Голосок целительницы даже не дрогнул. Или же она просто не знает, чем может поплатиться за такую дерзость. - Любишь... Кажется, Один словно бы попробовал это слово на вкус. - Выходит, дитя, сердце твоё отдано отпрыску йотунов. Тому, на чьих руках кровь невинных, на чьей совести развязанная война. И ты, несмышлёное создание, всё же утверждаешь, что любишь его? - Да. Вот сейчас маленькая целительница и в самом деле выглядела как особа царской крови. Смотрит без страха, ни единым вздохом не выказывает всей той жути, что гнездится в её душе, взгляд прям и холоден, но ясен, голос твёрд. - Я люблю его, - повторила Сольвейг. - Или же любить и верить отныне считается преступлением? - Но хватит ли твоей любви, чтобы смыть с него те грехи, что он совершил? Один чуть подаётся вперёд, пристально глядя девушке в глаза. Та не потупилась, не отвела взора. - Хочешь ли ты отвечать за него? За все его злодеяния. - Я приму любую участь, что уготовит мне Всеотец, ежели он гарантирует, что Локи сохранят жизнь, - тихо, но твёрдо ответила синеглазая бестия. Признаться, тут даже мне стало как-то не по себе. Нет, ну хочется ей подольше страдать перед смертью, пожалуйста! Я честно старался предупредить эту наивную дурочку и сейчас не собирался вступаться за неё. Тем более, что все эти разговоры о жертвенности во имя любви вызывали во мне лишь уже привычное чувство раздражения. "Переспать - не значит жениться" - так, кажется, говорят столь полюбившиеся Тору мидгардцы. Что ж, и в слабых умах людишек порой вспыхивают искорки умных мыслей. - Да... Я гарантирую, что смерть отныне не грозит приёмному сыну Одина в этих чертогах, - поразмыслив, изрёк Всеотец. Мне показалось, или в его голосе скользнула некая грустная нотка? - Раз ты, дитя двух миров, готова отвечать за все грехи твоего возлюбленного. И всё же знай, что скорее камень оживёт, нежели в ледяном сердце младшего принца вспыхнет хоть искра благодарности к тебе. Ты сделала выбор, так прими же свою судьбу. Сольвейг безропотно приняла из рук палача кубок. Признаться, я ожидал, что дерзкой девчонке сразу всадят нож в сердце. Мучилась бы она не долго, у придворных палачей в этом плане богатый опыт и лёгкая рука. Но нет... Один придумал что-то позаковыристее. Яд? Не оригинально. Видимо, Всеотец всё же стареет. Фантазии никакой. Сольвейг безропотно приняла из рук палача кубок, полный зелья, и, бросив на меня последний осмысленный взгляд (честное слово, на этот короткий миг мне стало действительно не по себе)выпила всё до дна. И вот тут я кое-что понял. Нет, не яд выпила за меня маленькая храбрая целительница, а нечто другое... Зелье, отнимающее одно из пяти чувств и со временем лишающее принявшего его рассудка. Было сразу видно, чего лишилась Сольвейг: её ясные голубые глаза потускнели, словно бы затянулись мутной туманной пеленой. Лишь стоило тому случиться, Всеотец сошёл с трона и, наложив руки на голову девушки, прошептал что-то. - Именем моего отца, и отца моего отца я забираю всё то, что что вызовет память о твоей безумной любви. Живи, как жила, и... Кто знает... Может быть, однажды жизнь зародится и в камне. А покуда не вспомнить тебе всего, что связывало тебя с Локи, ибо нет в его сердце ни любви, ни покаяния. Один устало опёрся на свой посох. - Проводите это заблудшее создание домой. Отныне жизнь её отдельна от нашей. И услышьте же ещё одно моё повеление: принц Локи отныне волен идти, куда пожелает, но не далее стен дворца. И колдовать отныне не разрешено ему в моих чертогах. И всё? Я-то полагал, что меня как минимум высекут. Ну или лицо ножами распишут. Ан нет, просто сняли кандалы, и иди, куда знаешь. Правда, и презрительных взглядов я на себе поймал в тот день немало. Всеотец же и вовсе не удостаивал меня отныне своим вниманием. Не могу сказать, что это сильно меня напрягало. И всё же на душе не было покоя. Глупышка Сольвейг... Ну зачем, зачем она во всё это ввязалась? Может быть, Один и был прав: скорее камень оживёт, чем дрогнет сердца отпрыска йотунов, и всё же её глупая жертвенность оставила в моей душе какой-то непонятный, нестираемый след.