Любимец своих маньяков

Дженсен стоял у зеркала и в третий раз перестёгивал неправильно застёгнутые пуговицы на рубашке. Пальцы не слушаются, руки дрожат. Облизнув губы, он провёл ладонями по лицу и придирчиво всмотрелся в тусклую зелень собственных глаз. Больше никаких личинок из них не сыпалось. Собственно, он был сух уже два дня, так что их и не должно было быть в его «здравых» мозгах. Выглядел он уже лучше. Умытый, выбритый. Постоял полчаса с зубной щёткой во рту, счищая налёт. И вот, он почти вернулся в своё обычное состояние: задорное и оптимистичное. Под слоем грима, что перекрывал желтизну его кожи. Осталось лишь улыбнуться. Для этого нужно было собрать в кучу все свои актёрские умения. Что ему стоило это сделать? Он актёр. Притворяться — его работа. Вот только Дженс не умел притворяться. Никогда у него не получалось держать себя в руках, скрывая свою пустоту, что очень медленно пожирала его изнутри. Но сейчас ему нужно это сделать. Он хотел быть как прежде. Чтобы никто не распускал соплежуйство и не беспокоился о нём. Это только сильнее вгоняет в… депрессию? Он не знал как это назвать. Но от этого было хреново. Очень хреново. От такого отношения к себе он бы только сильнее скатился вниз. Он не должен создавать всем проблемы. Он этого не хотел. Так он будет чувствовать себя жалко, ничтожно. Беспомощно. Бесполезно. И никто не в состоянии ему помочь. Они могут лишь жалеть его и сочувственно хлопать по плечу. Они могут только ждать, когда он не выдержит. Он должен собраться. Он должен стараться. Дженс поднял взгляд на своё лицо снова, широко улыбнувшись. Вот так. Так было лучше. Прикусив нижнюю губу, он провёл рукой по лицу, стирая улыбку и снова растягивая её по щекам. Вот так. Всё снова хорошо и никто не узнаёт, что с ним не так. Никто не будет его жалеть. Он посмотрел на часы, натянув на плечи кожаную куртку. С его темпами, он будет опаздывать. Он не должен этого делать. Он должен быть ответственным. Съёмки третьего сезона немного затянулись, из-за чего все его теперь подгоняли. Он взял себе отпуск на неделю, чтобы разобраться со своим дерьмом, но он растянулся ещё дней на шесть. Больше он не может тянуть. И, тем более, не хочет. Сейчас ему просто нужно было взять себя в руки и сыграть свою роль. Они сняли лишь половину от третьего сезона и оставалось ещё работать и работать. Играть Дина Винчестера сейчас довольно просто. Он словно играет самого себя, запутавшегося и в отчаянии старающегося держать себя в форме. Но он всё равно разваливался. И всё неизбежно толкало его в Ад. Вот только он этого ещё не понял. Он всё ещё старался справиться. Развлекаться, пока может. Пока у него было время. Пока он ещё был человеком, пока он ещё что-то чувствовал. Пока он ещё чего-то хотел. И никто не мог его спасти. Никто не знал, что у него было в голове. До места съёмок он добрался быстро, не успев дочитать сценарий до конца. Но идея ему понравилась. Она была простой. Для него — очень простой. Ему всего-то нужно было расслабиться и вывернуть всё, что в нём сейчас варится. Ему даже не нужно притворяться. И никто даже не заметит. Ведь он играет роль. Это всего-то его работа. Десятый эпизод. Ровно половина от проделанной работы, он не может всё бросить сейчас. Ему нравится его работа, люди, с которыми он работает, его друзья. Он выдержит, ему всё равно станет лучше. Всегда может быть ещё хуже, и сейчас ещё не предел. Не было никаких снов с зеркалами и галлюцинаций в виде своего тёмного эго. Не было ни смеха в голове, ни споров. Никто не забрасывал его на задворки сознания, словно вырывая из собственного тела. Всё происходило неспешно, незаметно. И это не мешало ему понемногу сходить с ума. Дженсен не видел своей проблемы, как и все вокруг. Никто не мог поставить ему диагноз. Дженс был здоров, но, почему-то, ему становилось всё хуже. Ему не могли помочь, он не мог себе помочь и не мог обратиться за помощью. Его проблема была так глубоко, так надёжно спрятана от всех, что и сам Дженс её не замечал. Не так просто вылечить себя, когда у тебя нет никаких симптомов болезни. Но почему-то из него словно утекала, испарялась душа. Медленно, но так неотвратимо. И он не мог найти в себе трещину, через которую она сочилась. Пустота. Она была словно паразит, распространяясь и пожирая его мысли, пожирая его желания, чувства. Тут было недостаточно опуститься под воду и посмотреть, откуда идёт воздух. Дженсен становился никем. Он становился ненужным, потерянным. Каждый раз смотря в свои глаза, он видел, какими же тусклыми и уставшими они становятся. И ничего нельзя предпринять. Он умирал, нет, он исчезал. До конца оставалось совсем чуть-чуть, когда от гниющей плоти остаются лишь кости. Хрупкие и ненадёжные. И через них видно всё вокруг, всё, кроме их содержимого, наполняющего, что делало этот скелет человеком: сердце, глаза, мозг, органы. Кусочки, из которых складывался человек. Кожа, обтягивающая череп. Растянутые в улыбке губы, скрывающие за собой скелет. Всё прятало этот пустой и бесчувственный каркас. *** После пятьдесят девятой сцены Дженсен всё же выдохся. Махнув рукой, он сошёл с разметки на полу, отходя из локации на площадку под недоумевающие взгляды съёмочной и актёрской групп. — Дженс, ты прерываешь эту сцену уже пятый раз. С ней что-то не так? — режиссер поднялся со своего стула, раскинув руки и вопросительно смотря на Эклза. Дженс лишь осмотрел его, ощущая, как к щекам приливает жар, а ноги подрагивают. Он ощущал дискомфорт и всё утро. Эту невыносимую усталость, заёбаность, опустошённость. Жжение в глазах и сухость во рту. Это было ничто иное, как ломка. Его не выворачивало в агонии, а тело не било судорогами. Она была лёгкой, еле заметной, словно простуда, пока что, лишь ненавязчиво напоминая о своём присутствии. Но в такое время лучше лечь и никогда не двигаться, а не играть задорного парня с физиономией в макияже. Дженс замер, понимая, что на него смотрят буквально все. И это вгонялось в напряжение. Все эти расплывающиеся пятнами лица, тёмные фигуры и старая комната с облезлыми обоями. За кадром, словно наблюдающие за его жалкой жизнью. Это не выводило из себя. Это утомляет, когда ты играешь роль. Но, на деле, ты просто живёшь на камеру, пока за твоей жизнью наблюдают со стороны. Со стороны смотрят за тусклым взглядом и болью. За тем, как он разваливается. За тем, как рушиться его жизнь, не придавая ей ни малейшего значения. Ведь это всего-лишь роль. Всего-то его работа. Джаред развёл руки, поднявшись с края кровати и держа стакан с «корнем сновидений», реквизитом. Он обеспокоенно воззрился на него сверху. Эти его бровки-домиком моментально взметнулись вверх, а глаза заблестели. Несмотря на свою внушительную брутальность и рост, его личико уже который год остается неописуемо смазливым. Зависнув и рассматривая его острые черты лица, Дженс не сразу услышал долетающий до него вопрос, пока Джей не помахал перед ним руками. — Эй, чувак. Ты что, пьян? — Джаред выгнул бровь, смотря на друга, что выглядел заторможенно и размеренно, словно перед обмороком. — Нет, я. Схожу отлить, — сухо изъявил Дженс, чуть ли не боком выходя в коридор. Как ни банально, но всё перед глазами плыло, а ноги не держали. Он пытался держаться. Не только за раковину, но и за трезвый разум, но сейчас проявлять геройство просто не было сил. Ему нужно закончить сцену и доснять серию. И вообще сезон. Господи, как же это не вовремя. Осев на холодный кафельный пол, Дженс почувствовал подступающую тошноту и спазм, из-за чего его органы сворачивались в тугой ком, а тело начинало бить дрожью. Сейчас ему кажется, он грохнется без сознания в этом затхлом местечке — туалете. Перед глазами уже пару минут как плыло, сфокусировать на чем то не получалось и он бросил эту затею. Его тошнит, перед глазами сплошные цветные пятна, дышать всё трудней и ватными, непослушными пальцами он роется в карманах, на слух пытаясь отискать тарахтящую коробочку. Ему совершенно плевать на значившиеся на упаковке побочные эффекты. Он закончит эту сцену любой ценой. Наркотик был слабым. Скорее действенным успокоительным. Но после двух-трёх часов от него начинаются серьёзные глюки. Через это время большая доза начинает сильно давить на восприятие окружения, но малая на него уже не действовала. Дженс был зависим практически от всего: от алкоголя, от острых ощущений, удовольствия, травы и ещё много чего. Но, так он хотя бы мог держаться на плаву, не свихнувшись окончательно. Так он хотя бы мог чувствовать, играть свою роль. Так он хотя бы видел в чём-то смысл. Шуршание таблеток в дрожащих руках и на его ладони три тёмно-коричневые капсулы с порошком. Нет, всё же четыре. Его мутит и Дженс, сжимая таблетки в руке, подбегает к толчку, падая на колени и тяжело дыша. Он судорожно всхлипывает, чувствуя, как содрогаются его плечи и как с щёк срываются слёзы. Кожа блестит от пота, а глаза приобрели ненормально изумрудный оттенок, окрасившись почти в ядерную зелень. Он сплёвывает слюну, чувствуя, как она стекает по губам и беззвучно падает в воду. Её так много. Солёной, мерзкого привкуса, вязкой прозрачной жидкости, которая всё продолжает течь с его рта. Стоя так ещё около минуты, скорчившись над унитазом, он тяжело выдыхает, отстраняясь и садясь на пол. Благо, хоть его не стошнило. Ведь, с пустым желудком, это поистине мучительное зрелище. Поднявшись и пошатываясь, он подходит к раковине и открывает воду, запивая таблетки. Он судорожно глотает их, всхлипывая и отплёвываясь. Со стороны он выглядел действительно жалко, дрожа и обливаясь слезами со слюной. Ему нужно что-то поесть, это определённо было от долгого голода. Или не от него. Возможно, от бессонницы. Или всё же от всех этих таблеток вперемешку с алкоголем и травой. Или от всего сразу. Умываясь ледяной водой, Дженс старается успокоиться и перестать дрожать. Ему просто нужно…немного времени. Ему нужен перерыв. Всё будет хорошо. Вытирая лоб краем рубашки, он возвращается на съёмочную площадку. Под слоем косметики и грима не было видно тени под глазами и болезненную серость кожи. Никто не станет беспокоиться. Нужно просто играть роль и улыбаться. Он так и делает. Натянув на своё прекрасное лицо обворожительную улыбку, Дженсен вернулся на разметку, как ни в чём ни бывало, делая свою работу. Он не обращал внимания на обеспокоенный взгляд Джея, улыбаясь прямо его красивому лицо, подмигивая и говоря свои не меняющиеся реплики. Прошла ещё целая вечность. Вечность, во время которой он чувствовал лишь слабость и боль в мышцах, как во время гриппа. Когда он чувствовал, как давится слюной и как его кожа горела. Это было ненормально. Это не помогало. Нужно было прекратить это. Ведь это лишь убивало его быстрее. Но, как только он стал приходить в здравый смысл, всё словно исчезало, ускользая от него и испаряясь в темноте, оставляя его наедине с целой радугой эмоций и букетом боли. В этот кратковременный период времени он словно снова погружался в действительность, чувствуя всё в полной мере, не как во сне, через толстый слой ваты и тишины. Он не мог определить, что хуже: страдать морально или физически. Не чувствуя, он словно был мёртв, ощущая лишь то, как его пожирает пустота, как все чувства испаряются из него, не оставляя ему ничего. И, заглушая эту чёрную пустоту, из которой утекала его жизнь, он лишь усугублял ситуацию. Он ускорял процесс своего гниения, заставляя сходить себя с ума, лишь бы не чувствовать это гнетущее и всепожирающее ничто. Вот только он ещё не понял того, как мало ему осталось. Как мало души у него осталось. Он всё ещё пытался жить нормальной жизнью, не осознавая, что её почти не осталось. Не осознавая того, что, наверное, ему нужна помощь. И он продолжал наполнять себя кратковременными ощущениями, которые только сильнее уничтожали кусочки его сознания, до тех пор, пока в ней ничто не останется, пока он не будет пуст. Прошла целая вечность. Дженс не дочитал сценарий и теперь бежал где-то в темноте. Вокруг был густой лес. Или деревянные двери… Нет, повсюду были деревья. Трава беззвучно и мягко пригибалась к земле под его ногами, а в воздухе не чувствовалась ночная свежесть и запах смолы. Он заблудился, потерялся, не зная, как ему выйти отсюда. Выбраться из этой беспросветной чаще. Он был один и вокруг больше ничего не было. В такую глубину леса не проникали солнечные лучи и ничего не было слышно: ни шелеста листьев, ни уханья совы. Он шёл по коридору, осматриваясь и не зная, куда ему идти. Он заблудился, не зная, как выбраться отсюда в действительность. Но всё здесь было так реально. Под одной из дверей была видна загорающаяся и погасающая полоска жёлтого света, как от настольной лампы, в то время, как под всеми остальными было темно. Он шёл к ней. К единственному оставшемуся свету вокруг этой пустоты, непроходимой пустой чаши. Дверь тихо скрипнула от толчка и Дженс вернулся в ту самую комнату, откуда и сбежал. Всё это время он бездумно ходил кругами, запутавшись и потерявшись в самом себе. Комната была пустой. Забытой. В ней не было никого, кроме него самого. Облезлые обои и темнота за окном. Ни единого звука, кроме щелчка за щелчком. Щелчок за щелчком. Пока лампочка не перегорит, погрузив эту единственную оставшуюся пустой комнату в темноту, хоть чем-то её заполнив. Он стоял в молчании, смотря на тёмную фигуру за столом, дёргающую за верёвочку выключателя. Комната была старой. Она была знакомой. Словно когда-то давно это и был его маленький мирок, из которого, спустя время он выбежал в коридор, оставив комнату. Пустой. Она была ненужной, запертой так глубоко, что не замечаешь её в собственной голове. Оставляя пустоту в этой пустой комнате, заперев её и не давая ни малейшего шанса выбраться. Но на деле же, она никуда не исчезла, только ожидая момента, когда он сам откроет дверь. Когда он, наконец, заглянет вглубь своего сознания. Пока он, наконец, не поймёт, что у него внутри давным-давно лишь пустота, незаполненная и запертая. Закрытая смехом и косметикой. Затопленная наркотой и алкоголем. Она была так глубоко, так надёжно скрыта, что и сам Дженсен её не замечал. Не хотел замечать, веселясь и пытаясь жить, пока у него всё ещё было время. Пока он медленно и неотвратимо спускался в Ад. — Я и есть свой самый страшный кошмар. Очень смешно, — Дженс дёрнул уголком губ, не подходя к нему и сделав шаг назад, когда Лже-Дженсен, поднялся со своего места. Тот вопросительно вскинул бровь, став медленной, ленивой походкой, ходить по кругу за ускользающим Дженсем. В нём не было ни привычной весёлости, ни мрачности. Он был необычайно спокоен, с тусклым взглядом и с тенью на лице от царившего полумрака. Он молчал несколько минут, словно давая рассмотреть себя получше. Выпрямившись и расправив плечи, он… сочувствующе осмотрел Дженсена, склонив голову. Уже собравшийся выйти из комнаты Дженсен, вздрогнул от глухого хлопка захлопнувшейся двери. — Куда ты собрался? — Лже-Дженс поднял голову в ровное положение, осмотрев его сверху, не взирая на их идентичный рост. — Ты, как бы каламбурно это не звучало, в своём уме. В своём уме. Голове. Сознании. Дженсен облегчённо выдохнул. Это сон. Или галлюцинация… без разницы. Ему лишь нужно проснуться. Проснуться. Открыть глаза. Вот эта дорога в реальность. Тропинка из чащи. Ему просто нужно очнуться. Дженсен напротив вздохнул, скрестив руки и облокотившись об угол стола. — Ты меня не понял. Мы в твоей голове, придурок. Все твои мысли, — он развёл руками, — они здесь общие. Они здесь наши. Я — это тоже ты, понимаешь? — он говорил размеренным тоном, словно объясняя что-то чрезвычайно сложное пятилетнему ребёнку. Проснуться…ему просто нужно закрыть глаза и открыть их уже там. Здесь он словно был… — В себе. Да ты гений! — он снова поднялся, расхаживая по комнате. Они стали ходить друг от друга. Или же друг за другом, словно перед дуэльным выстрелом. Никто, точнее… Эта ситуация сводила с ума. Он смотрит на самого себя. Но он не выглядел тем Дженсеном, которым он является. Он неполноценен, словно в нём чего-то не хватает. Этой его части. — Я одного не понимаю, — тоном рассуждения начал Лже-Дженсен, — ты так и не понял в какой ты заднице? Посмотри на себя. Ну, хорошо. Посмотри на меня. Ведь, мы вообще-то одинаково выглядим. И ты, кстати красавчик. Эта ситуация была бы невероятно комична, если бы Дженс увидел её по телевизору, а не прямо перед собой. В этом и была проблема. Он лишь жил на камеру. Не было никогда его отдельной роли, которую он исполнял для съёмок. Все они были в каше. Они не соответствовали сценарию, ведь каждая из них была его отдельной частью. — Впринципе, ты логично мыслишь. Я логично мыслю. Но не логично то, что нас почему-то множество. Знаешь, я бы посоветовал тебе не расходиться во мнениях, — он хохотнул, широко улыбнувшись. Этот саркастичный юмор. Пусть и очень чёрный, но он хорошо прослеживается. Это была неотрывная часть роли Дина Винчестера. Вот только он был… Чего-то ему не хватало. Того, благодаря чему он и был Дином. Заботливым, задорным старшим братом не без юмора для отрубывания голов. Вот только… Не был он старшим братом. — Блеск. Приятно познакомиться, моё Величество — Дин Винчестер. Реверанс сделать? Дженсен не ответил. С ним что-то было не так. Но причину, по которой Дин был не Дином, он не видел в упор. Что он упустил? Ведь это его Дин. Его роль. Часть его жизни. Что ему не хватает в нём. — Очнись! — Дин повысил тон с шёпота на полный голос, — Тебе! Чего, по твоему, не хватает тебе? Я — это ты! Я — часть тебя, твоей жизни! Чего не хватает ему самому. Его неполноценной жизни. Хотя бы то, что нормальные люди живут без дозы каждые сутки. Но он не мог этого понять. Почему всё пошло по наклонной, не так, как всё задумывалось. Вся его жизнь катилась в… — Ад! Ты направляешься в Ад! И даже не думаешь этому помешать. Приятель, там будет не до игры в прятки. Он не мог. Он хотел… Наверное хотел. Но он не замечал своей проблемы, как и все вокруг. Он не мог себе помочь. Найти в своей идеальной жизни изъян, недостающее звено. То, почему весь его домик из пазлов рушился. Всё его не устраивало. Ничто не приносило ему удовлетворение. Ведь всё было так бессмысленно. — А хотя… стоит ли спасать такую жизнь. Ведь у тебя ничерта нет. О, нет, у нас нехера нет. Это ты называешь нормальной жизнью? — Дин стал загибать пальцы перечисляя последние события, — Две недели сидел дома и курил травку, шарахаясь от зеркал. У тебя из глазниц черви сыпятся. Ты гниёшь заживо. Проживаешь бесполезную, нахер никому не сдавшуюся жизнь. Тебя ничто не устраивает. Херишь всё, над чем ты работал три года. Снова. Ты снова всё ломаешь. Знаешь, так не может продолжаться вечность. Не пора ли остановиться? — Сдаться?! Это ты мне предлагаешь?! Ещё не всё потеряно, нельзя всё так просто бросить! — это был не тот Дин, которого знали остальные. Настоящий Дин бы боролся до последнего вздоха. Это был его Дин, с тем самым, недостающим ему кусочком. Одной маленькой деталью, из-за которой вся его жизнь была бесцельной. Бессмысленной. Ненужной. Дин приблизился прямо к его лицу, смотря в глаза пустым, как и всё это место, взглядом. Он с болью и сожалением смотрел на него, медленно моргая и словно пытаясь увидеть в нём ту трещину, которой не замечал он сам. Он говорил с презрением, и, одновременно, с сочувствием: — Посмотри на то, кем ты стал. Ты пуст. — Вот и врёшь, — Дженс оттолкнул его от себя. Он не знал этого Дина, этой своей части. Настоящий Дин бы никогда не сдался так легко. Он был слабым. Беспомощным. Пустым… — Нда? — съязвил Дин, — Ну и чего же ты хочешь? О чём ты мечтаешь? Чего он хочет? Что ему недостаёт… — Нет! — Дин встряхнул его, — Чего Ты хочешь? Чего Ты желаешь? О чём ты мечтаешь? Но Дженсен молчал. Он не знал этого. Ни один из них не знал. — Ты безмозглый солдат. И больше никто. Ты живёшь лишь потому, что остальные в тебе нуждаются. И всё. Нет того, зачем бы ты жил, — Дин фыркнул, хотя это больше походило на высокомерный смешок. — Это ложь. У меня есть…– Дженсен облизнул губы, но Дин перебил его. — Что? Девушка? Любимая музыка? Друзья? Тебя хоть что-нибудь из этого устраивает? Только подумай: ты не бесполезный, поэтому тобой и пользуются. Но ты не в состоянии помочь даже самому себе. Ты заслуживаешь этого! Ты слабый, немощный. Нет ни единой цели! Ни единого желания жить! Чтоб ты провалился в Ад! — Дин кричал, но его голос срывался. Губы дёргались в насмешливой кривой ухмылке, пока его крик не сорвался на нервный смех. Который становился всё громче. И громче. В нём звенел металл, металлический скрипучий смех. Нечеловеческий. Пустой. И больше в нём ничего не было. Ничего. В нём ничего не осталось. И никогда не было. Не доставало этой важной детали. Души. Она вытекала из него, оставляя лишь пустой сосуд без желаний, без сожалений, без потребностей. Он был не таким. Он не хотел быть таким… — Я не заслужил этого! Я не такой, как ты! — Дженс толкает его на стол, из-за чего Дин падает, ударяясь о стену и резко вскидывая на него голову. — Я — часть тебя! Ты не можешь убежать от самого себя! Я — и есть ты! Посмотри на себя. То, кем ты стал! Дженсен вскидывает руки, стреляя прямо в его грудь. Ещё. И снова ещё. Это была ложь, в которую он не хотел верить. Тело Дина безвольной дёргалось, а его лицо заливалось каплями крови. Он выглядел жалко. Безнадёжно. Его руки не дрожали, когда он опускал дробовик, а сердце не стучало у горла. Он стоял, смотря на своё мёртвое, валяющееся тело. Мёртвую часть себя. Ненужную. Отвратительную. Пустую часть. Она ему не нужна. Он не хотел стать таким. И он избавиться от этой части. Он не сдастся. Он искоренит из себя эту пустоту, построив жизнь заново. И ему плевать сколько раз ещё ему придется это делать. Он не сдаться. Ещё не всё… У него ещё есть шанс. У него ещё есть цели и желания. Он ещё не стал этим бездушным куском мяса, неспособным даже… Дин вскидывает голову, широко улыбаясь и смотря на него чёрными, пустыми глазницами. В них больше не было глаз, способных на тёплый взгляд. Он был пуст. От него осталась лишь тонкая, незаполненная оболочка. И, наконец, Дженс мог видеть это. Видеть это всепоглощающее ничто. Увидеть то, кем он стал. — От меня не уйдёшь! Ведь я в тебе. Ты умрёшь! И вот. Вот кем ты станешь! Дженс медленно отходит назад, стараясь схватить дверную ручку. Это было бесполезно. Это было бессмысленно. Невозможно убить то, что больше не живет. Невозможно убить то, у чего больше не было жизни, не было чувств, потребностей, желаний. — Пусть я и останусь здесь. Ты всегда будешь знать, что я внутри тебя. И очень скоро от тебя ничего не останется! От тебя уже остались только куски! И всё, что тебе остается — ждать! Его голос отдавал скрипом металла о керамику, сильно режущим по барабанным перепонкам. Ведь он… эта его часть перестала быть человечной. Она была ничем незаполненной. Запертой. Не нужной ни ему, ни кому-либо ещё. Жалкая, слабая оболочка. Без той маленькой детали, кусочка, через которую и лилась его душа, его суть. Он всё ещё слышал этот истеричный, скрипучий смех, отражающийся от коридорных стен. И как же много было там запертых дверей. Похожих. Одинаковых дверей. Он дёргал за ручки, толкая двери и стараясь найти выход. Найти выход из этого… места. Из своей головы. Так глубоко. Он потерялся, запутался. Стараясь не застрять здесь. В своих мыслях, в себе, в них. Дверь за дверью. Словно им не было конца и раз за разом ручки не поддавались. Заперто. Заперто. Заперто. Все они были закрыты. Так глубоко. Так надёжно. Спрятанные так хорошо, что и сам Дженсен их не замечал. Не замечал, как всё в нем разваливалось. Трескалось. Как крепкая, но хрупкая керамика. Ему нужна была цель. Ему нужна была эта недостающая деталь, что не позволила бы ему стать… этим. Этим ничем. Ему нужна помощь. Ему нужна его жизнь. Он не заслуживает всего этого. За что ему это? Почему это происходит именно с ним? Дёрнув за ещё одну дверь, Дженс вывалился из неё на съёмочную площадку под гул аплодисментов. От резкого шума и яркого света всё поплыло перед лицом. Хлопающие фигура размывались, а звуки мешались в единую кашу. Оторвавшись от двери он осмотрелся, в модном молчании и даже не пытаясь открыть рот чтобы что-то сказать. — Отличная сцена, Дженс! — Джей дружески хлопнул его по плечу, широко улыбаясь, — это было круто. Не хочешь пойти перекусить? Дженсен поднял на него взгляд, всё ещё пребывая в полном ахуе от произошедшего. Ему казалось, что он никогда оттуда не выберется. Что он навсегда застрянет в своей голове. Беспомощно слоняясь там и стараясь найти выход. — Ты как? Всё в норме? По-моему ты перебрал с эмоциональностью. Роль, конечно, сыграл шикарно, но, по моему, ты выдохся. Знаешь, в следующий раз- Он не слушает всех их. А голос Джея льётся словно мимо его ушей. Дженсен медленно протягивает руку, касаясь пальцами плеча друга. Его трясёт. Он не в силах сказать ему правду. Он не в силах всё испортить. Шагнув к нему, Дженс заключает его в объятия, осторожно положив руки ему на спину и смотря куда-то в сторону. Эта теплота, разлившаяся у него в груди. Именно это было тем, чего у Дина никогда не было. Он нуждался в том, чего никогда не существовало. И он не повторит этой ошибки. У него всё ещё был шанс жить нормально, иметь желания, иметь чувства. Джей стоял в ступоре, смотря на слабо дрожащего, молчаливого друга. Он чувствовал, как его сердце размеренно стучало о его грудь и как он судорожно и тепло дышал у него рядом с ухом. Он казался таким… Джей не мог подобрать нужного слова. — Эй… — Джаред сжал рукой его плечё, не отстраняя, — Хочешь поговорить? Я всегда готов, Дженс… Дженс?