Любимец своих маньяков

Руки слабо дрожали от волнения или, скорее, нетерпения. Но, перед чем именно, определить было нельзя. Джей знал лишь только, что теперь всё будет по другому. Всё будет намного легче и он, наконец, вытащит Дженсена из этой передряги. Несмотря на то, что в голове у него происходит что-то странное, внешне он выглядит неимоверно спокойно и отстранённо. Он не мог понять, чем ему поможет последняя раскрытая им тайна. Но она определённо имела огромную важность и могла помочь лечению Дженсена. Ведь, когда эта мысль снизошла до него озарением, он медлил. И даже не понятно, почему, ведь, вот она — причина. И это действительно помогло бы привести голову Дженсена в порядок, связать всё воедино. Эту информацию лишь оставалось донести Мистеру Блэку, его лечащему психотерапевту. Но Джей не торопился звонить. Не сказал он и о шкатулке со своими волосами. И он всё пытался понять, почему. Почему это волнение рефлексом заставляет его продолжать хранить тайны Дженсена Эклза? Ведь, он так долго и усердно старался во всём разобраться. Что опять не так? Джей смотрел в пустые глаза напротив и ничего не видел. Не в них. Вокруг. Всё словно серело рядом с важностью этих тайн. И это не пугало. Это было, словно само собой разумеющееся. Но почему? Ведь, скажи он правду хотя бы кому-то, это помогло бы делу и ему стало бы легче. Наверное… Это бы поспособствовало лечению, спасению Дженсена. Что же не так? Эта мысль скребёт сознание, не давая сделать всё «правильно». Ему кажется, что это и есть проблема. Все вокруг Дженса старались ему помочь и ничего не выходило. Ему не мог помочь ни Блэк, ни другие врачи, ни смирительная рубашка. Всё это было слишком сомнительной помощью. И Джею казалось, что Дженсену нужно совсем не это. Ему нужна помощь. И, возможно, потому Джаред и не спешил вступать в ряды белых халатов. Все они ошибались и он не мог позволить себе совершить эту ошибку. После всего, что нашёл и ради чего стольким пожертвовал, он как никогда близок к проблеме Дженсена. И это придает ему решимости и уверенности, что только он здесь в здравом уме и пытается помочь другу. Все остальные, так сказать, делают свою работу и ничем не способствуют разрешению ситуации. Да, это раздражает. Даже не так, разочаровывает. Именно поэтому намного благоразумнее держать язык за зубами и придумать идеальный подход к спасению Дженсена. Идеальный план. И, зная практически все его тайны, Джею нужно лишь поднапрячься и ответить на два жалких вопроса: В какой именно помощи нуждается Дженсен? Почему он так медлит с тем, чтобы ему помочь? Звуки происходящего доносятся до сознания, словно через мокрую вату, которая забивает уши. Джей медленно моргает и ощущает, что его морозит. Он слабо дрожит, от чего кончики его волос трепыхаются в воздухе. Пальцы сводит и он чувствует, как все органы сбиваются в горящий ком. Он продолжает смотреть на него. На такое знакомое лицо с россыпью веснушек на щеках и тусклой зеленью в глазницах. Джей даже не мог себе представить, как было бы приятно этим глазам взглянуть на настоящую зелёную траву и шелестящие кроны деревьев, обжигая кожу о яркие солнечные лучи. Как давно Дженсен не выходил на улицу? Месяц? Или ещё больше? Его кожа заметно посерела и он начал терять вес. Ресницы выпадали, через тонкую кожу всё сильнее проступали сухожилия и вены. Губы приобрели фиолетовый цвет, а задорность и оптимизм, которые раньше лились через край, словно задохнулись в одиночестве и безмолвном отчаянии. Ему невообразимо хочется помочь. Спасти его от этой беспомощности и одиночества. Бездействия. Вот только, почему он медлит? Джаред ненавидит себя за это. Он снова запутался в этих вопросах и неведении, хотя ответ был у него в кармане. Это выводит сильнее чем… да что угодно. Он чувствует себя очень гадко, но, так же понимает, что это правильно. Ему просто нужно немного времени. Немного времени, чтобы составить идеальный план и понять, почему он не хочет ему помочь и рассказать хоть какие-то детали Блэку. Это был не тот случай безумного психотерапевта, ставящего опыты над своими пациентами. Ведь, он действительно пытается ему помочь, но только не так. И никто не может оказать ему должную помощь. И Джей не собирается бросать свои попытки. У него в руках уже есть нужные карты, которые лишь остается правильно сыграть. Джей не понимал, почему Дженсен кричит. Он видел, как он открывает рот, звенит цепями. Старается обратить на себя внимание. Но Джаред, путаясь в своих мыслях, словно в этих цепях, никак не может его услышать. Скованный холодом, скованный тишиной. И всё вокруг сильно теряет смысл, все вокруг стало неважно. Только этот… этот мучающий его вопрос. Постоянное желание, душащее его, словно грубая петля. Но почему он так желанно затягивает её на горле? Почему это единственное, что теперь имеет смысл? Как давно он целовал Женевьев? Казалось, целую вечность назад. Или вообще никогда. Вкус её губ забылся, как проглоченная конфета. В другое время… которого больше не было, он бы рассказал всё Блэку и уехал домой. А ведь, он собирался сделать ей предложение… Он любил её, но эта любовь словно гасла, исчезала. Она вытекала из него сквозь тонкие трещины. И не только она. Он чувствовал, что что-то не так. Он чувствовал в себе изъян, проблему. Все чувства, все ценности. Все желания. Ничего не остается и он даже не пытается уцепиться за них. Возможно, было ещё не поздно всё исправить, вернуть свою прежнюю жизнь. Построить всё заново. Но ему всё равно. Это не имеет ни малейшей важности. Он знает, что многое теряет, но он продолжает решительно спускаться в эту гнетущую пустоту. Навстречу своему, давно заждавшемуся его там, внизу, другу. Где-то очень глубоко. Не он тонул, а пустота его топила. Словно паразит, выжирая из него всё лишнее, всё важное ему. И страшно не было, было как-то легко, словно он давно, слишком давно этого ждал. Джей судорожно втягивает воздух, выдыхая. Этот вздох ощущался словно после долгих надрывных рыданий, когда уже нет слёз. Леденящий воздух наполнил лёгкие, отрезвляя голову и прорезаясь в сознание. Разрывая пелену, давая прорваться из долгого сна в реальность. И, наконец, он слышит их. Долгие, умоляющие крики. Но смысл их не разобрать. Всё сливается в непрерывный поток всхлипов и рыданий, судорожных выдохов. Они такие жалкие, что сердце сжимается, прижимаясь к рёбрам, и дышать становится совсем больно. Он продолжает дрожать и давиться слезами. Его слезами. И вместе с ними вытекают и все задние мысли, оставляя лишь лёгкость и пустоту, которую так хочется наполнить желанным теплом. За потоком своих чувств он практически ничего не слышит, а слёзы лишают зрения. Он сжимает пальцами края своего стула, стараясь успокоиться, но, как только он шумно сглатывает и открывает глаза, выхватывая взглядом лицо напротив, слёзы подступают, словно тошнота. И они не прекратят литься наружу, пока внутри не останется совсем пусто. Нужно остановиться, нужно прекратить. Успокоиться. Нужно. Сделать глубокий вдох и… как же давно он не чувствовал ничего, кроме вины и чувства беспомощности. Словно запертый от остальных чувств. — Сэм! — Дин всё пытался докричаться до него, но, как только он уже хотел вздохнуть с облегчением, Джей снова заливался плачем, — Сэм, хватит! Успокойся, ты всё-таки не сопливая девка. Но Джаред его не слушает. Он наслаждается жизнью в его зелёных глазах. И так хочется к нему прикоснуться, почувствовать… хоть что-нибудь почувствовать. И эмоции вновь, словно плетью, бьют его по лицу. Щёки горят, а тело хватает лёгкими судорогами. Невозможно остановиться. Невозможно прекратить. Это облегчение, тепло, разливающееся в пустоте, где-то между душой и сознанием. — Сэм! — Дин отчаянно дёргает руками и цепи тяжёлым звоном бьют по ушам, — Сэмми, ну хватит тебе! Ты чего? Расскажи мне, что случилось? Нужно… нужно успокоиться. Нужно поговорить. Нужно помочь ему. Как больно смотреть на его отчаяние и непонимание. Джей чувствует, что вся его шея и лицо мокрые и липкие. И он удивлён, почему его всё ещё не вывели отсюда санитары. Он облизывает солёные губы, глотая слюну. Сквозь удушающий ком в горле, он пытается что-то сказать. Нужно сказать ему. Что-то… хоть что-нибудь... — Всё… всё хорошо, Дин, — он поднимает голову, судорожно выдыхая и ощущая, как у него дёргается щека. Дин с сомнением смотрит на него, стараясь вникнуть в суть происходящего, но в голове по-прежнему просто невообразимая каша. Ему нужно разобраться. Что произошло? Что он мог натворить? — Сэм, — Дин попытался сделать серьёзный тон, облизнув губы и придвигаясь ближе, на край стула, — что произошло? Сэм, скажи мне. Джей несколько раз кивает, стараясь проглотить новый порыв разрыдаться. Но невозможно сосредоточиться. Он так счастлив… он просто неописуемо рад его видеть, слышать. Как давно он не видел его перед собой? Вот так, просто… разговаривать с ним. Это так странно и так привычно. Дин не был ему чужим странным парнем, помешанным на его волосах. Он словно знал его всю жизнь. Как старшего брата. Любящего, заботливого старшего брата. И осознание этой долгожданной близости и теплоты напрочь вышибает из головы все сомнения. И не остается никаких вопросов. Почему он не мог раскрыть тайны Дженсена? Эти тайны принадлежат не только ему, но и им обоим. И в этом нет совершенно ничего странного. Все они отдельные личности. Такие разные, но все одинаково нуждающиеся, одинаково любящие. И Дин ничем не был хуже, ему всего лишь нужна была помощь, ему нужна была любовь. Его младший брат Сэм. И почему ему понадобилось так много времени? Просто… нужно лишь придумать правильный план. Нужно оказать нужную помощь. Джей вытирает рукавом лицо, кусая губы, стараясь успокоиться, встряхнуть себя. Но беззвучные рыдание застряют в горле и слёзы продолжают струиться блестящими струйками по щекам. — Дин, всё хорошо. Я вытащу тебя. Я спасу тебя, Дин, — он говорит всё скороговоркой перед очередным судорожным всхлипом, от которого вздрагивают плечи. — Сэм! — Дин повышает голос. Всё для него по прежнему неясно, словно та ужасная каша в его голове, на которую нужно слишком много времени, чтобы её прожевать. Спасти его… помочь ему. Им. Дать всем им то, в чём они так нуждаются. Только, что конкретно? Какая помощь нужна в этой ситуации? Вопрос вырывается прежде, чем он успевает сказать что-то получше: — Чего ты хочешь? — и, выдержав паузу, Сэм изменил свой вопрос, — Чего ты желаешь, Дин? Ему нужно знать. Ему так нужно знать… Но он видит недоумение на его лице. Где он уже это слышал? Откуда он помнит это чувство? Что он желает? Дин не мог ответить. Он лишь смотрел на Сэмми, стараясь понять, почему он плачет. Почему сам он в цепях? И что он успел натворить? Но в голове только пустота. Только… Никакой боли на месте отваливающихся кусков, провалов в памяти. Куча пазлов, каша из мыслей. Это не похоже на то, словно тебя выбрасывают из собственного тела. И нельзя это назвать невозможностью вспомнить целые куски из своей жизни. Просто все любезно перемешано между собой. И невозможно понять, где твои мысли, а где чужие. Словно в чужой голове. Неведение и беспомощность. Вот, что это такое. Страх за незнание. Невозможность хоть что-то понять или хоть что-нибудь сделать. Привязанный и неподвижный. А ведь,ему казалось, что он сумел выбраться из своего душного, забитого гроба. Но ничего и не менялось. Беспомощность, злость. И лишь это объединяет этот букет из мыслей. Слабый. Беспомощный. Пустой. Эти чувства и не покидали его. «— Чего ты хочешь? Чего ты желаешь? О чём ты мечтаешь?» Вопрос звенел в голове громким хохотом, криком, и лёгкие словно сжались до размера ладони. А ответа не было. Тишина. Звонкая пустота. Он не знал этого, ни один из них не знал. Боль. Его тело пронзает жгучая боль. Словно множество пуль, застревающих в мясе и сухожилиях. А наружу вываливаются только черви и гниль. Даже кровь не течет. Дин зажмурился, сжимая руки. Он тонет в этих мыслях, но это… они не его. Это какая-то несуразная чушь. Потому что вот она — реальность. Холодные цепи и плачущий Сэм. Нет…нет! Только не снова. Он срывается в пустоту. Они выдирают его обратно, выцарапывая остатки души. Сокрушённый и злой. Невыносимо беспомощный. Немощный. Слабый. Как и все они. Так и пусть они все разом загнутся здесь! В пустоте, выскребая друг другу кишки и купаясь в кровавом гное. В полной темноте. Столько мыслей, столько сожалений. Выбраться. Только бы выпутаться из этого бреда. Злость и нужда. Вот и всё, что объединяло их. Эти кучи мусора, мысли и воспоминания, сваленные в одну кучу. Нельзя позволить себе запутаться в них снова. Только не снова. Уцепиться. Только бы уцепиться. Это вновь накатывающее отчаяние. Ужасное чувство безнадёжности. — Сэм! — Дин почти кричит. Он чувствует на себе чужие руки, но перед глазами только покрасневшее личико, залитое слезами. Джей всхлипывает, поднимая голову и смотря на сопротивляющееся Дина в хватке двух санитаров. — Дин, не надо… успокойся. Всё хорошо! — нельзя допустить чтобы у него были неприятности, иначе к нему вообще перестанут допускать посетителей. Джаред вскочил, всё ещё всхлипывая, но уже не обращая на это внимание. Дин сжимает зубы, выдирая руку из захвата санитара. О нет, он не позволит снова его запереть. Похоронить под всеми этими воспоминаниями. Он продолжает вырываться, пинаясь и оттесняя санитаров. Кажется, один из них получил ботинком по морде. Лишь бы уцепиться. Прикоснуться, почувствовать. Хотя бы раз. Он так долго ждал, чтобы просто немного пожить. — Грёбанные ублюдки! — Дин пихает одного их парней на железный стол и, наступив на валяющееся тело, протягивает руку. Его пальцы касаются тёплой, мокрой от слёз кожи. Дин дотягивается кончиками до его щеки, цепляя тонкие и ломкие пряди волос. Его глаза всё ещё блестят от слёз, а тонкие губы искусаны. Мало, так мало… ему всё ещё нужно больше. Санитары хватают его под руки, утаскивая за дверь, пока Дин продолжает вырываться и кричать. Но эти отчаянные крики разом пропадают, стоит двери захлопнуться. Отменная звукоизоляция. И Джей остаётся один в пустой тихой комнате. Его щека горит, к голове подступает лёгкость, облегчение. А затем и здравый, своеобразно выражаясь, смысл. Он сжимает руки, впиваясь ногтями в кожу, и выходит за дверь. Она так громко хлопает под его рукой, что, на мгновение, его оглушает этот звук и голова слабо кружиться. Пошатываясь, он бежит по лестнице наверх. Его шаги гулко отдаются от стен, но в голове он слышит лишь остатки криков. Словно вопли из преисподней, откуда грешники молят о пощаде вот только, молить уже поздно. Лицо обдает жаром, который камнем падает вниз. Крики сменяются гулкими шагами и шарханьем на пролётах, он бежит, не сбавляя скорость и не давая себе отдышаться. Ещё подышит. Ему надо выбраться отсюда, он несётся, словно спасая свою жизнь. Но, на этот раз, на кону не его. Задыхаясь, с покалыванием в левом боку, он вылетает в вестибюль. И, лишь найдя телефон и набрав нужный номер, выдыхает. Пар вырывается из его рта, в висках дико стучит пульс, кажется, его голова взорвется. Уличный воздух обжигает холодом сознание и он подносит трубку к уху. Осталось только… Он слушает гудки. Один… два… сердце дёргается, пропуская удар, и от этого его пробивает дрожью от самых лопаток до копчика. А затем раздаётся звонкий голосок, отдающийся в груди приятным теплом: — Тиффани Боурэс на линии, чем могу помочь? Кого позвать? Куда подойти? Все ваши услуги, желания и капризы за ваши деньги. Джей бегло облизывает губы, улыбаясь краем губ. Он чувствует накатившее облегчение. — Тини, есть разговор.