Любимец своих маньяков

Джей проснулся не от мягких поцелуев и не от солнечных лучей. Точнее, от них тоже, но в первую очередь — от удушья. Он лежал носом в кровати, в которую рухнул в чём был, то есть — ни в чём. Халат больше не исполнял своей функции и валялся на полу. Вероятно, во сне Джей как-то не так повернулся и теперь пытался дышать сквозь плотное красное покрывало. Оранжевые, почти красные солнечные лучи ударялись в занавески на окнах, не проникая внутрь комнаты. Джей слабо поёрзал, вытянув руку, чтобы коснуться тела рядом с собой. Его рука зависла в воздухе, чуть дрожа от напряжения. Он приоткрыл глаза, смотря на неё и медленно моргая. И, почему-то, внутри всё до боли сжалось в тугой ком. Всё было так привычно: кровать, пробуждение, его спальня. Но рядом с ним больше не нежилась в одеялах Женевьев. Хоть он уже давно не спал с ней в одной кровати. Он опустил руку, сжав покрывало и ёжась на широкой кровати, сворачиваясь клубком, из-за чего из спины высунулись рёбра и позвонки. И он вспомнил. Они поссорились. Впервые за всё время происшествий, Джей почувствовал… одиночество? Раньше, находясь в постоянной суете, ссорах и огромном количестве людей, он даже не обращал внимания, как все они исчезали из поля его зрения. Уходили и пропадали из его жизни. Сначала Дженсен, Миша, Тиффани, знакомые с каста, как давно он виделся со своими друзьями? Ах да, постойте. Это и есть его друзья. Дэн, любящая его Женевьев. И он… всех их потерял. Как так могло произойти? Ведь он не хотел этого. А, возможно, просто не старался их удержать. Кожу обожгло холодом и Джей поджал ноги к груди, сжавшись в дрожащую креветку. Ему так не хватало теплоты. Хотя бы присутствия хоть кого-то из них. Чтобы просто не чувствовать себя одним в этой комнате, в этом огромном, пустом поместье. Неужели всё, ради чего он старался и к чему стремился, оказалось пустым? В чём вообще смысл этого всего, если жизнь так просто сломать. Впервые он осознал, что потерял всё, что у него оставалось. Словно вся его жизнь медленно рушится прямо у него на глазах. И никто не в состоянии ему помочь или поддержать. Словно никому он никогда и не был нужен. Недостаточно любили? Нет… но почему сейчас? Где сейчас все они? Когда ему просто нужна поддержка. Он судорожно выдыхает, подтягивая к себе подушку и обнимая её обеими руками. Она была холодной, поэтому он пытался её согреть, обхватывая всеми конечностями и прижимая к тёплому впалому животу. А ведь он и не оказал Дженсу этой самой обычной поддержки. Он мог чувствовать себя так же паршиво. Хоть Дженс и не был одинок, когда никто не может понять твою боль, чувствуешь себя другим существом, которое не вписывается под стандарты. Ужасным было то, что даже сейчас, прожив эту же боль на своей шкуре, Джей не мог поддержать его. Не мог прикоснуться к его, когда-то тёплой, коже. Хотя, может быть, она такая же горячая. Вот только Джей об этом не узнает. Как и не вспомнит ощущение объятий. Живых объятий. И ему уже кажется, что Дженс никогда и не вставал с этого железного стула. Никогда к нему не прикасался. Когда долго не можешь хоть что-то почувствовать, начинаешь думать, что не чувствуешь совсем. Расслабляясь и не обращая внимание на происходящее вокруг. Ему холодно. И дело было не в отсутствии желания сдвинуться и залезть под одеяло. Просто очень хотелось вновь почувствовать живое тело рядом. Знать, что он кому-то нужен и что хоть кто-то в нём нуждается. Он переводит взгляд на окно, занавески которого горят алым в свете, вероятно, догорающего солнца. Глаз коснулась сухость, а по копчику проползла змея. Вздрогнув, Джей потёрся о край подушки щёчкой, тепло выдыхая и стараясь как-то прикрыться этой самой подушкой, пусть ничего и не выходит. После некоторой возни с подушкой в попытках прикрыть зад и согреться, Джей фыркает, садясь на кровати. Мягкий матрас проминается под ним, а не упирается твёрдой поверхностью в косточки. Подняв халат и завернувшись в него, Джей попёрся из комнаты в коридор, шаркая по ковру, а затем и наверх по лестнице. В этот раз голова не кружилась, но тошнота словно и не испарялась. Он начинал чувствовать жжение в желудке и сухость на языке. Зайдя в кухню, Джей остановился, смотря в широкое окно без занавески. Поверхность стекла блестела от прозрачных капель, которые, словно янтарь, блестели в карамельных солнечных лучах. Всё небо было багровым, местами темнее, вероятно, из-за пены облаков, но к горизонту было совсем красным. Солнце только-только село, но закат ещё не успел потухнуть. Дождь уже кончился, но, несмотря на небесный жар, было столь холодно, что капли остались на стекле. Всё в кухне было обрамлено малиновым светом, а бледная кожа светилась золотистой корочкой. Вероятно, его глаза отражали этот яркий догорающий свет, что пробивался через ресницы, но сам он этого не увидит. Перед глазами стояла алая пелена. Алая-алая, словно окутывающая его холодным теплом или ледяным жаром. И всё было таким красным. Он чувствует, как дрожат его руки и кончики волос, падающих уже на середину шеи, горят, словно подожжённые огоньком зажигалки. И вся его фигура тоже горит, наполняя его светом. Обманчивым, который просачивается сквозь пустоту и совсем скоро потухнет, вновь оставив эту гнетущую темноту. Кончик носа болит от холода, а скулы и щёки обжигает воздух. Поднязав халат, Джей подошёл к кухонному шкафу, открыв верхний ящик. Из ассортимента здоровых питательных завтраков, который, к тому же, уже был ужином, было два варианта: солёная овсянка и остатки хлопьев без глютена. Решив, что ему хватит и их, Джей достал коробку хлопьев, высыпая в рот почти все за раз. Хрустя пластинками за щеками и стараясь не давиться, он продолжил обследовать ящики. Он успел убедиться, что вчерашнего чая не осталось, разочароваться в пустой банке из-под кофе, на которую было возложено стольно надежд. И вынести вердикт, что запьёт свой завтрак водой. Ему нужен кто-то, кто будет в состоянии готовить. У Женевьев с этими навыками большая натяжка, собственно, как и у него самого. Дженсен хорошо жарил стейки, а Дэн отлично расставляла тарелки на стол. По сути, единственным поваром из их компании был Миша. В какой-то мере, это его хобби. При мысли о каком-то салате с кофе и яйцом пашот, у Джея непроизвольно потекла слюнка, с которой он справился большим глотком холодной воды. Что и говорить о жирном стейке, с которого уже успел натечь сок на тарелку, пока Дженсен посыпает его итальянскими специями, облизывая пальцы и с клыкастой улыбкой ставя перед ним бутылку тёмного нефильтрованного. Джей успешно поймал себя на мысли, что очень даже не прочь чтобы Дженс ему готовил такие жирные, калорийные завтраки, скажем, в кухонном фартучке, с лопаткой в зубах, расхаживая по кухне широким шагом и улыбаясь во всю морду. И, тем более, не отказался бы от жареной картошки с беконом и сладким соусом. Интересно, что ещё он в состоянии отжарить? Джей раздраженно фыркнул, глотая новую порцию ледяной воды и обжигая горло. Ну в самом деле, он думает о Дженсене или о еде? Он мельком глянул на сковородку. Блинчики. Блинчики не так сложно готовить. Блинчики с жирным жаренным беконом. Или сиропом. Аккуратные, круглые блинчики. Джей не сразу слышит шаги в коридоре, приглушаемые ворсом ковролина. Он открывает нижний ящик, но пакет с гречкой оставляет желать лучшего. — Джей. От её голоса Джей вздрагивает, ударившись головой о выдвинутый шкафчик. Резко выпрямившись и более медленно обернувшись, Джей поморщился, приложив руку к макушке. Пару раз моргнув, он осмотрел девушку перед собой. Внутри даже как-то стало лучше. — Женевьев? Я не ожидал, что ты… мы поссорились? — он очень надеется, что нет, продолжая потирать место ушиба. Он непроизвольно цепляется глазами за её вид. Похоже, она плакала. Щёки покраснели, волосы растрепанны, а глаза опухли. Она беспрерывно теребила край блузки, не поднимая головы. — Жен? Ты чего… — место, где от её появления потеплело, словно рухнуло вниз, обратно в темноту и безнадёжность. — Джей, послушай. Я ходила к Дженсену- Джей перебил её практически сразу, как только услышал упоминания имени Дженса. — Что? Зачем? Что ты ему сказала? — его голос из по-утреннему хриплого поменялся на твёрдый и монотонный, как при допросах. Выждав пару секунд, он потребовал разъяснений, — Жен. — Джей, я хотела как лучше, я просто… — она поджимает губы и на её глаза снова наворачиваются слёзы, хоть она и ревела целый час в машине, припарковавшись на обочине. Было ощущение, что приближение Жен к Джею приносило ей жгучую боль, словно она всё сильнее насаживалась грудью на шип, буд-то соловей. Однако, бестолку проливая кровь. Она судорожно всхлипывает, сжимая руки и впиваясь в ладони ногтями. — Я ходила к нему, чтобы поговорить о твоём состоянии. — О моём состоянии? — переспрашивает Джей, уже зная ответ. Почему-то, наперекор тому, что он так нуждался в тепле и обществе кого-то, в нём вспыхнул огонёк раздражения, словно красный догорающий свет так и остался внутри, — и что не так? С моим состоянием. Джей скрестил руки, мотнув головой и откидывая волосы назад. Женевьев глубоко судорожно вдохнула, стараясь успокоиться. — Ты сам знаешь, Джей. Ты умираешь… нет, Дженсен тебя убивает. Нужно это прекратить, — она срывается на высокий тон, — ты ничем ему не поможешь! Джей дёрнулся от её слов, словно она ударила его по лицу. Даже не так. Хуже. Сломала все его старания. Всё, что у него оставалось. Он ничем ему не поможет. Не смотря на… на всё. Он беспомощен. Бесполезен. Он даже себе не может помочь. И это кислотой капает на душу. — Я попросила его поговорить с тобой. Но послушай, Джей, — она протягивает руку, касаясь кончиками пальцев его плеча, на что он никак не реагирует и она убирает её, закусывая губу, — он невменяем. Дженсен болен. — Вот именно. Ему нужна помощь, — Джей хмурится, поджимая губы в белую полоску. — Он в больнице. Ему должны оказать помощь врачи. Ты только убиваешь себя… Пожалуйста, Джей. Тебе, что, совсем плевать? Ты никак не поможешь Дженсену. Джей пытается не слышать этой обжигающей фразы. Словно ей совсем плевать. Словно никто уже не верит, что Дженсена можно спасти. Почему? Почему он один старается хоть что-то сделать? И его посещает то же ощущение, когда он уже осознавал это. Когда уже задавал этот вопрос. Мише, Дэн. И теперь Женевьев в очереди перед ним, чтобы хорошенько ударить его плёткой по лицу. Он не хочет это чувствовать. Он не хочет этого знать. И Джей гонет от себя это чувство. Только не Жен… Ведь, он… он же любил её. И он старается отвлечься. Зацепиться за какую-то другую деталь. — Ты должна была хотя бы сказать мне, что идёшь к нему. Это не просто сходить проведать родителей, он… Женевьев, ты сказала, что ходила к Дженсену? — Джей оборвал сам себя, слегка прищурившись. Он почти уверен, но почти не считается. — Именно из-за этого ты на меня и взъелся, и знаешь… — Ты была у Дженсена, — он повторил свой вопрос медленней и выделяя имя, — именно у него? Женевьев раздражённо осмотрела его и отступила, беря полотенце с ручки шкафчика. Он ведёт себя слишком странно и несёт несвязную чушь, в чем она убеждается с каждым услышанным словом. — Да, Джей. Я была именно у него и именно он послал меня, — Жен повесила полотенце обратно, проходя к столу и поправляя скатерть. — Что именно он сказал? — повернувшись за Жен, он нетерпеливо закусил губу. Ему надо знать ответы на все вопросы, в основном на те, что он не озвучил. — Какая разница, он не был рад мне, — опустив голову, она обошла стол, поправляя несуществующие складочки. — Женевьев, что он сказал? Чтобы ты больше не приходила? Просил помочь? — Джей подошёл к ней, останавливая и разворачивая к себе. Жен наклонилась над столом, поправляя цветочки в стеклянной вазе посреди стола. Воды почти не осталось, а в той, что была, плавали скрюченные засохшие листики. — Что он сказал тебе? — он терпеливо склонил голову, стараясь заглянуть Жен в глаза, но та снова отвела взгляд. — Да ничего конкретного… — потянув на себя край разглаженной скатерти, она поджала губы и начала раскачиваться вперёд-назад. Она и так оттягивала этот разговор как можно сильнее, почему он прицепился к этому Дженсену. — Что он сказал, Женевьев?! — Джей не выдержал и ударил ладонью по столу, из-за чего вазочка перевернулась и цветы впечатались в твёрдую поверхность стола. Несколько лепестков отлетели и рассыпались около стеблей. Жен от неожиданности дернулась, вжав голову в плечи и зажмурившись. А если бы он поднял руку на… неё? Она медленно подняла взгляд на Джея, не понимая, что с ним происходит. Куда делось изнеможение, усталость? Она поджимает губы, выдыхая. Джею словно вообще было на себя плевать. Да и на всё, кроме этого чёртового Дженсена. Она судорожно выдыхает и её голос становится совсем тихим: — Джаред, я так не могу. Я не могу видеть, как ты умираешь. Мне больно, Джей. Это невыносимо. Твоя жизнь принадлежит не только тебе. Я люблю тебя. Так определись, — она облизывает губы, но, всё же, решается сказать это, — что тебе важнее? Джей, — она всхлипывает, — всё ещё можно исправить… У тебя есть будущее, право на нормальную жизнь. Мы ведь хотели пожениться. У нас могут быть дети… Джей слушает её, тяжело дыша, но, почему-то, в будущем у него не встаёт картинка с зелёным газоном и барбекю. И он лишь ждёт, когда она договорит. —…Джей, у нас же было всё хорошо. Так тебе важнее наше общее счастливое будущее? Или Дженсен, который прикован к стулу. Который никогда оттуда не встанет. Он болен, у него не осталось друзей. У него даже работы прежней нет. И ты ничем ему не поможешь. Твоё будущее рядом с ним — смерть. Или, — у неё садится голос, — соседняя палата. Ты идёшь прямо за ним. Ты не видишь, Джей, но ты даже ведёшь себя так же. Но теперь её очередь получать в ответ не то, чего желаешь. Джей стоит молча и задумавшись, словно и не расслышав её вопроса. Злость ещё не сошла с его лица, но к ей уже присоединилось осмысление. Жен кладёт руку поверх его руки на столе. Она хочет быть рядом. Она хочет его спасти. Но почему она так беспомощна? Он резко поворачивает голову к её руке, выдергивая свою и сжимая пальцы. — Ты уверена, что это был он? — Джей перевел на неё взгляд, расслабляя руку и встряхивая ею. — Что?.. — ей не верится, что он так и не ответил. Вопрос был так прост, неужели у него нет ответа? Хоть какого то? — Джей, я спросила… — Дженсен. Это был он? Это не мог быть он, — Джаред делает пару шагов по комнате, останавливаясь и задумчиво осматривая пол. С кем она могла говорить? Джейк, Дин? Может, появился кто то ещё? Джей отходит к другой стене, царапая собственный подбородок. — Ты о чем? — голос дёргается и изо рта Жен вырывается всхлип. — Как он выглядел? Он хорошо себя чувствовал? Он звал меня? — Джей сосредоточенно смотрел ей в глаза, кусая щеку изнутри. Ей хочется закричать. Ударить его. Да как так можно?! Он вообще её не слушает. Неужели так сложно выбрать между ней и больным психом, что всем им ломает жизнь. Невменяемый, из-за которого всё пошло под откос. Повисает молчание, которое не нарушает щёлкание часов. Которое не нарушает свист ветра. И не нарушают тихие всхлипывания. Иногда молчанием можно сказать многое. Столько, сколько невозможно уложить в слова. И лучше просто молчать, ведь, уже ничего нельзя сделать. Но Джею будто плевать. На себя, неё, на всё вокруг. Всё, что не касается этого чёртового спасения Дженсена. Словно Джей… словно он уже… — Джей, — её голос не дрожит, но она не решается посмотреть ему в лицо, — ты любишь меня? И повисает ещё большая. Ужасающая тишина. Словно уже нечего было на это ответить. Любит ли он её? Конечно, да. Но почему так сложно сказать это? Словно… словно всё это неважно. Словно ничто не имеет смысла. Она хмурится, подняв взгляд на его глаза. Но Джей сразу же их отводит. И внутри всё проваливается вниз. Туда, откуда невозможно выбраться без помощи. Женевьев делает шаг назад, опуская взгляд. И они молчат ещё некоторое время, пока тишина не становится неловкой. — Он был прав. Ты сгниёшь у него на руках. Она выходит из кухни. Пока Джей всё ещё пытается узнать. Узнать, почему так сложно, порой выразить свою любовь. Любовь? Зачем молчать о таком возвышенном и прекрасном чувстве, если не стыдиться его. И если действительно любить. Если действительно ждать… если пытаться хоть что-то сделать. Так ли то, что его жизнь принадлежит не только ему? Или он уже давным-давно продал её Аду.