Каникулы

(на полях рукописи книги Хэкера)       Каникулы не задались почти с самого начала.       Во-первых, практически всё время дождит — словно лондонская непогода приехала сюда за нами.       Во-вторых… С Хамфри поссорились на третье же утро из-за совершеннейшего пустяка и с тех пор не разговариваем. Точнее, не разговаривает со мной Хамфри — в крайнем случае пишет мне записки самым канцелярским языком, как в старые недобрые деньки наших препирательств в офисе.       В-третьих, в этой глуши до ближайшего паба полчаса на велосипеде туда… и гораздо дольше обратно! Потому, что наше чёртово le bungalow находится на чёртовом… на чёртовой… на la colline.       Вывеска паба тут, разумеется, гласит «Le Bistrot», но la bière на вкус вполне неплохое и немного утоляет тоску по дому. Вокруг сплошные французы, да и подданных британской короны, на мой вкус, могло быть поменьше. На работе над книгой в таких условиях не сосредоточишься (в особенности, когда у тебя на руках — мяукающая la chatte), хотя в фильмах поэты и писатели со своими рукописями не вылезают из кафешек. Жалею, что не взял с собой какой-нибудь детектив: есть только французский разговорник, который я уже изучил от корки до корки. Никак не ожидал, что у меня будет столько свободного от общества Хамфри времени!        А уж кто наслаждается каникулами, так это моя Margot: как оказалось, в доме и правда полно мышей, на которых она обожает охотиться.       Если бы только в её маленькую рыжую головку не пришла идея принести одну крохотную придушенную мышку в нашу спальню, на подушку Хамфри! Надо сказать, он поднял не меньше шума, чем могли бы все те «милые и нежные создания», о которых у него как у «пламенного феминиста» так болела душа во время нашей памятной беседы в моём кабинете в последний день перед каникулами. Ну а теперь, когда Хамфри взял за привычку закрывать дверь, Марго оставляет свои охотничьи трофеи у его порога.       Собственно, из-за этого все недоразумения и обиды.       Хотя, по-моему, кристально ясно, что: а) Марго делает это, чтобы подружиться, это дары в знак её симпатии; б) обижаться на меня в этой ситуации просто не справедливо!       В общем, теперь Марго (и мне!) запрещено подниматься на второй этаж. Особенно приближаться к спальне. Бессердечно!       В любом случае, лестница в доме, на мой взгляд, небезопасна (да и крыша течёт, как решето) — так что, если бы Хамфри поинтересовался моим мнением, я бы сказал, что ему самому тоже нечего там делать, особенно одному. Спальня для гостей на первом этаже гораздо суше, и — благодаря Марго — теперь это на сто процентов свободная от мышей территория. Каким бы любителем живой природы Хамфри ни был, вряд ли ему бы понравилось, если бы у него по подушке скакали живые мыши!       И, кстати, Марго (равно как и министры) — тоже ведь живая природа! На природу обижаться жестоко, она следует своим инстинктам, и ничего не может с этим поделать…       Ну и всё на этом, мои воображаемые господа присяжные заседатели и милорд судья.        Любопытное культурно-страноведческое наблюдение: по-французски имя моего дорогого постоянного секретаря звучит, судя по тому, как его произносят наши соседи, милейшая пожилая чета (пока не заговорят, вполне могут сойти за англичан… Но очень радушных: уже успели затащить нас к себе в гости на традиционный французский обед… le déjeuner), как [H]'umphre`y. С ударением на последнем слоге и немой первой буквой. Разве что коварные французы решили изощрённо подшутить над парочкой эксцентричных английских скитальцев и специально ввели меня своим акцентом в заблуждение.       К слову говоря, возможно, мой интерес к французской культуре — вторая из причин после злосчастных мёртвых мышек на подушке и под дверью спальни, по которым Хамфри решил пока что свернуть со мной общение. Даже (или в особенности?) когда я предложил ему в ответ обращаться ко мне Jacques (или — если он всё же настаивает на формальностях — monsieur le ministre).       Не понимаю только, как можно было при такой франкофобии предложить своему le bien-aimé провести каникулы на юге Франции? Двуличие mon chéri Хамфри поражает… то есть поражало бы, если бы я не проработал до этого с ним целый год и не изучил бы его натуру вдоль и поперёк.       Что ж, ещё одна la pinte пива, и мы с Марго закрутим педали по направлению к дому. То есть закручу я, а она, бездельница, поедет в корзине у руля.       Помнится, на развилке к побережью цветут милые marguerites et coquelicots... Кажется, и здесь должны быть какие-то le артикли, ну да бог с ними, ведь всему есть предел! И мы, бритты, по праву гордимся своими собственными самобытными артиклями. Которые выходили из под пера самого Шекспира! Байрона! Шексп-... Шоу, в конце концов!       Всё-таки зря я так часто прогуливал и французский в школе...       Может, если я нарву букет побольше (grandiose ou majestueux), мой ami de coeur захочет нарисовать цветы акварелью и простит меня. И мою sanglante кошку.