По стопам идущего

Оглушенная зарядом протонов призрачная сущность, чем-то смутно напоминающая не то многоножку-артроплевру*, не то длинный отрезок пестрого ковра, с грозным свистом покинула героев, на прощанье мотнув задним сегментом в вертикальном направлении коллектора. Можно выдохнуть. С еще одной из насущных проблем было покончено. Трудно описать словами то робкое облегчение, с которым взгляд блекло-зеленых глаз бегал то вверх, то вниз, осматривая напарника на предмет видимых ранений. Такие манипуляции осложняло присутствие изрядно замызганного и помятого скафандра. Его, как выяснилось позднее, парень смог захватить прямо перед люком, ведущим во внутреннюю часть этой престранной призрачной канализации. А что до внезапного появления — все оказалось еще проще. Гарретт приполз на крик охотницы, по его уверениям, настолько пронзительный, что зараз смог вывести его из тяжелой отключки после схватки с ныне поверженным подражателем. — И вот, когда я уловил это очередное визгливое девчачье «А-а-а!», то… — Достаточно. — …Как по команде вскинул пушку и отправил эту вонючую тварь в нокдаун, — широко улыбаясь, заканчивает Миллер. «Шутит, значит, жить будет», — брюнетка лениво закатывает глаза, борясь с желанием ухмыльнуться самой. В любой, даже самой безвыходной ситуации этот ненормальный мог выставить все так, как удобно ему — легко и непринужденно. Чудик, одним словом. Все они в той или иной мере чудики. Другие, те, которые до неприличия адекватные, охотниками и не становятся вовсе. Кто же в здравом уме подпишется на такое смертоубийственное занятие? Маловерные дети, лишенные должного присмотра от родителей? Так и они уже не школьники. Студенты колледжа, будущее научного сообщества (которое их не признает), так сказать. А все туда же. Повезло еще, что родственники об этом их внеучебном «хобби» не могут узнать в силу различных обстоятельств. А Кайли во всех красках, без преувеличения представляет, какую скучную, нескончаемую лекцию, больше схожую с тирадой, ей бы пришлось выслушать от отчима и без того недовольного внешним видом падчерицы-гота как, в принципе, всеми веяниями нынешней горе-молодежи. С языка слетает: — Может, все-таки нокаут, герой? Лицо парня после замечания не утрачивает своего очаровательного довольства. Наоборот, только подзадоривает разрядить мрачное настроение девушки. — Не о том речь. Знаешь, ведьмочка, если не научишься мириться с правдой, вряд ли достигнешь высот прежних охотников. — Ну, надеюсь мой «визгливый девчачий» ор не составит конкуренцию полученным паранормальным знаниям и ежедневной практике, — проверяя целостность экрана мобильного пеленгатора, не без иронии замечает Гриффин, после чего дергается от короткой, но острой вспышки боли в плече. Гарретт, занятый перемещением себя поближе к напарнице, к радости последней, перемен не замечает. — Ты чего, а? Обиделась, что ли? — мельтеша перед сосредоточенным лицом рукой, он тщетно пытается обратить внимание охотницы на себя. Но Гриффин находится, будто не здесь. Словно у самой душа отделилась от телесной оболочки и исследует ткань мироздания со всеми прилегающими к ней вопросами. Ответов, как ни странно, там она не услышит. Их она получит только здесь и от него, если, конечно, по-настоящему того захочет. На секунду она отрывается от своих внутренних изысканий, спешно помогая парню облокотиться об изогнутую стену, а потом вновь застывает на неопределенный срок. Время, которого, по сути, у них и нет. В голове парня тоже происходит что-то невообразимое. Несвойственные сомнения и противоречия захламляют чистые мысли о скорейшем возвращении домой. И дело не в том, что он не рад видеть напарницу, и не в том, что он не предполагал глупостей от этой сумасшедшей, наглухо закрытой девчонки, кинувшейся за ним в самое пекло. Но Миллер находился на грани бешенства оттого, что подобное вообще осуществилось. Как эти олухи могли ей позволить? И как сама она, будучи начитанной и крайне серьезной, когда того требовали обстоятельства — полной противоположностью ему — совершила такую наикрупнейшую глупость, в любой момент могущую перейти в роковую. Он мог совершить ошибку и даже не одну, поставить все на кон, поддаться эмоциям; его могли захлестнуть обида, злость, непонимание, излишняя врожденная горячность. Но ее — нет. Кайли Гриффин всегда оставалась опорой, маяком трезвых решений с холодным разумом, выверенной стратегией и четким планом. На нее не страшно было положиться, оставив все на единоличный контроль. Того он и желал. Чтобы она, серый кардинал их маленькой братской команды, этот неизведанный терминатор*, выбрала правильный путь, чтобы нашла силы отпустить. И просто жила. Злилась на него, презирала за скоропалительное решение, но жила. — Да ладно тебе, Кайли, — тон голоса Гарретта снижается, охотник чуть сводит густые брови, наблюдая за собственными сжимающимися в кулак пальцами, — я же знаю, ты из-за меня здесь, — горькая усмешка трогает губы, он хочет замолчать, но уже не может остановиться. — Ты всегда такая. Справедливая. Самая-самая из нас. Совесть не может позволить бросить инвалида, да? — и чувствуя, что все-таки сболтнул лишнего, прикрывает глаза, добавляя. — Можешь не отвечать. Последние слова настигают наотмашь, да метко, подобно удару биты. Девушка на секунду останавливается от своих технических изысканий, с удивлением отмечая еле скрываемую ярость в интонации парня. Когда он злится, становится слишком заметно. У Миллера все шутки — одна к одной — добрые, хоть и с подколами, но стоит раздухариться, как все приколы моментально сводятся до грубых язвительности и насмешки. Так, он думает, легче спрятать все за семью замками безразличия. — Ты… Что ты такое говоришь? — она разворачивается к нему почти полностью, насколько позволяет эластичность костюма. — Я так беспокоилась. Мы все! — Тогда почему ты одна? — в ответ прожигает ее худое лицо своими светло-голубыми глазами Миллер. — М-м? Неужели этот бородатый козлик или мачо-все-починю-ученый так просто отпустили тебя совсем одну сюда, на верную кондрашку? Вот уж, хоть убей, не поверю! — вспыльчивый норов начинает затухать с каждым последующим произнесенным словом. — Такие поступки, как твой, крайне эгоистичны, не считаешь? Не стоило строить из себя Бэтгерл. — А ты! Ты думал о нас: о родных, друзьях — ком угодно, кроме себя? — в ответ, сузив поблескивающие в грязно-желтом освещении глаза, шипит сквозь зубы брюнетка. — Прославиться решил? Вот так коротко и ярко закончить? Войти в учебники истории как Гарретт Миллер, первый охотник, запечатавший полтергейста в хранилище ценой собственной жизни? Грандиозный голливудский финал, ничего не скажешь. Стоит признаться, он уже сто раз проклял себя самыми отборными прозвищами, какие только знал, за то, что не сдержался и вылил все накопившееся на близкого человека, пришедшего ему на помощь. Парень ни разу за весь период знакомства не видел ее такой. Перед ним предстало пылающее, разрумяненное праведным гневом выразительное лицо обыкновенной девушки. Ничего, ноль от той ледышки Кайли Гриффин, которой брюнетка старалась казаться. Да, она частенько ссорилась с этим бесячим панком Эдди, с которым ссорились почти все, за исключением рослого добряка Джексона и флегматичного Спенглера, но всегда держала себя под контролем, вовремя справляясь с захлестывающим раздражением и не заходя за выстроенную собой же черту. Но сегодня случился настоящий день открытий. Эта девчонка смогла разозлиться похлеще Жанин. И поспособствовал всей этой метаморфозе он. Миллер неловко выдыхает: — Кайли, я… — Чего ты ждал? Что мы будем ежегодно приходить и оплакивать твои гантели, комиксы с Суперменом, плакаты с баскетболистами — единственное, что от тебя останется? И это вместо того, чтобы радоваться и грустить всем вместе, не великим героям, но живым и нужным, — Кайли не сдерживается ни на йоту. В каждом вздохе, звуке, слове сквозит изматывающая боль, тянущая и застаревшая. В конце концов, почему он такой легкомысленный идиот? Ведь все могло закончиться сегодня, потеряй они его. — Подумай, прежде чем обсуждать мои или чьи бы то ни было поступки, — закусывает губу, — у нас одна цель и один путь. Мы же напарники, друзья… Имей смелость это принять. — Прости, — только и может выдавить рыжеволосый парень. Она осуждающе косится исподлобья, словно хозяйка на провинившегося питомца, заставляя его виновато улыбнуться и перевести взгляд в пол. — Ты как всегда до чертиков убедительна Гриффин. А я — хреновый друг: подбил тебя на всю эту дурно пахнущую бондиану. Гарретт, позабыв про скафандр, пытается по привычке почесать затылок, и только на этом моменте девушка замечает, что правой рукой он практически не шевелит. «Наверняка, это не все, о чем он умалчивает, — проносится в голове. — Следует поскорее выбираться, пока еще, чего доброго, не произошло». — Неправда. Ты очень хороший, просто немного, м-м… Тормоз? — от души отходит, когда Кайли слышит привычный искренний смех и чувствует, как охотник крепко пожимает протянутую ею руку. Что-то екает от этого элементарного, казалось бы, абсолютно дружеского жеста, и она спешит закрыть тему. — Что ж, об остальном поговорим позже, когда вернемся. — Ага, а то что-то пиццы до умопомрачения захотелось. Я ж сегодня, в отличии от некоторых панков, даже не обедал, — с обидой в голосе восклицает парень, припоминая утреннюю порцию «Пепперони» с сыром, которую так нагло изъяли прямо у него из-под носа. Девушка присаживается на корточки, помогая охотнику облокотиться на свою спину. По-другому им не добраться: коляска Гарретта осталась на той безопасной стороне. — Вот и хорошо, потому что набитый желудок, кажется, единственное, что тебя пока может вернуть в мир живых, — поддевает она жертву съестных злоключений, стараясь скоротать время за разговором. Из-за болевого шока чувствительность раненого плеча девушки достигает минимума, тем самым немного снижая нагрузку обманутого мозга. И хоть Гарретт, как любой парень его возраста, весит немало, Кайли, как может, старается не показывать, что ей тяжело. Ведь заикнись он еще раз о чем-нибудь подобном, и рискует прийти в себя уже в больничном крыле. За негромкими разговорами дорога дается легче. Призраков больше не попадается на пути. «Вот так бы и дойти без происшествий, не хотелось бы вновь пользоваться протонным бластером для привлечения еще большего количества визитеров», — про себя бросает Гриффин. Но мысли, иногда к счастью, но чаще к обратному, материальны. По извилистым коридорам сточных труб, достигая ушей подростков, прокатывается хриплый, утробный смех. В нем без колебаний узнается рогатый монстр, с которым однажды не посчастливилось встретиться Ривера: — Далеко собрались, охотнички?