...назад
— Плохой прикол, кукла. Взгляд у нового начальника пристальный, цепкий, неподвижный — как у хищника, притаившегося перед броском, а в пренебрежительной сухости интонации — ни намека на вынужденно-вежливое "попробуем сработаться". Здесь ей по умолчанию не рады, и даже стопка документов, красноречиво свидетельствующих о том, какой капитан Лаврова ценный работник, начальника СКМ, похоже, нисколько не впечатляют. Катя до предела выпрямляет и без того по-офицерски ровную спину и в обледенелую пустоту застывше-зеленых глаз смотрит спокойно и прямо. — А вы, простите, ко всем своим подчиненным так обращаетесь? — и в голосе тонкая насмешка похрустывает первым ледком — ровно настолько, чтобы это не прозвучало дерзостью. Подполковник вальяжно откидывается в кресле и вглядывается в новую сотрудницу чуть внимательнее. — Язвить умеешь, это я понял. А какими-нибудь полезными для дела достоинствами можешь блеснуть? — А у нас что, рекламная пауза, чтобы расхваливать свои деловые качества? Или я все-таки могу уже пойти работать? — парирует сходу. Когда за язвительной девицей-колючкой с внешностью ромашки захлопывается дверь, Карпов хмурый взгляд переводит на забранное решеткой окно и бесконтрольно злится. Подполковник Карпов привык доверять своему звериному чутью, а сейчас это чутье подсказывает ему только одно: с этой железной леди в погонах неприятностей они не оберутся.---
В коллектив (правильнее сказать — стаю) Катя не вписывается как-то сразу и окончательно — потому что единственная девушка среди карповских отморозков, потому что слишком привлекательна и надменна, чтобы стать "своим в доску парнем", потому что умна как-то чересчур — не только с неженской логикой разматывает самые запутанные дела, но еще и замечает в новом отделе то, чего другие достаточно сообразительные предпочитают не понимать. Катя, хоть и блондинка, но далеко не дура — с оперской цепкостью, мужским умом и женской интуицией подмечает и понимает даже чуть больше, чем следовало, и вывод из наблюдений получается неутешительным: ее начальник подполковник Карпов далек от образа образцово-показательного мента, а если совсем жестко и прямо — самый обыкновенный оборотень в погонах, который плевать хотел на все законы, нормы морали и проявления человечности. Яркую иллюстрацию этого Катя наблюдает в самое ближайшее время, когда возвращается в отдел поздно вечером за забытым мобильником. В затихшем коридоре даже сквозь тяжелую дверь допросной отчетливо слышатся глухие удары и отрывистый мат — Кате, стремительно влетевшей внутрь, кажется, что попала не то в какой-то дешевый боевик, не то в фильм ужасов: на заплеванном грязном полу корчится окровавленный парень, пытаясь укрыться от града сыплющихся ударов. — Что здесь происходит?! — разрезает гулкую тишину вопрос почти риторический. — Дверь закрой с той стороны, — лениво цедит Карпов, невозмутимо вытирая платком окровавленные ладони. А затем, повыше закатав рукава форменной рубашки, приподнимает парня за шиворот и, отпихнув к стене, наносит в качестве решающего аргумента контрольный размашистый удар в солнечное сплетение. — Вы что делаете? Вы же его убьете! — поспешно-резкий перестук каблуков затихает совсем рядом. — Выйди отсюда, я сказал! Со слухом проблемы? Несколько секунд неотрывно смотрят друг другу в глаза — у Лавровой в ее апрельских — изумленное кипящее возмущение, в по-звериному застывших Карпова — абсолютно-бесчувственное ничего. Катя отходит первой — вскидывает подбородок и чеканит непримиримо-резко: — Это вы выйдите, Станислав Михайлович. Иначе завтра мне придется доложить обо всех ваших подвигах начальству. Стас долю секунды стоит неподвижно, затем переводит взгляд на скрючившегося на полу несговорчивого бизнесменишку и молча направляется к выходу. В конце концов, лишние неприятности ему совсем ни к чему, а воспитательную беседу и без того можно считать продуктивной — переговоры в подобной форме подполковника Карпова еще ни разу не подводили.---
Новый рабочий день после выходных встречает мертвой тишиной — Катя, пристраивая на вешалку пальто и метким броском закидывая сумку на стул, не слышит даже формально-вынужденного приветствия — опера, зарывшиеся в отчеты, одновременно одаривают выразительными взглядами, а затем подчеркнуто-сосредоточенно углубляются в работу. — Понятно, — роняет в пустоту Лаврова, так и не дождавшись дежурного "привет" — хотя на самом деле не понимает ровным счетом ничего. Дергает узел душащего галстука и устраивается за столом, но не успевает даже раскрыть папку с делом — в кабинет вваливается припозднивший Воронов. — Лаврова, тебя Стас вызывал, — бросает, как-то подчеркнуто не глядя в ее сторону, и выглядит озадаченным. Непонимание происходящего достигает критической точки.---
— Ты че, кукла, совсем охренела? Карпов на своем месте подчеркнуто спокоен и якобы расслаблен — и если бы не недавняя сцена в допросной и взгляд, которым сопровождается реплика, можно было решить, что прекрасно держит себя в руках. — Простите? Катя только непонимающе приподнимает брови — ждет, когда хоть кто-то объяснит, какого черта творится в отделе с утра. — Ты тут святошу из себя не строй, — все также подозрительно невозмутимо выговаривает Карпов, а смотрит так, будто мысленно уже руки на изящной шее смыкает мертвой хваткой. — Скажешь, не твоя работа? На столешницу, шурша свежими листами, вспархивает утренняя газета, предусмотрительно раскрытая на нужном развороте. «Ад на "земле": как районная милиция вымогает деньги у бизнесменов и что происходит с теми, кто не хочет делиться», — бьет по глазам броский заголовок. А чуть ниже, в массиве буквенных переплетений — фотографии подполковника и его недавней жертвы в очень плачевном виде. — Впечатляет, — кивает наконец Катя и поднимает на начальника вопросительный взгляд. — Только я здесь причем? Смотрит открыто и прямо, не прячет глаз — это сбивает с толку. И бесит еще сильнее. — Скажешь, ни причем? А кому это еще во всем отделе могло бы понадобиться? Это же ты у нас тут борец за справедливость, мать твою! И подружка у тебя журналистка, неплохое такое совпадение? — Станислав Михайлович, но я… — прерывается практически рыком. — Вон пошла! Уволена нахрен! И скажи спасибо, что я баб не трогаю, а то быстро забыла бы, как стучать! — Да послушайте… — Вон пошла, я сказал!!! — почти звериное оглушительное рычание бьет по вискам. Катя пару мгновений не двигается, судорожно кусая губы — неизменная выдержка стремительно трещит по швам. Смотрит в искаженное звериной яростью лицо подполковника и молча выходит за дверь. В идеально-ровной спине что-то незаметно и страшно надламывается.---
На работе Катя появляется только через неделю. С облегчением замечает, что кабинет практически пуст, не считая дымящего в форточку Воронова, и поспешно скидывает в первую попавшуюся коробку какие-то мелочи — ручки, карандаши, блокнот с записями, листочки с понятными только ей надписями и схемами. Обводит взглядом кабинет и выдыхает неожиданно свободно — фанатично любящая свою работу капитан Лаврова впервые ничуть не жалеет, что придется уйти. Подхватывает сумку, набрасывает на шею шарф и уже тянется к ручке двери, когда со спины бьет глуховатое: — Кать, подожди. Вот, возьми Воронов, обыденно-хмурый и какой-то растерянный, протягивает букет подмерзших тюльпанов и смотрит куда-то вбок. — Спасибо, не стоит. Я же у вас уже не работаю. Ну, почти, — улыбается уголками губ. — Да просто… возьми. Катя медлит всего лишь мгновение — принимает букет и тянется к карману пальто. — Спасибо. И передайте это своему начальнику, — на ближайший стол поверх беспорядочного скопления папок ложится миниатюрный диктофон. — Не забудьте только. Поудобнее перехватывает букет в хрустящем целлофане и выходит в продрогшее мартовское утро, оставляя шлейф тонких прохладных духов и неуловимую недосказанность.