Карпентёр

Когда на горизонте показались маленькие домишки знакомой Ламберту деревни, он вдруг вспомнил, что так и не вернулся туда за вознаграждением. Тогда он взял половину платы вперед, но после боя трофей не принес и вторую половину не забрал, совершенно обо всем этом позабыв. Забавно будет, если местные спустя несколько месяцев его узнают. Кметы поди похоронили его в тот же день, или же решили, что он взял деньги и сбежал. – Надо лошадей купить, – заметила Ная. – Точно. Не то Ваше Величество развалится от усталости уже к вечеру. – Вот именно, ты же не хочешь нести меня на себе? Ламберт усмехнулся, и они двинулись. Под ногами хлюпало, ходить по почти растаявшему снегу было неудобно, и если ему, Ламберту, было не привыкать, то Ная то и дело проваливалась в остатки снега, в лужи, и смачно ругалась себе под нос каждый раз. Кметы поглядывали на них без особого интереса, будучи занятыми своими накопившимися после зимы делами, что было немного странно, ведь деревушка находилась у богом забытого леса, чужеземцев и путешественников здесь наверняка было мало, и они должны были быть для местных чем-то вроде развлечения. – Надо же, никакой тяги к экзотике, – усмехнулась Ная. – Так, где здесь лошади? – В прошлый раз я видел конюха где-то на входе в деревню. Идем. Они прошли через всю деревню, но никто так и не узнал его, и поделом. На Наю так же особо не обращали внимания: наученная опытом, свои волосы она заплела в низкую косу и убрала под плащ, дабы не бросались людям в глаза. – Сколько, кстати, до Лан Эксетера? – Дня три пути, если останавливаться на ночь – четыре. – Фух, ну хоть не три месяца до Каэр Морхена, – облегченно вздохнула она. Ламберт и сам бы не хотел снова повторять это сомнительное путешествие и был полностью с ней согласен. Зато какие-то четыре дня теперь будут казаться Нае пустяком. Все познается в сравнении. Чем глубже в деревню они заходили, тем более угнетающей становилась обстановка. Людей заметно поубавилось, двери были заперты, а те кметы, которые еще присутствовали на улице, выглядели так, будто они не ели несколько недель. Даже погода как будто бы испортилась, и тучи сгущались над головой – Ламберт и Ная словно в один миг оказались в другой деревне. Ламберту это все не нравилось, но опасности он не чувствовал, да и ведьмачий медальон молчал, тихо и неизменно покоясь на груди. Он обратил внимание на бредущую с другого конца деревни женщину: бледную и худую, шатающуюся и дрожащую, как знамя на ветру, но при этом не молодую и не старую. – Эй, девушка! – окликнул ее Ламберт и уверенно двинулся к ней. Она вздрогнула, ахнула, охнула и поспешила свернуть к какому-то дому. Не прошла она и пары метров, как ноги ее подкосились, и она упала с глухим стоном. Ная подбежала к ней и попыталась помочь, но женщина лишь дернула рукой, вяло пытаясь ее оттолкнуть. – Что за херня… – пробубнил ведьмак. – Не подходите, подите прочь! Вы здесь никому не нужны… – Мы же даже ни о чем не просили, – вздохнула Ная. – Нам нужны лошади, и ничего больше. И мы даже готовы за них заплатить, – хмыкнул Ламберт. – Скажи, куда идти, и мы уберемся отсюда как можно скорее. – Нет лошадей у нас, померли все – и мы скоро за ними отправимся. – Где вы живете? Мы вас отведем. С горем пополам заверив сельчанку, что они правда хотят помочь – точнее, Ная хочет помочь, – они довели ее, ковыляющую и стонущую при каждом шаге, до одного из маленьких, похожих друг на друга, как близнецы, домов. Наиша выведала у женщины, что все здесь страдают одним и тем же недугом, а сами местные убеждены, что это проклятье и на их деревню навели порчу. Что было интересно, больные кметы упорно считали, что порчу навели жители второй половины деревни. Это было похоже на правду – те выглядели вполне себе бодренько, хоть и не проявляли доброжелательности к путешественникам, впрочем, то было естественно, привычно и повторялось в каждой божьей деревне. – Что делать будем? – спросила Наиша. – Лошадей у них нет. – Пешком пойдем, – спокойно ответил ей Ламберт. Глаза у Наи в ужасе округлились, и ведьмак смекнул, что в этом случае вместо заботливой и улыбчивой Наиши его будет сопровождать уставшая, злая и угрюмая. – Может, хотя бы попытаемся выяснить, что тут творится? – предложила она. – Того гляди, и лошади где-нибудь найдутся. – Ная, не… – Ну Ламберт! Ее умоляющее, тихое, с едва заметными нотками капризности «Ну Ламберт!» одновременно бесило его и заставляло делать то, чего он делать не хочет. – Чтоб я еще хоть раз… – пробурчал он себе под нос, хотя в глубине своей чопорной души прекрасно знал, что за этим разом последует еще неизвестное множество других. Они вернулись в дом женщины, которую подобрали на улице, Ная поставила ту перед бескомпромиссным выбором «Соглашайся или умри в муках» и уже через минуту пристально осматривала свою первую пациентку. – Догадки есть, но мне бы осмотреть еще пару-тройку человек, – сказала колдунья Ламберту. – Тогда иди и уговаривай их. А я пока тут посижу. – О Боже… – вздохнула Ная тихо. – Ламберт, я же не прошу о многом. Просто постой рядом, на всякий случай. – Ладно. Должна будешь, – буркнул он. – Как всегда. Я с тобой до конца жизни не расплачусь. – Уверен, ты что-нибудь придумаешь. Ная, привыкшая к двусмысленным посылам Ламберта, лишь вздохнула и отправилась уговаривать кметов посидеть под ее пристальным взглядом голышом. Те, руководствуясь своей беспросветной глупостью и боязнью перед искусством врачевания, а Ламберт был уверен, что причина крылась именно в этом, всячески сопротивлялись. Наиша поначалу пыталась убедить их мягко и дипломатично, мило улыбалась и доброжелательно говорила, но вскоре сдалась и поставила их перед тем же выбором, что и первую свою пациентку: «Соглашайтесь или умрите в муках». То был странный подход к лечению людей, но страх долгой и мучительной смерти оказался сильнее предрассудков, и уже скоро они с Ламбертом бродили по дряхленьким избушкам. Пока Ная тщательно осматривала последнего больного, сухонького старичка с неожиданно добрыми глазами, сам старичок все косился на Ламберта, стоящего в темном углу, постоянно останавливаясь взглядом на его горящих в темноте глазах. – Не страшно тебе, девочка, с ведьмаком-то ходить? Ная, тщательно осматривавшая его правую руку, лишь беззлобно усмехнулась: – Зачем его бояться? Ламберт хороший. – Люди о ведьмаках иначе говорят. – Люди вообще много чего говорят. – Глазища у него страшные, дочка. – Не судите по внешности. И вообще никого никогда не судите. – Ладно, тебе виднее, девочка. Ты лучше скажи, сколько ты с нас за помощь возьмешь? Голос старика кряхтел и был сухим и шершавым, словно говорил не человек, а бесплотный призрак. Ламберту хотелось убраться отсюда как можно скорее – такой близкий запах смерти и затухания был ему совсем не по нраву. Пусть самому ему была уже почти добрая сотня лет, и Ная не упускала возможности задорно обзывать его стариком и дедулей, жажда жизни в Ламберте все еще была и уверенно теплилась где-то внутри. Чувствовать ее он начал после встречи с Наей и на ведьмачьих мечах готов был поклясться, что все это было из-за нее. С тех пор, как появилась Ная, все и всегда было из-за нее - Ламберт был уверен. – Я не возьму денег. Но нам нужны лошади. В деревне есть хотя бы одна живая лошадь? – Есть, но лошади-то эти Йорику принадлежат. Он их не даст, жадный больно. – Что за Йорик? – спросил Ламберт. – А видали, может, дом на самом юге деревни? Большой такой, брусчатый. Вот его это дом. Йорик один не болеет и живет себе припеваючи, пока мы тут дохнем как мухи. Люди судачат, что это он на нас порчу навел. Ламберт примерно наметил себе путь расследования. В первую очередь нужно будет пойти к этому Йорику. Очевидно, что деревенские еще не устроили над ним самосуд, потому что были слишком слабы и валились с ног – некоторые из них даже рук поднять не могут, не то что вилы и топоры. Тут же возникал вопрос по поводу ближней к лесу части деревни, но Ламберт решил оставить его на потом. В конце концов, может, те кметы подчинялись Йорику. Ная закончила и, моя руки в тазу, посмотрела на Ламберта. Лицо у нее было серьезное и задумчивое, она явно обдумывала причины хвори деревенских и пути ее лечения. Выйдя из дома, она слегка прищурилась и глубоко вдохнула свежий воздух, контрастирующий с затхлым и душным, что стоял в доме старика. – Ну что скажешь, госпожа целительница? Проклятье али что поинтереснее? – спросил ее Ламберт, привычно скрестив руки на груди. – Медальон дрожит? Нет, не дрожит. И я ничего не чувствую. – Тогда что тут происходит? – Цинга. Обычное дело в таких условиях. – Что за цинга? – Болезнь такая. Одно жизненно важное вещество не поступает в организм вместе с пищей. Возникает дефицит, у некоторых – полное отсутствие. Последствия ты сам видишь: бессилие, боли в ногах и в руках, в спине, бледность, простуды и другие неприятные вещи. Женщина во втором доме сказала, что у них была засуха перед этой зимой, неурожай. Ни овощей, ни зелени – остались одни запасы ячменя. Скот и кур всех забили, но его мало было, мяса хватило ненадолго, а теперь даже молока и яиц нет. – И что ты предлагаешь? Пойдем к Йорику? – Пойдем. Но не сейчас. Сначала надо сходить в лес, собрать трав. Я сделаю отвар, за ночь настоится, и утром раздадим местным. Но нам нужно где-то остановиться. Ламберт призадумался. Ему не хотелось никому помогать, не хотелось тащиться в лес, не хотелось разбираться с зажравшимся кметом с дурацким именем, но делать было нечего. Можно было пойти, собственно, к этому Йорику, сказать, что Ная нашла способ вылечить его соседей и они уже идут на поправку, и если он их не впустит, то очень скоро кметы придут вершить над ним самосуд. Так они и поступят. По пути Ная тихонько распиналась по поводу деревянных мозгов людей, страха перед всем, что только может быть, и полнейшей глупости. Вернувшись к лесу, на самой опушке Наиша принялась осторожно собирать крапиву, предварительно натянув на руки перчатки. «Неженка», – подумал Ламберт и взглядом окинул просыпающийся от зимы лес, инстинктивно выискивая возможные опасности. Все было спокойно. Они не говорили: Ная с каким-то умиротворением отрывала листья крапивы, укладывала их на пустой пергамент и изредка разминала шею. Ламберт прислушался. Весенний лес слышался иначе, чем зимний: звонкое щебетанье возвращающихся с юга птиц оживляло его, освободившиеся от снега деревья тихонько поскрипывали, тревожимые мартовскими ветрами. В шаге от Ламберта, почти у него перед носом, вверх по стволу сосны пробежала белка. За спиной у Наиши едва заметно проскакал заяц, все еще одетый в зимнюю белую шубку. Тишь да гладь. Даже странно, что в такое чудное сказочное место пришла хворь. Хотя… Ламберт давно понял: где люди, там и беды. Ная молча свернула пергамент в свиток, убрала его в сумку и подошла к Ламберту почти вплотную – шлейф жасмина и бергамота с едва заметными нотами лимона тут же щекотнул его ноздри. Лицо у нее было решительное, и на фоне его детских черт выглядело скорее комично, чем серьезно. Ведьмак уже почти сдержался от смешка, но все-таки не выдержал, когда Ная с какой-то напущенной гордостью утерла свой нос. – Ну что опять? – устало спросила она, глядя на ржущего Ламберта. – Ничего, госпожа целительница, идем заваривать твою чудо-траву и выбивать дерьмо из Йорика. Что за имя у него такое дурацкое… Ная что-то проворчала про «чудо-траву» и про то, как Ламберт ей надоел, и быстрым шагом пошла обратно в деревню.