Мой огонь

Апартаменты Фрэнсиса Синклера Если вампир парализован — не значит, что он слеп и глух. Ничего ценного эта толпа обезумевших дикарей мне не сказала. Их было не меньше двух дюжин — женщин, мужчин и подростков, которые чуть не передрались за право меня тащить. Но я видел, куда ведет их путь, и, возможно, это было самое интересное из попавшегося мне на острове. Вампиры предпочитают комфорт. Он скрашивает долгие годы настолько, что с ними можно мириться. Влачи я многовековое существование в мокрой, темной и грязной пещере — сумел бы собрать гильотину, чтобы обезглавить сам себя нажатием рычага. Аквариум в круглом зале был вполне недурен. Похожий на одно из подземных озер, заключенных в толщу стекла, он невольно заставлял любоваться зеленью воды. Мик бы поостерегся запускать туда настоящих рыб, но искусственный огонь в его домашнем камине успешно создавал иллюзию тепла, а где-то в Японии уже придумали электронных кошек и собак, которые вели себя точь-в-точь как живые. Просто до сих пор не хватало времени оформить заказ. Он не сомневался, кого увидит за резной позолоченной дверью. Вчерашний незнакомец с идеальным профилем и четкой линией подбородка, облаченный в столь неуместный для подземелий дорогой костюм; тот, чей запах привел его на остров, молча указал дикарям на ковер, те не слишком бережно швырнули Мика и удалились. — Как вы все предсказуемы, — то ли рассмеялся, то ли зевнул древний вампир, — сопляки с шилом в заднице. Скажи вам, как не следует поступать, — тут же сунете шею в петлю. А нет бы послушать совета. Ты сделал бы остаток жизни своего друга коротким, но не таким горестным. — Ты ошибаешься, Фрэнки, если думаешь, что мне не наплевать на его судьбу. Если бы Мик имел возможность шевелиться, то сейчас застыл бы, оцепенев от шока. Но и без того он словно погрузился в ванну, наполненную льдом, и на сей раз это было вовсе не приятно. Запах, который он узнавал из миллиона по тончайшей нотке, голос, сутки назад пропадавший в телефонной трубке так, словно самолет нырял в воздушную яму и связь на долю секунды терялась… Мик мог только скосить глаза в сторону, но не увидел и носка туфли Джозефа, зато лицо древнего нависло над ним, и, очевидно, того порадовали растерянность и нарастающая паника во взгляде Мика. — Я просил тебя не называть меня этим дурацким американским именем, — сказал вампир. — Прошло четыреста лет, а ты так и не выучился понимать, кому следует лгать, а кому нет. Мне — никогда, я вижу тебя насквозь. Что ж, раз тебе нет дела до этого мальчишки — он умрет. Не хочешь продлить его жизнь на несколько минут и объяснить, из-за чего он принесет в жертву свою голову? Кроме того, что он просто глупец и поступил ровно так, как я и предполагал — по собственной воле явился точно агнец на заклание. Ну же, Джозеф, вспомним старые времена. Я дал слово рассказать, что было после того, как мы столь недружелюбно расстались, а я всегда держу обещания. Ведь я поклялся отомстить вам? И разве я не говорил, что не трону тебя и не раскрою рта, пока к нам не присоединится еще один гость? — Ты всегда был честен, Фрэнки, — речь Джозефа была медленной и нечеткой, будто он не выспался или испытывал голод, хоть Мик явно слышал, как он пытается придать тону долю издевки. — Но за почти двести лет, признаться, я подзабыл детали. — Какая наивная уловка, — рассмеялся Фрэнк. — Что же, так и не решишься вспомнить наше прощание? Ну ладно. Считаем, парню не повезло. А мне казалось, каждый заслуживает право знать, за что умрет, ведь так? — Да. — Обращайся ко мне как подобает! — Да, сир, — прошипел сквозь зубы Джозеф. — Ну вот, начало положено, — судя по звукам, Фрэнк уселся в кресло. — Продолжишь сам, или тебе помочь? В моем изложении все будет выглядеть хуже. Клянусь, последней его мыслью станет, что он дышал одним воздухом с чудовищем. — Ты как-то спросил, кто обратил меня, Сент-Джон, и добровольно ли, — бесстрастно начал Джозеф, и в его словах не было и намека на волнение или привычную беспечность, с которой он обычно говорил с Миком. — Если еще интересен ответ, то теперь ты знаешь. Фрэнсис Синклер собственной персоной, сейчас так же мил, очарователен и убедителен, как был четыреста лет назад. Не к одному тебе возвращаются мертвецы. Гребаный кол, казалось, все глубже входил в грудь Мика, раздирая сердце, легкие и ребра. Ему нужно было видеть лицо Джозефа, он сумел бы прочесть по нему то, что тот хотел, но не мог сказать. Он всегда умел различать, чувствовал подвох, догадывался, когда Джозеф играет, а когда искренен. Но взгляд упирался в сводчатый потолок, расписанный лазурью и золотом, и два горизонтальных окна в нем, затянутых узкими полосками плотных жалюзи. — Скучал ли ты по мне, Джозеф? Никогда не думал, что увидимся еще раз? Вы так постарались, не правда ли? Ты, Рут, Сэм, все остальные — неужели вам не хотелось встретиться за пиршественным столом, чтобы вспомнить, как вы убивали своего сира? Я рад был вновь повидаться с каждым из вас. Что такое полтора столетия, когда живешь намного дольше? Вы слишком привыкли к человеческим меркам времени. Даже не глядя, Мик мог легко представить, как Джозеф закатывает глаза и его губы кривятся в ответе: — Уж кто бы говорил о людях, Фрэнки. Ты с первого дня учил нас не путаться со смертными и был жесток с теми, кто нарушал правила, не обращал и не убивал людей, с которыми провел больше нескольких ночей. Связь со смертной ничем хорошим не кончается — так ты говорил. Любые преследования вампиров во все века начинались с чьих-то невоздержанных на язык возлюбленных. Оцени иронию, Сент-Джон. Когда ему исполнилось почти восемьсот, он по-настоящему влюбился. Но девушка была настолько тверда в намерениях и так боялась за свою бессмертную душу, что он не посмел ее обратить, а убить у него не хватило воли. Он даже не узнал вкус ее крови. Нас было двенадцать, его воспитанников, учеников, и всем нам пришлось сидеть в церкви и слушать их клятвы. Он женился на смертной, — фыркнул Джозеф. — Худшее, что может сделать вампир. И защищал жену так, будто не было тысяч других, которых он убил. У каждого из нас имелся свой счет к нему. Что ж, по крайней мере, Мику стали понятней бесчисленные нотации на тему любви вампиров к смертным, прослушанные за последние годы — И он поступил как трус. Схватил в охапку девицу, понесшую неясно от кого, и махнул с ней через пролив, во Францию. Не то чтобы облагодетельствовал местных своим присутствием. Французская революция пробила заметную брешь в семьях вампиров. Кстати, Фрэнки, если ты не знаешь — Сент-Джон все еще женат на кузине короля Людовика Шестнадцатого. Помнишь, такая знойная брюнетка Коралин? Нравы тогда были куда как проще и веселее, чем сейчас. Его девица… — Элизабет, — почти зарычал Фрэнсис. — Ее звали Элизабет. — Девица рожала, как полоумная кошка, — и все их дети росли смертными. Прикинь, Сент-Джон, выводок бастардов, прижитых неизвестно от кого, считался детьми древнейшего из живущих вампиров, он обожал их и не обратил, нарушив все мыслимые законы. Забыл о своей настоящей семье, тех, кто шел за ним, подчинялся ему, чью судьбу он решал все эти столетия. Он не стал защищать людей, нет. Всюду, где они жили, со временем появлялись подозрения. Мы приложили к этому руку, хе-хе… И они бежали все дальше на юг, через океан, пока, много лет спустя, не осели в Австралии. Тут-то мы их и навестили. — Они все были моими детьми, — зарычал Синклер, а Джозеф зашипел в ответ. Мику показалось, что они сейчас сцепятся, набросятся друг на друга, но Джозеф тяжело задышал, понизил голос и медленно продолжил: — Тогда мы не знали, что это возможно. О существовании лекарства, на время превращающего вампира в человека и тем самым позволяющего мужчине оставить потомство, стало известно совсем недавно. Многие отдали бы состояние за обладание им, даже сейчас. Мы обратили всех: его детей, их жен и мужей, и детей их детей. Выбрали удачный момент, когда Синклер с сыном вышли в море на корабле. Не тронули только девицу. Девицей к тому времени ее было уже сложно назвать — таков удел смертных. Его, прикованного в трюме, мы подожгли, а когда корабль сгорел, как свечка, утопили обломки. Кто мог представить, что он выкрутится? Кол, пройдя сквозь грудь Мика, уперся в ковер. Он знал, что Джозеф жесток, и законы их мира лишь за последние сто лет немного смягчились, а секретность свято соблюдалась во все времена. Но, будь он там, — не знал бы, чью сторону принять. — Не просветишь, Фрэнки, что случилось дальше? И почему сейчас я там, где сейчас, в компании вполне живого тебя и нанятого мной чистильщика? Я должен был потратить свои деньги, чтобы прибрать твое дерьмо. — Элизабет спасла меня, — ответил Синклер. — Я немногим отличался от мертвеца, валяясь на берегу. Когда вы обратили детей, она стала почти безумна, но верила, что мы бессмертны, нашла меня и поила своей кровью. Как только я смог встать на ноги — призвал к порядку детей. Мой возраст и сила позволили их усмирить, но время было упущено — они остались дикарями. Вы неплохо постарались. Они очистили ближайшие фермы и колонию заключенных, оставляя обескровленные трупы или случайно обращая других в таких же дикарей, и уже подбирались к крупным городам. Элизабет умоляла меня пощадить их. Тогда мы с ней решили укрыть семью на безлюдном острове. Она купила Ниихау у короля Камеамеа и заключила с ним договор. С тех пор мы живем здесь и питаемся только кровью потомков аборигенов или появившихся на острове без разрешения, а другие острова свободны от вампиров. Я знал, чем завлечь каждого из вас сюда, чтобы совершить справедливую месть. Не будь я изгоем, женившимся на смертной, вас ждал бы суд и смерть еще в те годы. Но ты, Джозеф, всегда был умен и осторожен. Если бы не Рут, чье прекрасное лицо напечатала каждая газета страны, ты не заинтересовался бы. Но я не думал, что ты будешь настолько труслив, и пришлешь мальчишку разбираться со смертью своей сестры. А сейчас даже рад. Я ведь просто хотел тебя убить. Долго и мучительно, наслаждаясь каждым днем и часом твоих мучений. Но теперь думаю, что лучше оставить в живых. Это куда большее наказание. Вы поступили так с Элизабет. Но она была лишь смертной, хоть и прожившей долгую жизнь. В конце концов, ее страдания закончились, а твои… — Ты ошибаешься, Фрэнки. Очень ошибаешься. — Нет. Не в этом случае. — Если ты готов шантажировать меня жизнью любой горничной или секретаря, то я подкину тебе большой список. Есть еще полсотни работников, которых я с удовольствием бы лишился, не разоряясь на выходное пособие. Может, мы вытащим из него кол и послушаем, что он сам думает по этому поводу? Ну-ка, Сент-Джон, расскажи ему, сколько дел ты расследовал для меня и как щедро я тебе платил за работу телохранителя. И какого черта ты забыл в логове Фрэнки. Кол выдрал из тела комки живой плоти, развернулись слипшиеся легкие, хрустнув, встали на место ребра. Мик с судорожным всхлипом вдохнул, сел и тут же сунул ладонь в широкую дыру, оценивая повреждения, — пальцы коснулись позвоночника. На заживление такой раны уйдет несколько долгих минут, и хорошо бы глотнуть крови, но ему вдруг до зуда на кончике языка захотелось хлебнуть виски. Он завертел головой, осматривая поле предстоящего боя.. Ничего удивительного. Многие вампиры предпочитали жить в окружении старых вещей. Фрэнсис Синклер мало отличался от какого-нибудь недавно разбогатевшего биржевого брокера — большой зал скорее напоминал выставку старинной мебели или склад лотов аукционного дома. — Мило у вас, — наконец прохрипел Мик, напрягая подживающую трахею. Джозеф сидел именно там, откуда доносился его голос: у самой стены, плотно стянутый блестящей цепью, и это была явно не платина. Кровь пропитала воротник и края дыр на светлом костюме, там, где в кожу впивались серебряные шипы, погружаясь в тело и не давая ранам заживать. Его лицо сохраняло снисходительное выражение безмерно занятого человека, отвлекшегося на пустяки, но Мика этим было не обмануть. За привычной маской он видел едва уловимое подрагивание мышцы под глазом, легкую волну, изломившую губы, побелевшие кончики пальцев, раздирающие обшивку, и яркие пятна на обычно бледной коже шеи. Джозеф боролся с болью, с серебряным ядом, медленно и беспощадно разъедающим его тело изнутри. Несколько часов, прикинул Мик, не меньше. И он отчаянно нуждался в крови — клыки чуть выдавались под верхней губой, а белки глаз оказались мутно-желтыми, когда он приподнял веки, чтобы взглянуть на Мика. Худшая из передряг, в которые они попадали. Мик старался дышать ровно, размеренно и не позволить панике накрыть его с головой. Огнемет МакГарретта пришелся бы весьма кстати, но… — Не нервничай так, мальчик, — почти ласково сказал Синклер. — Конечно, ему больно, но со временем он полюбит боль, а в лучшие дни будет по ней тосковать. Так что же, Мик Сент-Джон, по доброй воле расскажешь, зачем пришел, или не станем тянуть? Джозеф скоро отключится, а я желаю развлечь всех присутствующих. Хочешь, я отдам ему твою голову? Она будет прекрасно смотреться на каминной полке. Есть у него в доме камин? Мик колебался. Пока он не мог сообразить, как выкрутиться из ловушки обоим и живыми. Но чем дольше он будет тянуть, восстанавливая силы, тем больше станет слабеть Джозеф, и если вдвоем они могли хотя бы отвлечь Синклера, то в одиночку шансов — ноль. — Должен ли я рассказать ему правду, мистер Костан? — обратился он к Джозефу, принимая предложенную игру в босса и наемника. — Безусловно, Сент-Джон, ничего не скрывай, — уголок левого глаза Джозефа едва заметно дрогнул. — Я — частный детектив, — начал он. — Слежка, неверные супруги, убийства и похищения, корпоративный шпионаж. Иногда мне платят за услуги чистильщика или телохранителя, как мистер Костан. — Скажи то, чего я не знаю, — усмехнулся Синклер. — Ну, теперь для тебя не тайна, что я женат на Коралин Дюваль. И влюблен в смертную, хочешь об этом поговорить? — Ложь, — прошипел Синклер. — Ты не любишь ее. — Я говорил ему о том же, — попытался усмехнуться Джозеф. — Он одержим идеей стать человеком, оттого и любит все, связанное с ними. — Эй, а давайте я уйду, а вы поговорите обо мне, а то как-то неудобно становится! — Дверь открыта, — ответил Синклер. — Уйдешь — он умрет, умрешь ты — он останется жив. Тебя никто не держит. — Мистер Костан, вы перевели мне деньги за это дело? — Мик очень старался, чтобы голос не дрогнул и сердце не пропустило или не сделало лишний удар. — Не хотелось бы остаться без крупной суммы из-за вашей смерти. Но я лгу, ты прав, Синклер. Я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы наблюдать чужие развлечения и оплачивать старые счета. Сэмюэль Рикетта… Небольшая доза лекарства сохранилась только в семье моей жены, а он, очевидно, принимал не его. Растение, основа рецепта, вымерло полтора столетия назад. — О да. Тем и хороши нетронутые цивилизацией земли, — улыбнулся Синклер, — что только на них не растет. — Ты все равно будешь мертв, Сент-Джон, какая тебе разница, — зашипел Джозеф. — Фрэнки, убей его, мне надоели эти разговоры! Синклер выгнул бровь и рассмеялся так, будто тот неожиданно удачно пошутил: — Забавный и красивый мальчик. Понимаю, чем он тебя привлек. Хочешь, чтобы он стал смертным? Помнишь, я говорил о выборе, Сент-Джон? Я исправно снабжал Рикетту лекарством, но знаешь, почему он подрядился убить тех, с кем вместе когда-то расправился с моей семьей? У меня остался последний росток, и я пообещал отдать его Рикетте, если он поможет мне отомстить. Сколько снадобья ни изведи на моих детей — человеческий облик им не вернешь, их мозг навечно изменен. Джозеф обрек их на это, и своими руками я хотел убить только его. Я отдам росток тебе, и ты уйдешь. Будешь счастлив, вернешься к людям, навсегда забудешь вкус крови, познаешь радость отцовства. Лет через пятьдесят мирно усопнешь в провонявшей лекарствами кровати. Руки Мика явственно задрожали. Ему вовсе не нужно было притворяться — просто продолжать игру. До обретения желанного остался один шаг, а после можно будет позаботиться о Джозефе. Древний вампир беспечно повернулся спиной, открыл ящик резного бюро и вынул небольшую плошку под стеклянным колпаком. В бурой почве под стеклом зеленел узкий нежный лист. — С годами ты обучился великодушию, Фрэнки? — натужно рассмеялся Джозеф. Возможно, он на секунду подумал, что Мик готов его предать. Если так, то Мику придется найти самые грязные ругательства, чтобы докричаться до замутненного болью разума Джозефа. Он взял росток, борясь с замешательством и тревогой. Возможно, Синклер не видел странного в том, что возвращал растение в семью Коралин, которой всегда принадлежал рецепт. Возможно, проверял его стойкость, так и не поверив в их с Джозефом ложь. Или пытался купить у него жизнь друга весьма заманчивой ценой — вручая ему заветный росток, Фрэнсис Синклер ухмылнулся. Жутко. Леденяще. Так, что Мик ощутил его клыки на собственной шее. — Итак, детки… — Синклер прошелся по комнате, почти не касаясь пола. Происходящее явно забавляло его, в отличие от растерянного Мика и Джозефа, от чьей кожи уже отчетливо пахло смертью. Серебро все глубже проникало в тело, и это была изощреннейшая из всех возможных пыток. — Давайте в последний раз поговорим о выборе. Я знаю, в Америке моден суд присяжных, но здесь я сам прокурор и адвокат. Юность прекрасна, пока не омрачена столетиями воспоминаний, а ты молод, Сент-Джон, и получил, что желал. Может, ты разочаруешься после, но это не мои проблемы. Посмотри на его лицо, Джозеф! Мальчишка колеблется. Ты действительно дорог ему, и оттого тебе будет больнее умирать. А ты останешься жить, Сент-Джон. Джозеф не позволит тебе пострадать. Знаешь почему? — Не надо, Фрэнки. Фрэнсис. Сир, — Мик никогда не слышал в голосе Джозефа неподдельной мольбы. Любые, даже очень личные просьбы у него перемежались сарказмом и обещаниями наихудших пыток. Сейчас Джозеф униженно просил о снисхождении, тяжело дыша и смиренно склонив голову. Какие бы еще чудовищные тайны он ни хранил — ничто не уронило бы его в глазах Мика. Его руки держали Мика на плаву десятилетиями. Он, шипя и матерясь, силой вливал в него свежую кровь в те годы, когда Мик доводил себя до истощения и голодных обмороков, отвергая свою вампирскую сущность. На его плече Мик выл, пропитывая слезами рубашку, после очередных встреч и разлук с Коралин. Джозеф с брезгливой ухмылкой вытаскивал его из притонов хиппи и полицейских участков, зажимая нос, чтобы не вдохнуть оставшийся на нем запах. Джозеф ждал в машине в тот день, когда Мик получал первую лицензию детектива, и его подарок — «беретта» с золотой пластиной на ручке, — с того дня не покидал верхнего ящика стола. Джозеф всегда равнодушно скользил взглядом по любой из женщин, флиртовавших с Миком, но до сих пор помнил имя новообращенного парня, которого тот пожалел и оставил в своей постели на две ночи почти тридцать лет назад. Джозеф потворствовал ему в любых сумасбродствах. Всегда был рядом, как бы Мик ни орал и ни швырял вещи, заставляя уйти. А то, что иногда от его оргий и рассказов о любовных интрижках Мика бросало в жар, — ну, Джозеф всегда был безудержен в своих фантазиях. Джозеф корил его за отвержение вампирской сути, но прошептал «прости», когда повторно обратил. — Он понял, Джозеф, — насмешливо-интимно шепнул Синклер. — Нелепое упущение, Сент-Джон, имея редкий дар слышать чужие сердца, ты никогда не пытался узнать, как бьется его сердце. — Уйди! — крик Джозефа, полный боли и отчаяния, походил на предсмертный. Он до крови впился клыками в собственные губы, цепляясь взглядом, — уже почти невидящим, прощальным, — за лицо Мика. И все же сумел легко кивнуть и горько скривить уголки губ в ответ на безмолвное и удивленное: «Ты?..» Повернуться спиной, отступая к двери с драгоценным ростком в руках — три шага, которые могли бы сжечь изнутри, не будь Мик уверен, что получает преимущество. Серебряная цепь скользнула, иначе оплетая тело Джозефа, он рухнул на колени, склонив голову. В воздухе мелькнуло широкое лезвие кривого клинка. Прежде, чем сталь опустилась на шею, Мик швырнул тяжелую плошку с землей в лицо Синклеру и с разбегу, всем телом врезался в занесенную руку, отклоняя безжалостное лезвие. Тут же кинулся на ковер, в подкате ударив по ногам. Синклер зарычал, выдвигая клыки, перекатился и набросился, подминая всем весом. Схватил Мика за шею, взмывая под высокий потолок. Внизу выл и корчился от боли Джозеф: пока Синклер возил Мика по полу, тот ухитрился схватиться за цепь, и теперь она разматывалась, раздирая тело Джозефа, но избавляя от ядовитого серебра. Длинный острый шип пронзил ладонь насквозь, но Мик сумел намотать на запястье несколько витков. Позвоночник хрустел, Синклер не думал его выпускать, а лишь прижал к стене и ослабил хватку, чтобы удобней пронзить клыками сонную артерию. Мик взмахнул рукам, накидывая петлю. Тянул изо всех сил, крест-накрест затягивая удавку на шее Синклера, пока один из шипов не вошел глубоко, до самого основания. Мик грохнулся вниз, гулко охнув от падения, но не выпустив цепь. Синклер повалился сверху, раздирая когтями руки и лицо, выворачиваясь из петли, швырнул Мика об стену и с рычанием повернулся. Когда Синклер рухнул спиной назад, едва вновь не придавив его к полу, Мик ощутимо приложился головой о витой подлокотник старинного кресла. — Напомни почаще говорить тебе, что ты безумен. Раза в неделю явно недостаточно, — Джозеф с трудом откинулся на ковер. Из тела Синклера торчал кол, до этого едва не разворотивший грудь Мика — косо, ударом снизу вверх, пронзая от солнечного сплетения до основания черепа. — Ты ведешь подсчеты? — наверное, это не тот разговор, который следовало начинать над обездвиженным, обмотанным серебряной цепью телом древнего вампира. — Естественно. Сейчас будет примерно две тысячи шестьсот пятидесятый, если хочешь точнее — мне нужно свериться с записями. Ты безумец, Мик. — Жалеешь, что я не ушел? — Еще немного, и решу, что это был бы наилучший вариант. Джозеф с трудом поднялся, игнорируя протянутую руку, и только тут Мик почувствовал адскую боль, и это было все равно что прыгнуть в бочку с кислотой, — сломавшийся шип все еще пронзал ладонь. Он ошалело поднял глаза на Джозефа, сквозь дыры его одежды виднелись подживающие раны. — Да, да, это ужасно неприятно, — отмахнулся Джозеф. — И костюм, между прочим, на помойку. Мы не сможем выйти через дверь, все дикари устремятся сюда. Вампиры чувствуют, когда погибает их сир. Вспомни, как ты едва не сошел с ума после убийства Коралин. Конечно, ты считал, что это депрессия. — Мне надо… Там… люди… хороший человек… — О боже! Ты должен был позволить Синклеру меня убить. Любой ад оказался бы лучше, чем существование рядом с тобой. Джозеф поднял кривой клинок, размахнулся и обрушил его на шею Синклера, чуть выше серебряной цепи. Что ж, таковы законы: не убиваешь ты — убивают тебя. Лицо Джозефа было бледным и бесстрастным, когда он оттирал чужую кровь со щеки. Мик нагнулся над разбитой плошкой, стараясь собрать черепки и обернуть небольшие ярко-красные корни землей. — Поверь, ты скажешь мне спасибо, — Джозеф выбил растение у него из рук и наступил на зеленый листок, втирая в ковер. — Синклер «забыл» рассказать тебе, как вырастить цветок. А я… кхм… не так давно заплатил за кое-какие исторические документы. — В отличие от Синклера, ты не оставил мне выбора. — Ты всегда выбираешь не то, что следует, — криво улыбнулся Джозеф. До мансардного окна в потолке они добрались с трудом, и когда стекло хрустнуло под локтем Мика, а в дыру полился яркий солнечный свет, Джозеф застонал так, будто серебряные шипы вновь впились в его тело.