***
— … Этот метод пыток является крайне эффективным в случаях, когда ваш заключенный до последнего не признает свою вину, — Кэй развел руками и кивнул в сторону. Инквизитор стоял посреди просторной темной комнаты, без окон — освещение давали лишь факелы, стоящие совсем рядом. Настолько близко, что становилось жарко. Рядом с ним толпилась кучка тех самых молодых парней, которые только учились тому, как пытать людей. У обычного человека подобное зрелище вызвало бы отвращение, ужас, желание сбежать, но в глазах этих юнцов горели лишь азарт и жажда крови, смешанные с нездоровым интересом. Прекрасные, молодые, будущие чудовища. Перед ними стоял массивный железный стул, в котором красовались острые, длинные шипы. Спинка стула, сиденье, подлокотники — все было усеяно ими, никакого сомнения, что человек, сидящий на данном сооружении, при любом движении получал бы серьезные раны, ведь перед каждой пыткой эти шипы затачивались и при необходимости заменялись. Лезвия впивались в кожу и всаживались глубоко. Избежать этого было невозможно, ведь саму жертву надежно крепили к орудию пыток при помощи ремней и специальных наручников, вделанных в конструкцию. Сам стул был сделан из прочного сплава металлов и сам его вид уже внушал страх. На боковых стенках можно было заметить следы старой, засохшей крови. Где-то виднелась ржавчина. Через пару минут в пыточную завели жертву. Ею оказался крепкий, хорошо сложенный мужчина. На вид он был гораздо старше Кэя, да и массивнее — широкие плечи, мускулистое сильное тело. Он был абсолютно голым и изнеможённым — еле переставлял ноги, когда стражники тащили его к стулу. На его боках выпирали ребра — видимо, он несколько дней не ел. — Желаешь ли ты признать свою вину перед Богом? — Кэй подошел и, прищурившись, посмотрел в глаза обвиняемого. На самом деле, его не особо интересовал ответ — в любом случае сегодняшняя «жертва» стала бы прекрасным экземпляром для будущих инквизиторов. В душе Кэя роилась злоба. Он еще с дневного происшествия не мог успокоиться, ему хотелось убивать. Хотелось рвать чью-то плоть лишь при воспоминании о том, как Рэдкфил с озлобленностью бил ту девушку. Как называл ее «отродьем». С какой брезгливостью говорил о Темных, будто это не такие же люди, а помойные крысы. И сейчас Кэю было плевать на все. Он полностью срывал свою агрессию в пыточных, наслаждался агонией заключенных. Их все равно было не спасти. Даже если они и были невиновны — стоило ли о них беспокоиться? Они все умрут. Все. До единого. Душераздирающие вопли были единственным утешением для Кэя и копившейся в нем боли. И пускай во время пыток его душа горела злостью (в том числе и на самого себя), пускай какая-то часть души испытывала отвращение — это все было неважно. По крайней мере для Кэя, который сходил с ума от своего же бессилия, страха, гнева и ненависти к церкви. Мужчина молчал, подняв впалые глаза и невидящим взором смотря в толпу инквизиторов. Он не проронил ни слова и тогда, когда стражники швырнули его на стул, зафиксировали руки и ноги в наручники, шипы которых проткнули его кожу. Мужчина лишь сильнее сжал кулаки и опустил голову, на лице выступили желваки. «Удивительно, какой он стойкий», — задумчиво почесал подбородок Кэй. Обычно большинство жертв уже на этом этапе визжали от боли, но этот молчал, словно несколько десятков шипов не впивались сейчас в его тело. Видимо, не хотел унижаться своим скулежом. — Если вы видите, что ваш подсудимый, как наш, не испытывает боли, можно перейти на следующий этап. Контэ обошел металлический стул и взял с маленького столика массивные, тяжелые, железные шпицы. Он точно знал, что даже обделенный физическими навыками человек мог как минимум без особого усердия порвать плоть ими — на концах зияли изогнутые зубья, ими было крайне легко захватывать и вырывать куски мяса с конечностей. Хотя, честно говоря, пару раз Кэй видел, как этими щипцами медленно, по кусочкам отрывали груди женщин. Те теряли сознание от боли, кричали так пронзительно, что казалось, будто уши сейчас же лопнут, извивались и истекали кровью. Кэй относился к этому крайне скептически — несмотря на свою собственную жестокость и хладнокровность, он бы ни за что не стал бы так издеваться над кем-то. По крайней мере, столь обширные и рваные, гниющие раны, нанесенные почти холодными щипцами, почти не оставляли шансов на выживание. Огонь хотя бы как-то мог запечатать кровь. Вместе с щипцами, Кэй взял и толстые перчатки, сразу же надев их. Рядом стояла огромная печь для прокаливания металла, как в кузнице. Подойдя ближе, можно было легко услышать глухой рев пламени. После ее открытия комната наливалась густым горячим воздухом. Таким, от которого трудно дышать. У Кэя на пару секунд закружилась голова. Он аккуратно положил в печь щипцы, держа их за кончики рукояти. Хватило всего пары минут, чтобы железо раскалилось докрасна. Контэ усмехнулся и подошел к мужчине, щурясь. Вся его злость, вся ненависть вдруг вскрылась — словно огромный гнойник, и захватили его, погружая в безумие. Он с каким-то внезапным злорадством, со всей силы всадил щипцы в ногу своей жертвы и провернул их. Раздалось глухое шипение — плавилась и горела кожа. В нос ударил сильный, душный запах горелого мяса. Кэй не слышал оглушающего воя и не видел того, как мужчина задергался, от чего шипы распороли плоть, и кровь начала стекать с тела на железный стул. Он с удушающей злобой, медленно оторвал кусок мяса и отбросил. Затем, вытащив окровавленные щипцы, он снова и снова разрывал ими ногу и в итоге она превратилась в лохмотья — опаленные, окровавленные ошметки. В воздухе витал стойкий запах паленой плоти. Мужчина метался на стуле, вырывался, орал до срыва голоса — его запястья были изодраны, спина, зад и поясница представляли собой одно сплошное кровавое месиво. Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее раскрывались его раны. Кэю было этого мало. Звериное удовольствие от азарта «игры» взял верх. Он вновь накалил щипцы и, подойдя к заключенному, медленно сжал ими его живот. Кожа плавилась, горела, покрываясь вздутыми волдырями, становилась угольно-черной от ожога. — Я признаюсь, я признаюсь! — мужчина сломался и завизжал во весь голос, в панике попытался отстраниться, но не смог. Его глаза налились кровью — от напряжения лопнули капилляры, зрачки расширились. Он дергался в агонии, скулил, из глаз лились слезы, все тело дрожало и извивалось, нанося себе новые и новые увечья, ведь помимо шипов с каждым последующим движением щипцы впивались все сильнее. По побледневшей коже стекал пот. Кэй смотрел на это с пугающим спокойствием. В какой-то момент он осознал, что больше не злится. Больше не было ненависти и желания убивать. Он просто стоял и смотрел на полумертвое и изорванное тело. На наполненные жидкостью огромные красновато-коричневые волдыри, на обуглившуюся кожу и темную кровь, стекающую на пол. Господи. Прошла еще пара минут, прежде чем Кэй отстранился и небрежно отнес щипцы обратно. Он внезапно ощутил, как сильно, оказывается, болела голова, как его тошнило от тягучего запаха сожжённой плоти, как ноги подкашивались. Как будто это его только что пытали. — На сегодня это все. Проконтролируйте, чтобы это унесли, — Кэй устало кивнул на мужчину, который, кажется, уже ничего не осознавал, обмякнув и не подавая признаков жизни, после чего поспешно покинул комнату. Каждый шаг давался с трудом. Ноги почти не держали, а мир перед глазами поплыл и качался. Кэй, будто в тумане, едва дополз до своего кабинета и, зайдя в него, уперся руками в стол. — Ну же, соберись, Контэ, — прорычал он и зажмурился. В горле образовался плотный комок, желудок сжался, а в голове появился непонятный звон. Тело стало каким-то непослушным, чужим, неконтролируемым. Внутри, где-то в середине груди, Кэя наполнило скользкое, липкое, мерзкое чувство отвращения к самому себе. Он вновь задыхался. Кэй упал на пол и отполз в угол, оперся спиной о стену. Тело била дрожь. Чувство беспомощности и усталости окутывали его. Чем больше ты стараешься вести себя как инквизитор, тем хуже тебе становится. Хватит отрицать это. Внезапно он почувствовал, что воротник его плаща стягивает шею и перекрывает доступ к кислороду. Кэй судорожно расстегнул одежду, снял ее, но это не помогло. Он схватил себя за горло, закашлял и беспомощно начал царапать ногтями шею, будто это должно было помочь. Рукава рубашки расстегнулись, оголяя кожу. Перед глазами мир плыл. Любая попытка встать заканчивалась провалом. Когда Контэ был готов просто распластаться на полу и отключиться, дверь в кабинет приоткрылась и в просвете возник расплывчатый темный силуэт. На пороге стоял Рэдкфил. Его лицо сначала приобрело недовольное выражение, а потом исказилось… ужасом? — Кэйташи, с какого хрена ты тут разлегся? Сдохнуть собираешься? — старый инквизитор медленно, словно крадясь, начал подходить. «Блять, только этого еще тут не хватало», — подумал Кэй, закашлявшись. — Все в порядке, у меня… просто приступ… — Кэй еле выдавил из себя эти слова. То липкое чувство внутри переросло в злость — он явно не хотел, чтобы вонючий старый уебок видел его… таким. Слабым, беспомощным, корчащемся в ловушке своих же сил и чувств. Рэдкфил уже открыл было рот, чтобы сказать что-то типично острое для него, но внезапно остановился. Его взгляд упал куда-то вниз. Он вытаращил глаза и поднял брови вверх в молчаливом удивлении, рот непроизвольно открылся. Через пару секунд до Кэя дошло. Руки. Когда он осознал, что происходит, Рэдкфил уже наклонился, схватил своими костлявыми пальцами его запястье и больно вывернул предплечье, рассматривая вены. — Ах, ты, дрянь… Инквизитор не успел договорить. Контэ из последних сил оттолкнул его и зарычал, пересиливая себя и опираясь о стенку, встал на ноги. Паника захлестнула с головой. Что делать, что делать? Неужели он так глупо попался? Неужели его теперь ждет то же, что он делал с Темными? Все тело дрожало уже не от боли, не от нахлынувшей беспомощности, а от тупого, звериного страха. Нужно было что-то предпринять, что-то сделать, что-то… Кэй не успел ничего сделать, когда Рэдкфил с размаху ударил его по голове какой-то небольшой деревянной табуреткой. Непроизвольно вырвался стон боли, и Кэй упал обратно на пол, распластавшись. Голова взорвалась звоном, а глаза застлала темнота вперемешку с разноцветными искрами. Последнее, что он заметил, так это склонившуюся над ним фигуру старого инквизитора и его растянутые в торжествующей усмешке губы, шепчущие «вот ты и попался, гаденыш».***
Контэ резко вырвался из цепких лап темноты, подскочил, но почти сразу же рухнул обратно — все вокруг двоилось и тряслось, наверное, от удара. Он чувствовал под собой холодный каменный пол. Попытался сфокусировать взгляд. Тщетно. — Уже проснулся, отброс? — скрипучий голос раздался где-то сбоку. Кэй глухо зарычал. Постепенно разум прояснел, силы начали возвращаться. Липкий страх стал расползаться по телу. — Я всегда знал, что ты не просто болен. Ты всегда будто прятался, смотрел на всех нас, как звереныш. Я знал, знал, что от помойного выродка нельзя ждать ничего путевого! — Рэдкфил подошел к решетке, за которой находился Кэй. Как иронично — он сам уже сидел в тюрьме, как преступник! — Ты — выродок, ты не достоин зваться не то что инквизитором — человеком! Как ты смел ходить по священной земле? Как ты смел лгать всем вокруг? Таким, как ты, место лишь на костре. И я лично позабочусь о том, чтобы Снор вынес тебе приговор. Каждое слово Рэдкфила сочилось ядом и торжеством. От этого становилось тошно. — А ты считаешь, что Церковь поступает правильно?.. — глухо просипел Кэй. — Закрой пасть, отребье! Не тебе судить Церковь! — взревел инквизитор. — Я расскажу Снору обо всем, я поеду к нему прямо сейчас. А тебя я оставлю здесь, гнить в этой дыре, пока мы оба не вернемся. У тебя как раз будет время обдумать последние слова, — Рэдкфил ухмыльнулся и выпрямился. Его лицо впервые за многие годы сияло, настолько он был горд собой. — Что тебе сделали Темные? — у Кэя дернулся глаз, он с усилием поднялся на дрожащих руках и сел. И, о, боги, как же это было тяжело. — Что они сделали? — Рэдкфил зловеще прищурился, медленно протягивая слова, будто вкушая и растягивая каждое мгновение своего ликования. — Ты и сам прекрасно знаешь, что они сделали. Родились. Они, как и ты, не имеют права на жизнь. Они оскверняют нашу землю, идут против воли Отца, который даровал нам жизнь и освободил от гнета Тьмы. Мы должны быть ему благодарны. Все, кто не считается с его волей, должны быть уничтожены. И тогда мы заживем еще лучше. Праведное пламя очищает нас от скверны, принесенной Темными отродьями. Ты будешь гореть на площади и умолять о пощаде, гаденыш, а я буду смотреть на это с первых рядов. Кэй аккуратно поднялся. Зрение уже пришло в норму, голова прояснилась. Он с неприкрытой ненавистью смотрел в блеклые глаза старика и чувствовал, как тело наполнялось прежней силой. Никто не смел угрожать ему. — Я никому не скажу о твоей «тайне», не хочу, чтобы кто-то разделил это сладкое зрелище первым. Наслаждайся последними деньками, Контэ, — Рэдкфил сплюнул в его сторону и пошел на выход бодрой походкой, явно предвкушающий свою окончательную победу. Он что-то гаркнул двум молодым паренькам, от чего те сжались и опустили головы, не решаясь взглянуть на старшего по званию, а после быстро закивали, отходя. Кэю оставалось лишь смотреть ему вслед, провожая взглядом угловатую тень Рэдкфила с горбатым орлиным носом, которая плавно отдалялась все больше и больше. В глубине души, вырвавшись из оков, подбиваемая страхом загнанного хищника, взревела Тьма. Она растеклась по венам, проникая в каждую клетку организма и напитывая его силой. Мощная и разрушительная, она придавала уверенности и наполняла Кэя чем-то несоизмеримо мощным и темным. Никто не смел угрожать ему. Никто не смел даже пытаться уничтожить его, а уж тем более насмехаться. Ни одна живая душа не должна узнать, что скрывают за собой рукава инквизиторского плаща и кожаные темные перчатки. И уж Кэй обязательно позаботится об этом.