Ничто человеческое

— Сына, ты таки не опоздаешь? Тебе ещё двоих детей на платформу доставлять! — раздался из кухни голос матери. Снейп вздохнул. — Сэрвидж, наша мам чудесная, но иногда такая излишне деятельная. — Северус, я бы её бурную деятельность ни за какие галеоны не променяла на то время, когда она была к нам почти равнодушна. Зельевар кивнул. То время они вспоминать не любили. — Севочка, ты таки идёшь? Шо ты там охорашиваешься? Мучительно выбираешь, шо же надеть — чёрную мантию, чёрную мантию или всё ж таки чёрную мантию?! — Да здесь я, здесь, что ж ты так кричишь? — мужчина в оглаженной голубой рубашке и чёрных брюках вышел на кухню, где изумительно пахло свежей выпечкой. Он даже жалел, что позавтракать вместе не получится. Сначала нужно зайти в приют, а после трансгрессировать на Тисовую, не разрываться же Петунье в дилеммах «которого ребёнка провожать в новую школу». — Ой, шо таки деется? А как же чёрный цвет? Я этот день голубым в календаре обведу. Ёж Эммет — альм Элен Снейп — фыркнул. — Ну, во-первых, мам, мне в магловский приют идти. Директриса не оценит моего готичного флёра, а во-вторых, по цельсию девятнадцать градусов. Я потом изойду к чертям. Тем более в чёрной мантии. Вкусно пахнет, — мужчина цапнул пирожок и налил себе вишнёвого соку. — Кушай, радость моя, кушай. — А что это за пакеты? — Снейп окинул взглядом два внушительных свёртка на столе. — Ой, а то ты передашь детям. — Каким детям. — Гарричке и Даночке, — женщина вынула из духовки очередной противень.- А тебе я пакет сейчас сложу. Северус застыл, не донеся очередной пирожок до рта. — В смысле, передам? Мама, как ты себе это представляешь? — Ну как, возьмёшь ручками и передашь. Сначала Даночке, потом Гарричке. Ты ж в такой последовательности идёшь? Ну или можешь им сразу обоим отдать пирожки на платформе, сам определишься, где и когда. Значит, смотри. В пакетах ещё несколько кулёчков. Вот тут пирожочки с мясом, вот здесь — с картошкой и грибочками, там — с печенью, а тут — с кислой капусточкой. Из сладкого — вишенка и яблочко, то ж я их в один кулёчек, не поссорятся. Собственно, шо я тебе рассказываю, я всё подписала. Щас детям ещё по бутылке компотика налью, и можешь идти. — Мам! Нет, я не понесу им пирожки! Я учитель в конце концов, а не гастрономический Санта-Клаус! — Сэрвидж забила крыльями. — И как твоя учительская должность мешает передать им пирожки? Сына, у тебя корона не упадёт. — Мам, у меня репутация, я злой и страшный зельевар, между прочим! Они меня уважать не будут после этого. Элен Снейп отложила лейку, через которую наливала компот. — Сына, доброе сердце — это-таки не стыдно, а у тебя оно доброе, иначе ты из той поездки в детдом не пришел бы высушенный и не пил бы с Лютиком, солнышком моим. А насчёт уважать не будут, то вот Минерва была к тебе добра. И шо, ты мне хочешь сказать, шо ты не уважаешь декана Гриффиндора? — Уважаю, конечно. Но это другое! Зачем я только тебе рассказал? — Ты мне, Севочка, рассказал, потому что, слава Богу, доверяешь. — Мам, ну я не могу носить пирожки сыну Поттера! — А шо ты имеешь против бедного мальчика? Он столько пережил! Генетику не выбирают, сына. — Да знаю, но я всё поправил. Теперь Петунья о нём позаботится. — О, кстати, о Петунье, девочке ты тоже передашь пирожочков. — Мам! Элен проигнорировала его возмущение. — Сева, ты и вправду исправил Дамблдорово блядство. Однако ж подумай, как долго Гарри будет привыкать к её заботе, а она — к тому, что её не разрывает когнитивный диссонанс? Кстати, лошадь ты куда дел? — Люциусу отнёс. — Ой, а ему эта гадость на шо? *** — И зачем ты мне это принёс? — Люциус брезгливо морщился, разглядывая артефакт, излучение от которого отчётливо угадывалось, даже несмотря на защитный кокон. — Потому что не придумал пока, куда деть эту дрянь. — Ну, можем попробовать утилизировать, — пожал плечами хозяин Малфой-мэнора. — Наверное, так будет лучше всего. Закончить мысль Северус не успел. Дверь кабинета, в котором они планировали надираться, открылась, и в проёме возникла голова Беллатрисы. — Эльфы говорят, наш гость приволок какую-то пакость? Ужасно выглядишь, Северус. Ты вернулся с рандеву с сотней инферналов? — И тебе здравствовать, заноза моего сердца. — Восприму это как комплимент. Это что? — женщина подошла к столу и присмотрелась к статуэтке крылатой лошади, на вид совершенно безобидной. -Это Дамблдоров подарочек опекунам Поттера, — пояснил Люциус. — Вот, думаем, как от неё избавиться. — Кокон твоего авторства, Снейп? — Ну да, а что? — Хороший, добротный такой. Суток на двое, думаю, хватит. — Может, подскажешь, как её обезвредить? И вообще, у тебя опять кровь носом идёт. — Можно подумать, в первый раз. И да, мальчики, вы меня разочаровывайте, — волшебница поцокала языком и полезла в карман рубашки за платком. — Ладно Снейп. Он же простой, как три кната, — медоед Джим, услышав это, фыркнул. — Но ты-то, зятёк, чем думаешь? — А что не так? — приподнял брови лорд Малфой. — О-о-о… Вы же пить ещё вроде не начинали. Ты серьёзно предлагаешь избавиться от такого компромата на великого и светлого? Мэрлин с ним, с компроматом, Люц, ты хоть представляешь, какую при необходимости порчу можно навести, используя его магический след? Даже я вижу, сколько силы сюда вложено. А если он ещё и на крови её его делал. Маловероятно, но вдруг повезёт? — И ты предлагаешь? — вопросительно протянул Люциус. — Невежливо бросить твоего гостя здесь и отправиться в ритуальный зал. Там вы с Нарциссой наложите бессрочный стазис, который недоступен Снейпу, поскольку родовой камень Принцев вне досягаемости, какая жалость, правда, Северус? — Белла, мимо, даже как-то беззубо. Теряешь хватку. Родственные связи с Принцами — не мой триггер. — И в мыслях не имела задевать твои триггеры. Просто констатировала факт. В любом случае, пускай эта очаровательная пакость полежит до лучших времён. Надеюсь, позже я смогу не только изучить её, но и применить. В какой-нибудь подходящей ситуации. *** — В общем, у Беллы появилась новая игрушка, — закончил Северус свой рассказ. — Ой, какая дальновидная девочка. Я таки одобряю. Но вернёмся к пирожкам. Пускай даже Петунья позаботится о Гарри. А о девочке кто? Северус, она маленькая и одинокая. Ей точно бутербродов в дорогу не завернут. — О, господи, мама, ты и мёртвого уговоришь. Давай пирожки. — И компотик. — И его давай. *** Элен Снейп смотрела вслед своему уходящему взрослому сыну. Сыну, которого никогда не надеялась обрести, и вспоминала то время, когда он стал самой важной частью её жизни. *** Шестидесятипятилетняя одесская медсестра Роза Лемберг мучительно умирала от онкологии. Эта агония длилась вторые сутки. морфин был бессилен. Закрывая глаза, она каждый раз надеялась, что больше не очнётся, но боль снова и снова вырывала из забытья. Очередная бесконечность мучений оборвалась внезапно, она успела только понадеяться, что наконец окажется рядом со своим Петей, давно похороненным любимым мужем. Но чаяниям женщины не дано было исполниться. Реальность ударила резко и со всех сторон — холодным полом под спиной, тупой болью в затылке и внизу живота, горячей и липкой жидкостью, текущей по ногам, чужими воспоминаниями, грозящими разорвать голову. Молодая наивная девочка по имени Элен Принц без памяти влюблена в Тобиаса Снейпа, и не важно, что он магл, не важно, что мать с отцом будут против. Они любят и готовы друг для друга на всё. Когда-нибудь она расскажет ему, что волшебница, и он обязательно поймёт её. Разговор с родителями и изгнание из родного дома почти не омрачают её счастья. Ведь любимый Тоби действительно оказался понимающим. Харизматичный Тоби, обожающий её живой ум и способность шутить. Пусть он грубоват и совсем небогат, но он любит её. У них обязательно всё будет хорошо. Всё действительно неплохо, пока их сыну Северусу не исполняется три. Перебравший с друзьями по случаю победы любимой футбольной команды, Тобиас случайно пугает мальчика. Он всего лишь хотел поиграть с сыном. Но ребёнок шарахается от его красных глаз, громкого голоса и разрисованного лица. Мужчину припечатывает спиной к стене, а малыш, напуганный падением и болезненным криком отца, взрывает стоящую на столе посуду. Тобиаса, всё ещё не поднявшегося на ноги, засыпает осколками. Элен смотрит на мужа, который непонимающе сверлит взглядом макушку сына. В глазах Тобиаса — страх. После первого магического выброса мужчина честно пытается не бояться собственного ребенка, такого долгожданного сына. Но за первым всплеском случаются другие — битая посуда, горящие занавески, вынесенная вместе с коробкой дверь. Тобиас всё меньше времени проводит дома, задерживается на работе, а по выходным пьёт в местном пабе. И даже это терпимо, пока ткацкая фабрика, где он трудится, не закрывается. В доме начинается ад. Теперь дно бутылки мужчина видит чаще, чем лицо жены. Они с Северусом стараются избегать человека, в котором почти ничего не осталось от нежного мужа и любящего отца. Тобиас, понимая, что от него прячутся, звереет ещё больше и начинает их бить. В основном жену, к сыну тянуть руки боится, но кричит и запугивает регулярно. Северусу семь, и он уже понимает — магию нужно контролировать, чтобы маме меньше доставалось. Сама Элен очень хочет относиться к ребёнку как раньше, но не может не винить его в том, что происходит с любимым Тоби. Очередное жаркое лето приносит ей и её шестнадцатилетнему сыну крошечную надежду. Женщина понимает, что беременна. Когда Северус уезжает в школу, муж пьёт меньше и даже изредка ласков с ней. Постель остаётся единственным местом, где в Тобиасе просыпается что-то человеческое. Прежнее. Сыну она сообщает первому, он дарит матери одну из своих редких улыбок и произносит: — Можно, мы назовём её Джорджия? Элен даже не спрашивает, почему Северус уверен, что родится девочка, просто надеется, что малышка будет сквибом. Учитывая, сколько лет она блокирует собственную магию, шанс есть. Всё обрывается в один вечер, когда пьяный Тобиас узнаёт о беременности от бестактного местного врача, к которому женщина ходила на осмотр за несколько дней до того. Муж избивает её, приговаривая: — Мне не нужен ещё один опасный урод! Альм Тобиаса — овчарка Ронда — душит её мыша Пикси. Последнее, что она помнит, — Северус врывается к ним в комнату и набрасывается на отца с кулаками. *** Немного придя в себя, Роза поняла, что каким-то невероятным образом оказалась в теле несчастной девочки. Об этом говорили характерные ощущения. Боль от сильных ударов в живот ни с чем не спутаешь. Подозрительная тишина заставила открыть глаза. Первым чувством было облегчение, ведь Эммет остался с ней. — Роза, мальчик. Она с усилием подняла голову. Худой темноволосый подросток сидел на полу в луже крови и остекленевшим взглядом сверлил то, что когда-то было лицом его отца. Превозмогая боль, Роза подползла к ребёнку и тронула его за плечо. Он повернул голову, но женщина могла бы поклясться, что сын (?) не видит её. От прикосновения он начал раскачиваться, бормоча: — Убил-убил-убил. Я его убил. Альм ворона сидела на плече ребёнка, судорожно уцепившись когтями и словно окаменев. Каким-то шестым чувством Роза поняла — сейчас ей нужно быть сильной. Она ничего не испытывает к мёртвому мужчине, это не первый труп, который она видит. Сколько их было в застенках Освенцима? Мужчин, женщин, младенцев. Но этого, живого, она должна вытащить и защитить. Может, ради того ей и дали новую жизнь. Где-то здесь была палочка Элен… Её палочка. Нужно найти её, пока это тело совсем не истекло кровью. Найти, вспомнить подходящее заклинание (вроде бы, у её предшественницы была смежная специальность), а после помочь ребёнку. Палочка отыскалась в груде штопаных носков. Заклинания — диагностическое, абортивное, чтобы удалить остатки плода, кровеостанавливающее, залечивающее — с трудом, но вспомнились. Кровевосполняющее зелье она сварит позже. Не доносила. Жаль, Господи, как жаль. И даже нет времени оплакать, её старший ребёнок нуждается в помощи. — Северус, — позвала она. Интересно, почему Элен дала сыну такое имя? Почти славянское. — Северус, посмотри на меня. Пожалуйста, сынок. Ласковое слово заставило ребёнка вздрогнуть, и он с трудом повернул голову на звук. — Теперь меня посадят. Меня посадят в Азкабан. Розе потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что Азкабаном называют ужасную магическую тюрьму, полную дементоров, чудовищ, которые подпитываются счастливыми эмоциями и, когда им позволяют, отсекают и пожирают чужих Альмов. Место, куда её сын никогда не попадёт. — Эванеско! — взмахом палочки она заставила труп Тобиаса исчезнуть. Перед глазами заплясали чёрные мушки. Всё же колдовать с кровопотерей и кое-как залеченным сотрясением — очень нездоровое занятие. Но выхода у Розы Лемберг… Нет, у Элен Снейп не было. Женщина присела на корточки и словно куклу развернула сына к себе. — Тобиас Снейп пропал без вести, — твёрдо произнесла она, глядя Северусу в глаза. — Ты понял меня? — Это я, я его убил… Он не исчез, — мальчик отчаянно и беспомощно заплакал. Элен прижала его к груди и баюкала, бормоча что-то ласковое, пока ребёнок не затих. Когда слёзы высохли, она приподняла его подбородок и проговорила. — Мы подадим заявление в магловскую полицию Через три дня, как полагается по закону. Будем скорбеть и убиваться, потому что твой отец пропал без вести. Много лет назад пропал. Экскуро! Повинуясь заклинанию, пол очистился от крови. Элен подняла Северуса на ноги и повела в ванную. *** Как и ожидала женщина, безработного алкоголика Тобиаса искали без особого рвения и, в конце концов, дело заглохло. А у них с сыном началась новая жизнь. Жизнь, в которой Элен Снейп устроилась в больницу Святого Мунго младшим колдомедиком, а Северус обрёл любящую мать. Конечно, было непросто, денег первое время не хватало, так что мантии, рубашки, платья Элен шила сама, комбинируя найденную на магловской барахолке старую машинку и магию. За домом разбили небольшой огородик. Они справились. Северус, хоть и дичился, но стал счастливее и даже обрёл большую уверенность в себе. О Тобиасе они никогда не говорили. Разумеется, перемены, произошедшие в матери — альм изменивший форму; её сила; неожиданные умения; странная манера речи (женщина не была готова совсем отказаться от себя прежней); песни на незнакомых Северусу славянских языках, которые она тихонько напевала; ласковое «Севочка», обращённое к нему, — не могли остаться незамеченными (да Роза этого и не хотела). Однажды, когда сыну было семнадцать, он вернулся домой на зимние каникулы и с порога задал всего один вопрос. — Ты же не всегда была со мной, да? Элен отложила скалку и повернулась к Северусу. — Верно, малыш, не всегда. — Ты пришла в тот вечер, когда я его убил. — Когда он исчез, — настойчиво поправила женщина. И рассказала сыну свою историю. *** Роза Лемберг родилась в большой и дружной семье одесских евреев в 1927 году. Папа — дирижёр, мама — учительница, две старшие сестры и брат. Ни ссор, ни скандалов. Казалось, ничто не способно омрачить их счастья. Но пришел сорок первый год, а вместе с ним и война. Она, четырнадцатилетняя и тогда ещё бесстрашная, в числе первых записалась на курсы полевых медсестёр. Кто из них, этих горячих и смелых девочек, знал, что такое война. Тогда казалось, что фрицев с родной земли прогонят за несколько месяцев. И каждый житель города, от мала до велика, мечтал отдать для победы всё, что может. В школу снайперов её не взяли, маленькая, слабая и годами не вышла. Даже на курсы сестёр приняли с трудом. Роза неделю ходила, упрашивала. Уговорила и тем, возможно, спасла себе жизнь. Их отправили на фронт, и девочка не увидела резни, случившейся в городе осенью. Двадцать третьего октября не стало родителей и беременных сестёр, которые так радовались, что родят почти в одно время. Похоронка на брата нашла её в полевом госпитале в декабре. А в феврале сорок третьего сама Роза попала в плен и стала узницей Освенцима. Конечно, всех ужасов лагеря женщина сыну не описывала. Но, что была беременна от одного из надзирателей и антисанитарным способом избавилась от немецкого выродка, всё же рассказала. — Я, сынок, была красивая. Очень. А он… Там надзиратели были хозяевами, а мы — безмолвными скотами. Не знаю, как так случилось, что меня миновали и печь, и газовая камера. Тогда Роза потеряла возможность иметь детей. И это ещё не раз её спасло. Главное — она выжила. Дожила до освобождения лагеря и сумела вернуться в родной город. Началась спокойная жизнь. Нелёгкая, но мирная. А делал её счастливой зеленоглазый Петя. Только и изъяна в нём было, что обожжённое лицо и отсутствие трёх пальцев на левой руке. После войны мог он найти молодую, здоровую, способную родить. А выбрал Розу, увечную и со шрамом от немецкого ножа во всю щёку. Соседских ребятишек любил страшно, но ни разу не упрекнул, что никогда не подарит ему женщина зеленоглазую, темнокудрую девчушку. Именно о такой мечтала она сама. Жену Петя любил безоглядно, как и она его. Жаль, рано мужа не стало. Инфаркт. Но у Розы остались друзья и пациенты. В них женщина находила утешение, пока ей не озвучили приговор. Рак, в последней стадии. *** — А потом мне подарили тебя, сынок. Бледный как мел Северус смотрел на женщину, которую очень хотел, но больше не смел назвать мамой, женщину, которая столько сделала для него, для чужого навязанного мальчишки. — Сомнительный подарочек. Вряд ли ты мечтала о ребёнке, который не доверяет собственной тени, готов воевать с каждым и не знает, как реагировать на ласковое обращение. Но я не свяжу тебя. Тебе не обязательно замещать мне мать, которая не справилась со своими обязанностями и предпочла уйти. — Сынок, её не стало, так бывает. — Нет. Я читал. Подселение возможно, только если душа согласилась добровольно и искренне покинуть своё вместилище. Такая страховка от принуждения. Элен меня предала, а отдуваться приходится тебе. — Малыш… — Я очень тебе благодарен. Последний год самый счастливый в моей жизни. С тобой я узнал, как это, когда мама тебя любит. Я благодарен за эту иллюзию. Но ты ничем мне не обязана. Северус выталкивал из себя слова, а губы дрожали. Он замолчал и до крови прокусил нижнюю, чтобы не разреветься в голос. Элен сдерживать слёз не стала. — Ты хочешь, чтобы я ушла? — Нет, мам! — крикнул и спохватился, а потом всё же набрался смелости. — Я всю жизнь мечтал о такой матери, как ты. Но… это же просто я. То, что тебе навязали, даже не спросив, нужно ли оно тебе. — Ну давай посмотрим. Я жива, я молода и у меня есть сын, которым любая мать смогла бы гордиться. Про магию говорить не буду, она удобна, но даже без неё тебя было бы достаточно. Сынок, я тебя не рожала, но я тебя люблю. И я бы ничего не поменяла. Я не знаю, кто меня сюда отправил, но каждый день я благодарю жизнь за этот поворот. За тебя. Северус всхлипнул и бросился ей на шею. — Плачь, малыш, плачь. В слезах нет ничего постыдного. Элен гладила сына по спине, а Эммет тыкался носом в крыло Сэрвидж. — Я люблю тебя, мам. Вспоминая события тех далёких лет, женщина в очередной раз поблагодарила вселенную. У неё есть любимый сын, и у него очень доброе сердце. Хоть и фыркал, а понёс-таки детям пирожки. Элен Снейп понятия не имела, что мироздание уже начало выстраивать вокруг их маленькой семьи нечто светлое, тёплое и необъятное. И пирожки — только один из первых камешков в фундаменте.