Инициатива

      Гарри Поттер смотрел на своего старшего сына и не мог понять, в какой именно момент он перестал быть хорошим отцом. А может, он никогда им и не был? У хороших отцов дети не издеваются над другими; у хороших отцов нет причин краснеть перед директрисой; хорошие отцы берут детей за руку и ведут туда, куда те хотят, беседуют с ними и знают, что за маленькие люди гостят в их доме двадцать первых лет жизни.       Во всем этом вернувшийся в аврорат после годичного бунта Гарольд Джеймс Поттер потерпел поражение.       Джеймс Сириус, его старший сын, сейчас стоял вместе с ним в кабинете директора Хогвартса Минервы Макгонагалл и не испытывал ни капли стыда или даже смущения. Напротив них находились Скорпиус Малфой и его мать; лучше бы пришел Драко, смотреть на подругу, бережно обнимающую ребенка, было выше сил Гарри.       Скорпиус на Слизерине, Джеймс — гриффиндорец: это, согласно официальным источникам, и есть причина трехлетней вражды. Точнее, трехлетней в Хогвартсе, а вообще вражда длилась с первого взгляда: Гарри, сдружившийся с Драко во время совместного путешествия в Париж с Джинни и Луной, тогда еще невестой наследника рода Малфой, конечно же был рад познакомить пятилетнего Джеймса с четырехлетним Скорпиусом. По семейной традиции, Малфои поздно выводили детей в свет. Джеймс и Скорпиус возненавидели друг друга, словно чувствуя, что будут полярно различаться в дальнейшем. Распределение только подтвердило и превратило затяжной конфликт в полноценную войну.       В которой Скорпиус проигрывал. Он был младше почти на год и гораздо слабее. Магический потенциал его поражал в области прорицаний, свойственной всем Малфоям менталистике и чарах иллюзии, но он словно не мог применить к противнику ни одного заклятия — у него рука не поднималась, и потому все стычки с Джеймсом перерастали в банальное избиение. Как Гарри ни бился, объясняя, что ниже достоинства любого человека самоутверждаться за счет того, кто не может ответить, Джеймс твердил, что эта слизеринская змея найдет, как отомстить, и оказывался прав. Скорпиус мстил масштабно и тонко, обходя свою странную боязнь: подставлял, издевался, позорил публично и всегда выходил сухим из воды, но в нем не было злости. И он лишь мстил, а не начинал первым.       Ситуация усложнялась тем, что полностью монолитная сугубо гриффиндорская семья Гарри Поттера противостояла гораздо более разношерстной семье Малфоев: слизеринцы и Луна с Райвенкло, воспитание сидхе и Невыразимых — ядерная смесь, породившая Скорпиуса, Кори, как ласково звали его дома, сатаненка с ангельской внешностью, безупречными манерами, знаниями, превосходящими знания многих взрослых, и истинно малфоевской хитростью и их же везением. После неудачных переговоров с сидхе магическая Британия сплотилась перед лицом Дикой Охоты, но никто не забывал, что именно род Малфоев выступает посредником при всех более-менее цивилизованных контактах. Это делало их неприкосновенными, всеми уважаемыми, несомненно высоко ценимыми и горячо любимыми изгоями. Люциус с честью вынес первые несколько лет войны с сидхе, возглавляя род, но как только нападения Дикой Охоты стали редкостью, конфликт угас, спокойствие восстановилось, он и Нарцисса ушли в лес к aen Woed. Драко ни с кем не говорил об этом, молча отстоял церемонию в министерстве, без сопровождения пришел к гоблинам, но Луна по секрету сказала Джинни и Гарри, что Драко на коленях умолял Люциуса не уходить. Впрочем, как правильно однажды сказали, Люциус гораздо больше сидх, чем человек. Женитьба Драко до сих пор оставалась тем, что для Гарри Поттера характеризовалось словами «за гранью». Луна, девочка не от мира сего в смешных бусах и с перевернутым журналом в руках, стала леди Малфой. Белые волосы убраны в гладкую прическу, темные длинные платья с воротником и обязательно закрытыми запястьями, никаких украшений, кроме двух колец: свадебного, что по обычаю сидхе носят на указательном пальце, и перстня с белым камнем, похожего на тот, что передал Драко Люциус, отказавшись от мира людей — дар лесного короля и символ дружбы эльфов и рода Мэлфой. Только сейчас Гарри заметил, что Луна всегда вела себя как аристократка, ела по правилам, соблюдала этикет, разговаривала тихо и спокойно — ее поведение не изменилось, оно гармонично влилось в образ леди из семьи посредника. Джинни к подруге охладела, твердя, что она стала как Малфои — высокомерной и оскорбляюще молчаливой. Гарри думал, что она всегда такой была, просто раньше на нее не обращали внимание, а теперь не считаться с ней не получится.       Родителей Скорпиуса и Джеймса вызвали не столько из-за нового происшествия, сколько из-за того, что у Минервы Макгонагалл кончилось терпение. Сильнее досталось Джеймсу, все же зелья вызывают внутренние разрушения, а не внешние, но выглядел хуже Скорпиус, потому его было больше жалко. Да и не он начал. С Драко было бы проще, снова и снова повторял про себя Поттер. Драко скор на расправу, как все Блэки, устроил бы сыну разнос за то, что попался, велел бы перевести пару поэм со Старшей речи на английский язык в качестве наказания, тогда и Гарри бы с облегчением лишил Джеймса метлы на пару-тройку недель, они оставили бы детей в школе и отправились с Драко выпить. Как нормальные люди.       Но нет, лорд Малфой наверняка торчал в лесу со своими остроухими друзьями, а Гарри стоял перед Луной и краснел, как будто это он во всем виноват. За себя и за сына. — Джеймс, скажи, пожалуйста, что произошло? — ровно проговорила Луна. — А его спросить не хотите? — вскинулся Джеймс. — Если бы я хотела задать вопрос своему сыну, я бы сделала это, — олимпийское спокойствие Луны уже стало легендарным. Правда, теперь оно называлось «леди Малфой смотрит на всех, как на грязь, и разговаривает, как с идиотами», но суть не менялась. — Ваш сын, — передразнил Джеймс, Гарри дернул его за рукав мантии, но тот вывернулся, — сказал Распу, что лучше никакого отца, чем отец — магл! А у Распа как раз папа из маглов!       Серьезное обвинение, только вот как-то не вяжется с характером Скорпиуса. Даже если тот так и думает, а он наверняка так и думает, спасибо Люциусу за это, он в жизни не скажет. — Отец Распа бил его за магические выбросы, — тихо сказал Скорпиус. — И сам Расп согласился с моими словами, потому что в таком случае его бы, во-первых, никто не бил, во-вторых, его мать могла бы выйти замуж более удачно. — Расп не мог с тобой согласиться, — презрительно сказал Джеймс. — Он не смотрит в рот слизеринцам. — Но также не является гриффиндорцем, что позволяет ему осуществлять мыслительный процесс.       Маленькая язва. Гарри посмотрел на Скорпиуса, который трогательно прижался к Луне, ничуть не стесняясь того, что ему четырнадцать — обычно в этом возрасте дети ратуют за самодостаточность и независимость, но только не Скорпиус. Он знает, как с кем себя вести, как Люциус, говорит то, что от него хотят услышать, и добивается того, чего хочет сам. Он ощущает поддержку и защиту: мама обнимает его, и они вместе против Джеймса. Вроде и Гарри рядом со своим сыном, но если он вмешается, дома будет скандал, мол, ты считаешь меня ребенком. — Гарри с Гриффиндора, — напоминает Луна. — Ты не должен так говорить, это может быть обидно. — Простите, мистер Поттер, признаю, вы — исключение, подтверждающее правило. — Скорпиус, хватит, — прерывает Гарри на правах друга родителей. — Сколько это будет продолжаться, Джеймс? Это школа, а не ринг. Вы сорвали экзамен, разрушили рождественские декорации в прошлом году, молчу уже о том, сколько раз твои шальные заклятия попадали в других детей! — Пап, я не хотел! — Джеймс посмотрел на Гарри так, словно тот нанес ему удар в спину. Ну да, нанес: Луна обнимает Скорпиуса и не корит его, а он сам… А что можно сделать, если Джеймс пакостит громче? Луна никогда ребенка не наказывает, как все леди Малфой до нее, она лишь балует и ведет беседы, наказывает и воспитывает отец. В случае Скорпиуса, дед, Драко бы самого себя проконтролировать; ребенок гораздо сдержаннее него. — Я хотя бы делаю то, что хочу и планирую, — уничижительно добавил Скорпиус, и Гарри с неприязнью отметил, насколько же он похож на своего деда. Настолько же, насколько не похож Драко. Скорпиус унаследовал прозрачные честные глаза Нарциссы, которые на лице Люциуса становились оружием массового поражения. Люциуса и его истинную натуру выдавал стылый взгляд прирожденного адвоката и акулы бизнеса: он постоянно просчитывал, предугадывал и манипулировал. Будучи беспринципным, он возводил в культ семейные отношения, факультетское товарищество и исходящие из этого обязательства, которые сам ни во что не ставил; бессовестно красивый, он пользовался природным очарованием и со всеми женщинами вел себя так, что ни одна ему не возражала; богатый, он купил себе влияние, воспользовался связями и заставил ненавистную тещу дать ему на пять лет стать лицом всей магической Британии, благодаря чему развил свой бизнес, приобрел нужные знакомства. А потом выяснилось, что за ним стоят сидхе. Аврорат голову ломал, где шляются Малфои, а те из леса носа не казали, пока Гарри всенародно не поблагодарил Нарциссу за спасение и не сказал, что сделает ради нее все. Десять лет Гарри был уверен, что Малфои долго страдали, может, жили среди маглов, может, кочевали, как он сам с Роном и Гермионой в попытках найти крестражи, а потом выяснилось, что Малфой просто рванул в лес, возопил там, что просит защиты и помощи, успокоился, отмылся, добрался до магловского банка и, вызвав к себе своего гоблина-управляющего, перевел все состояние в мир маглов, вложился с алмазную добычу, купил филиал газовой компании, слетал к арабам, к евреям, к русским, к американцам, заплатил, чтобы его имя не фигурировало в списке миллиардеров, и тот факт, что все это время ему, вероятно, было морально тяжело, не успокаивал Гарри Поттера, все это время оплакивавшего погибших друзей и тяготившегося невозможностью поблагодарить Нарциссу. Он даже не знал, жива ли она, пока леди Малфой сама не появилась в аврорате, чтобы поговорить с Гарри и выторговать свободу своей семье.       Люциус, пожалуй, был самым красивым среди Малфоев. Гарри бывал несколько раз в Малфой-мэноре, видел портреты предков; фамильные черты в Люциусе соединились в шедевр. Как, наверное, обидно Драко, который с таким отцом пошел в блэковскую породу и по внешности, и по характеру! Когда родился Скорпиус, Люциус влюбился в него с первого взгляда: мальчик был похож на него, как отражение в зеркале, только глаза и черные ресницы делали его еще более обаятельным, а блэковская тонкость и хрупкость вызывали почти благоговение. Нарцисса Малфой казалась наивной. Ее глаза на породистом лице Люциуса сделали Скорпиуса ангелом.       Но только не для Гарри. Поттер испытывал к Люциусу стойкую неприязнь, граничащую с восхищением. Малфой-старший пытался общаться с Гарри, после оправдания он вел довольно светскую жизнь, никогда не показывал пренебрежения, с ним было интересно беседовать. Но они друг друга не любили, оба чувствовали это, оба знали, что другой в курсе, что порождало некую неловкость между ними. Гарри не чувствовал такого даже к врагам, а Люциус врагом не был; Люциус не привык, чтобы его читали как открытую книгу, обычно его вежливости верили и принимали ее за дружелюбие. Даже Джинни Поттер ненавидела Малфоя-старшего исключительно за глаза, потому что рядом с ним, когда он буквально топил ее в своем обаянии, она не могла сопротивляться.       С хорьком проще, хорек — истинный Блэк. Как выдаст что-нибудь, как закатит скандал, так его все вокруг ненавидят, даже портреты и статуи, но с ним Гарри даже подружился, несмотря на неудовольствие всей рыжей части его семейства. И Джеймса.       У сына была какая-то органическая неприязнь к Малфоям и сидхе. Быть может, сказалось то, что Гарри порой брал его в аврорат, чтобы разгрузить Джинни хоть немного. Джеймс сидел на стуле в углу кабинета и слушал, как папа и Вернон Роше обсуждают проклятую одноглазую белку, которая пользуется тем, что за нее вступились другие сидхе, и потеряла всякий страх. И чертов Малфой со своими инсинуациями и международными знакомствами — на Вернона даже в родной Франции уже косятся, мол, он угнетает бедных эльфов, магическую Россию аж трясет, ну конечно, у них министр обороны из Долины Огненной земли, тоже остроухий, Иорвета знает, любит и ждет назад. Геральт накостылял Дикой Охоте в целом и Эредину в частности, тот уполз зализывать раны и лечить уязвленную гордость, а чертов Малфой отказывается говорить, где его можно найти и добить. Гарри иногда чувствовал вину, ведь это он зародил в сыне ненависть, но потом вспоминал, как Луна и Джинни впервые подвели Скорпиуса и Джеймса друг к другу, Джеймс торжественно протянул Кори руку, и тот, смерив его взглядом, заложил руки за спину. Вражда перешла по наследству. Драко и Гарри разразились непедагогичным истерическим хохотом, были изгнаны женами на лестницу, где и предавались воспоминаниям, обсмеивая каждый совместно пережитый урок в Хогвартсе.       Дети росли, рос и конфликт. Драко, импульсивный и горячий как Блэк, своей несдержанностью и влиянием настроения на поведение приучил сына виртуозно изворачиваться и оправдывать каждое свое действие; Люциус нарадоваться не мог на прирожденного слизеринца, внук был его единственной отдушиной в тяжелый период горячей фазы войны с сидхе. Нарцисса тоже обладала взрывным характером, но в отношении Скорпиуса, как и раньше в отношении Драко, страстность ее натуры переросла в безумную любовь. Кори было можно все, если он радовал бабушку хорошими манерами, оценками, поведением и лаской — мальчик игру понял, принял, и ему понравилось. Луна была ему скорее подругой, чем матерью: Скорпиус доверял ей часть своих секретов, относился к ней с обожанием и компенсировал эгоизм Драко: Люциус, более успешный в построении любых межличностных отношений, научил Скорпиуса, что женщин, носящих фамилию Малфой, надо обожать. Кори выглядел как картинка. На праздниках все кругом умилялись маленькому джентльмену с безупречными манерами. Джеймс проигрывал на этом фоне: озорной, смешливый непоседа вызывал умиление исключительно у Молли Уизли. Гарри очень любил своего сына, но когда видел одетого с иголочки Скорпиуса, уткнувшегося в очередную книгу, испытывал чувство… не стеснения, а какой-то зависти. Гениальный наследник рода Малфой штудирует фундаментальный труд о природе возникновения магических потоков на французском языке в качестве легкого чтения. Сын Гарри Поттера только что вдрызг порвал новую мантию, зацепившись за ручку двери, потому что пробегал мимо и не подумал о последствиях, споткнулся и упал, заляпав мантию заместителя министра Магии. Как всегда.       Джеймс, кажется, это чувствовал, потому и ненавидел Скорпиуса все сильнее, а заодно и его деда, на которого тот был так похож внешне. К Драко такого отношения Гарри не замечал.       Когда Люциус и Нарцисса ушли в лес, Джеймс на какое-то время словно обезумел. Гарри даже испугался, что его сын способен на такую злость: он называл Люциуса трусом, предателем людей, Пожирателем, Скорпиуса — пожирательским отродьем и шпионом остроухих. Рон и Роше в один голос клялись, что не они научили ребенка такому, Драко на время перестал Поттера замечать, но потом все как-то поутихло и наладилось. Настало время отправиться в школу. Джеймс родился пятого сентября, потому в Хогвартс отправился почти в двенадцать, Скорпиус — тридцатого августа. Разница почти в год разводила противников в совершенно разные весовые категории. Джеймс был сильнее своих сверстников, Скорпиус казался высоким и тонким, как клинок, но в нем не было выносливости: изнеженный и избалованный, он часто болел, обладал средним, если не низким магическим потенциалом и совершенно не был расположен к силовой магии, что сильно отличало его от Люциуса, колдуна-интуита, и Драко, Бомбардой которого можно было ползамка обрушить. Нестабильный потенциал Драко усугублялся его ненормальной русской палочкой, подарком отца Антонина Долохова, и если палочка действительно сама выбирает волшебника, то тут хозяин и артефакт точно нашли друг друга. Малфой мог с ругательствами и десять раз вспотев полчаса кипятить стакан воды и легко с помощью банального Акцио призвать подводную лодку из глубины. Палочка при проверке в министерстве на входе не раз устраивала охранникам веселье с ударами молнией или воспламенением. Старые волшебники из древних родов, качая головами, недоверчиво слушали фамилию «Малфой», приговаривая: «Блэк, истинный Блэк!» Однажды Гарри нарвался на злого Драко, который заперся в тренировочном зале авроров и без своей своевольной палочки, на одной стихийной магии покрошил в стружку зачарованные манекены, которые и в колдовском огне горели не один час. — И что это? — спросил Гарри, дождавшись, пока вымотанный Малфой осядет без сил на пол. — Не шевелись, занозы загонишь. Я сам уберу. — Отец… ушел, — отозвался Драко. — Насовсем. И мама тоже. Даже могилы не будет. Магические портреты он писать запретил. — Понятно, — протянул Гарри, садясь на корточки рядом. — А что в моем аврорате бушуешь, а не дома чашки хрустальные бьешь? — Ты хочешь, чтоб я потом мэнор с нуля восстанавливал? — покосился на него Малфой и пояснил. — Там Луна и Кори, не хочу пугать. А дуэльный зал плохо укреплен.       Вошел Роше, замер на входе, присвистнул, осмотрев масштабы разрушений. — А что это у нас, — поинтересовался он, посмотрев на Драко. — Великий маг гневается? — Великий маг уже успокоился, сейчас встанет, отряхнет пижонские портки и пойдет домой, — отрезал Гарри, зная, что Роше и Малфой в замкнутом пространстве — это почти как Роше и Иорвет, только если к последнему у Вернона просто желание, то по отношению к Драко — это желание убить. — Не аппарацией, а камином, как все смертные. Да, Драко, да. Камином. И патронус мне пришли, что не обвалил каминную связь по всей стране. Попроси Сне… Принца себе успокоительное сварить. — А завтра придешь ко мне и доложишь по всей форме, в каком состоянии сейчас ситуация с сидхе, — закончил Вернон, пристально глядя на Драко. — Люциус перед вечным курортом удосужился тебя посвятить? — Мой отец тебе не отчитывался, и я не буду, — рявкнул Драко, до боли напомнив Сириуса на собраниях Ордена Феникса.       Скорпиус бы никогда не пошел на открытый конфликт. Гарри с ужасом думал о том моменте, когда посредником между людьми и сидхе станет эта белобрысая мечта Салазара. А если учесть, что Джеймс собирается пойти по пути отца в ряды авроров, магическую Британию ждут тяжелые времена.       Но пока перспектива темных времен отодвигалась на неизвестное количество времени (пока Драко не заявит, как Люциус, что устал и уходит), а дети враждовали не на жизнь, а на смерть. — Позвольте мне поговорить с Кори в коридоре, госпожа директор, — попросила Луна, все еще обнимая Скорпиуса за плечи. Макгонагалл кивнула, и Луна вывела сына за дверь. — Мне тоже надо… перекинуться парой слов, — Гарри умоляюще посмотрел на бывшего декана. — Иди, Гарри. Мне нечего сказать больше. У меня руки опускаются.       Снова стыд. Гарри прошел с Джеймсом мимо Луны, которая сидела на наколдованной скамеечке и, держа руки Скорпиуса в своих, говорила ему что-то… что-то странное. О роли в мире, предназначении и растрате себя; на злобу и ненависть нет времени, Кори, оно ограничено. Гарри не стал трансфигурировать себе скамейку, а дошел до лестницы и сел на нее. — Что скажешь? — враждебно спросил Джеймс, садясь рядом, но так, чтобы не касаться отца. — Что мне тяжело, — неожиданно честно ответил Гарри. И вывалил на опешившего Джеймса все: что он разочарован в себе как в родителе, что даже сейчас, столько лет спустя, остаются те, кто хочет отомстить за Волдеморта, что Вернон Роше совсем свихнулся и считает, что если он не стареет и не теряет энтузиазма, значит, все такие же. Что чертов Малфой сидит в своем лесу на ветке, дует в дудку эльфийские мотивы и напивается с араненом, а его папаша подложил всем большую свинью своим аривидерчи и вальсом в сторону французского леса в разгар проблем, переложив отвратительные межрасовые отношения на хрупкие плечи своего по-блэковски психованного наследника. Что ему приходят угрозы. Что он устал. Что он не понимает, почему бессмысленная вражда продолжается, если уже ясно, что от нее только боль и смерть.       Джеймс смотрел на него так, словно у него вторая голова выросла и сказала, что она — крестраж и отныне будет жить тут. Гарри уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы пойти на попятный, скатиться в унылую воспитательную беседу, как Джеймса прорвало. Он не хотел. Он не собирался. Это слишком далеко зашло, и он это понимает. Что Скорпиус сам никого никогда не обидит, если к нему не лезть. Что Малфои ему лично ничего не сделали. Да и сидхе тоже. Но ведь невозможно так жить, когда даже ты считаешь, что он лучше! — Кто? — сгорая от стыда, спросил Гарри, прекрасно понимая, что Джеймс знает. Как, наверное, сейчас был бы счастлив Люциус Малфой, пусть его котел в аду булькает веселее, или что там у этих сидхе за посмертие? А, как он мог забыть, они бессмертны. — Ты знаешь, — с взрослым презрением в голосе сказал Джеймс. Они помолчали. — Я так не считаю, — наконец сказал Гарри. — То, что ты ведешь себя по-другому, не делает тебя хуже. — Но ты завидуешь Малфою, что у него такой сын! — Когда мы ссоримся с Джин, я завидую Малфою, что у него тихая жена, — пожал плечами Гарри. — Это не значит, что я хотел бы жениться на Луне, хотя она классная. Луна, слышишь? — он повысил голос, чтобы никто не понял, что он лжет; оставшийся после отработок с Амбридж шрам ожгло болью как всегда, когда он откровенно лгал. — Ты классная! Зачем вышла за хорька? — У него теплые руки, — мгновенно отозвалась Луна. — Люциус сказал мне, что он умный и красивый. — Люциус сказал? — фыркнул Гарри, подмигнув Джеймсу. У него тоже руки теплые, и Луна должна об этом знать — они ходили вместе к Слагхорну, и он держал ее за руку. — Да, — Луна, судя по голосу, говорила совершенно искренне и без шуток. — Я не могу оценить, я же его люблю.       Драко на прозвище уже не обижался, хорек и хорек. Правда, так звали его только гриффиндорское трио и Джинни, остальные за спиной говорили просто — сидх. В эльфийских камзолах и с зачесанными назад волосами, в которых затерялась тонкая коса за ухом, как носят aen Elle, двигаясь как Люциус, он действительно походил на сидха. Гарри, Джинни, Гермиона и Рон испытывали какое-то изощренное удовольствие, называя лорда Мэлфоя, представителя магической Британии при организации международного сотрудничества ради мира и предотвращения войн с использованием колдовства, высокого Посредника, друга сидхе, друга таура, друга аранена, друга арабского шейха и трех газовых олигархов, руководителя департамента межрасового сотрудничества и урегулирования, в прошлом посла магической Британии в магической России и Долине Огненной земли, участника постоянной магической конференции при ООН в качестве независимого эксперта, бывшего Пожирателя смерти, занозу в заднице аврората и дырку на любимом шапероне его начальника, главу богатейшего рода Великобритании и внештатного сотрудника Отдела Тайн хорьком.       Джеймс проникся честностью решившего не скрывать свои проблемы отца и пообещал вести себя приличнее. Что наплел Скорпиус, Гарри не интересовало, в конце концов, каким бы ни рос внук Люциуса, он из тех, кто не станет нарываться сам. Гораздо интереснее, что ему сказала Луна, как воздействовала на маленького монстра, чтобы выяснить это, Гарри позвал давнюю подругу прогуляться до Хогсмита. Теперь они шли рядом, и Гарри искоса посматривал на Луну, поражаясь, почему раньше они воспринимали ее как странную девочку с безумными идеями, а теперь — как утонченную леди. Ничего. Не. Изменилось. От этого становилось мерзко на душе — неужели относиться уважительно и воспринимать всерьез ее заставили только титул и фамилия богатого мужа? А Малфой, скотина проницательная, разглядел сокровище, отдал Нарциссе на огранку, чтобы та сняла с нее дурацкие бусы, переодела и причесала, Люциуса натравил на мистера Лавгуда и в результате забрал себе самую замечательную супругу. Безусловно, Гарри Джинни обожал, особенно поначалу, но с ней тяжело. С Луной же всем мужчинам было поразительно легко, только спохватились все слишком поздно. Гарри вспомнил их поездку вчетвером во Францию, где Джинни как-то ночью прижалась к нему и по секрету сказала, что ей всегда нравилась Луна, но она ее, оказывается, совсем не знала. Невеста наследника рода — всего лишь слова, но как изменили они восприятие! Странность и отрешенность стали царственным спокойствием, мышиный писк вместо голоса — аристократически негромкой манерой говорить. Малфой оставался язвительным хорьком, Луна — молчаливой и отстраненной, вместе же они стали настоящими принцем и принцессой, и Гарри жалел о том, что раньше, встречая Луну, чувствовал жалость и неловкость. — Мы с Драко решили, что не будем скрывать от Кори то, что нас беспокоит, — идя рядом и глядя на Гарри и одновременно сквозь него, проговорила Луна Лав… Малфой. Луна Малфой. Леди. — Драко получает угрозы, я тоже. До Кори пока не добрались, но это, очевидно, вопрос времени. — Откуда только выползли эти Пожиратели недобитые, — проворчал Гарри. — Двадцать с лишним лет прошло. — Пожиратели? — переспросила Луна. — Нет… Драко угрожают за то, что он служил Волдеморту, мне — что вышла за Пожирателя. На Люциуса нападали, но только из-за сидхе. Кори рассказывает, что происходит со Слизерином… все снова повторяется. — Эта факультетская вражда когда-нибудь уничтожит все общество, — сквозь зубы проговорил Гарри. — У меня чувство, что только мы с твоим мужем выросли, остальные остались на третьем курсе.       Они остановились на мосту, ведущем в Хогсмит, и Гарри, повернувшись, взял руки Луны в свои. — Как ты? — проникновенно спросил он, заглядывая ей в глаза. Пожалуй, он один понимал, насколько ей непросто: фамилия Малфой в свете событий последних двадцати лет накладывала определенные обязательства и на нее тоже. Посредничество, консультации аврората и министерства; Гермиона вызывала ее довольно часто в свой департамент, и раз за разом Луне приходилось отказываться вставать на ее сторону. Она должна оставаться нейтральной, она посредник, всего лишь посредник, не ратующий за дело людей, не помогающий друзьям. Но одно дело — слышать отказы от Драко Малфоя, другое — от Луны. Гермиона не могла сдержать досаду, Луна это замечала и сильнее закрывалась от друзей, упорно отказываясь считать их бывшими, хотя Драко не раз зло шутил на эту тему, вызывая неприязнь Гарри и вопрос Джинни, какого черта хорек забыл в их гостиной. — Хорошо, — с улыбкой ответила Луна. — Быть Малфой очень интересно, конечно, было лучше, когда Люциус оставался человеком, но и сейчас тоже неплохо.       Луна всегда была любопытной и нетривиально смотрела на вещи, подумал Гарри. Конечно, сидхе заинтересовали ее; ни один Малфой не позволит женщине с такой фамилией работать, но Луна не сидела взаперти. У нее самые волшебные собеседники, она все же нашла сказку в волшебном мире. Гарри отчего-то вспомнил, как над Луной насмехались в школе, над ее фантазиями, даже маглорожденные недоумевали, зачем ей сказка в волшебном-то мире. А Луна искала, искала и нашла. — Как думаешь, Люциус жив? — спросил Поттер. — Его любит таур, — пожала плечами Луна. — Не думаю, что он снова позволит умереть тому, кого любит.       Гарри раньше был уверен, что «ушел в лес» о Люциусе — это иносказательное заявление о том, что глава рода умер или ушел для того, чтобы умереть, а его жена, как в древних легендах, последовала за супругом на погребальный костер, или в курган, или куда там уходят Малфои. — Я рада, что ты хочешь со мной разговаривать, — вдруг сказала Луна, не улыбаясь. — Конечно, я всегда могу поговорить с Драко, но с тобой совсем по-другому. — Разве Драко тебе друг? — Гарри усмехнулся, разглядывая ее. Какая она стала красивая. В отличие даже от Нарциссы, уж на что блистающей всегда, Луна не была блеклой, как многие блондинки, ей не требовались косметические чары, она даже духами пользовалась обычными, магловскими, а не теми модными с эффектом запаха Амортенции, которые захлестнули всю магическую Британию. Закрытое платье делало ее на удивление моложе, а ведь им уже под сорок. Опасные, опасные мысли, одернул себя Гарри. Нет, он счастлив, пусть и по-другому. Он — счастлив. — Естественно, — Луна вдруг просияла улыбкой, словно он ее поздравил. — Лучший друг. А ты — второй лучший друг. Хочешь сливочного пива?       Всегда его терпеть не мог, но отказать Луне — ни за что. К тому же хотелось посмотреть на то, как сиятельная леди будет пить из горла. Хотя как же, опять он забыл: Луна, когда они еще учились, всегда переливала пиво в стакан и пила уже из него, они над этим смеялись, а ведь это правильно для аристократов. Какие же они все-таки были дегенераты, что бусы из пробок смогли отвлечь и затмить манеру речи, привычки и поведение, которому и Малфой-старший бы позавидовал, и Вальбурга Блэк не придралась? Гарри глотнул с непривычки еще более мерзкий напиток, не сводя глаз с подруги; та сидела в грязном пабе как в лучшем ресторане, и от прежней Луны ее отличала только гладко зачесанная сложная прическа. — Я дала Кори портал в Аргонский лес, — вдруг сказала Луна небрежно. — Зачем? — Гарри заметил, что какие-то ученики в мантиях Хаффлпаффа смотрят на них во все глаза; ну конечно, не каждый день увидишь, как заместитель главы аврората — и когда он из Мальчика-который-выжил стал просто заместителем? — сидит в пабе в компании леди Малфой. — Если кто-то захочет сделать с ним что-то плохое, он сможет оказаться в кругу друзей, — Луна снова отпила из стакана, и пена нарисовала ей смешные усы. Гарри захотелось поцеловать ее так нестерпимо остро, что он даже приподнялся, но опомнился, хотя успел подумать, что она, возможно, даже не оттолкнет. — Я сказала ему, чтобы он, если будет опасно, хватал того, кто рядом с ним, и перемещался вместе. — Зачем? — повторил Гарри, усилием воли глядя ей в глаза. Стало еще хуже. Интересно, бывает любовь, внезапная как с первого взгляда, только спустя почти тридцать лет знакомства? — Потому что если ты один, ты способен на гораздо меньшее, — ответила Луна. — Гарри, пойдем ко мне? — вдруг непосредственно сказала она, и у Гарри захватило дух, но он напомнил себе, что глупо воспринимать это как-то по-особенному. Она зовет его, давнего друга, в семейный особняк, где живет с мужем. Счастливо живет, Гарри, не надейся. — Пошли, — Гарри залпом допил пиво по студенческой привычке «ничего не оставлять» и протянул руку Луне, хотя мог аппарировать и сам. Но они же тут играют в друзей образца Отряда Дамблдора, значит, никаких условностей. Луна, в отличие от Нарциссы, Драко, Люциуса и Скорпиуса перчаток не носит.       Они аппарировали во внутренний дворик с мертвым заснеженным фонтаном, прошли в крытый коридор, и Гарри сразу почувствовал, как его обдает сильная струя теплого воздуха, мгновенно сдувая снег и высушивая обувь. Чары? Может быть, или домовик, которому велено дежурить, оставаясь невидимым, был у Люциуса пунктик, что слуги должны быть или людьми, или невидимками. Луна расстегивает у горла брошь, каким-то чудом удерживающую тяжелую мантию на меху, и продолжает идти, а мантия медленно переплывает в гардеробную. Значит, все же домовики. Гарри сбрасывает свою и следует за хозяйкой огромного Малфой-мэнора.       По мере их продвижения вспыхивают на стенах факелы, и тени начинают причудливо танцевать на стенах. Гарри смотрит на Луну сзади и думает, что ее талию можно обхватить ладонями: она так и не поправилась после голода в подземелье того дома, который сейчас принадлежит ей, даже беременность не помогла. Она простила врагов своих так, что покорила своих тюремщиков. Если Дамблдор был прав насчет силы любви, то вот она.       Так странно, он никогда не спрашивал, как она вообще вышла замуж за Малфоя. Драко позвал его в Париж, сказал, что будет там с невестой, а то, что это Луна, возмущенно поведала ему Джинни, так он и узнал. — Как ты вышла замуж за Малфоя? — Я не ушла, когда закончились переговоры с сидхе, — ответила она. — В мэноре остались aen Woed и Элронд, нам нравилось беседовать днем, а по ночам мы смотрели на звезды. — И? Он тебе под звездами сделал предложение? — фыркнул Гарри. — Нет, — ответила Луна и вдруг принялась рассказывать на Старшей речи, которую Гарри уже прилично выучил. — Когда на земле, еще тогда плоской, появились первые эльфы, они открыли глаза и смотрели на звезды, и с тех пор считали звездное небо самым прекрасным, что только есть на свете. Вторым же, что они увидели, были их жёны, и они полюбили их больше всех живущих на земле. — Не понял? — осторожно уточнил Гарри, и Луна вдруг весело рассмеялась: — Мы с Драко лежали на крыше и придумывали свои созвездия, а потом одновременно повернулись, увидели отражения себя и звезд в глазах друг друга и решили, что больше не расстанемся. — И… все? — Гарри даже разочаровался. — А что Люциус? — Король Трандуил благословил нас, и принц был рад за Драко, а Люциус помнит свои ошибки и ничего за Драко не решает, — Луна привела Гарри в небольшую круглую комнату, где весело горел камин, на низких восточных диванах лежали уютные подушки и пледы. В помещении словно царило вечное Рождество, на стенах даже висели венки из еловых ветвей, обвитых лентами. — Рождество было месяц назад, — напомнил Гарри. — Я знаю, но я люблю Рождество, — Луна села на ковер по-турецки и взяла из воздуха большую чашку с переливающейся густой пеной. — Садись, попробуй, это вкусно.       Горячая сладковатая пена таяла на губах и языке, и Гарри казалось, что если бы он пил — или ел? — такое в детстве, он вырос бы самым счастливым человеком на земле. Он подвинулся ближе к камину, но понял, что не может приблизиться еще. — Это Драко чары наложил, — заметила его попытки Луна. — Мы с Кори всегда сидим слишком близко к огню.       «Зачем я здесь?» — хотел спросить Гарри, но удержался, чтобы Луна сама себя об это не спросила и не проводила его к выходу. Ему слишком хорошо и спокойно в рождественской комнате, рядом Луна, и время как будто застыло. Или так всегда рядом с Малфоями? Говорят, у сидхе совершенно другое понятие времени, они же бессмертны; может, Малфои также относятся к миру. И все же, как можно решиться на женитьбу, посмотрев на звезды? Разве Малфои не должны относиться к выбору невесты более осознанно и серьезно? Тот же Люциус, по слухам, был помолвлен с Нарциссой с двенадцати, Блэки, по словам Сириуса, еще уговаривали Абрахаса, давали огромное приданое, и это абсолютно нормально для аристократии. Люциус не скрывал, что влюбился в свою жену после свадьбы. Гарри верил, что у них, в отличие от этих «породистых», как фыркал Рон, есть право влюбляться в кого угодно, а тут выясняется, что Драко Малфой, самый ограниченный кодексом рода аристократ из всех, кого только можно вообразить, захотел и женился на той, с кем романтично провалялся неделю на крыше. И король благословил, и принц одобрил, и Люциус вытащил Ксенофилиуса в магловский ресторан в закрытый зал и за пять с половиной часов и ящик эльфийского вина сумел доказать, что подземелья и Темные Лорды в прошлом, а в будущем благоволение сидхе, перспектива роскошного мэнора и совершенно точно красивые дети-блондины. — Как думаешь, ты могла бы любить кого-то так, как Драко? — в чашку спросил Гарри, надеясь, что она задумалась и не услышит. Так часто бывало. — Наверное, нет, — протянула Луна. — Любовь не может быть такой же, — Луна сделала пасс рукой без палочки, и словно две дымные струи сплелись причудливым узором перед ней, серебристо-голубая и черно-зеленая. Второй взмах, и серебристо-голубой дым смешался с красно-оранжевым. — Видишь? Узоры получаются разные. — Я имею в виду, так сильно, как его, — сипло поправил Гарри. — Как можно любить сильно или слабо? — не поняла Луна. — Или любишь, или нет. — Меня ты любишь? — невесело усмехнулся Гарри. — Конечно, — удивленно кивнула та. — А Драко? — Я люблю Драко. — И почему ты с ним, а не со мной?       Это вырвалось раньше, чем он успел затолкать этот вопрос в самый дальний угол души. Он даже глаза закрыл, но гром не грянул, не явились сидхе, чтобы разрезать его на куски за то, что посягает на жену их любимчика, не обрушился ему на голову от подобного оскорбления Малфой-мэнор. — Я Мэлфой, — ответила Луна, как будто это что-то объясняло, забрала из его пальцев чашку и спокойно спросила. — Хочешь еще? Кори обожает эту пену, а я даже не знала, что, оказывается, не у всех волшебников такое дают детям. Моя мама всегда делала ее, и я думала до самого Хогвартса, что у всех один и тот же завтрак.       Они болтали обо всем еще пару часов, не замечая, что уже наступила ночь. Луна, оказывается, хоть и ушла из Отдела Тайн, продолжала помогать Невыразимым по части исследования магии сидхе и, что неприятно поразило Поттера, занималась этим совместно с Августом Руквудом, тем самым Пожирателем смерти, выпущенным через десять лет заключения по причине амнистии, ужасного состояния здоровья и настойчивого нытья Отдела Тайн, которые расписывали Августа как невероятного специалиста, без которого работа Отдела непозволительно замедляется. Когда Гарри спросил, как она может работать сообща с ним, Луна непонимающе мигнула и повторила ту самую фразу, что сказала сегодня Скорпиусу: на ненависть нет времени. — Мы столько не успели из-за нее, Гарри Поттер, — Луна смотрела на него, чуть наклонив голову. — Ты предлагаешь прощать всех? Неужели не злишься, что тебя держали взаперти тут в подвале? Хоть на того же Люциуса? — Злиться на Люциуса? — переспросила Луна. — Но зачем? Его же здесь нет. — Хорошо, на хорька. Когда в подвал заходишь, ничего не екает? — Я не хожу в подвал, — просто сказала Луна. — Боишься? — Мне не нравится. Я никогда не делаю того, что мне не нравится.       Гарри вдруг вспомнил, что хотел спросить. — Тебе часто поступают угрозы? — проснулась совесть, и он добавил. — И Драко. — Драко почти каждый день, — охотно поведала Луна. — Мы читаем их за завтраком. Представляешь, есть заклинание, которое заставляет вопиллеры изъясняться как пожилой леди из девятнадцатого века, не меняя смысл! А голос остается тот же. — Замечательная традиция, — кисло сказал Гарри. — Ты могла бы и раньше сказать, что тебе угрожают. Я все-таки аврор. И твой друг. — Я этому рада, — ответила Луна и снова взяла их воздуха чашку со сладкой пеной, на сей раз осыпанной разноцветными блестками. — Не надо бояться за меня, мэнор защищен. — Ты отдала свой портал в лес Скорпиусу, — напомнил Гарри. — Портал Драко тоже рассчитан на двоих, — Луна махнула палочкой и снова положила ее на пол; сложная прическа расплелась, и волосы укрыли ее полностью, Гарри даже удивился, что они такие длинные. — Если нам будет грозить беда, я не уйду без него, а он без меня. — И где сейчас Драко? — У твоего начальника, — безмятежно поведала Луна. — Он снова поймал Йорвета, и тот делает вид, что не знает английского. Почему-то мсье Роше не любит Драко, и на его беду Йорвет об этом узнал. Отказался говорить при ком-то еще, а ты знаешь, Драко не любит быть переводчиком, особенно если его вызывает аврорат. — И сколько стоит Драко Малфой на час? — пошутил Гарри, не удержавшись. Слишком хорош момент. — У тебя никогда не будет таких средств, — раздался нахальный голос от двери. Малфой появился в комнате и выпустил невидимую лапку домовика. — Поттер, тебя наконец-то объективно оценили и из дома выгнали?       Вот как он умудряется так произносить его фамилию, что та звучит как матерное слово? Мастерство, не иначе. — Кори и Джеймс снова повздорили, — сказала Луна. — Отдам его Трандуилу, — фыркнул Драко и свалился в кресло. — Шучу. Йорвет меня сегодня доконал. — Луна сказала, ты тоже получаешь угрозы, — заметил Гарри. — Они всегда были, — беспечно махнул рукой Драко, снова напомнив Сириуса. — Хоть что-то новенькое, теперь не за сидхе, а за Темного Лорда. Хоть какое-то разнообразие. И «тоже», Поттер? Ты-то причем? — Мне приходят настолько топорные письма с обвинениями, что я уже даже не читаю, — Гарри вспомнил пару особо едких пассажей о своей матери и ее возможных отношениях и поморщился. — Я и нечистокровный, и убийца, и как я мог, ведь Волдеморт строил дивный новый мир. О сидхе ни слова. — Мне наоборот. Как мерзкий Пожиратель может разгуливать на свободе, Азкабан — вот, что меня ждет. Я занимаюсь только сидхе. С чего вдруг сейчас оживились? Годовщина юбилейная прошла, не пойму причину массового обострения. — Не вижу смысла, — протянул Гарри. — Достать нас? Если проблема с сидхе, то я здесь никаким боком. Если нет, то причем тут ты, если ты занимаешься только ими? Если прикрытие, чтобы убрать нас обоих, то это глупо и слишком топорно.       Они помолчали, потом Гарри вдруг осенило: — Подожди… Люциусу тоже приходили угрозы? — Нет, было несколько нападений, — покачала головой Луна. — И это связывалось с сидхе, — продолжил Поттер. — Да, — Драко сел ровнее. — Только я один — мерзкий Пожиратель, ничего кроме этого, а отец — разносторонняя личность. — Потому что сидхе не вмешиваются в дела людей, — закончил за него Гарри. — Как только в угрозах прозвучит хоть что-то про эльфов, они вмешаются, а так мы сами по себе. Но почему они активизировались так… поздно? То есть, только сейчас? Вроде все хорошо, и ничего не менялось. Дикая Охота прекратилась, Эредина и Имлериха не видели уже лет пять, Йорвет… у него персональная война… — Скажи как есть, горизонтальная, — фыркнул Драко, перегнулся к Луне и погладил ее по руке. — Прости, дорогая, я сегодня с этими двумя чувствовал себя чиновником, который заключает брак. Или, лучше сказать, портретом, который забыли убрать из супружеской спальни. — Может быть, кто-то узнал, что сидхе хотят чего-то нового? — предположила Луна. — Раньше нас? — Драко снисходительно посмотрел на нее. — Быть не может. — И тогда это предупреждения, чтобы держать нас в тонусе? — скептически спросил Поттер. — Это же получилось, — Луна покачала головой, словно сама себе не поверила. — Я отдала Кори портал. Ты, Гарри, не пользуешься каминами и метлой, только аппарируешь. — Откуда ты знаешь? — не удержался Поттер. Он действительно неосознанно начал принимать меры: аппарация, защитные амулеты, которые он раньше забывал, Джинни и дети вообще ими обвешаны, как рождественская елка. — Ты отдала Скорпиусу свой портал?! — взвыл Малфой. — У нас нет третьего портала в Аргонский лес, — спокойно объяснила Луна. — Надо там побывать и сделать новый. — Ты думаешь, это Эредин? — помолчав, спросил Драко. — А предупреждает нас Ге’эльс? — подхватил Гарри, вспомнивший наместника. — Ге’эльс уже купил место в партере и ждет развития событий, если он в курсе, — Малфой скривился. — Из всех сидхе aen Elle — самые несговорчивые. Авалак’х? — Я назначу встречу Кревану, — Луна протянула руки к огню. — Он поймет, — предупредил Драко. — Мы давно хотели побеседовать, — возразила Луна. — Гарри, представляешь, почти все рисунки, которые были найдены в пещерах, рисунки древних людей — это все Авалак’х. Ему казалось, что людям было бы приятно узнать, что их предки были развиты и имели представление об искусстве.       Наблюдая за тем, как фигуры заместителя главного аврора и леди Малфой удаляются от замка, Джеймс и Скорпиус не обменялись и взглядом, словно не замечали, что стоят у соседних окон, но когда те скрылись из виду, Малфой проронил: — Мои родители настаивают на изменении манеры нашего взаимодействия. — Если бы ты не был таким мерзким, не было бы и манеры, — отозвался Джеймс, передразнивая привычку растягивать слова, и добавил. — Мои тоже. По крайней мере, на время… осложнений.       Он не сказал каких, но почему-то подумал, что Скорпиус тоже знает. — Предлагаю обсудить на нейтральной территории.       Ну да, он же из семьи посредника, ему и сказки на ночь наверняка рассказывали сухим канцелярским языком. Ох, как Джеймс ненавидел новейшую историю магического мира! Участие Люциуса в двух войнах и Драко в одной ограничивалось несколькими фразами об угрозах, Империо, они не хотели, их заставили, а вообще Люциус старался откупаться, в разгар первой магической пытался избежать участия в рейдах и вообще был в Америке, где отстаивал интересы магической Британии на международной арене. А уж после войны… как их только не облизывали. Такое чувство, что учебник сам Люциус писал, где выложился по полной в оде самому себе. Три человека на всю Британию знали язык сидхе к началу противостояния рас, и именно Малфои бегали по поместьям и домам, ставя защиту, которая задержит Дикую Охоту. Джеймсу чуть ли не с рождения все говорили, что его отец — герой, спасший всю страну, но это случилось до его рождения, а фамилия Малфой на слуху постоянно, пускай теперь участие в переговорах принимает и леди Малфой, хотя раньше, до женитьбы Драко, Нарцисса лишь сопровождала Люциуса и могла занять сидхе беседой, муж не подпускал ее к решению вопросов.       Нейтральной территорией была объявлена Выручай-комната, куда через пару дней и отправились непримиримые враги. Увидев, что комната предоставила им стол и два самопишущих пера, замерших наизготове, переглянулись и усмехнулись. Настоящие переговоры с документацией. — Предлагаю решать разногласия исключительно путем магической дуэли до потери палочки или возможности к сопротивлению, — с ходу сказал Джеймс, подготовившись заранее. — В присутствии секундантов на огороженном пространстве. — Я наследник древнего рода и не имею права ставить под удар благополучие семьи ради разборок с обидчивым ребенком, — скривил губы Скорпиус, хотя был младше почти на целый год. — Мои обязательства перед родом Мэлфой и всей магической Британией, которая зависит от отношений со Старшей расой, не позволят мне глупо рисковать собой. — Так и скажи, что трусишь, — усмехнулся Джеймс. — По шкале Эверарда у тебя сколько… девять? — Тем не менее, моя жизнь слишком ценна, в отличие от твоей, — Скорпиус прищурился. — Твоя мать может родить нового наследника, возможно, он не будет полусквибом. — Ты ответишь мне за это оскорбление, но не сейчас, — чересчур спокойно проговорил Малфой. — Второй сын потомка Люциуса Малфоя и Нарциссы Блэк будет носить фамилию Блэк, потому что по Кодексу этого рода в семью могут входить и наследовать роду только чистокровные, к которым твой отец не относится. Но сейчас не об этом. Магическая дуэль неприемлема для меня. — Критикуешь — предлагай, — сказал любимую фразу дедушки Артура Джеймс. — Я предлагаю прекратить знакомство, — равнодушно сказал Скорпиус; Джеймс обомлел, он такого никак не ожидал. — Это затруднительно, учитывая дружбу леди Малфой с Джинни, но возможно. Что скажешь?       У Джеймса пропал дар речи. Скорпиус был постоянным, необходимым злом, фактором, отравляющим его существование, но неизменным, как необходимость дышать. Скорпиус проходил через зеленое пламя камина в особняк на Гриммо и церемонно подавал руку своей матери, чтобы та переступила в комнату, и в гостиной появлялась атмосфера бойцовского ринга. Скорпиус оскорблял и убегал, подставлял и уворачивался, в то время как Джеймс оттачивал на нем исключительно боевую магию, а ночью, когда Малфои уходили, а Джинни заглядывала к сыновьям, чтобы пожелать спокойной ночи, оба наперебой рассказывали, какой малфоиш сегодня был особо мерзкий. Прекратить это все… навсегда? Это как отрезать себе руку, которая мешает спать на боку.       Ему казалось, что он занимает в жизнь Скорпиуса какую-то роль, в конце концов, он — первый ровесник, которого Малфой встретил. Неужели для него это вообще ничего не значит?       Скорпиус терпеливо ждал ответа, и лицо его не выражало ровным счетом ничего. — А… что сказать родителям? — Мама расстроится… — согласился Скорпиус. — Как насчет здороваться?       И в тот момент Джеймс Сириус Поттер сделал первое в своей жизни значимое решение. Он сказал «Нет».       Скорпиус уставился на него, приоткрыв рот, но возразить или спросить не успел: в воздухе на другой стороне Выручай-комнаты разгорелось свечение. Малфой его мгновенно узнал — эльфийский портал, но среди aen Seidhe, живущих на острове, нет сильных чародеев, aen Woed и aen Straede покинули Англию, остается только один вариант: aen Elle, а с ними даже Драко, глава рода, встречался лишь с охраной и в присутствии других сидхе. Скорпиус сообразил мгновенно и интуитивно понял, что пришли за ним. Из портала выступил воин в черных латах.       Джеймс даже не думал, а запустил Бомбардой в сторону неизвестного сразу же, как только тот появился напротив света, излучаемого порталом. Его не задело заклинание, и он схватил за рукав мантии Скорпиуса — тот мгновенно выскользнул из верхней одежды и перекатился по полу, бросился в сторону Джеймса. — Патронус родителям! — Скорпиус не умел вызывать патронуса, это Джеймс знал и уже отсмеялся над ним: это заклинание включили в школьную программу, когда после войны выяснилось, что весь Отряд Дамблдора сумел овладеть этими чарами самостоятельно. Поттер кивнул, призвал патонуса, но успел надиктовать только «папа, на нас…», как перед ними вырос все тот же в черных латах, и пришлось отправлять то, что есть, и применять другие заклинания; Скорпиус в этом был не помощник. — На сидхе не действуют заклинания, где они являются объектом! — взвизгнул Скорпиус цитатой где-то слева. Джеймс ничего не видел от пыли и вспышек собственных заклятий. — Что?! — Кинь в него чем-нибудь!       Джеймс трансфигурировал обломок стола в бильярдный шар и левитацией поднял его в воздух, как только из портала вышел второй, тоже в латах, шар с размаху впечатался ему в живот и забросил обратно в светящийся круг. Поттер услышал, как Скорпиус что-то кричит на Старшей речи, на что воин в черных латах ответил по-английски: — Тем лучше. Оба наследника за одну вылазку.       Он не собирался убивать, Джеймсу даже показалось, что его меч лишь для устрашения. Они нужны были живыми. Но не успел он обрадоваться этой мысли, как незнакомец в латах схватил его за запястье. Не за мантию, как Скорпиуса, который мгновенно вытек из одежды, а за руку. Поттер дернулся, но хватка была мертвой. И как назло, он держал его за правую руку, в которой была зажата палочка.       Скорпиус понимал, с кем имеет дело, но не знал, что надо предпринять. Отец учил, что перед сидхе надо сказать, кто ты, нападение на наследника роде Мэлфой разъярит aen Woed, а с ними никто не хочет воевать. Но когда он крикнул, что он и Джеймс — наследники родов Малфой и Поттер из семей посредника и заместителя главы аврората, ему ответили, что так даже лучше. Магом Скорпиус был откровенно слабым, потому его так сильно задели ранее слова Джеймса: менталистика и иллюзии — не то, чем может похвастать будущий глава рода, потому он налегал на зелья, астрономию, прорицания и не тратил время на трансфигурацию. Но в схватке против сидхе только она и могла помочь, потому Скорпиус собрал все силы и направил палочку на висящую над головой Эредина люстру.       Он не знал, почему ему в голову пришел именно тот мост из парка возле мэнора, но уже через секунду на эльфа обрушилось каменное чудовище, глядя на которое, Люциус всегда кривился и отворачивался, говоря, что этот выродок раннего готического стиля убивает в нем чувство прекрасного. Джеймс, ослепнув от пыли, поднятой обрушившимся из ниоткуда мостом, скользнул под мечом, и Скорпиус почувствовал, как холодеет от страха: на мантии Поттера расплывалось темное пятно вокруг глубокого пореза. Малфой схватил Джеймса за здоровую руку, уронил на себя и в тот же миг активировал портал, который дала ему Луна.