***
Анна Хааг бежала на этой Олимпиаде третью гонку, и в третий раз Эмиль встал утром пораньше, чтобы подбодрить её перед стартом. Хотя в этот день он должен был находиться в другом статусе, а через несколько часов начать сражение за медали на дистанции командного спринта. Внезапная болезнь распорядилась иначе – и пусть его инфекция не могла перекинуться на других, бежать гонку ему запретили, назначив ряд процедур. — Я бегу спринт, а ты нет, – Анна растерянно крошила в пальцах мягкую белую булочку и отправляла в рот маленькие кусочки. – Не верю в это. Какой-то сюрреализм! Она не поставила бы и кроны на своё участие в командном спринте, до этого без каких-либо дивидендов пробежав его всего один раз на рядовом этапе Кубка мира. В сборной были спринтеры: спринт являлся профильной дисциплиной Иды Ингемарсдоттер, Магдалены Пайялы и Ханны Фальк, а уж об именитой Анне Олссон, олимпийской чемпионке именно этой гонки (правда, классической) не нужно было и напоминать. Однако три этапа «командника» в сумме давали почти пять километров, уже не самые спринтерские; к тому же, дистанционщики быстрее восстанавливались. Сложив два и два, тренерский штаб вывел неожиданную, но единственно верную и справедливую формулу. В дуатлоне Анна Хааг вырезала коньковым стилем финиш у не самых слабых соперниц – значит, будет завершать и здесь. А Шарлотта, став победительницей первой гонки Игр, продемонстрировала выдающуюся скорость на дистанции – и тоже свободным стилем. Поэтому именно она должна была на максимуме отработать нечётные отрезки. — Спринт – это совсем не страшно, – отозвался Эмиль. – Это очень быстро! Ты и испугаться не успеешь! Это же не твои пятнадцать километров… — Я уже боюсь, – в голосе Анны послышались опасные нотки приближающейся истерики. – А как ждать окончания каждого забега?! Поэтому и лучше бежать непрерывно хоть пятнадцать, хоть тридцать километров! Я умру от волнения, пока жду Шарлотту на передаче! — Я постараюсь пройти свои отрезки как можно быстрее, – та, услышав своё имя с другого конца стола, отвлеклась от тоста с клубничным джемом. Она сидела с Маркусом и Тео, который выглядел довольным, словно сытый кот. — И ты сегодня даже не упала с кровати? – тихо осведомился Эмиль, всё ещё пытаясь перевести ситуацию в русло юмора: нужно было, чтобы Анна чувствовала себя как перед дуатлоном, а не как перед «разделкой». — Не упала, представь себе! – она раздражённо всплеснула руками. — Да, ситуация не самая простая, – Йонссон важно покивал. – Но так только кажется! На самом деле, всё ясно, как божий день! – Анна настороженно глядела исподлобья, не зная, какого тона высказывание будет следующим. – Я должен бежать сегодня, а ты – вроде бы и нет. Однако всё наоборот. Так что… Просто представь себе, что ты – это я! И всё! Анна сперва нахмурилась, а потом расхохоталась, вообразив это. — Конечно, у меня будет медаль этого чёртова спринта! – к слову «чёртов» было добавлено несколько нецензурных эпитетов, а после этой фразы Анна выдала ещё одну непечатную трёхэтажную конструкцию, которую явно изобрёл человек, сидящий рядом. Эмиль зааплодировал, Шарлотта с интересом подняла брови. У Маркуса явно покраснели уши, и он укоризненно произнёс: — Не при девушках же… – видимо, образы Анны и Эмиля действительно слились для него в один: первый блин не оказался комом. — Это ты про Тео, что ли? – задорно воскликнула Шарлотта. – Анна, вечером повторишь мне – я запишу! Теодор лишь покачал головой, тоже не одобрив поведения Анны. Когда ругался, как сапожник, или вёл себя подобно книжному тёзке из Лённеберги Эмиль, это выглядело в какой-то мере гармонично и к месту, но девушки типажа Анны не должны были так выражаться. Он открыл было рот, чтобы поделиться своими мыслями о филологических и эстетических свойствах матерных выражений, но его отвлекло пришедшее смс-сообщение. Писал закашлявшийся под утро Йеспер: после осмотра врач диагностировал простуду, и теперь ему предстояло переселиться в другое место, чтобы не заразить здоровых членов команды. Ещё одна болезнь не сулила ничего хорошего, однако Йеспер хотя бы не должен был участвовать в оставшихся гонках. На стадион приехали все вместе, вчетвером, в сопровождении разве что тренеров. На небе снова светило яркое солнце, как и в предыдущие дни – таким образом, пока только «разделки» лыжники бежали при пасмурной погоде. Шарлотта вспоминала, с кем придётся сразиться в полуфинале, и раздумывала, применять ли открытую тактику сразу. Поэтому она вскрикнула от неожиданности, когда Анна дёрнула её за волосы, собранные в хвост, и, весело смеясь, убежала вперёд. — Анна! – недоумённо крикнула Шарлотта. – Это что было?! — Эмиль же сказал: я должна представлять, что я – это он? – довольно улыбаясь, разъяснила та. – А значит, я должна быть противной, невыносимой и совершенно несносной. Вот и вхожу в роль! – она подбежала к Тео, с размаху положила ладонь ему чуть ниже спины и вновь унеслась вперёд. Шарлотта прыснула, Маркус закатил глаза, а Тео смотрел на Анну, как на неизвестное науке создание: сейчас она проделала то, на что Эмиль не отважился бы никогда. В два прыжка он догнал её, и оставшийся до стартового городка путь они преодолели чуть впереди, весело переговариваясь. Маркус и Шарлотта шли следом. День после победного дуатлона пролетел для Хелльнера абсолютно незамеченным – как будто после награждения он вернулся в расположение сборной с золотой медалью на шее, лёг спать, а наутро проснулся и отправился бежать командный спринт. Выходной прошёл в бесконечных поздравлениях, порой незапланированных интервью, а ещё не покидало ощущение эйфории – может быть, непозволительное, но прикрывая глаза, он всякий раз видел свой победный финиш и начинал непроизвольно улыбаться. — А ты придумал, что тебе теперь должен Нортуг? – Шарлотта дёрнула его за рукав уже почти у вакс-кабин. – Вы же поспорили… Из Маркуса будто разом выпустили весь воздух – за вчерашний день и сегодняшнее утро он ни разу не вспомнил об этом норвежце. Тем не менее, пришлось сделать вид, что всё давно обдумано. — Мы же решили это ещё после первой гонки, – спокойно проговорил он. – Если я выигрываю – он навсегда оставляет меня в покое. Удивительно, но, кажется, он это понял и держит слово, – Маркус поднял руку, чтобы почесать лоб. – Вчера на тренировке ко мне никто не лез. — Просто вчера у них было другое расписание тренировок, – проворчала Шарлотта. – Они на пресс-конференцию ходили или что-то вроде того… Так что можешь ждать гостей прямо сейчас, на раскатке, – она кивнула в сторону шведской вакс-кабины, откуда глава сервис-бригады Ларри Поромяа уже вытащил на свет несколько пар лыж, которые предстояло обкатать, а потом выбрать наилучший вариант на гонку. – Пожалуй, я не буду отъезжать от тебя далеко. — Да нет, тебе не стоит волноваться… – начал Маркус. — Не хочешь, чтобы тебе на помощь пришла девчонка? – она насмешливо хлопнула друга по плечу. Тот не успел ответить: они достигли места, и пора было приступать к обкатке лыж. Анна и Тео уже успели пристегнуть по паре и были готовы отправиться на тестовую петлю. «Фишеры» для Шарлотты и Маркуса лежали тут же. — Ну ладно, – произнесла девушка, скидывая тёплую куртку и открывая рюкзак, чтобы достать оттуда разминочную. – Приступим. Первая же пара показалась Маркусу идеальной – лыжи катили, как на коньковой части позавчерашнего дуатлона. Времени до мужских полуфиналов было предостаточно, и по запасной трассе он поехал на дальнюю петлю, которая вела в лесную часть. Тео и Анна давно укатили, Шарлотта обсуждала что-то с Йоакимом Абрахамссоном, и поэтому он отправился один. В лесу стволы и кроны деревьев оттеняли солнце, и здесь было в разы темнее, чем на стадионе. Маркус катил с затяжного пологого спуска, уже окончательно утвердившись в выборе именно этих лыж и, скорее, просто наслаждаясь лыжной прогулкой. Но безмятежное спокойствие оказалось обманчивым, и невольное предсказание Шарлотты начало сбываться. Он ехал по правой бровке, а слева стремительно накатывал Петтер Нортуг. Когда они поравнялись, норвежец начал оттормаживать плугом, нарочно замедляясь – так, что Маркусу тоже пришлось сбавить темп почти втрое и пристально следить за своей поворотной техникой, чтобы удержаться на ногах. Для них, лыжников топ-уровня, подобные действия были провокационными, но не опасными, а вот любой новичок на месте Хелльнера вылетел бы с трассы. — Что? – сквозь зубы пробормотал он, пока Петтер ещё более явственно прижимал его к краю лыжни. – Что на этот раз? Они почти остановились, когда градиент спуска преобразовался в равнину. Потом Нортуг сделал резкий поворот боком, эффектно затормозив перед Маркусом и перекрыв ему путь. Теперь они стояли друг напротив друга, а прежде чем прекратить это нежелательное соседство, нужно было потратить некоторое время на распутывание скрестившихся лыж. — Ты странный, Хелльнер, – загадочно сверкнув глазами, проговорил Петтер. – Сейчас изображаешь из себя бедную овечку, а два дня назад и глазом не моргнул, сломав мне палку. Маркус ждал, что претензии сведутся к палке – этим оппонент его не удивил. Петтер Нортуг был насквозь иррациональным, и ответ нужно было подбирать так, чтобы выбить его из колеи, чтобы мысли норвежца перетекли в другое русло. Нортуг сейчас демонстрировал силу и явно планировал, что Маркус опустит голову, признается, что поломка палки произошла случайно, или вовсе начнёт отнекиваться – дескать, он тут не при чём. Вместо этого швед поднял глаза и посмотрел на него прямым дерзким взглядом. — Да, я сломал тебе палку, – выплюнул Хелльнер. – Мы на войне, а на войне все средства хороши. Это было делом принципа. Если Маркус ожидал, что Нортуг растеряется, то он ошибся. Тонкие губы Петтера расплылись в довольной улыбке, а в зелёных глазах явственно промелькнула искра заинтересованности. — Таким ты нравишься мне гораздо больше, Маркус, – ехидно пропел норвежец, делая акцент на имени. Хелльнер, украдкой распутывающий лыжи, застыл в недоумении. Такого он предположить не мог – ему мысли были очерчены сугубо дуатлоном. Быстрым движением он облизал пересохшие губы. — Нортуг, если я сломал тебе палку, я ведь могу сломать и что-нибудь ещё, – в голосе прорезались жёсткие угрожающие нотки. – Руку, например, или ногу… — О да, – протянул тот, и Маркус не понял, это было насмешливо или предвкушающе. – Давай же, бей. Твоего Дани здесь нет, и никто не помешает нам с тобой хорошенько подраться. Благоразумие всё же не покинуло Маркуса, и просившиеся наружу слова о том, что Нортуг – больной ублюдок, так и остались на стадии планирования. Когда тот закончил фразу, он как раз переступил в лыжню – путь был свободен. Но со спуска на скорости кто-то нёсся – причём этот кто-то явно разглядел их сверху, и его траектория была целенаправленной. Маркус нервно сглотнул, узнав Анну. А та, раскатываясь без помощи палок, подкатила к ним и с разгона въехала в Петтера, ладонями толкнув его в грудь. — Нортуг, а ну, отстань от него! – высоким голосом потребовала девушка, глядя, как тот по инерции катится назад. — Ты откуда взялась, ненормальная?! – тот вернул равновесие, но вторую фразу начать не успел – Анна вновь толкнула его, и на этот раз он упал на пятую точку. – Хелльнер, убери от меня эту фурию! – он уже забыл о «Маркусе» и упустил первоначальную волну. – Тебя всегда защищает армия чокнутых амазонок?! Но Анна, убедившись, что соперник повержен и встретился со снегом, отъехала сама, скомандовав: — Маркус, пойдём отсюда! Некоторое время они ехали в молчании, но потом Анна гордо пояснила: — Эмиль сказал, что я должна быть, как он, а он непременно бы разобрался с Нортугом! — Да я бы и сам мог… — Ты слишком терпелив, – заявила девушка. – Будь с ним пожёстче! «Он этого только и ждёт, – непроизвольно продолжил Хелльнер про себя. – Кажется, ему это нравится». А вслух он произнёс: — Если бы ты была Эмилем, ты бы не уехала оттуда без пролитой крови – его или своей. — Мы можем вернуться, – задорно предложила Анна. Маркус тем временем поглядел на часы. — Твой полуфинал через пятнадцать минут! – воскликнул он. – Бегом на стадион! Анна распахнула глаза в ужасе, а потом вспомнила о своих приметах. — Всё будет хорошо! – крикнула она, сорвавшись в нужном направлении. Шарлотта и Анна выиграли свой полуфинал уверенно, даже с отрывом, хотя с ними бежало большинство основных конкуренток. У Маркуса с Тео расклад был противоположным – все главные соперники собрались во втором забеге, и им предстояло просто качественно сделать своё дело. Маркус выходил на старт с ледяной уверенностью – в финале он должен был встретиться с Петтером Нортугом, пусть они и бежали на разных этапах. Уверенность подогревало то, что и у норвежцев не всё было гладко: Ула Вигена Хаттестада постигла та же печальная участь, что и Эмиля, и на первом этапе бежал не столь именитый Ойстейн Петтерсен. С первых метров командный спринт не показался Маркусу чем-то трудным. Лыжи скользили хорошо, соперники не выглядели непобедимыми. Свою первую смену он провёл на лидирующих позициях и хлопнул Тео по спине, с нетерпением ожидая следующего этапа в собственном исполнении. Тео также начал гонку вполне уверенно. Он чувствовал свой темп и темп соперников, подстраивался под общую работу, делая это, скорее, интуитивно, а не обдуманно. Мысли были заняты приятным вечером, который позволил поднять на максимум моральное самочувствие, а подумать следовало о «физике». После скоростной протяжки в пологий подъём мышцы ног, на которых он накануне провёл не один час, активно двигаясь на танцполе, абсолютно закислились. Во время ведущего на стадион спуска его стойка стала скованной, а спустя буквально пару секунд колени подогнулись, не выдержав напряжения, и он рухнул назад. Маркус, уже почти въехавший в зону передачи, схватился за голову. Тео быстро вскочил и ринулся догонять обошедших его соперников; даже успешно оставил двоих позади, прежде чем отправил в гонку напарника. Он отъехал из транзитной зоны, опираясь ладонями на колени, а в голове проскочила мысль, что нужно во всём признаться – может, за эти несколько минут, что Маркус в гонке, массажист совершит чудо и вернёт его мышцы в надлежащие кондиции? Однако Теодор понадеялся, что заминка была рядовой, и, отдав лыжи на доработку сервисменам, принялся за неторопливую пробежку, надеясь вновь ощутить привычную лёгкость движений. А Хелльнер смог сократить отставание, оказавшееся некатастрофичным, и снова передал эстафету в первых рядах. Тео откровенно паниковал, боясь, что из-за него они не просто останутся без медалей, но и не квалифицируются в финал. Он дал себе слово контролировать каждую секунду, проведённую в гонке, и старался не потерять ни метра относительно соперников. Поначалу это получалось, но когда швейцарец припустил всё в тот же злополучный подъём, а за ним устремились остальные, Тео понял, что не может противопоставить им абсолютно ничего, как бы ни упирался. Привезённое отставание от лидирующей четвёрки выглядело отнюдь не радостно. — Как будто пудовые гири на ногах, – выдохнул Тео, обращаясь к массажисту. Тот пробовал привести его в тонус, но усилия были заведомо напрасными, как и усилия Маркуса, который снова вытащил команду на одну из лидирующих позиций. Но у Тео в тот день не получалось абсолютно ничего. — Это я виноват, – пробормотал он уже после бесславного, не дающего права на прохождение в финал финиша, без сил опираясь на палки. – Из-за меня… — Нас бежало двое, – напомнил Маркус, кладя ладонь ему на спину. – Значит, у нас был неудачный день. У обоих. Хелльнер говорил искренне, однако Тео откуда-то знал, что за этим почти показным равнодушием стоит горькое сожаление – если в финал пробьётся Петтер Нортуг, он не дождётся там своего заклятого шведа. Тонко чувствующий других людей, Тео ясно видел витающую между этими двоими химию не совсем здорового соперничества. И он подумал, что скорее провалится сквозь землю, нежели раскроет Маркусу истинную причину своего невзрачного выступления. Девушки перед своим финалом сидели в трейлере, находясь в смешанных чувствах. Шарлотта растерянно смотрела вниз, изучая свои ботинки, и пыталась распутать тяжело закрученные нити судьбы. У Маркуса не получилось. Получится ли у неё?.. Скорее всего, тоже нет, но с другой стороны… На этой Олимпиаде всё было наоборот. Она выиграла «разделку», когда ничего не вышло у Маркуса, а тот сдюжил в дуатлоне, когда не смогла она. Значит, сейчас… — Анна, – позвала она. – Ты понимаешь, что теперь мы должны? Просто обязаны! – та лишь покивала, тоже пребывая в состоянии неприятного изумления. Парни могли проходить в финал по всем раскладам, но… – Ты действительно должна быть сегодня, как Эмиль, – продолжила Шарлотта увереннее. – Пусть спринт – это не совсем наша с тобой история, мы же не уйдём отсюда без медали?! — Не-ет, – Анна поднялась на ноги. – Не уйдём. Они крепко обнялись, надеясь, что на финише объятия будут радостными. С самого начала Шарлотта повела гонку на первой позиции, не собираясь её отдавать. Анна изо всех сил стремилась подхватить это начинание. «Это спринт, – напомнила она самой себе. – Нет времени врабатываться». Скорости были максимальными – намного выше, чем в полуфинале. На одном из рабочих отрезков Анна поступилась было первым местом, но тут же исправилась, прокрутив в голове: «Эмиль всегда идёт впереди». Снова Шарлотта – она в тот день была настоящим мотором шведской команды, работая будто на усиленных оборотах. Это от её этапов зависела дальнейшая тактика Анны. «Резкость, – подгоняла себя та, стремясь сохранить предложенный Шарлоттой мини-отрыв. – Настойчивость. Да даже спортивная наглость!» – Анна не планировала отдавать эту гонку соперницам, хотя ещё вчера утром не могла представить себя участвующей в ней. На последний этап, после того, как Шарлотта вновь идеально отработала свою часть дистанции, Анна уходила с представительницей Германии – именно немки оказались самой цепкой командой, выдержавшей темп, который на протяжении всей гонки предлагала сборная Швеции. К тому же, Эви Захенбахер-Штеле и Клаудия Нистад тоже были дистанционщицами. Они были равны по силам, только сильные стороны различались. Анна взрывалась на подъёмах, всякий раз бросая немке просвет, но та мгновенно сокращала его на равнине, задействуя только работу ног. И именно Клаудии Нистад повезло с этим преимуществом больше: перед финишем не было подъёмов – лишь спуск и ровная снежная гладь. Представительница Германии бросилась вперёд уже на стадионе, а Анна не смогла за неё уцепиться, хотя непременно нагнала бы, будь рельеф иным. Она боролась до последнего, и на заключительных метрах могло показаться, что вот-вот приблизится, однако не хватило ни дистанции, ни сил. «Может, мой совет был неправильным, – промелькнуло в голове у Эмиля, который смотрел гонку в олимпийской деревне вместе с немногочисленными оставшимися. – Всё-таки, я редкостный неудачник…» Но вскоре он радовался серебряной медали, видя, как довольны Анна и Шарлотта. Медаль в спринте была даром свыше для обеих, хотя в какой-то мере они претендовали и на золото. На цветочной церемонии девушки светились от счастья – а когда влетели на подиум, держась за руки, и начали радостно подпрыгивать, Шарлотта едва не сверзилась вниз. Удержавшая её Анна чуть не умерла со смеха. А после них поздравляли мужчин, и впервые в карьере на высшую ступень олимпийского пьедестала поднялся Петтер Нортуг. Маркус видел его гонку от начала до конца и прекрасно понимал, что если на предпоследнем этапе сборная Норвегии приедет в группе лидеров, исход будет ясен. «Один – один», – Хелльнер подвёл итог совершенно спокойно, глядя, как выкосивший финиш Нортуг, лёжа на снегу, скрывается под телом восторженного однокомандника. У них осталось всего две гонки, которые либо выявят победителя, либо же восстановят паритет, обернувшись ничьей.***
Очередная медаль вновь заставила кулинара Пелле пофантазировать и придумать новый дизайн торта – для серебряных Шарлотты и Анны. Маркус раздумывал над несоответствиями – медаль Шарлотты снова обернулась для него неудачей; а Тео решил не показываться никому на глаза, закрывшись у себя в комнате. Йеспер был изолирован из-за болезни, и настроение очень подходило для того, чтобы предаваться мрачным думам в одиночестве. Он даже депрессировал со вкусом, принеся снизу большую чашку горячего сладкого чая и шоколад, а теперь с первого этажа слышались смех и весёлая музыка. Не хватало только пледа – в комнате было довольно тепло, да сидел он не на подоконнике. А когда очередной круг воспоминаний вновь привёл к падению на спуске, в дверь постучали, и послышался приглушенный голос Эмиля. — Открой, – попросил тот. — Зачем? — Поговорим, – отозвался Эмиль. – Впусти же меня! Короткой, но громкой трелью он настойчиво постучал ещё раз, и Тео предпочёл открыть, зная темперамент Йонссона. Тот мог начать ломиться силой, и тогда к его номеру прибегут все до единого обитатели этого дома, чего он явно не хотел. Перетерпеть одного Эмиля было значительно проще. — Ты зачем пришёл? – он негромко повторил вопрос, безучастно впуская его и вновь усаживаясь на кровать, будто отгораживаясь этим от внешнего мира. – Почему ты не внизу, не празднуешь с Анной её медаль? — С Анной там вся команда, – пояснил Эмиль. – И даже больше, – этими словами он обобщал тренеров, менеджеров, сервис-группу и прочих. – Сейчас я нужнее тебе. Тео удивлённо сверкнул глазами. — И в чём же проявляется эта нужность? — Я могу тебя выслушать, – выдохнул Эмиль. – Тебе явно есть, что рассказать. Вот я и пришёл поговорить. Мы же друзья, верно? Он был очень простым человеком, намерения которого должны были читаться сразу, суждения которого были примитивными, но оттого правильными в своей порядочности. Тео, напротив, любил усложнять, и оттого Эмиль был для него закрытой книгой именно в этот момент. А может, ему просто никогда не говорили таких слов – о самой обыкновенной дружбе. Почему-то сейчас это было гораздо приятнее любых изысканных комплиментов, которые он любил, но уже привык воспринимать, как должное. Он кивнул, отвечая на вопрос, и протянул: — Ну-у, я подвёл Маркуса… – красноречие его явно оставило, и Эмиль снисходительно покачал головой. — Неудачные дни бывают у всех, – проговорил он. – Да, в команде такое более заметно, но это же не повод сидеть здесь и не показываться! — Я подвёл ещё и тебя, – медленно продолжил Тео. — Меня? – тот не понял. – Да каким же образом ты подвёл меня?! Я везунчик, я смотрел гонку на диване!.. — Именно, – Тео кивнул. – А я бежал её вместо тебя. Ты бы такого не позволил. Вы бы боролись за медали в финале. Может, ты бы выиграл у Нортуга. Эмиль замотал головой как можно интенсивнее. — Зная меня, мне на голову приземлился бы метеорит, – заявил он. – Я запнулся в Либереце, я проехал не по тому радиусу здесь… — Метеорит, запнулся, ошибся, – скучающе перечислил Тео, – это всё не то. Ты что-то не додумался перед олимпийской гонкой пойти на дискотеку и протанцевать там три часа. Эмиль смотрел изумлённым взглядом, но, кажется, не совсем осуждающим, и Тео осмелился продолжить: — А я пошёл, причём осознанно. И моё психологическое состояние было сегодня утром идеальным – я расслабился и получил нужный эмоциональный заряд. А вот главное не учёл и в итоге вместо ног имел две бесполезные деревяшки. Уж такое происходит явно не с каждым. Эмиль плохо понимал его круговорот энергии, необходимые перед гонкой эмоции и прочие лирические параметры. Если он прекрасно себя чувствовал в физическом плане, он прекрасно бежал, а остальное… Но, тем не менее, кое-что о соблазнах он знал, о чём и поспешил сказать. — Ну… – Йонссон задумчиво откинул голову назад. – Если перед важнейшей гонкой моей жизни Анна придёт ко мне в белом кружевном белье, я подумаю, что не так мне и нужна эта гонка… Его утешения были слишком прямолинейными – Эмиль быстро понял, что переубедить Тео словами ему явно не удастся. У того речь лилась, словно полноводная река, а он говорил отрывисто, небольшими предложениями. Они были очень разными, но человеческое тепло объединило даже их, и Эмиль неловко двинулся вперёд, распахивая объятия. В этот раз ни один не думал о чём-либо лишнем. Эмиль не шарахался от телесного контакта в страхе за свою безопасность, а Тео не строил планы по соблазнению. Сейчас их молчание сказало больше, чем слова. — Спасибо, – пробормотал Теодор, подбородком опираясь на его плечо. – Ты был прав насчёт того, что мне нужно выговориться. — Я никому не скажу, разумеется, – отозвался второй. – Ах, да… Одну минуту! Отстранившись, он подошёл к стулу, на который сложил принесённую в руках олимпийку. Под ней обнаружилась начатая бутылка шампанского, которую Эмиль унёс с праздника и в которой как раз оставалось по десятку глотков на двоих. — Шампанское сегодня не про нашу с тобой честь, – он повторно выдернул пробку, – но, может, когда-то повезёт и нам… Эмиль наклонил бутылку, проворно выпив примерно половину, и передал ёмкость Теодору. Тот обернулся по сторонам. — А бокалы?.. У меня нет… — Пей из горла, эстет, – Йонссон рассмеялся своим хрипловатым смехом, и Тео послушался. — Да, может, когда-нибудь и найдётся более приятный повод… – протянул он. Эмиль ушёл, только когда внизу закончилось празднование, и за стеной послышался голос вернувшейся Бритты. Он был не прочь остаться ещё – ведь место Йеспера пустовало – но телефонным звонком врач напомнил ему о необходимости принять назначенное позавчера лекарство. А через некоторое время после его ухода мобильный завибрировал и у Тео. «Выйди в скайп», – гласило лаконичное сообщение, автором которого значился Матс Ларссон. Тео явно не хотелось портить слегка поднятое визитом Эмиля настроение – нотации Матса могли ввергнуть в ещё более сильное уныние. Примерно с полчаса он смотрел на свой телефон, как на мину замедленного действия, ничего не предпринимая. Но взрывчатка всё-таки подействовала, и он прочитал ещё одно смс: «Мне не важно, что ты делал ночью. А то, что тебе сейчас хреново – важно». И рычаг почему-то сорвался. Схватив валяющийся на полу возле кровати ноутбук, уже через пару минут Тео кликнул иконку скайпа. А потом он беспрерывно говорил, рассказывая то, чем уже поделился с Эмилем, но не пытаясь подбирать слова или как-то адаптировать эту историю. Он говорил так, как чувствовал, и голос постепенно захлёбывался в горькой волне разочарования. — Тебе ни в коем случае нельзя терять свою индивидуальность, – наконец, произнёс Матс после паузы, за которую Тео успел напридумывать невесть чего и несколько раз проклясть себя за этот звонок. – Ты уникален, и это в тебе главное, – услышав подобные слова именно от Матса, Тео почему-то затрепетал, будучи уверенным, что ему начнут говорить совершенно обратное. – Идеальное соотношение спортивной формы и психологической готовности оказалось очень важным конкретно для тебя, – продолжал Матс, быстро поняв суть проблемы, – и это нормально: не все способны круглосуточно думать о тренировках. — И что я должен вынести с этого вывода? – Тео грустно рассмеялся. – Если в моём случае одно противоречит другому? — Это не так, – Матс искренне надеялся, что его голос звучит мягко. – Тебе просто нужно заместить клубы, дискотеки и прочие похождения чем-то другим. Подумай об этом. — Подумать? – эхом отозвался Теодор, в глубине души не готовый отказываться от перечисленного. — Именно, – коротко подтвердили ему. – Думать ты умеешь, это я знаю. Вот и подумай, а я ещё успею поспать перед тренировкой. У меня шесть утра. Тео мысленно проклял себя за то, что не выполнил его просьбу выйти в сеть раньше – так, может, поговорили бы подольше, а теперь ему предстояло самому разгадывать, что Матс имел в виду. Впрочем, вытянуть подсказку у него бы всё равно не получилось. В диалогах с этим человеком язык словно переходил в пользование кого-то другого, умеющего только «экать» и нечленораздельно мычать. Он попробовал заново пережить часть сегодняшнего дня по порядку. Конечно, после неудавшейся гонки звонками и текстовыми сообщениями его поддержали родственники, но что касалось остальных… «Тео, прости, но я предупреждал», – написал Йеспер, поставив для наглядности грустный смайлик. «Колись, с кем ты накануне зажигал, что так слил?!» – в своём духе задорно вопрошал Маркус Свеландер, близкий приятель, с коим они провели немало весёлых ночей вдвоём и не только. Тео машинально потеребил надетый на правую руку браслет-фенечку. О его внутреннем комфорте искренне позаботились только два человека – те, от кого он этого не ожидал. Эмиль, с которым они в течение нескольких месяцев пытались как можно удачнее друг над другом подшутить; и позвонивший в шесть утра по шведскому времени Матс, вовсе самая загадочная фигура на его шахматной доске. О нём не задумались многочисленные поклонники и ухажёры, стремившиеся сказать побольше ласковых слов вечерами, но вспомнили те, о ком в плане отношений он думал либо в шутку, либо никак. «Может, мне просто нужна настоящая дружба? – раздумывал Тео в напряжённой позе, обняв колени. – И любовь? Именно любовь, а не…» Вывод казался ему до жути примитивным и даже шаблонным, но, кажется, стоило попробовать сменить жизненные приоритеты.