Трасса «Скандинавия»

      Как бы Петтер Нортуг ни гордился своей находкой праздновать день рождения в номере, камерная обстановка не располагала к безудержному веселью, как было в прошлом году. Алкоголь не лился рекой – гости в кругу из десяти-двенадцати человек, в основном, из скандинавских сборных, взаимодействовали почти чинно и благородно. До полного опьянения не дошёл никто – тем более, назавтра предстоял выходной перед двумя самыми важными гонками, и что отрадно – выходной без переезда: можно было отдыхать хоть целые сутки, прерываясь только на тренировки.       Маркус вскоре понял, что присутствующие норвежцы обращают на него внимания не больше, чем друг на друга: никого не волновало присутствие главного шведского соперника Петтера Нортуга, если он мирно сидел на одной из кроватей в сопровождении Анны и Шарлотты – разумеется, оставшиеся на «Туре» Дани, Йохан и Андерс никуда не пошли. Петтеру хватало общения с товарищами по команде и иногда заходившими сервисменами, и он не мог выкроить время на то, чтобы как-то уколоть Маркуса, даже если бы непременно захотел. А тот обращал внимание, что норвежцы расположились небольшими группами: по двое, по трое – они же всегда собирались всей командой. Маркус не помедлил поделиться наблюдением со своими спутницами.       — Нас тоже, как оказалось, можно разобщить, – грустно заметила Шарлотта, сама попавшаяся на эту удочку и теперь сожалевшая.       — Не будем ворошить прошлое, – Маркус решительно закрыл тему, но она тихо проговорила:       — Да, мы с тобой забыли. Но…       — Йохан, – так же тихо выдохнул Хелльнер.       Йохан Олссон ничего не забыл и забывать явно не собирался. И Маркуса это задевало – но не потому, что тот был против его отношений с Петтером. Не оглядываться на чьё бы то ни было мнение Маркуса научили жизнь – когда отвернулась даже Шарлотта – и Эмиль, убедивший, что нужно держаться только своей линии, а не прогибаться под общественное мнение. А вот на обстановку в команде размолвки влияли сильнее, чем открытые конфликты. Стоит только начать дискутировать – даже если на повышенных тонах и с использованием нецензурной лексики – и можно хотя бы попытаться прийти к общему знаменателю, хотя бы донести друг до друга свою точку зрения. А когда предполагаемые спорщики лишь отмалчивались, пытаясь угадать настроения друг друга, становилось только хуже. А ещё Маркус переживал за эстафеты, хотя не был уверен и не поддерживал в полной мере кармическую теорию Дани, пусть и признавая право на её существование. «Мы разобщены, а значит… – Шарлотта справа опрокинула очередной стакан, а уж она была реалисткой до мозга костей, и Хелльнер опроверг собственное треволнение: – Если все мы будем в форме, неважно, кто на кого обижен». Однако он ошибался, не имея возможности залезть в голову Йохана и прочувствовать его ощущения, прочесть его мысли.       — Хелльнер! – уделив время Остенсену и Ердалену, Петтер двинулся к шведским гостям. – Поднимись же, – он вдруг обхватил Маркуса за запястье и потянул на себя. От неожиданности тот оказался на ногах, судорожно гадая, какое представление с его участием придумал Нортуг для своих товарищей по команде, но он просто плюхнулся на его место между Анной и Шарлоттой, мгновенно обняв каждую. – Я рад, что ты привёл на мой праздник таких замечательных девушек, – Шарлотта скептически хмыкнула, Анна зарделась очаровательным румянцем. – Это твой подарок для меня? – тут Анна в испуге заозиралась, столь близко не знакомая со своеобразным чувством юмора лучшего лыжника Норвегии.       — Конечно, – почти кротко проговорил Маркус. – Они твои. Только парень Шарлотты – во-от такой громила двух метров ростом, – он развёл руки в стороны, демонстрируя ширину плеч, существовать которой просто не могло. Андерс Сванебо действительно был габаритным, но не настолько, чтобы пугать им незадачливых норвежцев. – Ну, а с Эмилем ты, помнится, уже сталкивался… – небрежно добавил Хелльнер.       В притворном ужасе Петтер отпрянул от Анны, ещё сильнее вжавшись в Шарлотту, а та в ответном жесте обхватила его за шею.       — Хелльнер, твои дары прокляты, как и всегда, – капризно заявил норвежец. Шарлотта, игриво чмокнув его в щёку, тоже отпрянула, а Маркус произнёс:       — Какие патетические слова.       — Ты принёс мне подарок?       — А дарить при всех? – небрежно поинтересовался Маркус абсолютно невинным голосом, усаживаясь рядом на освободившееся место и прижимаясь к Нортугу бедром – совершенно тривиальным жестом, напрочь лишённым сексуального подтекста для тех, кто не ищет его специально.       — Потом, – Петтер не выдержал прилюдных препирательств, снова отходя к кому-то из своих: этот раунд Хелльнер выиграл. Но вскоре гости начали постепенно уходить, и они остались вдвоём. Поцелуй последовал мгновенно – с непривычно терпким привкусом, ведь они ещё никогда не целовались сразу после употребления алкоголя. Нортуг держал в руках какую-то бутылку и, прервавшись, проговорил: – Надо допить, – Маркус не имел ничего против и подставил свой пластиковый стаканчик, а Петтер добавил: – Наконец-то эти недоумки ушли.       — Недоумки? – Маркус удивлённо поднял брови. – Но это твоя команда…       — У меня нет команды, – заявил Петтер. – Кто они такие? Сборная Норвегии – это я, а они лебезят вокруг, потому что общаться со мной выгодно. Мало ли, что это даст им потом?       Хелльнер не стал читать лекцию о командном духе – у норвежцев всё было слишком по-другому. А ещё он понял, что будучи королём лыж и, наверное, на данный момент самым известным человеком своей страны, Нортуг не изобиловал друзьями и близкими людьми. Круг общения – сколько угодно, но не более. Было что-то до жути неправильное в том, что это он, идейный соперник, если не втёрся Нортугу в доверие, то… Маркус не знал, какое слово подобрать, но то, что Петтер запросто коротает с ним вечер своего дня рождения, уже означало очень многое.       — Хорошо, что завтра выходной, – бросил швед. – Да и ехать никуда не надо, ты успеешь проспаться.       — Я?! – Нортуг немедленно вспыхнул, плюхаясь на кровать. – Мне не нужно отсыпаться, и похмелья у меня не будет! На себя посмотри!       — У меня всё давно выветрилось, – заметил Маркус, который и впрямь больше не чувствовал небольшого приятного головокружения. – А у тебя координация нарушена и глаза бешеные.       — Они у меня всегда бешеные.       — Но сейчас – особенно.       — Ты лучше меня идёшь в зачёте «Тура»! – вдруг выпалил Петтер, и Маркус не удивился, привыкнув, что тот меняет темы разговора очень быстро, притом совершенно нелогично.       За два этапа до окончания многодневки лидировал Дарио, а Маркус и Петтер шли следом. Для одного всё упиралось в первую гонку – двадцатикилометровый масс-старт классикой, для другого – во вторую, злополучное восхождение на Альпе ди Чермис.       — Я в курсе, – угрюмо пробормотал Маркус.       — И какая у тебя будет тактика, чтобы не прийти послезавтра сороковым? Тебя потащит на верёвке вся команда?       — А какая тактика на гору у тебя? – в тон спросил Маркус. – Там уже никакая команда не поможет. Только ты и твой толстый зад, – Хелльнер позволял себе такие уколы, потому что у него были шансы даже на победу. Только бы несильно отстать от Дарио на классике, а уж на Альпе ди Чермис он способен совершить невероятное, будучи лёгким и идеально сложенным для подобного подъёма.       — Я ставлю на послезавтрашний масс-старт, – Нортуг фирменно прищурился, а затем встал на ноги и заметно приосанился. – Во время гонки не своди с меня глаз – будет то, чего вы все никогда не видели. Я – единственный в своём роде, и я это докажу, слышишь? Не своди с меня глаз. Впрочем, ты будешь в конце пелотона, так что всё равно ничего не увидишь… И ты принёс мне подарок?!       Маркус не успел толком пропустить через себя его браваду, которая подошла бы какому-нибудь героическому фильму, а тот уже ждал ответа на вопрос, нетерпеливо покачиваясь на носках.       — Я сегодня подарил тебе свою победу над тобой – этого хватит?       — Это в карман не положишь, – Нортуг нахмурился, и Маркус терпеливо выдохнул:       — Я же у тебя спрашивал, что подарить. Ты не ответил. А про мой день рождения ты и вообще забыл!       — Разве же я виноват, что родился посреди «Тура» и спешу всем об этом напомнить?! – Нортуга оправдания не устроили. – Ты говорил, что при всех дарить этот подарок нельзя!       — Ты непременно хочешь положить что-то в карман? – у Маркуса появилась идея: необычная и пошлая, но, пожалуй, способная утолить потребности Нортуга.       — Необязательно в карман, – тот сверкнул глазами. – Но подарок должен остаться со мной.       — Договорились. Иди сюда, – Маркус поднял руку и призывно махнул ею.       Они снова целовались, а в изначальной позе пробыли очень недолго. Последовала привычная борьба за лидерство, и Маркус усердствовал больше обычного, когда, уже приняв на постели горизонтальное положение, они устроили что-то вроде состязаний греко-римского стиля. С небольшой периодичностью кто-то избавлялся от очередной детали гардероба – и снова возвращался к неистовым поцелуям, уже не только рот в рот. Пальцы сжимались на чужом теле, рискуя оставить следы. Языки чувствовали солоноватый привкус крови – за всё то время, что они «встречались», ни один не успевал заживить ранки на губах: едва они затягивались, зубы любовника-соперника запускали механизм заново. Маркус однажды даже попросил у Тео гигиеническую помаду, но губы словно покрылись прозрачной плёнкой, и это было видно даже невооружённым глазом. К тому же, во рту стоял какой-то приторно-сладкий цветочный привкус, и после первой же пробы примерно через час Маркус стёр остатки рукавом. Лучше уж кровь.       Кровь издревле пролегала между Швецией и Норвегией, но эти двое расшифровали заветы предков слишком уж странно. Древние конунги и дроттины наверняка бы одобрительно кивнули, увидев, как один вполне натурально выполняет удушительные манипуляции, а другой, более тонкий и хрупкий, со змеиной грацией выворачивается из-под тяжёлого тела и неожиданно обрушивается сверху. Но исторические хроники бравых викингов не подразумевали гормональной пляски, не рассчитывали, что мстительный удар под рёбра будет соседствовать с проникновением языка глубоко в глотку. Отвлекая Нортуга на это, Маркус поставил колено меж его ног, пытаясь раздвинуть их, но тот, разумеется, не спешил капитулировать и до последнего надеялся оказаться сверху. Маркус был легче, но оставался более цепким, и у Петтера не получалось его спихнуть.       — Я обещал подарок, – выдохнул Хелльнер первые слова за долгое время. – Так что расслабься и получай удовольствие – а не то будет больно.       Нортуг сжал губы так, что они практически слились с лицом. Получив хлёсткий удар по внутренней части бедра тыльной стороной ладони, он рефлекторно раскрылся и спустя мгновение оказался заполненным внутри – Маркус не терял времени, сразу начиная двигаться. Наклонившись, одной рукой он опирался на плечо Нортуга, а тот притянул его за талию как можно ближе к себе, стремясь сократить всё возможное расстояние даже не до нулевого, а до отрицательного. Сплетясь во что-то единое, они всё меньше напоминали людей: любовников ли, врагов из конкурирующих сборных – просто разноцветный сгусток энергии, страсти, похоти и возбуждения. Пот крупными градинами стекал по спине Маркуса, по шее Петтера, и они держались друг за друга что есть силы, сдёргиваемые с насиженной поверхности бурей прибывающего наслаждения.       «Если бы Лотта спросила меня в данный момент, – думал Маркус, делая последние, особо резкие толчки, – ответ был бы утвердительным».       «Если бы шведка задала свой вопрос прямо сейчас… – Нортуг прогибался вперёд, пальцы одной руки были вплетены в кудрявую шевелюру Хелльнера, другая нашла пристанище на его бедре. – Я бы сказал, что люблю его».       Маркус шумно выдохнул и обмяк. Петтер почувствовал увеличившуюся тяжесть, а ещё – разлившуюся внутри себя тёплую жидкость. Чуть приподнявшись, он поймал нужный импульс и расслабленно подался назад с хрипом облегчения. Его влага была снаружи, затронув обоих.       — Ну, ты доволен? – едва слышно выдохнул Хелльнер ему в губы. – Мой подарок пока остаётся с тобой. В тебе. Будь ты женщиной…       — Извращенец, – выдавил Петтер. – Повезло, что я не женщина, – на лице появилась ухмылка, демонстрирующая, что он вполне доволен. Спустя пару минут он спихнул-таки Маркуса на сбившуюся простынь и вкрадчиво зашептал прямо ему в ухо: – Ты же будешь смотреть на меня послезавтра? Вернее, уже завтра… – часы, видимо, успели пробить полночь. – Пообещай, что будешь! Больше такого не увидишь! Я – единственный!       — Единственный самовлюблённый болван в радиусе ста километров, – проворчал Хелльнер, закутываясь в одеяло и поворачиваясь к нему спиной. Нортуг с готовностью заключил его в собственнический кокон из объятий.       Через день все стояли на старте предпоследнего этапа – классической гонки на двадцать километров. По прошествии каждой четверти дистанции разыгрывался промежуточный финиш, дающий бонусные очки в общий зачёт, и преследователям Дарио Колоньи нужно было не допустить того, чтобы дополнительные секунды взял швейцарец.       — Вы с Нортугом не сговаривались работать друг на друга? – спросила Шарлотта у Маркуса за завтраком. Тот сделал такое лицо, что молоко в кофе должно было протухнуть.       — Я никогда не стану договариваться с Нортугом.       — Ну и зря. Вам выгодно расписать бонусы и заблокировать Колонью. Особенно тебе.       — Даже если я бы и захотел – Петтер едва ли настроен на сотрудничество. По его словам, он задумал нечто грандиозное…       — А наши тебе помогут? – продолжала допытываться Шарлотта. – Мы с Анной будем ехать с оглядкой друг на друга, да и Бритта обещала подстраховать…       Маркус активно покачал головой.       — К кому я должен обращаться? К Дани? Я не могу. К Йохану? – он усмехнулся. – Никогда. Я справлюсь сам.       Петтер Нортуг начал гонку в приподнятом настроении – изнутри распирала предрасположенность к великим деяниям. Он всегда смотрел на всех свысока, а когда замышлял что-то масштабное, расправлял плечи ещё сильнее.       Первые пять километров подходили к концу, и лыжники выстроились в ряд, выжидая. «Швейцарский зануда здесь, отлично». Петтер вытянул голову, чтобы проверить, кто возглавляет пелотон – темп ощутимо замедлился. «Рикардссон. Понятно, зачем он здесь – тормозит всех для этого неудавшегося классиста». Нортуг обернулся, и Маркуса в поле зрения не обнаружил. «Он что, не будет смотреть?!» Приближалось время действовать, и Петтер с Дарио разрезали группу как два ножа прошли бы сквозь масло, на параллельных курсах устремляясь к промежуточному финишу. Но то был конёк Нортуга, и за пару метров до черты швейцарец понял, что на этот раз тягаться не сможет. Нортуг забрал пятнадцать очков, расслабленно распрямившись. Он повернулся к Дарио и продемонстрировал указательный палец:       — Считай! Это был первый! – отставание в общем зачёте сократилось, а гонка продолжалась.       Петтер Нортуг не обманул и куражился всю дорогу, доказывая, что может находиться и впереди, когда это нужно. Пролетели десять километров, и он повторил фокус, чуть ли не тыча Дарио прямо в лицо два отогнутых пальца в перчатке.       — Второй, ты же считаешь?! — отставание в общем зачёте продолжало сокращаться, но и швейцарец постоянно находился рядом.       Петтер забрал и третий бонусный финиш, а последнюю черту пересекал первым с чувством собственного превосходства, желая поскорее увидеть таблицу тотала. Колонья стал вторым, подпустив его пока не ясно на какое расстояние. Петтер ухмылялся, принимая поздравления и позируя на камеру. «Я единственный, – он в очередной раз купался в своём величии, думая, как ловко всё обстряпал. – А Хелльнер ещё получит! Я же сказал, чтоб смотрел, а он!..» - как он понял, Маркус финишировал где-то за двадцаткой.       Но все бравадные настроения улетучились, едва походкой победителя он вошёл в комнату Маркуса – Йонссон тоже уехал, освободив свою половину. Хелльнер будто смотрел в одну точку, а в номере наблюдался лёгкий бардак. Едва увидев протокол общего зачёта «Тур де Ски», Петтер сразу выдохнул: самый опасный на Альпе ди Чермис соперник после двадцать третьего места на классике потерял все шансы не только на подиум, но и, вероятно, на топ-десять. Но только сейчас Нортуг залез в его шкуру, и все слова о своём превосходстве куда-то улетучились. Потерять кропотливо наработанное за пять гонок обиднее, чем проиграть какой-нибудь скоропалительный финиш на главном старте.       — Чем провинились очки? – он почти заботливо поднял обозначенный предмет с пола. – Тем, что их хозяин в двадцать с лишним лет не научился бегать классикой? А может, ему замазали лыжи?       — Не умеешь утешать – не берись, – буркнул Маркус.       — Ну-у, – Нортуг задумчиво облизнул губы, действительно не будучи сильным в душеспасительных речах. – Давай разберёмся: а что, в сущности, произошло? Какая разница, третье у тебя будет место или, допустим, тринадцатое? Не победа в любом случае. Ты бы не догнал Колонью.       — Это у тебя было бы третье! – Хелльнер поднял глаза. – Это ты не догнал бы Колонью! А я бы на горе в два счёта обошёл сначала тебя, а потом добрался бы и до него! И выиграл бы, можешь не сомневаться!       Нортуг молчал, оценивающе глядя на собеседника. В глубине души он прекрасно понимал, что букмекеры и эксперты сделали бы точно такое же предсказание. Журналисты в своих псевдоаналитических заметках сулили бы ему проигрыш швейцарской занудной машине и шведской заднице, даже в обратном порядке – перед последней гонкой «Тура» шведская задница обрастала мотором. Но теперь такого не будет, и завтра, даже уступая… он попробует хотя бы напугать Дарио, заставить уносить ноги. А вдруг тот дрогнет?       — Всем и так понятно, что ты лучший на этой горе, – выдохнул Петтер, садясь рядом и чувствуя себя очень неловко: со стороны это было заметно по отведённым назад плечам. – Знаешь, даже… – голос дрогнул. – Даже я готов это признать. Ты лучше меня на подъёме, но так просто я бы всё равно не сдался.       Петтер планировал, как будет разглагольствовать про единственного и неповторимого себя, а сейчас понимал, что единственный – вовсе не он, а Маркус. Тот, который может заставить его стать лучше. Погрузиться в самокопание. Переосмыслить жизнь. Научить… Что там спрашивала Калла? Научить любить? Признание почти слетело с его губ, но Маркус решительно произнёс:       — Это ты сейчас так говоришь. Завтра ты чудом удержишь своё второе место и объявишь себя богом горовосхождений, поменяв мнение.       Нортуг прикусил язык. Ещё не время. Не всё так просто: любить – недостаточно. Нужно ещё умудриться сделать так, чтобы чёртов Хелльнер ему поверил.       На следующий день Петтер выложился по максимуму, но как всегда в своём стиле непредсказуемо. Он бросил всё на равнину, предшествующую подъёму, и сократил отставание от Дарио Колоньи вдвое. Но расчёт на то, что швейцарец пройдёт пологую часть ещё медленнее, экономя силы, не оправдался – Нортуг остался вторым, не зная, в какую лепёшку ему нужно разбиться, чтобы заскочить в эту гору первым.

***

      После половины «Тур де Ски» Эмиль успел вернуться домой – до старта спринтерского этапа оставалось ещё десять дней. Но стадион Эстерсунда в январскую пору был как всегда многолюден, и Эмиль думал, что сотрёт язык прежде, чем со всеми поздоровается. В итоге он провёл спарринг-тренировку с Тео, как с соперником, близким по уровню. В раздевалку они пришли одновременно, и Эмиль, натягивая сухую футболку, сообщил:       — Я проголодался, как свинья. Поехали, перекусим? Мне одному жутко скучно.       Тео в мгновение ока забыл о том, что надевал джинсы, недавно стянув утеплённые тренировочные тайтсы, и тут же распрямился, глядя на Йонссона чуть прищуренным взором сквозь густые чёрные ресницы.       — Ты приглашаешь меня в ресторан? – завлекающим голосом протянул он.       Тот закатил глаза и шумно выдохнул, призывая себя сохранять спокойствие.       — Я захотел пожрать и попросил тебя составить мне компанию, чтобы не сидеть одному, как идиоту. Анна на «Туре», готовить некому. Она хоть омлет может сообразить, а я…       — Ну, конечно, – Теодор покивал, делая вид, что поверил. – Анны нет, и тебе тут же понадобился я…       — Хорошо, я позову кого-нибудь другого.       — Ну уж нет! Я еду с тобой!       Пункт питания, о котором говорил Эмиль, находился в пяти минутах езды от стадиона на машине. Оставив куртки внизу, на одёжных плечиках, они поднялись на второй этаж. Эмиль шёл первым и вскоре оказался в уютном помещении, а Тео чуть притормозил возле двери, оскорбившись, что её для него не придержали. Йонссон и в дальнейшем не собирался вести себя как джентльмен: не поинтересовался у спутника, что он будет, и тому пришлось озвучивать для официантки названия блюд и напитков самостоятельно. Однако если бы Эмиль делал наоборот, это был бы уже не он, и Тео мирился с этим, тонко улыбаясь.       — В следующем сезоне я пройду «Тур» до конца, – решительно заявил Эмиль, втыкая в толстый кусок говядины зажатую в кулаке вилку, а другой энергично отрезая щедрый кусок. – Мне интересно забраться на гору.       — В тебе проснулся мазохист? – деловито уточнил Тео, изящно наколов на острие вилки кусочек мягкой индейки. – Зачем?       — Любопытно. А в этом году чемпионат мира, и интересом нужно жертвовать.       — Кого ты считаешь главным соперником? – лидируя в спринтерском Кубке, Эмиль третий год подряд подходил к титульному старту в качестве главного фаворита. В Либереце и Ванкувере это сыграло с ним злую шутку, но он не мог выпустить идущий в руки хрусталь – даже ради золота.       — Хаттестада, – чуть помедлив, ответил Йонссон. – Он затаился и явно готов выстрелить в Осло. Он ведь уже умеет выигрывать чемпионаты мира.       — А Нортуг?       — Тоже, но он, скорее, сконцентрируется на дистанции. Двукратный король лыж, то-сё. Хаттестада я опасаюсь больше, – Эмиль ничего не знал о спринтерском пари между Петтером и Маркусом.       Теодор запомнил, и какое-то время они молчали, сосредоточившись каждый на своей еде. Но вдруг Эмиль, сидевший ко входу лицом, радостно кому-то замахал и начал делать знаки присоединяться. Вошедший человек, в свою очередь, указал на дверь, ведущую в уборную – мол, сначала нужно вымыть руки.       — Кто это к нам идёт? – Тео обернулся, и его взгляд выхватил скрывающуюся в проёме лысину Матса Ларссона.       Он мгновенно вскочил, в панике озираясь по сторонам и хватая со стола свой мобильный телефон.       — Там всего лишь Матс, ты чего? – Эмиль нахмурился, думая, что едва ли у Теодора могут быть недомолвки с этим мужчиной по сердечной части.       — Заплатишь за меня, – бросил Тео, разочаровавшись в идее быстро найти в сумке деньги. – Вечером скажешь, сколько, я завтра отдам.       — Что происходит?! – тот схватил его запястье. – Что вы не поделили с Матсом?!       — Всё нормально, – Тео отмахнулся и вырвал руку. – Просто я его хочу, – сообщил он совершенно будничным тоном.       Этим он запутал Эмиля ещё сильнее и был таков, совершенно неэстетично затолкав в рот оставшуюся еду. Когда к столику подошёл Матс, Йонссон наблюдал в окно, как Тео садится в свою машину и стремительно отъезжает, сдавая сперва задним ходом.       — Убежал? – спокойно поинтересовался мужчина, успевший разглядеть макушку Тео ещё при приходе.       — Убежал, – подтвердил Эмиль, кивая. – Даже не оставил нам туфельку сорок четвёртого размера.       — Кучер превратится в крысу, карета – в тыкву, – Матс улыбнулся, подхватывая шутку. – А кто его принц, он и сам не знает.       — Он тебя хочет, – без задней мысли брякнул Эмиль, делая акцент на втором слове.       — Что?!       — Тебя, – повторил Йонссон. – Сказал это, прежде чем уйти. Только в таком случае я не понимаю, зачем уходить… Он же должен делать равно наоборот, ведь так?..       Сделав, наконец, заказ у официантки, Матс посвятил себя ожиданию, озадаченно поглядывая на Эмиля, который за обе щеки уплетал кусок торта на десерт.       — И зачем ты мне это сообщил? – вдруг подозрительно уточнил он. – Я бы подумал, что вы что-то замыслили, но…       — В плетении интриг меня переиграет пятилетний ребёнок. Я ляпнул то, что ляпнул. Вот и всё. Дальше разбирайтесь сами, а я, вообще-то, по девушкам, – он попросил счёт у проходившей мимо официантки, едва поборов желание хлопнуть её ладонью по выдающейся части.       — В таком случае, ты крепкий, – заметил Матс. – Я уже готов нарушить этот принцип. Смотри-ка, что-то наша Золушка всё же забыла… – рядом со стулом лежали водительские права на имя Теодора Петерсона, которые тот, видимо, вытряхнул, пытаясь расплатиться. Эмиль с Матсом уставились друг на друга: в Швеции чтили законы, и даже рисковому Йонссону проехать по улочкам Эстерсунда без прав было смерти подобно.       — Если бы во что-то вляпался – мы бы уже знали, – небрежно бросил он. – Тео мне бы позвонил.       — Почему тебе? – Матс признавал, что ведёт себя странно, и в то же время слышал в своём тоне отголоски никому не нужной ревности.       — Потому что тебя он то ли хочет, то ли смертельно боится, а я его друг, – Эмиль пожал плечами и взял в руки чек, принявшись высчитывать долг Теодора. – Просто друг, без всяких примесей.       — Сколько нужно? – Матс разгадал манипуляции, доставая бумажник. – Я заплачу, – Эмиль продемонстрировал экран айфона с открытым калькулятором, и мужчина выложил на стол несколько купюр. – И права вечером завезу.       Йонссон сложил деньги в небрежную стопочку, после чего серьёзно произнёс:       — Учти, если ты его обидишь, то будешь иметь дело со мной.       Тео сидел дома и боялся. Не понимал, чего, как и почему – но боялся, что-то интуитивно предчувствуя. Ни одно дело не спорилось: сюжет только что скачанной книги казался пресным, видеоигра убаюкивала, телевизор начал раздражать через пять минут, а звонить никому не хотелось – кроме, может быть, Санны, но та уехала на Кубок Скандинавии и чертовски не любила, когда ей названивали во время соревнований. Праздное лежание на диване давало волю мыслям, которые он всё же ненадолго прогнал, сходив в расположенный неподалёку тренажёрный зал. Проголодавшись ближе к вечеру, Тео бросил в кастрюлю пригоршню макарон, хотя частенько творческая эстетская натура просила чего-то изысканного, и тогда в домашних условиях он пытался воплотить сложные блюда с трудновыговариваемыми иностранными названиями.       Имя «Матс Ларссон» не было труднопроизносимым, но Тео вновь не понимал ровным счётом ничего – как и всегда, когда дело касалось этого мужчины. Он перерос то отрицание, когда был не прочь ограничиться поцелуями, а закрыв глаза, в деталях представлял продолжение, почти чувствовал, как колючая щетина скользит по его шее, спускаясь ниже по телу. Он хотел этого каждой клеткой своего организма, но отчего-то стеснялся, словно пятнадцатилетняя девственница, которую только что впервые поцеловал ровесник. Матс был слишком серьёзен, монолитен и… на третий эпитет у Теодора не хватило слов – такое тоже случалось нечасто. А вдруг он сделает что-то неправильно?! С Матсом нельзя так, как с другими!       После незатейливого ужина зазвонил телефон, и Тео мгновенно покрылся мурашками. Матс. Всё-таки заметил в этом чёртовом ресторане. «Может, не брать трубку?» – первая мысль, но слишком глупая, да и Матс не их тех, кто быстро сдаётся.       — Алло?..       «Ты забыл в кафе права. Я сейчас привезу», – решительный жёсткий голос не подразумевал возражений, но Тео попытался, почему-то желая отсрочить неминуемую встречу.       — Можешь просто привезти завтра на стадион, зачем из-за меня по темноте ездить? Оставишь возле моего шкафчика в раздевалке, ну или передашь с Эмилем… – красноречие снова подводило. Доводы о том, почему они ни в коем случае не должны пересечься, смотрелись совершенно слабыми.       «Диктуй адрес», – Матс не подвергся ни доле сомнений.       И Тео продиктовал, а последующие пять минут бегал от зеркала в комнате к зеркалу в ванной, от зеркала в ванной – к чемодану, от чемодана – к шкафу, от шкафа – к зеркалу в комнате, и так по кругу. Что-либо сделать он не успел – раздался звонок в дверь. Тео бросил на своё отражение последний взгляд – в зеркало в прихожей. Он остался недоволен, но пути назад не было, поэтому, пару раз прокрутив в замочной скважине ключ и толкнув дверь, он отошёл в сторону, пропуская гостя. Собственный внешний вид продолжал жутко не нравиться: волосы торчали в разные стороны вместо привычной аккуратной укладки, домашние штаны висели мешком, и даже свободный свитер он не переодел ни на что облегающее.       — Вот, держи, – Матс положил портмоне с карточкой на комод. – Больше не теряй.       — Спасибо. Ты можешь зайти, если хочешь, – опасное ключевое слово будто разлетелось эхом. – Только я сегодня кошмарно выгляжу.       Матс уже успел повесить верхнюю одежду и отставить в сторону ботинки, а на Теодора он в сотый раз посмотрел, как на неразумного ребёнка, не выучившего очередной урок. Чтобы больше не слушать эти невнятные мыслеизлияния, он просто шагнул к Тео и резко поцеловал его, заключив в объятия. Тот чувствовал, как у него подкашиваются ноги, а внутри взрывается что-то тёплое, грозящееся пересечь все контуры и очертания. Он никогда такого не ощущал. Совершенно определённые приятные спазмы внизу живота – вот, что всегда случалось, но сейчас… Матс неторопливо разомкнул губы и взял его за подбородок, побуждая посмотреть себе в глаза.       — Будь что будет, – Тео махнул рукой. – Идём.       По пути в спальню ему хотелось повиснуть на нём, поджав ноги, но остатки самосознания удерживали: Матс не обладал телосложением Йеспера. Тео отчаянно смущался и даже трусил, когда настойчивые руки снимали с него джемпер, хотя вряд ли сходу назвал бы точное число побывавших у него партнёров. Матс видел это смущение, а поэтому решительно взял его лицо в ладони.       — Эмиль мне всё рассказал, и у меня нет причин ему не верить.       — Предатель!..       — Нет, наоборот. Один из немногих, кому ты можешь доверять.       — Пару лет назад я продал бы родную мать, чтобы он меня трахнул, – Тео всегда приступал к делу и воздерживался от разговоров, но сейчас слишком многое было по-другому. – А теперь я хочу тебя, – он облизнул пересохшие губы, осмелившись высказать своё желание.       И он снова краснел, как неопытная школьница, переживая, что будет неуместно демонстрировать весь арсенал своих умений. Матс заводил его росчерками пальцев по разгорячённому телу и ощущением реально-фантомной близости. Может, прошло пять минут, может, час или два, а может, и вся жизнь – Тео не мог сказать этого наверняка, когда обнаружил себя откинувшимся даже дальше положенного – голова свисала с кровати, а он во весь голос молил ещё, надрывая связки так, как никогда не делал. Матс притянул его к себе, подхватив под коленями, и макушка снова нашла опору.       — Не останавливайся, пожалуйста!..       Очередной неисчисляемый период времени. Крики наслаждения – нет, вопли: он что-то говорил о том, что внешность Матса не соответствует его идеалам? Потом, кажется, душ, а может, это происходило вовсе не с ним. Возвращаясь в постель, чтобы смежить глаза, Тео по привычке скосил взгляд в зеркало. Этот жест не укрылся от Матса.       — Что ты там говорил? Плохо выглядишь? – он приподнялся на локте, уже успев накрыться одеялом. Тео неразборчиво буркнул что-то утвердительное. – Так вот, мне всё равно, вылил ли ты на голову тонну лака, с показа какого года твоя майка и насколько модна рванина на твоих джинсах. Мне важен ты сам. Не только то, что у тебя снаружи. Я знаю, какой ты на самом деле, и я полюбил тебя таким.       Тео незамедлительно ответил на последовавший умиротворяющий поцелуй. Матс был всегда прав, с самого начала, и Матс был единственным, кто разглядел в нём личность, которую он почему-то старательно прятал.