Трасса «Скандинавия»

      Над тем, чтобы нарушить данное Андерсу обещание, Альсгорд не задумался ни разу – только максимально оттягивал его исполнение, планируя, однако, уложиться в срок – так, чтобы к нему нельзя было придраться. Тем более, в сложившихся обстоятельствах это действительно было ему нужно – разобраться в себе и в своих отношениях с Рённауг, сделав последний шаг. Хотя, в общем-то, он не любил ни приближать, ни отдалять людей, держа их на безопасной и одновременно полезной дистанции. Любые связи были важны, любой человек мог пригодиться в дальнейшем. Желание стать ближе возникло у него лишь однажды, и этим несвойственным себе порывом он впервые в жизни презрел другое обещание, точнее, просьбу, которая в глазах Инге Бротена была именно обещанием.       Томас умел и любил говорить прямо, а ненавидел те случаи, когда приходилось импровизировать или доносить что-то завуалированно, подготавливая собеседника к основной мысли разговора. Сейчас перед ним встала именно эта дилемма. Больше всего хотелось позвонить Рённауг и признаться во всём без церемоний, но память услужливо возвращала его к словам Андерса, которые тот произносил, сидя перед прошедшим сбором в этой самой комнате. Иногда Альсгорду казалось, что тот олицетворяет мораль и совесть – а как думать иначе, если его не устраивает неуверенность в завтрашнем дне женщины, которую он увидел первый раз в жизни?       Вздохнув, Томас решил делать всё чин по чину, обречённо согласившись с тем, что на самом деле это будет напоминать театральное представление с не очень опытным актёром. Спешно припомнив всё, что он читал в художественных книгах или хотя бы видел в фильмах, мужчина забронировал стол в ресторане и пригласил туда Рённауг – и та в первые секунды потеряла дар речи, не поверив своему счастью. Инициатива принадлежала Альсгорду только в определённые моменты, а за их досуг всегда отвечала она, вытаскивая тяжёлого на подъём Томаса на те или иные мероприятия. Женщина ничего не знала о его авантюризме – непонятно откуда взявшейся частичке иррационализма в последовательной реке логики. Успехом для неё было даже простое его позволение приехать к себе и заняться типично женскими хлопотами вроде приготовления ужина – а сейчас он приглашал её в ресторан. Странно, нелепо, неправдиво, но в первый раз – с собственной подачи.       Рённауг отнеслась к этому со всей присущей ей серьёзностью, начав наводить марафет с самого утра, а подбирать подходящий наряд – ещё с вечера. Чувство вкуса никогда ей не изменяло, а образ её всегда приходился к месту. Такого, что она приходила на серьёзное мероприятие в легкомысленном наряде или наоборот – никогда не было. Женщина придирчиво разглядывала каждое своё платье, если оно её устраивало – примеряла: так происходило в течение полутора часов, покуда одно из платьев не составило достойный комплект с туфлями, сумочкой и украшениями. Может быть, Рённауг не была красавицей с глянцевой обложки, но ощущение стиля делало её эффектной и миловидной, создавая впечатление успешной состоявшейся женщины.       Когда Томас за ней заехал, она появилась перед ним во всеоружии, надеясь сразить наповал и получить комплимент, но мужчина лишь легонько наклонил голову в знак приветствия. Нет, он отметил про себя, что сегодня Рённауг выглядит особенно хорошо, но не считал нужным сотрясать воздух тем, что очевидно. Он и так никогда не считал её несимпатичной. Зато женщина мигом оценила его внешний вид и поджала губы, оставшись недовольной – Альсгорд не утрудил себя подбором парадного вида одежды, предпочтя привычные футболку, джинсы и кеды.       — Томас! – подхватилась Рённауг, аккуратно, чтобы не помять подол платья, устраиваясь на заднем сиденье такси. – Мы же вместе весной подбирали тебе костюм, почему ты его не надел?       — Неудобно, – поморщился мужчина. – К чему этот официоз? Мы же не на званый приём к Королю едем.       — Значит, поход в ресторан со мной для тебя ничего не значит? – продолжала наседать она.       Альсгорд старательно напрягал мышцы лица, чтобы его выражение не стало совсем уж грозным. Сама придумала, сама сделала выводы, сама обиделась – хотелось разобраться в отношениях не только с ней, но заодно и с остальными женщинами планеты за редким исключением, просто переселив их на необитаемый остров. Нельзя сказать, что он не был ценителем женской красоты, но с мужчинами было определённо легче, особенно с такими же, как он сам, немногословными. Хотелось сказать правду – «нет, не значит, просто Андерс бы меня убил, если б я сказал то, что хочу, по телефону, на улице или дома» – но и нагрубить тоже было нельзя.       — Прости, – коротко сказал Томас, пойдя на попятную. – Костюм где-то в шкафу, его нужно найти, выгладить, потом ещё и искать обувь. А ты же знаешь – у меня кроссовок и разных лыжных ботинок столько, что среди них не сразу увидишь что-то другое.       — Но ты мог позвать меня! – досадливо протянула Рённауг. – Мы бы с тобой всё нашли!       — Не хотел тебя утруждать, – как можно мягче ответил мужчина, с радостью отмечая, что они приехали.       В ресторане Рённауг ожидал сюрприз – на столике красовался большой букет роз, заботливо поставленных в вазу. Томас опасался, что розы её не устроят – он никогда не дарил цветы, так как не понимал, для чего они женщинам, и предпочитал дарить полезные подарки. Вежливая девушка, с которой он разговаривал, делая заказ, убеждала его, что розы – это банально, и с этими словами он только укрепился в правильности своего выбора. К счастью, неизбалованная им Рённауг пришла в восторг и от роз, мигом забыв обиду, рассыпавшись в благодарностях и поцеловав мужчину в щёку.       — Ну, и как поживают твои шведы? – с весёлым блеском в глазах спросила она, принимаясь за готовый заказ, о котором Альсгорд тоже успел позаботиться.       — Мои шведы – хорошо, – степенно отвечал Томас, думая о том, что правильнее было бы говорить в единственном числе. – Не мои шведы – тоже прекрасно. Послушай, я…       — Тебя теперь и дома-то не бывает из-за этих сборов, – укорила женщина, не дослушав. – Скоро на ПМЖ в Швецию переедешь, ещё и, чего доброго, шведское гражданство примешь…       — Думаю, до этого не дойдёт, – открестился Альсгорд. – Рённауг, послушай, давай ты не будешь меня расспрашивать? Я пригласил тебя сюда не просто так, а для серьёзного разговора о нашем будущем.       Она вмиг приосанилась и поменялась в лице, из разговорчивой простушки перекинувшись в хваткую аристократку.       — О нашем будущем? – женщина тонко улыбнулась и подняла идеальной формы брови. – Знаешь, что? Давай отложим эту приятную беседу до конца вечера, а пока просто поговорим, побудем друг с другом, возможно, в последний раз в таких статусах, – она не сомневалась, что последует потом, была уверена в своём успехе и хотела продлить момент предвкушения, не спугнув, однако, его намерений.       — Как скажешь, – скрепя сердце, согласился Томас, которому проще было действовать по собственному, хоть и не совсем совершенному плану, а не плясать под её дудку.       Он без интереса слушал её рассказы о себе и совершенно непрозрачные намёки о будущем: Рённауг говорила, что помимо дома в столице хотела бы иметь небольшой участок за городом, чтобы отдыхать там семьёй, которую она, конечно же, надеется создать в самом скором времени. Она планировала цвет кухни и расположение мебели в гостиной: максимально завуалированно, но Альсгорд, всегда выхватывающий из речевого потока соотношение объектов и отлично умеющий выстраивать логические связи, без труда догадался, что предприимчивая собеседница уже положила глаз на его дом и собирается туда переехать, привнеся свои порядки.       — А ты? – воскликнула она. – Как ты считаешь, какой должна быть идеальная кухня?       — Были бы холодильник и плита, – неохотно отозвался Томас. – Ну и еда, конечно. Остальное – лирика.       — А как же уют?! – не соглашалась Рённауг. – Неужели тебе настолько всё равно, что вокруг? Ведь когда глазу нравится, и обедать приятней…       — Есть захочешь – сядешь обедать на голую землю, – возразил он. – И как только ты столько времени продержалась в большом спорте? Сомневаюсь, что твоему глазу, да и не только глазу, нравились все без исключения предложенные условия.       Мужчина с трудом сдерживался, чтобы не положить голову на ладонь и не захрапеть. Зато когда Рённауг стала рассказывать о своих беговых тренировках, о том, что хотела бы поучаствовать в любительских марафонах, он оживился и стал вслушиваться. Потом дал несколько советов, объяснил услышанный у Инге Бротена облегчённый комплекс тренировок и даже собрался набросать на салфетке план, но пишущих принадлежностей с собой не было, а использовать лежащий в небольшом клатче карандаш для глаз Рённауг не догадалась. Томас Альсгорд не имел ничего против Рённауг Шай, не был прочь ей помочь, если она общалась с ним по делу. Остальные же способы их времяпровождения нужно было срочно упорядочивать.       Перед тем, как заказать десерт, Рённауг удалилась в уборную, чтобы ещё раз осмотреть своё отражение, заправить выбившуюся из причёски прядь и поправить макияж. В такой момент, которого она полагала, что дождалась, нужно было быть во всеоружии и при полном параде. Томас в это время, оставшись в одиночестве, в последний раз прокручивал в голове те слова, которые ей скажет, те вопросы, которые задаст. Сковывало то, что он не мог предугадать её реакции, но спасала правильность, нужность этого разговора.       — Ты хотел мне что-то сказать, – как бы невзначай напомнила Рённауг, вернувшись и легко примостившись напротив, закинув ногу на ногу.       — Да, – мужчина кивнул и с силой сжал бокал. – Я думаю, что пришла пора разобраться с тем, кем мы друг другу приходимся.       — Я полагаю, больше, чем друзьями, – заинтригованно ответила она, безуспешно пытаясь заставить сердце биться реже. Женщина была уверена, что если сейчас последует не официальное предложение руки и сердца, то хотя бы неформальная просьба считаться с этого момента парой.       — Мне видится то же самое, – согласился Томас, – а я полутонов не люблю. Давай уберём это «больше» и останемся друзьями?       — Что… ты имеешь в виду под словом «друзья»? – Рённауг замерла и мгновенно побледнела, а её губы стали напоминать тонкую ниточку.       — Я рассчитывал, что женщина почти в двадцать восемь лет знает, что такое друзья, – Альсгорд абсолютно наивно и искренне удивился, снова отмечая, что его план не оправдывается, и спутница ведёт себя не так, как он мог представить. Но одновременно с этим ему пришлось прикусить язык – нарушил одну из заповедей, которые приходилось выполнять, общаясь с некоторыми типами женщин: озвучил возраст. Наряду с преподнесением цветов, это была ещё одна тенденция, которую Томас Альсгорд никак не мог взять в толк. Возраст, на его взгляд, был величиной абсолютно конкретной. Занижать его он не видел смысла, стесняться – тем более: люди двадцати лет, тридцати, пятидесяти – были, есть и будут, и это совершенно обычное явление. И пусть Рённауг была статной, стильной и вовсе не глупой – таких «заскоков» он оправдать не мог.       — Не смей говорить со мной про возраст, – прошипела женщина. Её грудь угрожающе вздымалась, а лицо заострилось. – Друзья… Все эти годы были для того, чтобы мы остались друзьями?!       — Рённауг, дружба порой длится всю жизнь, – назидательно произнёс Томас, отчаиваясь, будто с ним говорит маленький ребёнок, – и она не всегда перерастает во что-то другое.       — Ну, конечно! – она отодвинулась на стуле, явно собираясь встать на ноги. – Конечно, дружба! И ничего, кроме дружбы! – женщина поднялась и крепко сжала накинутый на плечи платок, пытаясь развести локти в стороны. – Постель, все наши встречи – это только дружба! Да!       — Ты можешь не кричать? – он неловко попытался отвести бурю. – Мы здесь не одни, и…       — Ты хочешь, чтобы я не кричала?! – его спокойный тон, кажется, только ещё больше злил Рённауг. – А я уверена, что все женщины в этом ресторане сейчас на моей стороне!       — Послушай, я… – Альсгорд считал свои попытки завязать ровный диалог не оправданиями, а констатацией фактов.       — Ты, ты! – кричала Рённауг, зацепившись за его неоконченную фразу. – Конечно, всё ты и только ты – обо мне ни слова! Я – пустое место, и для тебя…       Мысленно Томас «отключил» звук и в упор рассматривал ругающуюся женщину, которая потрясала руками, чьё правильное миловидное лицо искажала гримаса гнева. Волосы сбились на лоб и скулы, а в глазах пылала ярость. В конкретный момент претензии заключались в том, что мужчина совершенно не узнал её, тогда как она старалась интересоваться им как можно больше. Но Альсгорд и это не считал своим пороком, так как знал о Рённауг ровно то, что ему было нужно, а дальнейшие посягательства на информацию о ней считал ненужным проникновением в частную жизнь и личное пространство.       — Да ты меня и не слушаешь вовсе! – Томас закончил недоумевать, лишь когда в него врезался несчастный букет роз, бесцеремонно вытащенный из вазы. Цветами он получил ещё несколько раз, а потом Рённауг, демонстративно бросив их на пол, выбежала из зала.       Проводив её взглядом, мужчина пожал плечами, стараясь не обращать внимания на людей за соседними столиками. Некоторые женщины и вправду роптали, громко обсуждая именно его вызывающее, как они говорили, поведение. Вместо того, чтобы начинать спорить или стыдливо убегать, Томас оглядел себя, собирая с одежды лепестки и складывая их на стол. Он порадовался тому, что не поддался необходимости надеть костюм – на нём следы от воды из-под цветов выглядели бы слишком уж чужеродно. Подняв букет, он поставил его на место и позвал официанта, перед которым пришлось извиниться за устроенный женщиной погром.       Заплатив и выйдя на улицу, Альсгорд уже не застал там Рённауг, но этому факту он только порадовался. Благо домой совершенно не хотелось, а летний вечер был тёплым и совсем не поздним, мужчина решил прогуляться по городу. Пусть внешне он был непоколебимой скалой, как и всякому интроверту, ему были нужны периодические консультации с самим собой, и в такие моменты, как правило, внутри поднималось сразу несколько голосов.       Он по-прежнему не понимал, чем был вызван такой демарш Рённауг и почему нельзя было обговорить сложившуюся ситуацию спокойно. Его слова были правдивы и разумны, а её реакция – неадекватна. Планируя эту встречу, Томас, конечно, предполагал, что женщина может расстроиться или даже обидеться, а вот криков и метания букета совершенно не предвосхищал. Но вместе с этим на душе становилось легче – как будто разжимались тиски исполненного обещания. Альсгорд, хоть и планировал продолжать дружбу с Рённауг, не сомневался, что сможет жить и без этого.       Мужчина заметно приободрился, а шаг его стал шире. Расправившись с этим вызовом, нужно было планировать жизнь дальше. Через три дня в графике стоял проводимый одним из личных спонсоров мастер-класс для детей из местного лыжного клуба, а вот перед этим он был совершенно свободен. Можно было провести эти пару дней стандартно, чередуя плановые тренировки в Холменколлене с просмотром телевизора у себя дома – и он бы ни разу не заскучал, не пожаловался на одиночество. Можно было встретиться с друзьями, сходив с ними в какой-нибудь из столичных баров, но, ожидая, пока загорится зелёный сигнал светофора, Томас придумал идею гораздо лучше.       Вернувшись домой, он взял в руки навигатор, рассчитал маршрут, прикинув, сколько времени он займёт, и набрал номер Андерса.       «Да?» – голос шведа уже не звучал удивлённо, как в первый раз, когда Томас предложил ему наведаться в Осло.       — И тебе привет! – беззаботно откликнулся Альсгорд. – Как ты смотришь на то, чтобы я завтра приехал на пару дней? Сможешь составить компанию?       Последовала пауза – вот теперь Андерс удивился внезапному повороту событий.       «Вот уж неожиданно, – протянул он. – Нет, ты приезжай, конечно! Тебя в аэропорту встретить?»       — Я лучше на машине, – открестился Томас. – Тут ехать-то всего ничего – часов в пять утра выеду, да в полдень уже у тебя буду. И ты не обольщайся, – насмешливо произнёс он в попытке пошутить. – Я еду проследить, как тщательно вы с Бринком выполняете тренерские установки.       «Хорошо-хорошо, – отозвался Сёдергрен. – Только учти, что с нами тренируется ещё и Бритта».       — Что?! – Альсгорд резко сжал телефон. – Она из вашего клуба?!       «Шучу», – Андерсу хватило его испуганного тона, чтобы рассмеяться.       — Точно?!       «Да точно, точно, – теперь приходилось спешно его успокаивать. – Она вроде бы из Соллефтео, дыши ровно».       — Ну, хорошо, – выдохнул Томас. – Тогда объясняй, как тебя найти.       Распрощавшись с Андерсом до завтра, он спешно покидал в сумку некоторые вещи, которые могли бы пригодиться за два дня, а потом спустился в гараж, где стояла машина. Дорогу длиной в пятьсот километров, даже чуть больше, можно было классифицировать, как длинную, а поэтому нужно было убедиться в том, что автомобиль исправен.       Томас не имел ничего против самолётов, да и время полёта заняло бы меньше, чем один час, но, как и большинство мужчин, за рулём авто он чувствовал себя более раскованным, уверенным, да и просто важным. К тому же, Худиксвалль не был популярным направлением, и самолёты туда летали нечасто, а чем добираться до нужного места из аэропорта Муры или Фалуна – лучше провести в дороге чуть больше времени, но завися только от себя самого.       Мужчина любовно положил ладонь на блестящий капот заведённого автомобиля. С тех пор, как он стал работать в сборной Швеции, его жизнь снова превратилась в разъезды, и любимая «Мицубиси» всё чаще оставалась в гараже. Невольно приходилось предпочитать такси – и посиделки с друзьями, и нечастые встречи с Рённауг обычно заканчивались, по крайней мере, несколькими глотками алкоголя. Зато сейчас предвкушение и азарт захватывали с головой: Томаса манило это недолгое путешествие.       Он был за рулём уже в пять утра, когда над южной Скандинавией занимался рассвет. Бледное солнце ещё не пекло – лишь поигрывало яркими бликами на полированном капоте и заставляло водителя жмуриться, когда он склонялся над расстеленной картой. По норвежской земле нужно было ехать недолго – примерно пару часов, зато Швецию в ширину предстояло пересечь от государственной границы до границы естественной, в виде полноводного Ботнического залива. Альсгорд выехал из Лёренскога – отдалённого района, где он жил, расположенного в получасе езды от центра Осло; миновал ближайший к столице городок Лиллестрём, а домики с приусадебными хозяйствами становились более разномастными и встречались всё реже.       После того, как посёлки закончились, автомобиль выкатил на трассу Е-16, по которой предстояло проделать половину пути. Было одностороннее движение, и каждая часть – разделена на две полосы. Уставшие за неделю норвежцы не спешили никуда субботним утром, поэтому шоссе было практически пустым – только, как думал Томас, припоздавшие дачники, те, которые не успели разъехаться по своим участкам вчера вечером. Больше ранних пташек не было, и он нажимал на газ – свободная дорога позволяла ехать чуть быстрее установленных стандартов. По обеим сторонам простирались обширные поля, иногда пораставшие низкой растительностью – у человека, не привыкшего к простым, но незабываемым красотам скандинавской природы, попросту захватило бы дух. Но Альсгорд, созерцавший всё это тридцать четвёртый год кряду, практично замечал то, что дорога слилась в двустороннюю, а позже сузилась, и иногда становилась такой, что на ней едва-едва могли разъехаться две машины.       Находящаяся неподалёку от шведского городка Торсбю граница не имела каких-то броских опознавательных знаков – свободный режим для жителей пяти северных стран* действовал уже больше полувека, позволяя им путешествовать, не задумываясь о бумажной волоките. О том, что ты только что въехал на территорию другой страны, повествовал лишь информационный дорожный знак с надписью:

RIKSGRÄNS SVERIGE**

      В глазах Томаса Альсгорда редко можно было прочитать что-то, кроме равнодушия, однако на этот знак он взглянул так, будто желал оставить здесь частичку себя, дать понять чему-то неведомому, что он был здесь, что он есть здесь, будет здесь. Шестым чувством мужчина непрестанно понимал, что это его дорога – дорога его жизни: не просто из Норвегии в Швецию, хотя для него и это звучало двусмысленно. Из Норвегии в Швецию, от старого к новому, от опостылевшего к желанному и… да, пожалуй, от Рённауг к Андерсу. В прямом и переносном смысле.       Шведские окрестности были другими – леса стали выше и гуще, под деревьями стелился мох, который к концу лета обещал стать красным ковром покрывающей его брусники. Чем ближе он подъезжал к Торсбю, тем чаще встречались домики – не разноплановые, как у них, а похожие друг на друга, с выкрашенными в тёмно-красный цвет стенами и фасадами. Педантичность шведов проявляла себя во всей красе.       Они любили свою страну, а рассказывая о ней, упоминали вовсе не богатую военную историю, культуру или политику, а её естественные богатства – густые леса, прозрачные озёра, зелёные холмы. Противостояние шведов и норвежцев уходило корнями в века, иллюстрируясь жестокими вооружёнными столкновениями и тянущимися кровавым следом походами. В наше время это не забылось, но приняло шутливое воплощение. Представители двух стран частенько прохаживались насчёт своих «любимых» скандинавских соседей: рассказывали о них анекдоты, упоминали в различных щекотливых ситуациях, но говорилось обо всём этом скорее с доброй иронией, чем с ненавистью. Всерьёз к историческим реалиям относились только так называемые ура-патриоты, которых Томас Альсгорд, к сожалению, знал с обеих сторон.       Торсбю, нескончаемая полоса лесов и череда небольших живописных озёр – и симпатичные бордовые домики замелькали вновь: автомобиль приближался к городу под названием Мура, широко известному в лыжных кругах – не только профессиональных, но и любительских. Именно здесь заканчивалась девяностокилометровая дистанция Вазалоппета – самого престижного «белого» марафона, появившегося в память о легендарном Густаве Вазе*** в 1922 году. Альсгорд ни разу не принимал в нём участия, но не лукавил, однажды надеясь попробовать свои силы.       В одном из уютных городских кафе с домашней кухней он остановился позавтракать – половина пути осталась позади. Солнечная погода располагала к улыбке, которую адресовала ему хозяйка заведения на прощание и на которую он ответил. Что-то менялось: месяцем раньше Томас попросту не заметил бы этого, а заметь – смерил бы ни в чём не виноватую женщину, захотевшую проявить вежливость, своим фирменным уничтожающе-равнодушным взглядом. Сейчас ему хотелось быть ближе к людям и к миру, который внезапно стал ярче.       Вторая половина дороги всегда длиннее первой, а окрестности не привлекают глаз, будь они хоть восьмым чудом света. Альсгорд снова отмечал материальные признаки: шум мотора, ставший менее слышимым шелест асфальта под колёсами; то, что трасса расширилась и размножилась на большее количество полос. Глаз уже устал от созерцания пейзажей, но вид на бескрайний залив, на другом берегу которого находилась уже Финляндия, заставил Томаса давить на педаль газа не так сильно.       Худиксвалль оказался совсем небольшим городком площадью где-то в десять квадратных километров, где самыми высокими зданиями были немногочисленные пятиэтажки. В одной из них, в соседних подъездах, снимали по квартире Андерс и Йорген, хотя оба не являлись коренными жителями города, представляя соответственно близлежащие Сёдерхамн и Дельсбю. Но в Худиксвалле были более выгодными условия для тренировок, и иногда «сборники» наведывались сюда.       Томас недолго покрутил по узким улицам, припоминая указания Андерса и отыскивая нужный дом. Он не ошибся в расчётах – на часах было ровно двенадцать ноль-ноль. Вскоре мужчины обменялись крепким рукопожатием, стоя в прихожей двухкомнатной квартиры.       — Не такие, конечно, хоромы, как у тебя, – извиняющимся тоном произнёс Сёдергрен, – но пока мне хватает.       Норвежец кивнул головой, показывая, что всё понимает – сам он перебрался в собственный дом лишь после окончания активной карьеры, а многие его знакомые не спешили заводить роскошное жильё до тех пор, пока не обзаведутся семьёй.       — Ну? Какими судьбами? – Андерс встал в наступательную позу, пока его гость обустраивался в одной из комнат. – Вот уж не ожидал тебя увидеть раньше следующего сбора.       — Сразу расспросы, – шутя, укорил Альсгорд, ставя спортивную сумку на стул. – Ты даже не предложишь мне поесть?       Тот заметно смутился, опустив взгляд вниз. И правда: прежде чем выяснять то, что «горит», нужно было хотя бы позаботиться о комфорте.       — В холодильнике была какая-то рыба, – с сомнением протянул он. – Сейчас придумаем, что с ней можно сделать.       — Тухлая? – с опаской переспросил Томас, явно подразумевая национальный шведский деликатес, который не мог оценить ни один иностранец.       — Сюрстрёмминг**** – это не тухлая рыба! – как и следовало ожидать, Андерс не на шутку оскорбился. – Это забродившая рыба!       — Как будто есть какая-то принципиальная разница, – пробормотал Альсгорд. Но швед уже пронизывал его полным праведного гнева взглядом через плечо, и он поспешил примирительно поднять руки: – Ладно-ладно, я всё понял. Нам просто не оценить этого вкуса.       Было проще согласиться с собственным и своего народа «невежеством», чем слушать шведские лекционные речи о том, как великолепны их национальные достояния, в том числе и пресловутый сюрстрёмминг.       — Всё равно его не приготовить в домашних условиях, – с долей сожаления проговорил Андерс. – Но как-нибудь я обязательно должен буду тебя угостить.       — Я надеюсь, это будет нескоро, – любезно ответил Томас, осторожно присаживаясь на одну из табуреток.       — А я надеюсь, что нам как-нибудь удастся вытащить тебя на природу, – настаивал Сёдергрен, чуть ли не наполовину забравшись в холодильник. Вынырнув оттуда, он глубокомысленно произнёс: – Давай сейчас просто выпьем кофе и сразу пойдём куда-нибудь поедим. Я не хочу ничего готовить.       Это был именно тот обмен колкостями, без которого не происходило ни одно норвежско-шведское общение, будь собеседники хоть самыми закадычными друзьями. Он становился для его непосредственных участников лёгким, интересным и даже приятным – в отличие от просветительских бесед таких, как братья Фредрикссоны. Правда, для Андерса эта пикировка служила ещё и своеобразным щитом – начиная со вчерашнего вечера, когда Томас ему позвонил, он беспрерывно пытался найти причину его визита, а внутренняя уверенность насчёт того, что «всё забудется», наполовину развеялась.       Он поставил перед Альсгордом чашку крепкого чёрного кофе и устроился напротив, положив на стол локти. Требовательный взгляд правильно интерпретировал даже Томас, который никогда не был в чём-то уверен до тех пор, пока ему не дадут об этом знать напрямую. Впрочем, его самого так и подмывало обо всём рассказать, и мужчина не стал дожидаться очередного нетерпеливого «ну?!», завязывая разговор.       — Я выполнил твою просьбу, – негромко произнёс он. – Если это можно так назвать, я разобрался в наших с Рённауг отношениях.       — И?! – Андерс воззрился на него ещё пристальней. – Почему ты здесь, а не с ней?! Что-то пошло не так?!       — Итог получился таким, как я и хотел, – признался Томас. – Правда, я надеялся, что всё пройдёт спокойнее. Подожди, а почему я должен быть с ней? – он насторожился.       — Стоп-стоп-стоп, – Андерс нервно отпил из своей чашки. – Теперь уже я ничего не понимаю. Вы вместе, я надеюсь?!       — Нет, – удивлённо ответил Альсгорд. – Нет, конечно. Я никогда не имел на неё видов и планов. Я пригласил её в ресторан, всё, как полагается; предложил ей остаться друзьями. Она устроила истерику, побила меня букетом и убежала. Больше я её не видел, – мужчина пожал плечами, будто пересказывал будничные факты из серии «я позавтракал и пошёл на тренировку», а не историю своих взаимоотношений с женщиной, которую довольно давно знал.       Андерса будто обухом по голове ударили, но он быстро взял себя в руки, и полная растерянность на лице сменилась осуждением: наполовину реальным, так как он не приветствовал такое обращение с женщинами, но наполовину напускным: со словами «я предложил ей остаться друзьями» стена пала окончательно, разбившись на кирпичики. Моральных и материальных преград больше не было.       — Но как! – тем не менее, Сёдергрен гнул своё. – Как ты мог так поступить?! Это же нечестно по отношению к ней!       — Ничего нечестного, – Томас не понимал его моралей. – Я никогда и ничего ей не обещал.       — Но вы же чаще, чем просто друзья, общались; ходили по разным мероприятиям, кафе и ресторанам, – Андерс не сдавался. – Не только это, в конце концов!       — А ты, конечно же, скажешь симпатичной женщине, у которой всё в наличии и которая вешается тебе на шею, «Леди, извините, я не могу этого сделать, так как не питаю к вам возвышенных чувств?»       — Да! – вспыхнул тот, в глубине души подозревая, что говорить что-то женщинам ему в ближайшее время точно не придётся. – Да, именно так я и скажу! Томас, нельзя же так, ты объясняешь всё логикой, но ведь не логика управляет человеческими взаимоотношениями! Если бы ты был мягче, вы бы не дошли до столь радикальной точки, может, она бы тебя выслушала!       — Я и так подарил ей цветы, если тебя это успокоит, – буркнул Альсгорд. – В жизни этого не делал. А то, что мы с ней везде ходили – ну скажи мне на милость, если, допустим, Бри… ладно, не Бритта, если та же Дальберг пригласит тебя вечерком посидеть в ресторане, это же не будет означать, что ты обязан на ней жениться?!       — Нет, не будет, – невозмутимо отвечал Андерс. – Анна не такая. То есть, я не хочу сказать, что ей не нужна любовь – нужна, только выражаться она будет в другом.       — Ты невыносим, – Томас покачал головой, ухмыляясь краем губ.       — Ты тоже! – бросил Сёдергрен. Он залпом допил свой кофе, порывисто встал и принялся расхаживать туда-сюда по небольшой кухне, заложив руки за спину. Так как шаги были широкими, а пространство – от силы метров пять, это смотрелось комично. Альсгорд не выдержал мельтешения и с вызовом во взгляде обернулся, не надеясь, впрочем, остановить эти треволнения.       — Ну, что тебя не устраивает?! – взмолился он. – Мы договорились, что ты научишь меня разбираться в этих треклятых чувствах. Ты дал мне задание, цитирую: «расставить все точки над «i» в ваших отношениях с Рённауг». Ты не говорил, что я должен был начать с ней встречаться, жениться на ней и всё такое прочее. Но я разобрался – точки расставлены! Логично? Логично!       — Да, всё это логично, – бросил Андерс, внезапно останавливаясь. – Всё логично, но тебя то можно прочитать, как открытую книгу, то ты выдаёшь вот такие непредсказуемые фортели. Я был уверен, что ты её любишь, но просто боишься в этом признаться и себе, и ей.       Он замолчал и вытянулся в струнку, скрестив на груди руки. Только что он скандалил и напирал на Альсгорда с мощностью не меньшей, чем у шведских «Вольво» и «Саабов», стремясь склонить его к правильности, а сейчас тот впервые за всё время общения поймал в его глазах если не страх, то ясно ощутимое опасение. Правда, Андерс боялся не его, а опасался за будущее: своё будущее, может быть, их будущее. Он был похож на Томаса, выстраивая системы – только не из фактов, правил и аксиом, а из более тонкой материи: чувств и ощущений. В этот раз тщательно сплетённая система самоубеждения подвела и упала к ногам, оставив его незащищённым.       Альсгорд решительно выпрямился, останавливаясь напротив. Инстинктивно отступил на один шаг даже Андерс – он, обладая средним ростом, лишь немного возвышался над его плечом, тогда как норвежец в упор глядел сверху вниз.       — Я не боюсь признаться, – низким грудным голосом проговорил он. – Ни себе, – мужчина нарочно произносил слова внятно, – ни тебе. Я люблю тебя, если тебе так важно это именно услышать.       — Нет, – Андерс пресёк его, попытался отойти, но быстро ощутил на плече тяжёлую руку. – Нет, не такой ценой.       Томас довольно легко развёл сцепленные крест-накрест руки, заводя себе за спину и подхватывая его за пояс, прижимая к себе и полностью контролируя движения.       — Цену я назову тебе позже, – прошелестел он, склоняясь.       Стараниями Андерса поцелуй получился скомканным – он закрывался, пытался оттолкнуть и вырваться, не желая делать шаг вперёд, почему-то планируя остаться в прошлом. Для верности Томас прижал его к стене, но губы пришлось разомкнуть. Альсгорд смотрел насмешливо и с полной уверенностью, что тот никуда не денется, а Андерс – вызывающе, хитро, провоцируя.       — И всё-таки, с Рённауг это было чересчур.       Мысленно взвыв и проклянув это имя, Томас попробовал ещё раз – он не собирался сдаваться. Губы сошлись в неистовой битве, которая не ведала проигравших. Здесь это не было игрой или случайным жребием – было только волей судьбы, которая бережно собрала и обратила в одно целое эти единичные случаи. Выпавшая Андерсу бумажка, которая отправила его на «переговоры» – он вспоминал это, обвивая его плечи, и, с ещё большим желанием, впивался в эти губы. Бутылочка, указавшая на него Томасу – Альсгорд вновь проигрывал в памяти этот заколдованный круг и опускал ладони ниже, заставляя прогнуться. Сговориться стало определённо легче.       — А так? – до ужаса довольным голосом переспросил он.       — Да люблю я тебя, люблю, – выдохнул Андерс. Даже мнимое сопротивление было бесполезным.       Такая любовь и отдалённо не напоминала любовь, воспетую классиками во многих романтических и сентименталистских произведениях. Здесь не было нежных слов и слащавых комплиментов, которые так не любил Альсгорд; не нужны были глупые подарки и странные обязательства, которых он не понимал. Не было неуверенности в завтрашнем дне, которую ненавидели оба; не было недосказанности и увиливаний, которые не терпел Андерс. Любить можно было без сопутствующей мишуры, и именно это оба ценили, будучи не слишком падучими на перемены. Всё то же самое – только вдвоём.       — Мы не расторгали договор, – напомнил Томас вечером, когда они сидели всё в той же кухне, сходив пообедать и пропустив тренировку – Андерс сослался Йоргену на срочно возникшие дела. – Я выполнил твоё первое задание и жду второго.       Сёдергрен медленно поднял взгляд и испытывающе на него посмотрел.       — Делай, что хочешь, – чуть заторможенно молвил он. – Времена меняются, и это тебе предстоит меня многому научить.       — Всё, что хочу, – на всякий случай уточнил Альсгорд.       — Именно, – Андерс кивнул.       — Ты уверен, что хочешь того же, чего я?       — Уверен, – на этот раз швед чуть помедлил. – Ну, в конце-то концов, мне не шестнадцать лет, я не женщина, чтобы ломаться, и даже не Йохан, который и целуется-то, наверное, с закрытыми глазами!       — Это радует, – Томас рассмеялся. – В общем-то, ты прав. Но с чего ты взял, что я имею в виду секс?       — Я потерпел фиаско всего один раз, – напомнил Андерс, уже встав на ноги и нетерпеливо покачиваясь на носках. – Не под луной же ты со мной гулять собрался, верно?       Дальнейшее он представлял не раз и не два после их случайного поцелуя, пока не убеждал себя в том, что любовь Альсгорда к Рённауг не знает сомнений. Тёплые ладони на бёдрах, грубые поцелуи на плечах, нетерпеливые низкие вздохи и тяжесть чужого тела – одновременно и не впервой, и в новинку. Он залился краской, когда Томас, может, и не к месту, но зато с присущей ему честностью шепнул:       — Только не стесняйся орать.       Следующим вечером, уезжая, Альсгорд с самой ехидной улыбкой, на которую был способен, извинялся за те несколько дней, украденных у интенсивных тренировок, а Андерс, дав ценные указания, где лучше ехать, чтобы не попасть в воскресную кавалькаду шведских дачников, раздумывал, как ему оправдаться перед Бринком на этот раз. Если «зажатый» ход и откровенно «сыплющуюся» технику можно было списать на рецидив какой-нибудь старой травмы, то раскатывать в шарфе или «закрытом» комбинезоне – совершенно не выход. В Швеции стояла летняя жара. _______________________________       *В Северный паспортный союз входят Дания (включая Фарерские острова), Швеция, Норвегия, Финляндия и Исландия. Граждане этих стран могут свободно путешествовать и жить в любой стране из союза без загранпаспорта и вида на жительство.       **Национальные границы       Швеция (шведский)       ***Густав Ваза (1496-1560) – король Швеции с 1523 года. Трасса Вазалоппета повторяет маршрут монарха, преодолённый в период освобождения Швеции от господства Кальмарской унии.       ****Сюрстрёмминг (швед. Surströmming) — шведский национальный продукт, представляющий собой консервированную квашеную сельдь.