Трасса «Скандинавия»

      Даже закончившись, Олимпиада входила в бытие спортсменов прочно, не желая покидать их сознания. Всё было позади, и конец Игр воспринялся многими как конец пути, несмотря на то, что сезон ещё не закончился, а впереди было несколько не самых простых этапов Кубка мира. На Олимпиаде обострялось восприятие даже самых статичных процессов, становясь более чётким и осязаемым, вибрируя на самом краю подсознания.       Инге Бротен вновь проявил индивидуальный подход к каждому: он не заставлял лидеров участвовать во всех без исключения гонках марта – ведь некоторые бежали всю не слишком лёгкую дистанционную программу. По договорённости можно было ограничиться лишь несколькими стартами. Зато тренерскому штабу добавилась головная боль в виде поиска молодых кадров, состоящая в отборе и просмотре протоколов и видеозаписей многочисленных юниорских соревнований.       С этим Бротен надеялся справиться самостоятельно, дав своему ассистенту несколько дней отдыха, которыми тот воспользовался. Нельзя сказать, что Томас жаждал этих выходных – как человеку дела и системы, ему было трудно выключиться из работы посреди сезона. Однако в кои-то веки разум оказался побеждённым, поверженным также присущей Томасу необходимостью отдыхать от окружения.       Не от всего – Андерс, который тоже не расценивал нахождение в одиночестве как проблему, после недельного пребывания в кругу родственников приехал в Осло, чтобы наконец-то вдоволь насладиться жизнью, не трясясь из-за каждого стороннего шороха. Ему нравилось в столице Норвегии и с практической стороны вопроса: наличие рядом такого лыжного комплекса, как Холменколлен, позволяло в меру расслабиться и на лыжне. Правда, там тренировалось множество норвежских сборников, и Андерс вновь боялся огласки – но не своей.       — Про тебя ничего не скажут? – волновался он, когда они на машине возвращались с тренировки, больше напомнившей лыжную прогулку, домой в Лёренског. – Мало того, что все здесь недовольны итогами Олимпиады*, так с тобой ещё и я постоянно.       — Хочешь – шифруйся на здоровье, – Альсгорд ответил в своём духе грубо, не разграничивая сарказм и реальность. – Найдём мой старый норвежский костюм красного цвета, укоротим – и поедешь. Только тебя ещё придётся потуже затянуть ремнём.       Андерс усмехнулся, представив такую перспективу. Он вовсе не был субтильным, что можно было вывести из слов Томаса, но по сравнению с ним проигрывал по всем меркам, которые мог бы снять портной при пошиве одежды. Тот тем временем продолжал, невозмутимо крутя руль на поворотах. Минута иронии закончилась, и теперь Томас низким голосом рассуждал о насущном.       — Пусть про меня думают, что хотят, – отчеканил он. – Будто раньше ничего не думали. Кому какое дело, как я и с кем я?       — Йорген однажды сказал, что нормальный человек не додумается до того, что нас связывает на самом деле, – медленно произнёс Андерс. – Это слишком многому противоречит.       — Надо же, я с ним даже согласен, – Томас кивнул, едко улыбнувшись краем губ. – Пожалуй, нелогично по всем пунктам. Такое со мной происходит редко, – он невесело рассмеялся. – Именно логически это распутала только Анна, и то, на волне тогда ещё не адекватных слухов.       — Верно, – Сёдергрен согласился. – Не будь их – и она б не сообразила, не в обиду ей будет сказано. Вот Йохан понял сам, я уверен. Но у него это какая-то фишка, как у тебя – зацикленность на порядке, – Андерс покосился на него с хитрой улыбкой.       — Как у тебя – морализаторство, – Томас отбил его выпад, даже не задумавшись.       Порядок и морализаторство – постулаты, толстой чертой проходящие через их жизненное поведение, определяя его модель. Это прослеживалось даже в повседневном образе жизни. Томас жил, как умел, не задумываясь об окружающих деталях: всего необходимого ему было достаточно по минимуму. В холодильнике – незатейливая еда, которую можно быстро приготовить, в чемодане – тот ставший стандартным набор одежды, который точно будет использован, в шкафу – несколько запасных комплектов. Атмосфера в его доме не была армейской только благодаря Рённауг, но женщина не появлялась здесь уже больше полугода. Её функций Андерс не выполнял – ничего плохого во внешней простоте он не видел – но каким-то образом он превращал моральную обстановку вокруг в разряженную и приятную одним своим присутствием. Ведь иногда идеальные по психологическим меркам отношения не делали людей счастливыми. Гиперспокойному Альсгорду нужен был кто-то, кто бы его активизировал, но он не терпел бесполезных разговоров, которые заводились просто для того, чтобы не молчать, ненавидел шум вокруг и необоснованные телесные контакты – такие, как, например, внезапные объятия. Андерс был именно что золотой серединой: это он начинал беседы – такие, которые были интересны обоим. А для него самого было необходимо наличие рядом человека, помогающего заниматься общими делами, которые порой были трудны для его неаналитической натуры. Томас с этим справлялся, причём не увлекаясь расчётами выгоды и задумываясь исключительно о рабочем процессе.       Со стороны такие отношения могли показаться скучными, о чём как раз и высказывался Бринк, но их всё устраивало – ведь далеко не все люди жили по одинаковым принципам.       В этот раз разговор, не из разряда повседневных, начал Томас, когда в один из последних вечеров перед следующим этапом Кубка мира под размеренную работу телевизора каждый привычно занимался своими делами, кажется, исчерпав лимит слов на день. Андерс, лёжа на разобранном диване и закинув руки за голову, прислушивался к новостной программе, Томас устроился с краю с ноутбуком – конечно же, там были открыты таблицы, которые оба знали почти наизусть. А когда они перестали интересовать Альсгорда, он развернулся, скрещивая ноги, и вопросительно уставился на Андерса.       — Ну? – ёмко произнёс он. – Рассказывай, как докатился до такой жизни?       — Что? – тот не понял и прищурился, повернув голову. – До какой жизни?       — До такой! – Томас хлопнул ладонью по диванной обивке. – Ты в Норвегии, рядом с тобой я, и… Помнишь, летом на втором сборе мы ещё этому удивлялись? – ему было интересно проводить параллели с прошлым, перекладывая их на настоящее.       — Ты ещё сказал тогда, что всё как обычно, за исключением того, что мы сидим на одной постели и говорим о любви, – с улыбкой подхватил Андерс. – Помню. Да, пожалуй, мы удивились бы, заглянув в будущее.       — Да не то слово, – Альсгорд пожал плечами и вновь не удержался от иронии: – Особенно ты.       — Да, я бы удивился сильнее, – тот поддержал его реплику. – Я никогда не думал о такой возможности, но всё, что было раньше, не складывалось. Я не сторонник того, что пары должны друг друга дополнять – это слишком неестественно, когда, к примеру, одному нужна тишина, а второй тем временем бегает вокруг, всячески привлекая внимание первого и думая, что ему скучно. Нет, я за естественный комфорт, – для верности он покачал головой. – Такой, как у нас, хотя, может быть, с какой-то точки зрения, наши отношения неидеальны.       Томас поднял брови – и это была его единственная внешняя реакция на такую тираду, которой он не ожидал.       — Я просто хотел удивиться тому, как неизбежно всё сложилось, – наконец, несвойственно тихо произнёс он, – а ты как обычно провёл глубокий анализ. Я так не умею.       — Зато ты прекрасно связываешь точные факты, – успокоил Андерс. – Ладно, – он усмехнулся, – если меня унесло не в ту степь – развивай тему сам.       — Что теперь её развивать? – Томас пожал плечами. – Лучше тебя я всё равно не скажу. Я могу сказать… – он задумался секунд на десять, а потом глубокомысленно выдал: – Иногда я завидую Фредрикссону и Олссону. Я бы тоже за тебя набил кому-нибудь морду.       — Зачем? – Андерс вовсе не был польщён таким самопожертвованием. – Тебе спокойно жить надоело?       — Нет, нет, – Альсгорд поспешил оправдаться. – Я просто продумываю варианты.       Не считая Вазалоппета, где, в основном, принимали участие лыжники, закончившие любительскую карьеру, и спринтерского этапа Кубка мира в Бурленге – пригороде Фалуна – следующими были гонки в самом Фалуне. Андерс в них участвовать пока не собирался, планируя вернуться к соревнованиям через неделю всё в том же Холменколлене. Благодаря победе в общем зачёте Игр**, шведские лидеры не торопились распыляться, тем более за Кубок мира никто не боролся, за исключением Бьорна Линда, чьё преимущество в спринтерском зачёте было весьма комфортным. Из дистанционной группы в работу активно включился только Маттиас Фредрикссон, собиравшийся стартовать уже в Фалуне – видимо, как он ни старался держать марку – чувство вины, хоть и несильно, но разъедало изнутри: лидер по натуре, он ненавидел, когда задевалось его самолюбие.       В Фалун Альсгорду пришлось поехать, и Андерс, недолго думая, собрался с ним: не участвовать в гонке, а просто посмотреть на неё со стороны. И теперь переживать об огласке начал Томас, опасающийся, что у Инге Бротена возникнут вопросы.       — Какие вопросы? – отмахнулся Сёдергрен. – Он же не знает, что я прилетел с тобой из Норвегии. А от Эстерсунда и уж тем более от Худиксвалля Фалун не так и далеко. Я могу тренироваться, где захочу.       Томас кивнул, показывая, что его убедили, и уже на следующий день он демонстрировал Андерсу свою работу изнутри – тот прохаживался за ним по бровке трассы и, спрятав руки в карманы, наблюдал за гонкой.       — Следующую будем смотреть ближе к финишу, – произнёс Альсгорд, когда на последнем круге дистанции мимо пронёсся женский пелотон, и они направились к стадиону. – Инге кажется, что должно произойти нечто интересное, а его редко подводит интуиция.       — Вы так и работаете? – Андерс с интересом посмотрел на него. – Он с высоты опыта видит заметные только вооружённым глазом перспективы, а ты разбираешь это технически, здесь и сейчас?       — Что-то вроде того, – тот кивнул. – Да, так и получается. Наверное, поэтому и продуктивно, что мы отвечаем за разное. Я пока – чисто тренер-физкультурник, а он видит, в том числе, и психологию.       — Ну, физкультурник-то из тебя уже неплохой, – Андерс не смог довольно двусмысленно не пошутить, и оба рассмеялись, провокационно глядя друг на друга, но вскоре Томас вновь посерьёзнел.       — Нет, – глухо припечатал он. – На олимпийское золото мы тебя не вытянули, и в этом часть моей вины тоже.       — Никогда не замечал в тебе задатков к самобичеванию, – тон шведа продолжал быть весёлым. – Видимо, с кем поведёшься.       — Точно, – Альсгорд покивал на ходу, продолжая вспахивать снег. – Но до такого искателя справедливости, как ты, мне далеко. Выиграешь в Осло*** – это будет хоть чуть-чуть справедливо. Я же обещал, – он обернулся через плечо и ухмыльнулся.       Конец этой незатейливой беседы проходил уже на подходах к стадиону, но ни один не чувствовал на себе пристальный взгляд Инге Бротена, который уже давно приглядывался к образовавшемуся тренировочному дуэту, но не спешил вмешиваться, покуда отношения, как он считал, были сугубо профессиональными, без тени симпатии и дружбы. Тренер покачал головой, но такт его ещё не оставил: все личные диалоги со своим помощником он собирался вести исключительно после окончания этапа, а пока нужно было ввести его в курс дела относительно следующей гонки. Когда Инге выкладывал ему расклады – не на конкретный старт, а более глобальные – Андерс стоял рядом, как бы невзначай слушая, что будет твориться в лыжегоночном мире в ближайшем будущем.       — Ты обычно следишь за нашими подопечными, – начал Бротен, обращаясь к Томасу, – так вот, сейчас отвлекись от них. Фредрикссон разберётся сам, остальные – молодёжь, и я бы не сказал, что перспективная. Исключение только одно, но за ним я пригляжу сам.       Он сделал паузу, а Альсгорд молчал, показывая, что готов узнавать дальше – не привык перебивать или переспрашивать, не дослушав. Он был заинтригован такой странной завязкой – отвлечься от сборной Швеции – и не он один: из-за его плеча заинтересованно выглядывал Андерс.       — Норвежцы тоже обкатывают ближайший резерв, – авторитетно пояснил Инге. – Ты видел – у них из основы бежит один Эстиль, – Томас кивнул: естественно, он видел и обратил на это внимание, изучая стартовый лист, а тренер продолжил: – А твоя задача на сегодняшнюю гонку – Петтер Нортуг.       — Петтер Нортуг? – задумчиво протянул Альсгорд, повторяя, как бы пробуя на вкус, это новое имя. – Хорошо.       Конечно, он его слышал, просто никогда раньше не произносил. Тесный контакт со сборной Швеции не обязывал его забывать о родной стране и, тем более, о лыжных гонках в ней. Томас знал, что вначале двадцатилетний Петтер Нортуг провёл ряд победных гонок на Скандинавском кубке, затем выиграл три из трёх золотых медалей на юниорском чемпионате мира в Кранье. Эти результаты давали полное право на участие в Олимпиаде, но тренерский штаб сборной рассудил иначе, ведь победы не были добыты в очной борьбе с кем-то из сборников. В конце февраля, как раз, когда Игры подошли к концу, Нортуг стал чемпионом Норвегии на дистанции в тридцать километров, и, к тому времени, норвежцы уже успели пожалеть о своей немилости к талантливому юниору.       — Что за Нортуг? – сразу спросил Андерс, едва Бротен оставил их и направился в сторону сервисменов. – Тот самый, про которого после Олимпиады ваши газеты писали?       — Да-да, он, – пояснил Томас, привычным жестом доставая из большого кармана сложенный стартлист. – Придётся посмотреть, что он из себя представляет. Иначе мы будем произносить его имя ещё очень долго, – он углубился в изучение бумаги, но всё больше хмурил лоб, не видя нужной фамилии.       — Тридцать восьмой номер, – Андерс справился быстрее и указал на одну из строчек. – Далеко забрался.       Укороченный дуатлон на двадцать километров не мог быть интересным в отсутствие большинства из красной группы. Борющийся за общий зачёт Тобиас Ангерер, Аксель Тайхманн, Фруде Эстиль, Маттиас Фредрикссон, Евгений Дементьев – а остальные лыжники, мелькающие в начале пелотона, ещё не успели примерить на себя погоны звёзд с неба. Был здесь и тридцать восьмой – Нортуг – все время держащийся в лидерах, но ни разу не вышедший вперёд. Молодой норвежец не тянул одеяло на себя, и пока Андерс, глядя попеременно на табло и проносящихся круг за кругом по стадиону лыжников, не понимал, чего ждёт Томас. Он видел рисунок гонки, мог его прочитать: немцы педантично работали друг на друга, норвежцы неслись вперёд всей командой, русские, как обычно, пахали каждый сам на себя. Петтер Нортуг не выделялся ничем, и Сёдергрен решил было, что Инге Бротен ошибается.       — Погоди, – в ответ на реплику Томас с размаху положил ладонь ему на плечо. – Давай досмотрим до конца. Только тогда можно будет делать выводы.       Андерс в очередной раз позавидовал его выдержке, а потом убедился в правоте. Последние метры дистанции порадовали привычным ускорением соискателей призовых мест, и пока казалось, что очередная победа не убудет от Тоби Ангерера, произошло то, что заставило заговорить всех: болельщиков, скептиков, экспертов, самих спортсменов, тренеров… Петтер Нортуг накатил по левой бровке и в разножке оказался успешнее лидера общего зачёта. У Андерса не хватало слов, чтобы описать это ускорение. Оно не было мощным – скорее, резвым, но не казалось и чересчур быстрым, выглядя абсолютно продуманным.       — Это безумие, – Томас нашёл эпитет быстрее. – Ещё не крайнее, но оно будет крайним, если ничего не предпринять!       Все запоминали начало этого безумия: то, как двадцатилетний юнец, одержавший первую победу на Кубке мира, повалился спиной на снег, подбадриваемый партнёрами по команде. Он не выглядел угрожающе или устрашающе – наоборот, под стать своему возрасту и неуёмной натуре: не по годам дерзкий взгляд, резкие движения; демонстрирующие отличие, торчащие из-под шапки выкрашенные в неестественно светлый оттенок волосы. Он старался делать напоказ, и более искушённым было видно, что пока он в этом не преуспел. Интервью у Петтера брали, когда он продолжал лежать – обступив его с микрофонами и громоздким видеооборудованием.       Инге Бротен не ошибся, а Томас, докладывая ему свои наблюдения, был импульсивным и экспрессивным, каким становился всегда в тех случаях, когда был неравнодушен к происходящему.       — Немыслимо! – подчёркивал он громким голосом. – Сегодня ему просто повезло, он спуртовал поздно, но когда он этот рывок натренирует и будет в ладах со временем – никто не уйдёт! Эта скорость за гранью понимания!       Бротен смотрел на своего молодого последователя снисходительно: тот предлагал действовать немедленно, составляя планы прямо сейчас, а сам он собирался остудить его пыл, положившись не на сиюминутные расклады, а на глобальные предположения.       — И чего ты хочешь? – Инге смотрел на Альсгорда снизу вверх, спокойно сидя на кресле в своём номере, скрестив пальцы в замок. – Прямо сейчас собрать всех и гонять до потери пульса, пока такие возможности не прорежутся у каждого?       — Да! – пылко ответствовал Томас, не заметив в его словах усмешки. – А как ещё?!       — Такое бывает раз в сто лет, – терпеливо объяснил Бротен. – Ты не натренируешь это по наитию.       — И что теперь?! – взвился Альсгорд. – Спокойно ждать, пока мы начнём ему проигрывать?!       Высказавшись, Томас уселся на свободный стул, ожидая реакции тренера. Он сейчас не задумывался о том, что молодой Петтер Нортуг занимается тем же, чем в своё время занимался он: популяризацией лыжного спорта в Норвегии. Только вот теперь успехи норвежских лыж были не в его интересах.       — С наскока это тоже не исправишь, – продолжил Инге. – Здесь нужна более изящная работа, но никак не лобовая атака. И за это я возьмусь летом, а на тебе будет уже пройденное – планомерные тренировки прежнего состава.       — Хорошо, – Альсгорд шумно поднялся, так, что стул едва не упал. – Значит, я занимаюсь предсезонной подготовкой, а вы – выведением Нортуга из строя с помощью гениального плана.       Подобные перспективы не нравились ему ни под каким углом. Бротен был великолепным специалистом, но, на взгляд Альсгорда, закрывающим глаза на многие технические тонкости, без которых сложно прийти к вершинам. Его перестало устраивать и подобное отношение – тайны и недоговорки, хотя он не сомневался, что план у его старшего коллеги действительно есть, и план, должно быть, действительно уникальный. Только вот о том, что недоговорки были обоснованы, Томас ещё не догадывался.       — Постой, – попросил его Инге. – Я не закончил.       — Да? – Альсгорд вопросительно уставился на пожилого тренера, даже не повернувшись к нему корпусом, продолжая располагаться по направлению к выходу из комнаты.       — Ты помнишь, о чём я тебя просил, когда мы только начинали работать?       Голос Бротена был ровным, однако Томас предательски застыл, а привычная маска равнодушия исчезла под натиском испуга.       — Я помню, – тихо, но твёрдо ответил он, с опаской ожидая ответа.       — Так помни о том, что любая дружба обратно пропорциональна профессионализму.       — Я учту, – так же бесцветно ответил Альсгорд. – Теперь я могу идти?       — Иди.       Многие на его месте бы не выдержали, выдав себя бурной реакцией или встречными вопросами. Томас не стал развивать тему – ему было не занимать неконфликтности именно в самых щекотливых ситуациях. Он мог и любил конструктивно поспорить и настоять на своей правоте, чётко её аргументировав, но когда дело летело в тартарары, то сразу останавливался, не желая, чтобы уже имеющиеся устои рушились. Услышав слово «дружба», Альсгорд незаметно выдохнул: в этом контексте спасение ещё было. Он никогда не сомневался в том, что ставит профессиональные достижения выше всех остальных, но сейчас их слишком настойчиво подминала под себя эта закавыченная дружба, которую вдруг разглядел Инге.       Не желал он и копить несогласия в себе, притворяясь мучеником и ожидая, когда его спросят о том, что не так. Подобие волнения за непробиваемой внешней бронёй Томаса Альсгорда мог разглядеть только Андерс, и Андерс не стал бы давать глупые нерациональные советы вроде «не обращай внимания» и «поступай, как считаешь нужным», которые порой раздражали хуже собственных поражений.       — Бротен считает, что дружба и профессионализм обратно пропорциональны, – он передал услышанные слова хмуро и равнодушно.       Отложив в сторону ноутбук, Андерс поднялся и медленно сократил расстояние между ними, пристально глядя в глаза тем самым взглядом, под которым многим становилось неуютно. То, что после такого его замыслы обычно не остановить, знал и Томас.       — Хорошо, – тихим, но звенящим от напряжения голосом произнёс швед. – В субботу я докажу ему, что это не так.       Обратно в Осло с заездом в спринтерский Драммен – и опять на старт: старт гонки, всё реже и реже входящей в программу Кубка мира. Раздельный марафон не был выгоден с точки зрения телетрансляций, зато был выгоден некоторым элитным лыжникам – тем, кто ещё не успел приспособиться к «масс-стартизации» лыжных гонок. Андерс был среди них: его полностью устраивало соотношение длинной гонки и интервального старта. Ещё его устраивала собственная физическая форма, и начинало неуловимо казаться, что пик пришёлся на нынешнее время, а не на Олимпиаду, где состояние было очень хорошим, но не звеняще-отличным. Побед не хватало, выиграть хотелось, и престижный королевский марафон в легендарном Холменколлене подходил для этого по всем параметрам. К тому же, его не могли не задеть переданные Томасом слова Инге Бротена. Андерс не позволил Альсгорду даже помочь в планировании гонки, потому что права на этот марафон принадлежали ему. Мотивация увеличилась.       Специфика круга была знакома – не зря они тренировались здесь ещё летом. Консистенция снега оказалась угаданной – тщательно проводимые накануне тесты получились пригодными. Андерс никогда не премудрствовал насчёт раскладки, если форма и обстановка были козырными. Он знал, что на пятьдесят километров коньком его хватит, и поэтому пошёл в приемлемом для себя темпе, не торопясь и не форсируя, но и не пытаясь беречься. Время получалось вторым на промежуточных и контрольных отсечках: вплоть до тридцати пяти километров.       — Минута! – услышал Андерс голос кого-то из «team». – Минута до первого места!       Он смог только сжать зубы, чуть ускоряясь. Минута была слишком большим расстоянием до итальянского лыжника, и было не совсем понятно, как чуть более, чем за час, у того получилось столь внушительное преимущество. Первое место было недосягаемым, второе не устраивало, положение становилось безвыходным, и было впору запаниковать о безнадёжности всего предприятия, но долгое общение с Томасом давало о себе знать. Успокоиться: успокоиться и разложить проблему по полочкам. Пьетро Пиллер-Коттер шёл не просто хорошо, а слишком хорошо, и это явно выбивалось из рамок человеческих возможностей. Андерс успел лишь начать думать о том, что тот начал чересчур резво и сдаст на последних километрах, когда ему крикнули:       — Первый! Двадцать секунд от Ди Ченты!       Прежний лидер не просто замедлился – он сошёл с дистанции, не выдержав своего собственного темпа. И теперь нужно было удержаться, использовав получившийся задел. Оставалось десять километров, а марафон нередко начинался на сороковом. Но не сегодня – и не для Андерса Сёдергрена.       …О предосторожности, которая напрашивалась при частичной осведомлённости Инге Бротена, они забыли, самозабвенно целуясь в шведской вакс-кабине, откуда так удачно вышли все сервисмены. Эмоции от победы были спонтанными, оказавшись первыми – ведь в этом сезоне Андерс ещё не выигрывал, и от этого самосознание отлетало за пределы зоны доступа, погружая в мир восприятий и заставляя превратить окружающий мир во что-то другое.       — Все ищут тебя, чтобы поздравить, – усмехнулся Томас, взяв на несколько секунд перерыв, – но никак не могут найти.       Андерс тут же неуютно задёргался в его объятиях, осознавая, что к победе причастен не только он, не только Альсгорд, но в том числе и сервис-бригада, и массажисты, и медики…       — Наверное, мне, правда, нужно всех поблагодарить, – он дёрнулся, пытаясь отстраниться – но снова безуспешно: одной рукой Томас сгрёб его за пояс и прижал к себе плотнее, другой рукой поправляя сбившуюся на лоб повязку.       — Успеешь поблагодарить, – губы вновь слились, а ощущение отправило обоим робкую идею не останавливаться – неправильную и несвоевременную. Без того нетерпеливый, поцелуй становился безумным и отчасти неприличным, но никто не думал, что разыскивать их будут не сервисёры и не допинг-офицеры, а Инге Бротен.       — Через три минуты награждение, – сухо и громко произнёс он, стоя на пороге и привлекая внимание. – Все уже на месте.       Они отстранились друг от друга молча – Андерс опустил глаза, кивнув и бесшумно направившись к двери, Томас пошёл за ним – не боясь, однако, сохранять на лице своё обычное, ничего не выражающее состояние.       — Останься, – внятно попросил Инге.       Андерс повернул голову – но было ясно, что реплика обращена не к нему. Уходить ли, он спросил у Альсгорда взглядом, и тот покивал, а через пару секунд дверь закрылась.       — Или ты сейчас это прекращаешь, – особо не раздумывая, начал тренер. – Или…       — Нет, – Томас не дал ему закончить, вопреки своему обыкновению не дослушав. – Я не буду ничего прекращать. А выгнать меня вы не выгоните, потому что придётся объяснить слишком многое, для вас не слишком, как я понял, приятное.       — Как это называть? – голос Бротена не был угрожающим, однако нотки недовольства не позволяли прочитать его настроение неправильно. Несмотря на толерантные веяния, которые в Скандинавии прослеживались наиболее чётко, он пока продолжал оставаться человеком консервативного склада ума. – Я попросил тебя держаться ровно посередине, а ты пообещал, что выполнишь это.       — Я готов признать, что не смог! – Альсгорд скрестил руки на груди. – Готов, но ведь разве вам сегодня не доказали, что ваша просьба была бессмысленной? А вместе с просьбой и то высказывание накануне?!       Пожилой мужчина едва заметно улыбнулся и прошёл вглубь вакс-кабины, присел на неудобный стул и снял шапку, начиная комкать её в пальцах.       — А ты вспомни дословно это высказывание, – тихо посоветовал он. – Имелся в виду твой профессионализм, а такие… отношения напрямую влияют. Твоё тренерское внимание становится ограниченным, разве не это мы наблюдаем в этом сезоне? И ещё много других вещей.       — Я его люблю, – Томас говорил так же негромко, но в его тоне слышался отчаянный посыл. – Я не буду ничего менять. Я могу быть с кем угодно, и если случилось именно так – значит, тому есть объективные причины.       Инге Бротен задумался, потому что с Альсгордом они могли спорить сколь угодно долго, ведя дискуссии, подкрепляемые высокого уровня логическими аргументами. У них было одинаковое мышление – только Томас рассматривал мир через более узкую призму, иногда не видя альтернатив. Он не видел их и сейчас. Инге – видел и уже собирался прочитать подобие лекции о том, как делать правильно, но тут вновь послышался голос Томаса.       — Пусть страдает мой профессионализм. Я согласен им пожертвовать. Наша главная задача – успехи команды, а не рост меня, как тренера.       — Ты, конечно, прав, – задумчиво согласился Бротен, – и я сделаю вид, что ничего не видел, но… просто знай, что я против. По всем пунктам.       Напоследок маятник календаря Кубка мира раскачался вновь, перенеся лыжников сначала в китайский Чанчунь, а потом в японский Саппоро, где в следующем году планировалось проведение чемпионата мира. Сезон получился тяжёлым и морально, и физически, ещё один долгий перелёт угнетал и смотрелся абсолютно ненужным в конце марта, но предусмотрительность заставляла поехать. Шведская делегация была не столь большой, поэтому и дорога проходила без привычных шуток-прибауток, а Бринк раскладывал пасьянс сам с собой.       Последний в сезоне дуатлон был именно что невостребованным: пятьдесят спортсменов на старте – слишком мало для соревнования такого формата. Шведов было представлено всего трое: Бринк, Фредрикссон и Сёдергрен, зато отправили довольно внушительную торсиду норвежцы, делегировав как ветеранов, так и молодёжь.       И эта молодёжь вновь поражала, диктуя свои условия. Перед финишной прямой Маттиас оторвался от преследователей на четыре секунды ранним затяжным – хотя бы в последней гонке ему хотелось напомнить о себе и своей состоятельности. А за второе место – стремясь поддержать начинание партнёра по сборной – схлестнулся Андерс: с Петтером Нортугом. И проиграл.       — Я могу говорить только твоими словами, – резюмировал он Томасу, который дожидался от него рассказа именно как от «очевидца». – Безумие. Настоящее безумие. Я делаю свой обычный максимум, но этого не хватает. Это страшное ощущение – когда остаёшься на финише весь, но есть кто-то лучше тебя. В общем, что я тебе рассказываю – это ты и сам прекрасно знаешь.       — Это – знаю, – откликнулся Альсгорд, обхватив голову обеими руками. – А вот феномен Нортуга пока не знаю, и это мне крайне не нравится.       Когда Томас узнал, какой метод для борьбы с Петтером Нортугом выбрал Инге Бротен, он тотчас же понял, что означали его слова о более «изящной» работе. Да и не просто изящной: тонкой и почти ювелирной. Пока же о существовании самого талантливого юниора Швеции он слышал только краем уха.       Заканчивался очередной олимпийский цикл, а с первым же сбором начинался новый. Только уже не просто новый олимпийский цикл. Приходила новая эпоха. __________________________________       *На Олимпийских Играх 2006 года сборная Норвегии по лыжным гонкам не выиграла ни одной золотой медали.       **На Олимпийских Играх 2006 года шведские лыжники выиграли три золотые и две бронзовые медали, став первой командой в неофициальном олимпийском зачёте лыжных гонок.       ***Марафон в рамках Кубка мира, ежегодно проводимый в Осло (Холменколлене).

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ