Трасса «Скандинавия»

      Маркус не входил в число тех, кто не любил свой день рождения, считая его бесполезным, необязательным или скучным – на это не было причин. Родившись последним четвёртым ребёнком в многодетной семье, он никогда не жаловался на отсутствие веселья – родители и три сестры всегда старались сделать промозглое и не всегда снежное двадцать пятое ноября незабываемым днём. Всё повторялось и в лыжной гимназии, когда он отпраздновал шестнадцатый день рождения более чем в тысяче километрах от родного дома, но в не менее радостной атмосфере. В Елливаре Маркус быстро нашёл много новых друзей.       Двадцать первый день рождения Хелльнер впервые встречал не в Швеции, и едва ли мог надеяться, что эта дата застанет его в Куусамо, на одном из этапов Кубка мира. Его не расстраивало то, что аккурат на праздник приходится гонка – не самый любимый классический спринт – к этому парень относился философски, собираясь отработать на максимуме даже самую непрофильную дистанцию, которая по определению не могла зарекомендовать его в глазах тренерского штаба. Находясь в сборной, он не ждал от дня рождения особых эмоций: об этом просто никто не знал, и Маркуса даже радовал этот факт – он не любил слишком много внимания.       Однако некоторые всё же помнили, и рано утром Хелльнера разбудил забрезживший свет (на улице ещё было темно) и громкие голоса, которые весело пели традиционную и оттого незатейливую «Ja, må han leva!»*. Спросонья он ничего не понял, но когда глаза привыкли к яркости, то с улыбкой обнаружил по обе стороны от своей кровати Эмиля, с которым делил номер на этот раз, и Шарлотту, которую тот, видимо, впустил по предварительной договорённости.       «Ja, må han leva!       Ja, må han leva!       Ja, må han leva uti hundrade år!       Javisst ska han leva!       Javisst ska han leva!       Javisst ska han leva uti hundrade år!»**       Шарлотта пела хорошо, а Эмиль ужасно фальшивил, и Маркус со смехом бросил в него подушкой, но Йонссон поймал её и во весь голос продолжал старательно выводить ноты:       «Ja, då ska han firas       Ja, då ska han firas       Ja, då ska han firas med jättelång låt!»***       Хелльнер успел забрать подушку и снова усесться, по пояс накрывшись одеялом, когда Эмиль вновь погасил свет, а Шарлотта под звонкое «Grattis på födelsedagen!»****, повторённое три раза, принесла в комнату торт с уже зажжённой двадцатью одной свечкой.       — Не забудь загадать желание, – произнесла девушка, аккуратно ставя торт на столик, который Йонссон уже выдвинул в центр.       Маркус не мог даже подобрать момента, чтобы поблагодарить друзей – настолько сюрприз был неожиданным. Собираясь чуть отложить это, он, наконец, выбрался из постели и оделся, хотя Шарлотту было трудно смутить серой спальной футболкой и даже нижним бельём. Парень подошёл к столу и в полумраке склонился над свечами, а потом резко дунул. Загасить на одном выдохе получилось, но он успел заметить, что вначале потухли две трети огней, а потом остальные. А Шарлотта успела и сосчитать.       — Четырнадцать и семь, – подытожила она, щёлкая выключателем.       — Что «четырнадцать и семь»? – не понял Хелльнер.       — Я о свечах. Вначале погасли четырнадцать, а потом семь, – пояснила девушка.       — И? – насторожился Маркус. – Это что-то означает?       — Нет, – она пожала плечами. – Просто сосчитала.       — Пусть у некоторых хоть калькулятор в голове, а четырнадцать и семь окажутся числами «икс» – я хочу есть! – Эмиль потянулся к торту, который был предусмотрительно разрезан на кусочки ещё производителем. Шарлотта долго колебалась между таким, который будет удобно есть в гостиничных условиях, и заказным, но её экономная практичность и склонность Йонссона к простоте убедили сделать правильный выбор.       — Подожди! – девушка одёрнула его, легко стукнув по руке. – Сначала подарки!       — Ах, да, – Эмиль сделал вид, что смутился.       Из-под кровати он достал внушительного вида коробку в форме чемодана – он не утрудил себя упаковыванием подарка. На коробке было нарисовано её содержимое, и всегда сдержанный Маркус в этот раз не смог удержаться от восторга, кинувшись обнимать друга, который не прогадал с выбором. Ещё на тренировочных сборах с молодёжной командой Хелльнер пытался заразить всех любовью к покеру. Эмиль не заразился, но о его увлечении помнил и приготовил покерный набор, который состоял из двух колод игральных карт, трёхсот игровых фишек, фишки дилера, которая определяла очерёдность действий всех гипотетических участников игры, и пяти кубиков.       Шарлотта, выбирая подарок, поступила похожим образом, не пытаясь попасть пальцем в небо. Она знала, что Маркусу давно нужны новые лыжные очки для тренировок, только из-за своей природной запасливости он не может на них потратиться. Поэтому новая пара фирменных очков, которые он давно и долго рассматривал в каталоге, и была красиво упакована в обёрточную бумагу, а ещё в подарочном пакете лежала открытка, о которой даже не задумался Йонссон, и большая плитка шоколада. Совершенно растрогавшийся, Маркус прижал Шарлотту к себе, а потом они по-дружески троекратно поцеловались, однако Эмиль, уже держащий в руке кусок торта и прилично от него откусивший, узрел в этом другие намёки.       — Мне выйти, пока вы поздравляете и благодарите? – спросил он с набитым ртом.       — Нет, конечно! – Хелльнер отмахнулся совершенно без задней мысли, а Шарлотта обратила внимание совсем на другое и всплеснула руками:       — Но мы же хотели оставить торт на вечер! Через полтора часа квалификация, а ты ешь торт!       — Ни-фе-го, – старательно выговорил Йонссон, картавя. – Я, вроде, не толстый, – сделав могучее глотательное движение, он оглядел себя. – А Маркусу тем более кушать нужно, – он кивнул на Хелльнера, который превосходил Шарлотту разве что в плечах.       — Я не худой! – тот мгновенно оскорбился. – У меня такое строение тела! И, кстати, – он повертел в руке крышку, которой был накрыт торт. – Я подумал, может быть, всех остальных тоже угостить? А то нехорошо получается.       Он не ожидал от друзей такой реакции: пара секунд – и Шарлотта, громко заявив: «Эмиль, съешь ещё тортика!», уже сама щедро откусывала бисквит.       — Ну, нужно какой-то знак приличия соблюсти, – пытался объяснить растерявшийся Хелльнер. – На сборы ничьи дни рождения не пришлись, а здесь я первый. Мы же не знаем, как тут принято?       — Вот именно, – отвечала Шарлотта. – А вдруг ошибёмся? И вообще, – она подмигнула Йонссону, который успел перемазаться шоколадным кремом, – мы рассчитывали, что съедим всё это сами. Вечером, правда. У нас ещё есть шампанское, – она опустила взгляд.       — Шампанское, – поражённо повторил Хелльнер. – Вы точно сошли с ума.       — Да, шампанское, – подхватил Эмиль. – Совсем небольшая бутылка. Здесь же все умеют пить, я надеюсь?       — Для небольшой ёмкости вопрос необязательный, – задумчиво произнёс Маркус. – Но, знаете, когда пробежим, нужно будет всё же зайти в ближайший маркет и купить ещё один торт. Я предложу остальным.       Теперь ему не возражали. Шарлотта считала, что она находится в сборной для того, чтобы демонстрировать результат, и была довольна теми дружескими отношениями, которые у неё были с несколькими ровесниками; она держала руку на пульсе, а прочая атмосферность её не занимала. При этом девушка знала, что Маркус как раз уделяет внимание окружающему, стремясь не то что наладить связи, но постараться искусственно погрузить себя в те традиции, которые негласно приняты в обществе, в любой из социальных групп. Это было нужно ему для себя: он не задумывался о том, что впоследствии про него подумают – просто ощущал умиротворение, когда следовал своим установкам.       Поэтому Шарлотта кивнула, а потом все трое, спрятав начатый торт в имеющийся в номере холодильник, пошли завтракать в общее кафе, а у Маркуса начал разрываться от входящих телефон: постепенно просыпались шведские друзья, которые из-за разницы часовых поясов жили на час раньше. Эмиль не отказал себе в удовольствии прокричать «Дорогу имениннику!», но Хелльнер тут же на него шикнул, не желая привлекать внимания. А после завтрака горестно вздохнула даже неунывающая Шарлотта.       — Ну, Маркус, давай повторять: «мы любим классику, классический ход прекрасный и лёгкий, мы любим классику, а классический спринт – вдвойне…»       — Спринт – три минуты позора, и всё закончилось, – возразил тот. – Вот про завтрашние пятнадцать классикой мне страшно даже думать, – Маркус поморщился, а Шарлотта неуютно повела плечами, явно не обрадовавшись тому, что он лишний раз напомнил ей о предстоящей «разделке», пусть для неё и на десять километров.       Оба синхронно вздохнули – присказку про поклонение классическому ходу они изобрели в школе, когда оба проклинали этот стиль, одновременно порхая коньковым так, что в большинстве случаев ровесники не могли даже приблизиться. Зато сиял в свои заметные тридцать два зуба Йонссон – касаемо стиля передвижения он был универсалом и с нетерпением ждал первого спринтерского старта, где надеялся неплохо себя показать.       И у него это получилось. Первой сложила полномочия Шарлотта – как она ни пыталась себя подбодрить, сорок шестое место в классическом спринте стало закономерным, как и сороковое – для Маркуса. Зато Эмиль пролетел квалификацию вихрем, став лучшим из отобравшихся в следующую стадию. Сегодня амбиции соответствовали возможностям, и он отправился ожидать следующих забегов в обществе Фредрика Остберга и дуэта олимпиоников – Бьорна Линда и Тобиаса Фредрикссона.       Маркус с Шарлоттой, переодевшись, долго спорили, как им болеть за Эмиля – по телевизору, отправившись в номер, или же оставшись на стадионе. Раньше, на школьных или юниорских стартах, они всегда поддерживали «своих» на трассе, но сейчас Хелльнер заметил, что почти все, не отобравшиеся в финальные забеги, уходят со стадиона.       — Чем выше уровень, тем меньше остаётся ценностей, – тихо произнёс он, покачав головой.       — Но это же не про нас, верно? – ободряюще откликнулась Шарлотта. – А чтобы точно было не про нас – идём! – подхватив его под локоть, девушка решительно направилась к ограждениям, откуда было прекрасно видно часть спринтерского круга.       Эмиль Йонссон всегда ставил перед собой высокие цели. Они могли быть экстремально высокими и казаться невыполнимыми на данный момент, но он считал, что лучше бросить пусть даже чересчур яркий вызов, чем тонуть в пучине реальности, отвлекая себя мыслями о том, что всему своё время. Сейчас он хотел не просто продемонстрировать гипотетически неплохой результат: он хотел оказаться выше спринтерских гигантов сборной Швеции, устроивших бенефис в Турине.       И это стало возможным – пусть даже в конкретно взятый момент времени. Покуда остальные шведы провели свои забеги неудачно, Йонссон оказался в финале «А»***** – в такой компании, что ещё вчера это смотрелось бы сном. Олимпийский чемпион и чемпион мира в спринте Тур-Арне Хетланд, чемпион мира Одд-Бьорн Хъелмесет, призёр Турина Йенс-Арне Свартедаль, не самые слабые Тронд Иверсен и Йохан Къолстад, имеющие в активе не одну победу на Кубке мира. Против пяти норвежских зубров двадцатиоднолетний швед, квалифицировавшийся в финал кубкового спринта впервые, смотрелся как минимум первокурсником в компании матёрых аспирантов. На сей раз его запала не хватило. Радуясь гарантированному шестому месту, Эмиль с ним и остался, не сумев грамотно построить забег.       — Лучше было практически невозможно, – восхищённо говорил Маркус, поздравляя друга с существенным результатом. – Из нас троих осталось только мне в десятку попасть.       После отдыха и обеда прошло не столь много времени, когда троица вновь собралась в комнате у парней. Шарлотта раздобыла где-то одноразовую посуду и пластиковые стаканчики, теперь вынимая всё из упаковки; Маркус возился с пробкой от шампанского, Эмиль торопливо застилал кровать. Поначалу он не собирался этого делать, но взгляд Хелльнера выражал даже больше, чем его слова, сказанные за несколько мгновений – о том, что сидеть им лучше на покрывале, нежели на чистом постельном белье.       Зато едва они выпили несколько символических глотков за грядущие успехи именинника, Йонссон заявил:       — Жаль, здесь нет Ханссон. Её бы «унесло» даже с такого количества, и мы бы могли посмеяться.       Шарлотта сделала вид, что не расслышала, а Маркус, растерянно улыбаясь и глядя в пол, произнёс:       — И Ричи жаль, что не с нами.       Дани уже позвонил ему с поздравлениями – умудрившись с точностью попасть в период между окончанием гонки и началом маленького празднования. Маркус тогда спешно выскользнул из комнаты, потому что бездумно улыбаться хотелось уже при звуке его голоса, и он опасался, что изменения в состоянии заметит даже ненаблюдательный Эмиль. В холле он облокотился на первый попавшийся подоконник, обратив взгляд сквозь стекло. Улыбка рвалась изнутри, он не знал, куда себя деть, переживая небывалый эмоциональный подъём. Дани не слишком умел складывать поздравительные наставления и в кои-то веки позволил себе экспромт, который делал его речь беглой, быстрой, но чёткой и искренней. Пусть их разделяла почти тысяча километров, залив и государственная граница, Маркус мог с закрытыми глазами представить, что Ричи стоит рядом, приобнимая его одной рукой, и наговаривает тёплые слова на ухо, чуть наклонив голову и согревая теплотой безмятежно спокойных глаз.       — А что, я цветы ей должен дарить?! – из нирваны Хелльнера вырвал резкий голос Эмиля. Видимо, пока он путешествовал по своей памяти, тот вновь упомянул Анну, и на этот раз Шарлотта не выдержала, решив дать непутёвому Йонссону пару советов.       — Может, и цветы, – примирительно молвила девушка. – Почему нет?       — Это глупо! – бросил Эмиль. – Никогда не понимал, в чём прелесть – дарить цветы. Да будет полезнее, если я подарю ей, допустим, автомат. Цветы через неделю завянут, а автомат останется.       — Эмиль, какой автомат? – Шарлотта смотрела снисходительно, словно говорила с маленьким ребёнком. – При чём здесь автомат?       — А при чём здесь цветы?! – не сдавался Йонссон. – Маркус, скажи, ты даришь ей, – он указал на Каллу, – цветы?!       — Я? – Хелльнер удивлённо поднял брови. – Я – нет.       — Анне, как раз, могут нравиться цветы, – горячо возразила Шарлотта. – Я тебя понимаю, сама всегда ругаюсь на Тийо, когда он цветы приносит, но Анна – совершенно другая! Она романтичная, более утончённая, более мягкая…       Заметив, что Эмиль больше не внимает, девушка нахмурилась. Она ждала дальнейших несогласий, выступлений и контраргументов, однако Йонссон молчал, раскрыв рот исключительно от удивления.       — Тийо? – осторожно спросил он. – Сёдерхьельм, что ли? А он здесь каким боком?       — Вообще-то, он мой парень, – Шарлотта саркастически усмехнулась, наблюдая за реакцией.       — Так, – Эмиль, ранее вольготно развалившийся на кровати, уселся и выпрямился. – Сёдерхьельм – твой парень. Хорошо. А как же он? – ничуть не стесняясь, Йонссон указал пальцем на Маркуса, который искренне пытался не смеяться, хотя улыбка уже распирала.       — А он – не мой парень, – пояснила Шарлотта, весело переглядываясь с Хелльнером.       — А чей? – выдал вконец запутавшийся Эмиль.       — Это ты у него спрашивай, – девушка вновь глянула на Маркуса, но уже с опаской, чтобы не выдать чего-то, что она может пока не знать.       — Я не верю, – авторитетно заявил Йонссон. – Вы знаете друг про друга всё!       — Не верь, – Хелльнер легко пожал плечами. – Наверное, пальцев не хватит, чтобы сосчитать сколько раз мы говорили о том, что не встречаемся.       Он быстро разрядил обстановку, предложив занятие – опробовать покерный набор. И Эмиль, и Шарлотта с радостью согласились. Но когда поздним вечером девушка ушла к себе, оставив их с опустевшей коробкой от торта, пустой бутылкой и ворохом использованной одноразовой посуды, Йонссон вернулся к расспросам, а Маркус всячески пытался от них уйти.       — Ма-аркус, ну скажи, у тебя есть девушка? – протянул Эмиль, когда Хелльнер собирал всё оставшееся на столе в одну кучу.       — Скорее да, чем нет, – завуалированно ответил тот, тщательно выедая последние крошки от торта.       — Как это? – не понял Йонссон. – Вроде бы и да, но нет? Не совсем девушка, что ли? Ты что, любитель экзотики?       — Может быть, и так, – Маркус вновь был уклончив и от дальнейших вопросов просто ушёл, нагрузившись коробками и отправившись в коридор их выкидывать. Правда, когда он вернулся, Эмиль уже поджидал его, стоя в выжидательной позе – выпрямившись и сложив руки на пояс.       — И последний вопрос, – проговорил он. – Ты своей девушке – или кто там у тебя, может быть, женщина сорока лет или кто-то ещё – цветы даришь?       — Нет, я не дарю кому-то ещё цветы, – Маркус едва сдержал улыбку, представив, как преподносит Дани букет цветов и, краснея, как девчонка, целует его в щёку, приподнимаясь при этом на цыпочках. – И вообще, что ты привязался к цветам?       — Я хочу привлечь внимание Ханссон, – он не смог придумать ничего, кроме честного ответа.       — Оно и так привлечено больше некуда, – Хелльнер вздохнул. – Но, пожалуй, если ты подаришь ей цветы, это будет лучшим решением.       — Но это же сущий бред! – Эмиль громко возмутился, по-прежнему считая цветы глупой прихотью женщин.       — В этом я с тобой абсолютно согласен, – своим последним ответом Маркус окончательно сбил его с толку. К счастью, Хелльнер был знаком с Шарлоттой, которой правила рациональность и которой были чужды типично женские штучки. Однако этим и отличалась от Шарлотты Анна, ценящая в себе именно женственность.       Следующий день, когда шведские лидеры, усилиями Андерса и Маттиаса, заняли третье и четвёртое места, для Маркуса обозначился совершеннейшим кошмаром. Если Шарлотта, боявшаяся классической «разделки» точно так же, добрела до двадцать пятого места и даже с таким результатом осталась лучшей в команде, то он стал семьдесят третьим и худшим из шведской шестёрки. Спортсмены, выступившие ещё слабее, представляли, в основном, экзотические для лыжных гонок страны. А когда Шарлотта, волнуясь, пыталась выяснить причины, Хелльнер тихо поведал ей о больном горле: видимо, успел «поймать» где-то вирус.       — И зачем же ты бежал? – девушка всплеснула руками. – Сказал бы врачам!       Маркус лишь взял её за плечи и внимательно посмотрел в глаза.       — А ты бы сказала на моём месте врачам? Упустила бы очередной шанс?       — Нет, – коротко произнесла Шарлотта, опуская взгляд.       — Вот и я не смог.       В тот год Европа страдала от бесснежья – снега не было даже на юге Скандинавии. Если в лапландских Елливаре и Куусамо, расположенных за полярным кругом, проблем со снегом не могло обнаружиться по определению (хотя даже здесь снег был мокрым, иногда выпадая вперемешку с дождём), то череда следующих этапов, обозначенных на центральноевропейских лыжных курортах, находилась под угрозой. После окончания «разделок» появилась информация, что первый из двух этапов в итальянском местечке Валь д’Аоста, скорей всего, будет отменён, и сборным тут же пришлось планировать изменения в графике. Шведской команде из-за возможного уик-энда без гонок дали возможность перед высокогорным сбором в Италии съездить на несколько дней домой, а к молодёжи, привычно собравшейся в одном месте – на этот раз на мягких диванчиках в отельном холле – направлялся Томас Альсгорд. Он искал Маркуса и Эмиля, но получилось, что донёс тренерское решение и до Шарлотты. Вместе с Инге Бротеном и тренером женской команды они решили, что молодым гонщикам старты будут более полезными, чем тренировки – пусть даже с сильнейшими.       — Съездите на Континентальный Кубок в Буден, – произнёс Альсгорд. – Вам нужны гонки. Потом – будем решать. Кто-то поедет в Ля Клюза, кого-то, возможно, попробуем на «Тур де Ски».       — В Буден?! – хором переспросили Маркус и Эмиль, после восклицания уставившиеся друг на друга. Новость явно нравилась обоим, но ощутимы были и профессиональные амбиции, которые явно не были удовлетворены отменённым сбором с основой.       — Это же не обусловлено нашими нынешними результатами? – вперёд выступила Шарлотта, смело задавая тревоживший всех троих вопрос.       — Нет, – Томас медленно покачал головой, с удивлением и даже уважением глядя на миниатюрную девушку, которая была ниже него на две головы, однако вела диалог, в то время как оба её сверстника не смогли построить вопрос конструктивно. – Просто старты дадут о вас большее представление. Даже если вы постоянно будете проводить тренировки у нас на виду – по соревнованиям можно будет сделать гораздо больше выводов.       Собственно, Альсгорд и не считал результаты новичков плохими. Йонссон попал в десятку, Калла теперь была ярко выраженным лидером сборной. Что до Хелльнера, который, действительно, не блистал – то в него верил Инге Бротен, которому было трудно найти равных в спортивной интуиции. В этом с ним соглашался и Томас, считавший, что даже два неудачных старта не могут покачнуть всю систему проведённых тренировок. Расшифровав Шарлотте ещё несколько логических доводов, он ушёл, понадеявшись, что та донесёт их до своих друзей, но Эмиль, едва широкая спина тренера скрылась из вида, повернулся к Маркусу с широкой улыбкой.       — У тебя в Будене кто-то будет, да?!       — С чего ты это взял? – вяло открестился тот.       — Ты едва не сплясал, когда услышал, что тебе надо туда ехать! – Йонссона самого распирало от радости – как собственной, так и разоблачения.       — Ты сам сейчас спляшешь, – парировал Хелльнер. – Вот то, что у тебя-то там будет Анна, все знают.       — Эй, – Эмиль возмутился. – Ханссон там будет сама у себя. И не надо ничего придумывать.       — Мальчики! – Шарлотта несколько раз хлопнула в ладоши, привлекая их внимание, видимо, не в первый раз. – Утихомирьтесь!       Теперь встал новый вопрос – преимущественно перед Маркусом и Шарлоттой: каким образом добираться до дома – ведь гонки в Будене должны были пройти только через неделю. Эмилю заботиться об этом было не надо, и он завалился на кровать, заткнув уши наушниками. Он мог попасть в Эстерсунд, а потом и доехать до дома, после пересадки в Хельсинки, а вот направление на Елливаре не было популярным – тем более, в международном расписании. Да и было бы нерационально тратить время на непрямой долгий перелёт, когда расстояние между двумя северными городами составляло километров пятьсот и преодолевалось в среднем за четверть суток. Но связывала их только автомагистраль – не было даже железной дороги.       — Поедем на оленях, – в сердцах бросила Шарлотта, отчаявшись найти приемлемый вариант в Интернете. – Поймаем в лесу, приручим и поедем. Или на лыжах – но в таком случае проще ехать сразу в Буден. Эх, если бы я умела водить машину…       — Я умею, – отозвался Маркус, выглядывая из-за своего ноутбука, где тоже не находил подходящих предложений.       — А толку, что ты умеешь? – расстроенно протянула девушка. – Права у тебя есть? Ты же получал, я не путаю?       — Есть, – кивнул Хелльнер. – Два года назад сдал.       — Но ведь они у тебя не с собой, – лицо Шарлотты вновь вытянулось. – Ты же их не взял, да?       — Почему не взял? – Маркус опешил. – Взял.       Шарлотта глубоко вздохнула и спрятала лицо в ладонях. Ей пришлось подождать секунд десять, чтобы успокоиться и не сорваться на парня. Они задавались вопросом уже часа два, но не знали, что решение находится в сумке Хелльнера с документами.       — Что же ты молчал?! – девушка отвесила ему шуточный подзатыльник. – Сейчас попробую решить! – и она убежала, хлопнув дверью, а на Маркуса уставился вытащивший один из наушников Эмиль.       — Она опять придумала что-то гениальное?       — Ага, – буднично ответил тот. Маркус не уставал восхищаться её находчивостью.       Следующим утром они позавтракали в отеле, распрощались с Йонссоном и уже через час выехали на Kuusamontie – неширокое двухполосное шоссе, соединяющее Куусамо и Рованиеми, город, через который им предстояло проехать. Шарлотта через менеджера команды договорилась об аренде автомобиля, и после этого им с Хелльнером пришлось посидеть над картой, выбирая удобный маршрут. Нужную дорогу они нашли, но Маркус не убирал расстеленную карту с колен и постоянно с ней сверялся, хотя никаких разветвлений не было. Ночью выпал снег и чуть подморозило, а за окнами машины, следующей фактически по пустой дороге, простирался типично скандинавский пейзаж: леса, украшенные колоритом зимней Лапландии. Тяжёлые еловые ветки были укрыты снежным покровом, а дорога становилась уже из-за ровных сугробов, которые образовались после утреннего прохода снегоуборочной машины.       Маркус был сосредоточен на вождении, а Шарлотта после первых сорока минут пути заскучала, устав от созерцания однообразного окружения. Поначалу она не решалась заводить с Хелльнером разговор, но когда тот громко и выразительно шмыгнул носом, а потом, оторвав ладонь от руля, провёл по лицу рукавом, молчать девушка не смогла.       — Вдобавок к горлу ещё и насморк подхватил, – укоризненно произнесла она. – Ты так и не дошёл до врача?       — Да всё нормально, – Маркус только отмахнулся, произнеся эти слова гнусавым «заболевающим» голосом.       — Нет, не совсем, – возразила Шарлотта. – Когда мы приедем, я прослежу, чтобы ты сходил к врачу. Думаю, персонал гимназии будет рад нас видеть.       — Не нужно, – Хелльнер настаивал на обратном. – Насморк – это не страшно. Пройдёт.       — Маркус, само ничего не проходит, – девушка вздохнула, – а у тебя хватит ума проехать в таком состоянии не один десяток километров. Даже сейчас, когда ты не успел ничего усугубить, ты рискуешь не поехать в Буден.       Услышав о Будене, парень вздохнул и опустил голову, крепко держась за руль, пока автомобиль ехал по прямой.       — Хорошо, я зайду к врачу. Сам. Тебе даже не нужно будет со мной идти.       — Кстати, – Шарлотта уже забыла о своём твёрдом намерении не отвлекать Маркуса от езды, – на каком уровне находятся ваши с Ричи отношения?       — Лотта, – глухо одёрнул он. – Мне хватило подозрений Эмиля.       — Эмиль – это Эмиль, – девушка взмахнула рукой. – Ему интересен сам факт, а я… я не собираю сплетни, – она опустила глаза, чуть краснея от того, какой взаимоисключающий абсурд сейчас произнесёт, – мне просто интересно. Ну, скажи, что у вас уже было? – вновь поднятый взгляд, полный интереса, говорил о том, что Шарлотта успешно оправилась от неловкости. – Вы целовались, я надеюсь?!       — Лотта, – Хелльнер смог только укоризненно повторить её имя. – Пожалуйста, не отвлекай меня. Если мы заедем куда-нибудь не туда, ощущать себя виноватым буду я.       — Дорога до Рованиеми – одна, – настойчиво возразила та, – и мы с неё не собьёмся, даже если очень захотим. А где нужно сворачивать там, я покажу.       — А ты знаешь, где нужно сворачивать? – Маркус поднял бровь.       — Найду, – уверенно произнесла девушка.       — В таком случае, границу мы пересечём где-нибудь возле Муонио, – проворчал Хелльнер, – если вообще не заедем в Норвегию.       — У меня с ориентированием всё в порядке! – рассмеялась Шарлотта. – Давай, поезжай вперёд! И рассказывай, что у вас с Ричи. Повторю вопрос: вы, надеюсь, целовались?!       — Да, – просто ответил Маркус, решив, что проще отвечать, чем пытаться отделаться.       Шарлотта заулыбалась, явно представляя. Вопрос «и как это было?» показался ей глупым, и поэтому она пошла дальше, пытаясь вывести друга на откровения.       — А дальше? – осторожно спросила она. – А дальше что-нибудь было? Ну… большее?       — Нет, – Хелльнер вновь отвечал односложно, хотя прекрасно понимал, что её любопытство – чисто дружеское. Но улыбка девушки стала совсем уж опасной, и он торопливо предложил компромисс: – Слушай, я не прочь поболтать с тобой в том числе и о Ричи, но, правда, давай не сейчас? На трассе – гололёд, между прочим.       — Хорошо, хорошо, – Шарлотта снисходительно кивнула. – Постой, последний вопрос! А ты хочешь?..       Маркус красноречиво молчал, а его взгляд заставил девушку вжаться в пассажирское сиденье. Но даже когда Хелльнер был раздражён, ей хватало его покрасневших скул и пальцев, сжавших руль крепче.       Шарлотта идентифицировала себя правильно – она действительно никогда не собирала сплетни в том чистом виде, в котором обменивались местными сенсациями любители слухов. Она, скорее, узнавала информацию – и всегда более комфортным способом, никогда не останавливаясь на догадках и предположениях, которые можно было развить посредством воображения. Ей подходило определение «предприниматель» даже в этом случае – узнав что-то, Шарлотта пыталась углубить свои познания в этой области.       Как многим другим девушкам этого возраста, такие отношения, как между Маркусом и Дани, были интересны ей, как что-то неизведанное и загадочное, что-то невообразимо хрупкое и тонкое, которое необходимо охранять и беречь. Но Шарлотта была человеком дела с логическим складом ума и быстро решила, что слёзы умиления, роняемые на медленно развивающийся роман – не её удел. Ей хотелось быть движущей силой, и первый шаг она сделала ещё на заключительном сборе, когда дала обоим понять, что сомневаться не стоит.       В Рованиеми они остановились пообедать, несмотря на то, что непритязательный Хелльнер собирался обойтись бутербродами и чаем из термоса. Однако долго он не возражал, зная, что Шарлотта непременно найдёт вариант, сочетающий в себе лучшие стороны: недорогой, но вкусный и выгодный. И Шарлотта его нашла: возле одной из вывесок Маркус остановил машину.       В помещении было тепло и уютно – Хелльнер, к тому же, выбрал самый дальний столик, расположенный в углу. В продвижении по карьерной лестнице он всё же видел один минус – его могли начать узнавать, как только что узнала Шарлотту одна из официанток. Девушка прошептала что-то на ухо своей коллеге, указав взглядом в их сторону, и та, присмотревшись, медленно кивнула. Шарлотта этого не замечала, вновь беззаботно прикидывая, как ей заговорить с Маркусом.       — Ну вот, мы пока никуда не едем, – с опаской произнесла она. – Я же могу ещё немного полюбопытствовать?       — Ну, хорошо, – уныло смирился Хелльнер. – Так и быть, любопытствуй.       — Вы… – Шарлотта начала было вопрос, или пояснение к вопросу, но всё же смутилась, стесняясь называть вещи своими именами. Стеснялась она и несвойственных ей расспросов.       — У нас ещё ничего не было, – тихо признался Маркус, решив, наконец, что не будет ничего плохого, если он поделится своими мыслями – даже переживаниями – с лучшей подругой, – но всё, я надеюсь, к этому идёт. Ричи очень медленно раскрывается, он замкнутый-замкнутый, но, знаешь, если его разговорить…       — Да, он же много говорил в первый день нашего знакомства, – Шарлотта понимающе улыбнулась.       — Нет-нет, – возразил Маркус. – Тогда – совсем не много. И очень медленно. Если ему дать возможность высказать свою точку зрения, если его о чём-то спросить – не обще, а развёрнуто – его не остановить. Можно даже потерять нить – просто слушать, – Хелльнер не заметил, как на некоторое время сам перенял манеру Даниэля, принявшись частить: – Лотта, ты лучше всех знаешь, что я не романтик, но когда он говорит, это… это больше похоже на журчащий ручей. Торопливый, быстрый – но, в то же время, плавный, без внезапных переливов.       Шарлотта округлила глаза, продолжая мягко улыбаться. Она даже обернулась и тут же порадовалась выбору Маркусом отдалённого столика. Девушка никогда не видела его таким, будучи приятно удивлённой преображением: глаза сверкали другим, доселе ей не знакомым блеском, и он не был похож ни на хитрый блеск готовящейся ими двоими авантюры, ни на тот смелый, обычно предвещающий скорую победу.       — Мы всего неделю, получается, не виделись, – негромко продолжил Хелльнер, – а я уже до дрожи в коленях хочу его увидеть. При встрече хорошо, если не наброшусь, – невесело пошутил он.       — Если набросишься – всё, что случится дальше, станет закономерностью, – Шарлотта хихикнула, прострелив его заинтересованно-хитрым взглядом.       — Нет, – Маркус неторопливо покачал головой. – Внезапности – это не про нас.       — И правильно! – горячо поддержала девушка. – Вам ни в коем случае нельзя торопиться и принимать необдуманные решения.       Тот даже подавился чаем, который уже заканчивал пить: весь разговор шёл к тому, что подруга будет шутливо подталкивать его к более решительным действиям, но, вместо ожидаемого, Шарлотта вдруг озаботилась чем-то другим.       — Нужно быть максимально осторожными и готовыми, – абсолютно серьёзно произнесла она. – К тебе это относится ещё в большей степени.       — Ну, я никогда и не славился необдуманными решениями, – Маркус решительно не понимал, к чему она клонит, и поэтому торопливо предложил собираться, чтобы продолжить путь домой. Они рассчитались за обед и уже шли к оставленной машине, когда Шарлотта приблизилась и заговорщическим голосом произнесла:       — У тебя очень узкие бёдра.       Хелльнер нахмурился, глядя на неё сверху вниз, а остановившись напротив водительской дверцы, украдкой осмотрел себя, мимолётно скользнув ладонями.       — Ну да, – согласился он, усевшись за руль. – Я в курсе. И, знаешь, не то, чтобы этому очень рад.       — Это в какой-то мере красиво, – Шарлотта наградила его хитрым прищуренным взглядом. – Эстетично. Но – да, в том контексте, который обсуждаем мы – не очень выгодно.       — А какой контекст мы обсуждаем? – простодушно уточнил Маркус, ни о чём не подозревая и поворачивая ключ зажигания.       — Секс, – девушка, наконец, осмелилась произнести витавшее и давно осязаемое слово. – И не гипотетический, а вполне конкретный.       — Лотта, ты обещала помочь с нужным поворотом, – Хелльнер будто не услышал её, вернув к более насущным темам. – Он совсем скоро.       Шарлотта разобралась с правильным направлением быстро, и небольшая машина, нагруженная, в основном, экипировкой, уверенно выкатилась на трассу E75, по которой предстояло ехать некоторое время – до первого разветвления вправо.       — Я скажу, когда нам снова поворачивать, – предупредила она, откидываясь на сиденье. Но уже через пару секунд девушка понизила голос. Она чуть перегнулась и даже несмотря на то, что была пристёгнута ремнём, произносила свои слова практически Маркусу на ухо. – Слушай, я почитала на форумах, что парни пишут – ну, такие, как вы. Ведь все ощущения в первый раз напрямую зависят от конституции тела, и…       — Ну, и что? – устало переспросил Хелльнер, даже не замечая, что невольно перебил подругу.       — А то, что у тебя узкие бёдра! – Шарлотта упорно повторила произнесённый ранее постулат. – И вообще, что там у Ричи?!       — У Ричи не узкие бёдра, – Маркус снова выбрал политику ёмких кратких ответов, которые одновременно удовлетворяли бы девушку и не сильно отвлекали его от дороги.       — Это понятно! – та несколько раз кивнула. – Но я, вообще-то, про другое! Не притворяйся, ты же понимаешь, про что!       — Всё у него в порядке, – невнятно промямлил Хелльнер, заливаясь краской.       — Ты видел? – Шарлотта порядком оживилась, заинтригованно глядя на него.       — Нет! – отрезал Маркус. – Но знаю! Ты хотела давать какие-то советы, вот про них и говори.       Он вдруг резко понял, что её бурно развивающаяся мысль – в его же интересах. Он бы никогда не задумался о тонкостях и подводных камнях, о которых собиралась поведать девушка – он бы отдался сильному порыву, сосредоточившись на чувствах и едва ли подумав о последствиях. Ричи – пусть он и был перестраховщиком – тем более.       — Советы напрямую зависят от того, что я спрашивала, – пояснила девушка, тоже покрываясь румянцем от того, что собирается сказать. Просто… Маркус, ты должен быть готов к тому, что это не так комфортно. И болеть может дня три, как минимум.       — Да я знаю, – в сердцах бросил он, – только мне на это наплевать.       — Так тоже нельзя, – робко возразила Шарлотта. – Есть многое для того, чтобы было удобнее.       Она объясняла, а Хелльнер слушал, не особо заботясь о том, что это его смущает. Автомобиль пересёк финско-шведскую границу в Эвертурнео и направился на север.       — В аптеке, – переспросил Маркус. – Так просто взять и купить в аптеке?! Но ведь всё всем сразу станет понятно!       Шарлотта не стала спорить о том, что он не обязан ни под кого подстраиваться, а выбор принадлежит исключительно ему самому.       — Хорошо, куплю я, – она ободряюще улыбнулась. – Только учти, что заниматься этим всю жизнь – не буду.       Воображение подводило Маркуса в самый неподходящий момент, потому что теперь он представлял слишком многое в деталях, и эти же самые детали, чересчур откровенные, снились ему ночью, заставляя просыпаться в сладком поту. Он часто просыпался в ту ночь – горло продолжало предательски саднить, и следующим утром врач, занимавшийся талантливыми юниорами Елливаре ещё до их попадания в сборную, решительно пресёк его намерения ехать в Буден на Континентальный Кубок. Хелльнер горячо настаивал и разве что не топал ногами, но вместо того, чтобы согласиться, мужчина позвонил Инге Бротену, а тот – командному специалисту, и теперь было постановлено единогласно, что Маркус остаётся в Елливаре – восстанавливаться и набирать форму вновь.       — Я был одной ногой в Будене, – хрипло произнёс он, услышав в трубке голос Дани.       — Одной – не надо, – тот был в своём репертуаре, воспринимая сказанное буквально и переводя в чёрный юмор. – Ты, вроде, пока на Олимпиаду собираешься, а не на Паралимпиаду. Хотя, если образно, я в Будене тоже всего лишь одной ногой. Был.       — Как?! – Хелльнер опешил. – Почему?!       — Болею, – будничным тоном сообщил Дани. – Врач посоветовал обойтись без этих соревнований.       Маркус ощутил, как у него остро заколол бок. В какой-то момент оставалось протянуть руку, но судьба отодвинула их друг от друга, обещая дать следующий шанс. А потом Хелльнеру позвонил Эмиль, поведав, что дома на тренировке умудрился вывихнуть руку и тоже пропускает старт, обходясь неделей занятий на тренажёре.       Зато до Будена добралась Шарлотта, заняв третье место в дистанционной гонке и первое – в спринте. ____________________________________________       *«Ja, må han leva» (Да, он может жить) – традиционная шведская песня, исполняющаяся в день рождения.       **Да, он может жить!       Да, он может жить!       Да, он может жить сто лет!       Конечно, он будет жить!       Конечно, он будет жить!       Конечно, он будет жить сто лет! (шведский)       ***Да, он должен праздновать,       Да, он должен праздновать,       Да, он должен праздновать действительно длинной песней! (шведский)       ****С Днём рождения! (шведский)       *****В 2006-м году спринты проводились по другой формуле: наличествовали финал «А» и финал «Б».