Трасса «Скандинавия»

      За Альсгордом не выдержал его идейный соперник – Маттиас Фредрикссон, сорвавшийся через пару недель после него самого. Причин никто не знал, а поводом, вероятно, стала совокупность. Методика подготовки не нравилась Маттиасу и раньше, но в этот раз он подкрепил недовольство действиями, покинув Давос, где команда проводила последний перед чемпионатом мира сбор.       — Говорит, что его не устраивает высокогорье, – Андерс пожал плечами, объясняя мотивы Фредрикссона Йохану и Бьорну Линду.       — Но ведь оно стало его не устраивать не прямо сейчас? – не понял Олссон. – Почему нельзя было договориться о пропуске сбора заранее, не делая всё это достоянием общественности?       — Ты же знаешь его едва ли не лучше всех, – отмахнулся Андерс. – Маттиас мог сочинить это и сию секунду. У него какой-то свой, совершенно непостижимый план.       Эта троица с присоединившейся Анной пока совершенно не понимала Фредрикссона. Его младший брат и ещё несколько человек соглашались, но молча, а молодёжь продолжала составлять отдельную касту. На чемпионат мира впервые взяли Шарлотту, Маркуса, Эмиля и Иду Ингемарсдоттер, но трое последних не планировались на большое количество гонок: это Шарлотте, как лидеру дистанционной женской сборной, предстояло «закрывать» как минимум дуатлон, «разделку» и эстафету.       Вопреки их ожиданиям, атмосфера крупнейшего после Олимпийских игр турнира не была выделяющейся. Крупный город-миллионник по-хорошему поражал воображение, но лыжный стадион, где должны были пройти все гонки за исключением спринтерских, вызывал противоположные эмоции. Трасса была узкой и во многом неудобной, а вдоль неё беспорядочно выстроились однотипные приземистые дома «коробочного» типа, которые было впору называть бараками. Оставив унывать, скрылось и солнце: окружение было прямой иллюстрацией того, что творилось в сборной Швеции.       Турнир начинался со спринтерских гонок – индивидуальной и командной, на которые были отведены два дня подряд. За год мало что изменилось: на Олимпиаде шведские спринтеры взяли три золота из четырёх, и у них были все шансы повторить этот результат. Именно спринт виделся золотой жилой. Но когда Инге Бротен объявил состав на гонку, удивились не только антагонисты. В четвёрке избранных отсутствовал Тобиас Фредрикссон – обладатель золота и бронзы Турина, один из лучших спринтеров мира. После продолжительного спора с тренером Фредрикссон-младший поступил так же радикально, как и его брат – только самовольная отлучка с чемпионата мира значила больше, нежели обыкновенное отсутствие на сборе.       — А вот теперь моё мнение не столь однозначно, – задумчиво произнёс Андерс, когда Тобиас уже, вероятно, находился в аэропорту. – Он должен бежать спринт, если на обратное не указывает ряд очевидных причин.       — Это похоже на старческий маразм, – Анна рубила сплеча – так же резко, как опустилась рядом с Сёдергреном на стоящий в холле диван. – Иначе этот ход не объяснить.       — Анна, – тихо укорил Йохан, не любящий и не умеющий вешать ярлыки. – Возможно, у Инге есть какие-то объяснения. Он бы не стал так делать.       — Ты их видишь? – женщина развела руками. – Эти объяснения? Экономия сил перед эстафетой – не объяснение. Да, календарь странный, но от гонок два дня подряд никто не умирал.       — Фредрикссон не какой-нибудь непривыкший юниор, – подтвердил Бьорн Линд, стоящий со скрещенными на груди руками, – а всё же чемпион мира в спринте. Не понимаю, чем нужно руководствоваться, чтобы принять такое решение.       — Ну, а теперь вы готовы признать, что всё это время я был прав? – старший Фредрикссон тоже был здесь: он вольготно развалился на соседнем диване, а вопрос был первоначально ориентирован Андерсу. Тот молчал, в несвойственном жесте поджав губы, но менять суждений пока не собирался.       — Я пока вижу только одно неправильно принятое решение, – тихо, но твёрдо изрёк он. – Одно может быть продиктовано случайностью.       Начало оказалось средним. Серебро Матса Ларссона было результатом, скорее, хорошим, но сопутствующая кучность, из которой медали не получились, вызывала в том числе и уныние. Шведы заняли также оба четвёртых места – не смогли добраться до медалей Анна Дальберг и Бьорн Линд; а на шестых расположились Лина Андерссон и Эмиль Йонссон. Последний не мог на себя насмеяться, но смех этот отдавал горечью. Шестое место – последнее в финале – оказалось для Йонссона любимым в гонках такого уровня. Уже в который раз он квалифицировался в финал, а когда оставался последний рубеж, почему-то видел перед собой пять спин – и никак иначе.       — Это не так-то весело – гнаться за пятью мужиками, – угрюмо пошутил он.       Маркус сочувствующе похлопал его по плечу и иронично усмехнулся.       — Ты всегда можешь перейти на дистанцию, – улыбаясь углом губ, посоветовал он.       Йонссон содрогнулся: если в спринте он частенько не удерживался на ногах, то касаемо кубковой дистанционной гонки считал, что окажется в завале после первых же метров. На участие в командном спринте он уже не надеялся, так как стал номинально третьим, а поэтому в скором времени собрался оставить Маркуса и Шарлотту одних среди старожилов, которые и результат воспринимали по-другому.       Анна Дальберг не любила занимать четвёртые места, однако в этот раз оно не обернулось пустым разочарованием и повисшим в воздухе «а ещё чуть-чуть, и…» Из-за травмы она пропустила большую часть предсезонной подготовки, а к соревнованиям вернулась лишь месяц назад – поэтому жаловаться не приходилось даже на самую обидную строчку. Женщина была рада, что просто сумела нащупать нужную форму, и надеялась выжать максимум назавтра – в командной гонке.       Вскоре должна была состояться командная установка для спринтеров, и Анна направлялась туда в сопровождении Бьорна Линда, когда их внимание обратил на себя менеджер команды, остановив обоих и сказав, что Инге Бротен распорядился об отмене собрания.       — Ты завтра на первом, – уточнил мужчина, обращаясь к Бьорну. – Финиширует Петер Ларссон.       — Петер? – Линд переспросил, будто не расслышав.       — Петер? – одновременно с ним вырвалось у Анны. – Но ведь Матс выиграл серебро!       Менеджер замялся, прекрасно иллюстрируя своим видом то, что сам был удивлён подобным решением.       — Конечно, не мне выбирать напарника, – тихо продолжил Бьорн, – но… Странно. Почему тогда не Йонссон? Он был третьим из нас.       — Матс уже знает? – быстро спросила Анна.       — Ещё нет, – ответили ей, – вас увидел первыми. И ещё… Я не знаю, как смягчать, я просто должен донести. Ты завтра не бежишь.       Женщина потеряла дар речи и не смогла ни ответить, ни переспросить. Она даже пошатнулась, и Линду пришлось торопливо подставить руку, приобняв за плечи.       — То есть как? – медленно и раздельно поинтересовался он. – Лучшие в индивидуальном спринте не бегут командный? Это что-то новое.       — Причины, – Анна выпрямилась и скрестила руки на груди. – Бротен назвал тебе причины?!       — Нет, – мужчина неловко пожал плечами. – Я тоже не совсем понимаю, но я должен просто донести решение, не оспаривая его. Бегут Андерссон и Норгрен.       — Значит, я оспорю его сама! – Дальберг сделала быстрый шаг вперёд, собираясь обогнуть сразу обоих, но Бьорн предупредительно перехватил её за запястье.       — Нет. Тебе нужно успокоиться.       Анна покорилась, позволив себя увести, однако на этаже – там, где многие коротали время вне номеров – хлопнула дверью так, что на них вмиг обратились взгляды: Йохана, устроившегося в кресле с книгой, и Андерса с Маттиасом, испытывающих на ноутбуке новую стратегию.       — Так, – Сёдергрен, быстро сориентировавшись, отставил девайс на стол. – Что-то случилось, верно?       — Случилось, – бросила Анна. – Я завтра не бегу.       — Рецидив?! – Йохан взволнованно выпрямился, имея в виду старую травму.       — Чёрта с два, – грубо ответила она. – Тренерское решение. Матс тоже мимо.       Воцарилась тишина: дистанционная братия, состоящая здесь из трёх человек, молча пыталась переварить информацию, полученную от спринтеров.       — То есть как, не бежишь? – медленно уточнил Йохан. – Почему? Ты же сегодня выше всех по спортивному принципу.       — Видимо, наш тренер перестал понимать, что такое спортивный принцип, – Анна немного успокоилась и, сделав несколько шагов, устроилась на подлокотнике его кресла, а Йохан, предварительно оглядевшись, приобнял её за бёдра. – Я в шоке, если честно. У меня ведь конёк получается лучше, чем классика…       — Я спрашивал это два дня назад, когда места в составе не нашлось моему брату, – громкий голос Фредрикссона разрезал тишину, – спрошу и сейчас. Теперь вы понимаете, что я изначально был прав? Что доверять этому норвежцу…       Послышался негромкий удар пластмассового корпуса об пол – Андерс резко поднялся на ноги и забыл о телефоне, который лежал у него на коленях.       — Я доверял другому норвежцу, – припечатал он, поднимая мобильный, решительно забирая из-под ладоней Маттиаса ноутбук и отправляясь по коридору в направлении своей двери. За ним потянулся Бьорн. Аккуратно оставив Анну, на ноги встал и Йохан.       — Я поговорю с Бротеном, – протянул он. – Так не должно быть.       — Нет, – Анна тут же дёрнулась вперёд. – Я в состоянии сделать это сама! Или же его вообще лучше не трогать, а тебе – тем более! Все твои гонки ещё впереди, а если разозлить, то дальше может быть ещё хуже.       — «Дальше» – уже не будет.       Ни Анна, ни Йохан, не заметили, что после ухода Андерса и Бьорна их компаньоном остался один лишь Маттиас. Однако сейчас тот поддерживал обоих, продолжая.       — Я тоже считаю, что с ним нужно поговорить. И я тоже пойду.       — Послушай, – Олссон неуверенно глянул на него. – Ты уверен, что это правильное решение? Ты говоришь «тоже»…       — Уверен, – бросил мужчина.       — И я иду, – Анна энергично поправила забранные в хвост волосы.       — Нет, – неожиданно твёрдо произнёс Йохан. – Ты остаёшься.       — Я не хочу находиться в стороне, когда дело касается меня! – женщина вспыхнула. – Как это будет выглядеть со стороны?       — Никто не будет смотреть на это со стороны, – отрезал Йохан. – Возвращайся в номер и жди меня там.       В её глазах читались отблески изумления – он редко когда проявлял власть. Однако Анна кивнула и удалилась, ещё раз взглянув на мужчин через плечо.       — Наверное, нужно его где-то подождать?.. – уверенность Олссона быстро улетучилась, едва он остался с Маттиасом наедине.       — Ждать? – тот никогда не приветствовал терпения. – Вот ещё. Ты собираешься добиться перемены решения или играть в вежливость?       — Я хочу просто посмотреть ему в глаза, – Йохан легко пожал плечами, не успев подумать о том, что Маттиаса такой пассаж откровенно рассмешит.       — Посмотреть в глаза?! – расхохотался Фредрикссон. – Ты неисправимый идеалист.       — Идеалист, – согласился тот. – Но, заметь, меня моё положение устраивает, а тебя твоё – нет.       Вопреки собственной манере, Маттиас ответил не сразу, предпочтя обдумать дальнейшие слова. Йохан сказал о реалиях завуалированно и мог иметь в виду что угодно – вплоть до того, что ему всегда был по нраву нынешний тренерский штаб – но Фредрикссон опасно сощурил глаза, явно прочитав в его словах нечто иное. «Она сейчас ждёт меня – не тебя, – будто говорил ему Олссон. – Это я могу её обнимать, целовать – не ты». Дальнейшая цепочка образов прервалась – Маттиас по-прежнему не мог сопоставить их со стереотипно целомудренным образом Йохана. Максимум, что он мог представить – как тот берёт Анну за руку, и на том фантазия обрывалась. Мужчина резко протянул руку и грубо схватил своего оппонента за плечо – тот поморщился, опустив глаза на его ладонь, и вздохнул.       — Сейчас она тебя не спасёт, если я захочу подкорректировать твой нос на другую сторону, – мрачно пообещал Маттиас.       — Тебе напомнить, что в прошлый раз это получилось именно у меня? – спокойно молвил Йохан, аккуратно выворачиваясь из захвата и становясь не напротив, а рядом, плечом к плечу. Фредрикссон продолжил эти переступы, одним движением, одним уверенным шагом вновь оказываясь лицом к лицу и поднимая сжатый кулак.       — А ты полюбил нарываться на неприятности, – сообщил он как бы невзначай.       — Мои неприятности найдут меня сами, – к голосу подмешались нотки, характерные для человека, над которым занесён кулак, однако именно Йохан по-прежнему контролировал ситуацию, и Маттиас это понимал, ощущая себя находящимся не в своей тарелке. – Ты, кажется, собирался добиться перемены тренерского решения? – услышал он. – Так вот, этим лучше заняться, пока не поданы окончательные заявки, а мой нос может и подождать.       Фредрикссон смог только сымитировать бессильный плевок ему под ноги и раздражённо покачать головой. Он не мог не признать правоту Йохана, но сделать это вслух не соизволил: просто направился к лестнице, буркнув что-то вроде «пойдём».       Олссон не планировал вторжения, но Маттиас сделал всё сам – ему чудом удалось убедить его остановиться перед дверью и хотя бы постучать, когда тот же Фредрикссон каким-то чудом выяснил, в каком номере проживает тренер. Несмотря на то, что идея «поговорить» изначально принадлежала Йохану, его роль в так называемом разговоре была пассивной: он стоял на почтительном расстоянии от своего вынужденного компаньона, пытался перевести его слова на более мирный лад и периодически пресекал порывы прижать ладонь ко лбу. Сойтись им не удавалось, даже когда цель была общей – методы разнились, как замёрзшие льды и палящее солнце.       — Это настоящее самодурство! – бушевал Маттиас. – Что будет дальше?! Мы с Сёдергреном послезавтра узнаем, что нас не заявили на дуатлон?!       Когда из обтекаемой агрессия превратилась в острую, собранную в нецензурные слова, Йохан выступил вперёд и аккуратно оттеснил Маттиаса плечом, чтобы его собственные реплики больше не казались второстепенными.       — Это неправильно, – изрёк он. – Этот чемпионат станет для нас провальным, если вы впредь будете принимать такие решения. Не всё окупается тренировками и скольжением лыж.       — Йохан у нас верит в высшие силы, – издевательски встрял Маттиас.       — В справедливость, – поправил тот. – Я не имею права учить тренера, но справедливо ставить в состав лучших. Лучших на данный момент.       Но лучшие на текущий момент остались за бортом – и на следующий день, смотря командные спринты в гостинице в компании Андерса (Анна была первой запасной и должна была находиться на стадионе), Йохан всерьёз задумался о материализации слов. Состоящий из Бритты и Лины женский дуэт пополнил список четвёртых мест, а мужской не добрался до финала – Петер Ларссон рухнул на крутом вираже, не справившись с концентрацией.       — Я вчера сказал Бротену, что если он не будет делать так, как следует, то чемпионат получится для нас провальным, – глухо произнёс Йохан, сквозь экран наблюдая гримасу разочарования на лице Лины Андерссон. – Как будто это я всех невольно проклял.       — Полно тебе, – безэмоционально откликнулся Андерс. – Просто совпадения. Кто на что натренировался – тот то и получит, – он вспомнил сакральную фразу Томаса – основополагающую в его тренировочных методиках.       — Это не твои слова, – Йохан удручённо покачал головой. – Ты никогда не был прагматиком. Ты всегда верил во что-то недосягаемое – хоть немного, но верил.       Андерс взглянул озадаченно, поражаясь тому, как умело Олссон выводит на чистую воду. Он не то чтобы верил в необъяснимое, но совершенно точно надеялся на зависящие от судьбы сторонние факторы.       — Да, – подтвердил он, наконец. – Это слова Томаса. Его кредо, можно сказать.       — И где сейчас Томас с его кредо? – Йохан прищурился.       — Ты это у меня спрашиваешь? – Сёдергрен поднял брови.       — А у кого я могу это спрашивать? – голос Йохана заметно погрубел, а сам он сменил позу с расслабленной на сосредоточенную. – Его методы не сработали. Методы Бротена не работают. А из всех нас ты знаешь больше всего.       — Я знаю и знал не так много, – Андерс отвечал осторожно, будто ступая по тонкому льду, – и сейчас удивляюсь не меньше вашего. Томас не понимал его непоследовательности, но до абсурда, как сейчас, никогда не доходило.       — А что Томас сам про это думает? – Олссон был несвойственно въедлив, стремясь прояснить ситуацию.       — Полистай газеты, – бесцветно кинул Андерс, кивая на ноутбук. – Может, найдёшь что-нибудь.       — Вы так и не общались после Отепяя, – недовольно резюмировал Йохан. – Что, и та женщина не была случайностью? Ну, кёрлингистка?       Сёдергрен только закатил глаза и досадливо отвернулся – и от друга, и от телевизора, где транслировали цветочную церемонию. Подобная беспринципность Олссона удивляла – и он ощущал буравящий взгляд даже затылком.       — Йохан, прошу, – тихо взмолился он. – И без тебя тошно.       Тот в очередной раз не послушался: резко поднялся на ноги, так, что матрас на кровати скрипнул, и несколько раз прошёлся до окна и обратно, скрестив руки, а мысленно подбирая слова.       — Я никогда не был и не буду лидером компании, – начал Йохан. – Я необщительный, не люблю шум и предпочитаю одиночество. Некоторые меня открыто презирают и смеются – и я могу их понять. Я не соответствую классическому образу мужчины. Но сейчас я хочу помочь тебе именно в том, в чём понимаю. Где я лучше Маттиаса, Тобиаса… многих, – подытожил он. – Расскажи. Мы найдём решение.       Скажи аналогичные фразы с такими же интонацией и сочувствием кто-то другой – Андерс бы, не задумываясь, ответил отказом: возможно, резким, с обсценной формулировкой, дающей понять, что это исключительно его личное дело. С Олссоном так не получалось – тот выглядел слишком искренним, а преследовал отнюдь не собственные цели.       — Мне сложно найти слова, – наконец, произнёс Сёдергрен. – Я понимаю это состояние, но не знаю, как его описать. Это похоже на наркотик – когда привык к тому, что человек рядом, и не знаешь, как жить без него. Я сходил с ума в Сейсер Альме. Я убегал от себя, от него, от вас – пытался вырваться. Не получалось. Лиза тогда вернула меня к жизни на оставшиеся несколько дней – она такая же, как он. Не уверен, что объясню, но… Они внутренне, что ли, одинаковые. Принципиальные в жизни и, наоборот, совершенно беспринципные в том, что касается отношений. С Лизой было лучше, чем одному, но… Томаса, как мужчину, я понимал сильнее.       Йохан недолго помолчал и медленно кивнул головой.       — Это объяснимо, – произнёс он. – Я имею в виду последнее, что ты сказал. С Томасом ты не был лидером. Ты ждал от него принятия всех решений. Встретив Лизу, ты… понял, что этого не получится. Какой бы она ни была – она, прежде всего, женщина, и именно тебе следует быть сильнее.       Замолчав, Олссон не услышал ответа и быстро объяснил это, ещё раз проиграв в памяти сказанные слова. Посмотрев на себя со стороны, он усмехнулся:       — Да, я на самом деле так считаю. Я учусь быть сильнее Анны хоть в чём-то.       — В тебе я не сомневаюсь, – заверил Андерс, убеждая, что у него не появлялось мыслей усомниться. – Но Лиза… Она чересчур своевольная и свободная. Мне её не удержать. Думаю, она бы посмеялась, услышь твою речь о том, кому следует быть сильнее. Она чересчур ценит человеческую индивидуальность.       — И по-своему она права, – подхватил Йохан. – Но, говоришь, она во всём похожа на Томаса?       — Да, – Андерс осторожно кивнул, не имея никаких догадок по поводу того, что предложит Олссон.       — Томас ценит традиции, – пояснил тот. – Фактически заверенные догмы. Он может не поверить на слово – но поверит написанному. Ты понимаешь, что я имею в виду?       — Если честно, не совсем, – признался Сёдергрен. – Говори, как есть.       — Ты, конечно, примешь решение сам, – тихо протянул Йохан, – но я бы посоветовал тебе на ней жениться. Для прагматика печать будет означать больше, чем любые красочные слова.       — Жениться?! – Андерс расхохотался, даже не стремясь это утаить, заставляя тем самым Йохана опустить взгляд. – Я думаю, мне легче проделать это с тобой, чем уговорить её.       — Здесь я тебе не помощник, – Йохан криво ухмыльнулся. – Ни в том, что ты сказал, ни в уговорах. Мне не нужно ни уговаривать, ни привязывать. И… уверен ли ты, что с Томасом точно всё закончено?       — Да, – на этот раз ответ был твёрдым. – Мы оба привыкли держать своё слово.       Этот чемпионат мира морально выматывал с самого начала. Для дистанционщиков он ещё даже не начался, но многие уже ощущали себя на грани: ситуация с определением состава на спринт косвенно затронула некоторых, но и те, кто являлись наблюдателями, с опаской ожидали новых решений тренерского штаба.       Перед дуатлоном Инге Бротен будто взял паузу в необдуманных поступках: состав из Андерса, Маттиаса, Йохана и Матса казался единственно логичным и правильным. Вкратце они обсудили тактику и имели шансы на медальный результат – у каждого из ведущей тройки были на это собственные причины. На трассу выходили доказывать старые заслуги, нынешнюю состоятельность и будущие возможности.       Узкий трек явно не располагал к созерцанию честной борьбы. Завалы начались сразу же, едва лыжники выкатились со стадиона. Былое величие Олимпиады 1972-го года словно растворилось в небесах, не оставив ни одного вещественного напоминания. Тридцать пять лет назад личных гонок с общего старта не существовало, и поэтому любое подобное сравнение казалось чуждым. Когда на одном из спусков рухнул Маттиас, проводить любую общую тактику стало затруднительно, а на следующем круге, на том же самом месте, аналогичная участь постигла Андерса. Телевизионных камер на этом участке не было: никто не мог ни увидеть исполняемых лыжниками кульбитов, ни разобраться, почему некоторые лидеры отсутствуют в головной группе.       Сёдергрен поднялся на автопилоте, сильно ударившись головой и плечом. Тупая боль не дала исчезнуть опыту: Андерс уже понимал, что очередную медальную гонку можно вычеркнуть – после таких сокрушительных случаев борьбу за первые места вести невозможно. А природная выносливость и тактическая грамотность могли помочь лишь зацепиться за десятку.       Йохан опешил, когда после смены классических лыж на коньковые не обнаружил в пределах видимости ни одного товарища по команде. Вначале он подумал, что ошибся, но когда укрепился в наблюдении, что находится один среди красных, синих и чёрно-жёлтых костюмов, то будто перелистнул очередную страницу в своей карьере. На главных стартах он никогда не оказывался в подобной ситуации – но сейчас предстояло преодолеть первоначальный страх, впрягаясь в работу в одиночку. Олссон находился в авангарде среди главных претендентов на медали и не отставал от них, работая наравне и периодически возглавляя пелотон. Он старался не думать о тактике, раскладке и прочих технических тонкостях: гораздо чаще в памяти возникало лицо Анны, а позже цепочка перескакивала к той несправедливости, которая произошла накануне. Даже во время гонки ему было проще мыслить образно.       Оставалось несколько километров, и Йохан уверенно ехал впереди лыжного каравана, практически не сменяясь. Чуть поодаль катились признанные финишёры, расслабляя на спусках мышцы рук. Йохан знал, что не сможет выиграть на ленточке – и поэтому после последнего пит-стопа планировал предпринять внезапную атаку. Внутренне он удивлялся такому развитию событий – не мог представить, что гонка будет складываться именно так, и продолжал считать, что из их шведской четвёрки именно он заслуживает медаль дуатлона едва ли не меньше всех.       Перед получением питания очерёдность нарушилась – все выстраивались в стройный ряд, пытаясь найти каждый своего тренера. Но когда прямо перед Олссоном резко затормозил итальянский лыжник, у шведа не оказалось ни времени, ни расстояния, чтобы сделать манёвр и выкатиться на лыжню в широком месте. Столкновение оказалось жёстким: таким, что Йохану пришлось перестёгивать свалившиеся лыжи, откатившись за края трассы.       «En idiot*», – такими заголовками в тот день пестрели вечерние таблоиды. Журналисты тактично не привели многие фразы: в микст-зоне после дуатлона ставший двадцатым Йохан Олссон не стеснялся в выборе выражений.       — Впервые слышу от тебя мат, – негромко укорил Андерс после, едва шведские корреспонденты заторопились в пресс-центр, чтобы на рабочем месте расшифровать сказанные после гонки слова. Его карма осталась прежней – восьмое место: достойное, лучшее в команде – но безмедальное.       — Прости, – машинально отреагировал Йохан.       — «Прости»?! – Андерс удивился. – Можешь продолжать, я вряд ли покраснею, услышав нецензурные слова.       — Дерьмо, – Олссон в очередной раз сплюнул на снег. – Всё-таки, я накаркал. Спасибо хоть на том, что без очередного четвёртого места.       — Да при чём здесь ты, – Андерс досадливо поморщился, на ходу пытаясь вправить вывихнутое плечо. – Нет никакого проклятия. Сегодня мы не способны на большее. Падения – закономерность недостаточной подготовки. Мы проиграли этот чемпионат ещё до его старта. Все в разные сроки, но синхронно. Я проиграл его в январе. В Отепяя.       Закончив небольшой монолог, Сёдергрен принялся смеяться – низко, гортанно, но с периодическими перехлёстами на более чувствительные частоты.       — Мне уже наплевать, – продолжил он с нервными нотками, – на этот сезон. Будь, что будет. Может, вообще пропущу оставшиеся этапы. Особенно сильно мне не хочется в Осло.       — У тебя началась истерика, – устало заметил Йохан. – Да, подбодрить – в кавычках – ты, конечно, умеешь, но у Дани Рикардссона это получается лучше.       — Ну да, истерика, – Андерс согласился, зацепившись за первую часть фразы. – Интересное состояние. Никогда раньше не бывало.       Он продолжал полубезумно улыбаться, и Олссон поспешил взять его за локоть, увлекая к микроавтобусам, которые должны были увезти команды в отель.       — А ещё ты соврал, – тихо, но отчётливо произнёс Йохан. – Тогда, когда говорил, что вы оба держите свои слова. Соврал не мне – себе. Это в сто раз тяжелее.       — Не тяжелее, – Андерс покачал головой, будто в бреду. – Хуже. Просто хуже.       — Хорошо, – выдохнул Йохан. – Точнее, не хорошо, но… ты понял, – на автомобильной стоянке, возле трейлера шведской сборной, он повернулся к товарищу лицом и положил на его плечи обе ладони. – Сейчас всем трудно. Тебе – едва ли не труднее всех. Но давай соберёмся на оставшиеся гонки и покажем всё, на что мы способны? Ради нас же самих.       Семь часов разницы со Швецией – фактически другой край света, и всё на этом краю света кричало об абсурдности происходящего и о кардинальной смене ролей.       Следующими в расписании чемпионата мира значились коньковые «разделки», но и они не принесли ожидаемых результатов. После успешного в целом олимпийского сезона лыжные гонки решили напомнить одной из скандинавских сборных, что ничего не бывает вечным, что в этом виде спорта недостаточно быть прекрасно подготовленным. Если результат женской гонки сложился относительно справедливо, то мужские протоколы оказались совершенно сюрреалистичными. На двух первых местах оказались те спортсмены, поставить на которых не мог никто: норвежский биатлонист и белорус, о котором раньше никто не слышал.       — Не думал, что наш первый чемпионат мира будет таким, – удручённо произнёс Маркус, открывая дверь в номер и пропуская вперёд Шарлотту.       Вскоре после окончания мужской «пятнашки», едва Хелльнер отдохнул, они отправились гулять по городу, не желая находиться в отельном городке. Пусть в распорядке обоих присутствовали свободные дни, в которые можно было и нагуляться вдоволь, и купить сувениры, Маркус предпочёл увести свою подругу сейчас. После достаточно спорной гонки обстановка в большинстве команд была недружелюбной.       — Согласна, – девушка кивнула головой, вешая в шкаф фирменную куртку. – Нельзя сказать, что я планировала на десяти километрах медаль, но надеялась – а вдруг удастся зацепиться…       — Ты из-за результата переживаешь? – Маркус поднял брови. – Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что здесь совершенно невозможно находиться. Атмосфера – нездоровая, на протяжении всего турнира. Здесь ругаются, там обсуждают Бергера и белоруса, все постоянно кричат, да ещё и медалей нет. Ну, точнее, одна, – он поправился, вспомнив о спринтерском серебре Матса.       — Меня это не слишком беспокоит, – Шарлотта пожала плечами, по-хозяйски заваливаясь на пустующую после спринтов кровать Эмиля. – Взаимоотношения в коллективе – часть нашей профессии. Всегда кто-то будет недоволен. А вот то, что я пятая… Да, я обыграла Бьорген, всех немок, но до бронзы – какие-то тринадцать секунд!       — Да, тебе, конечно, намного обиднее, – Маркус почесал голову и присел напротив, опираясь локтями на колени. – Но ты и так лидер сборной, за твоей спиной – пропасть! Ты и без медалей – открытие чемпионата! К тому же, у тебя ещё будут гонки; в эстафете вы – главные фаворитки, с такими-то результатами сезона! Эстафетная-то медаль никуда не денется.       Он сумел подбодрить Шарлотту, хотя его дела обстояли чуть хуже. В их профильной гонке он занял восьмое место, и пусть выиграл у Эстиля, Сёдергрена, Дементьева, пресловутого Нортуга – проиграл Йохану Олссону одну позицию и не смог стать лучшим в команде. У него гонок больше не было: в эстафету Маркус не проходил, не числясь даже первым запасным.       — Мы с тобой должны привезти домой хоть одну медаль, – Шарлотта решительно подняла на него глаза. – Хотя бы одну на двоих!       — Ну вот, это и будет твоя эстафетная, – Маркус улыбнулся. – Я-то приехал под одну-единственную гонку. Мне, по сути, уже домой уезжать можно – Эмиль правильно поступил, что не стал оставаться.       — У него другая ситуация, – возразила девушка. – Он объективно больше не мог ничего бежать – оставалась только дистанция. Тебе же нужно оставаться до последнего. Жизнь непредсказуема – никто не знает, что произойдёт завтра. А произойти может что-то, из чего ты сможешь вынести выгоду.       — Ты рассуждаешь, как Ричи, – хмыкнул Хелльнер, – только в позитивном ключе. У него, наоборот, «произойти может всё, что угодно, и нужно готовиться к худшему». Мне понятно последнее, но неясна тяга к будущему.       — У меня всё наоборот, – весело протянула Шарлотта, – так что об этом спросишь у него.       — И получу философскую тираду, – Маркус улыбнулся краем губ. Он говорил в ироничном тоне, но сейчас был совершенно не против прослушать очередные мыслеизлияния Даниэля о смысле жизни. – Слушай, я спущусь вниз за шоколадкой? Ты со мной или здесь подождёшь?       — Подожду здесь, – быстро откликнулась девушка. – Купишь мне «Сникерс»? Я отдам деньги, когда к себе схожу.       Маркус выскользнул в коридор и лёгким шагом направился вниз по лестнице. На цокольном этаже, возле кафе, где спортсмены обедали, находился круглосуточный магазин, где можно было перекусить в любое время. Парень расплатился за батончик для Шарлотты, а себе взял небольшую плитку молочного шоколада. Он не был сладкоежкой, но привычку эту перенял у того же Дани: Рикардссон жевал шоколад – конечно же, горький – едва ли не каждый вечер. «Гадость, – Маркус поморщился, однажды за компанию откусив квадратик. – Как ты это ешь?» – «Не могу есть твой молочный, – парировал Даниэль. – Слишком приторно. Слишком ощущается. Шоколад – это как жизнь: нельзя привыкать к слишком сладкому, ведь оно может в одночасье оборваться». – «Ты всегда ждёшь подвоха, – Хелльнер всплеснул руками, – всегда, во всём, как будто за каждым поворотом скрывается смерть с косой! В чём же ты тогда уверен?!» – «В тебе». Ответ был кратким и лаконичным, а Маркус, услышав его, не стал продолжать дискуссию. Он смог лишь превратить её в телесную близость, придя в подобие священного трепета. Ему было лестно и одновременно страшно, неловко от того, что именно он служит для Дани главной точкой опоры. Он не имел никакого права на ошибку.       Когда парень вернулся в номер с покупками, он с удивлением обнаружил, что Шарлотта уснула: причём не случайно, поверх покрывала, а довольно осознанно. Девушка закуталась в одеяло, а её одежда, за исключением маечки и белья, была сложена на стуле. Будить и расспрашивать её Маркус не решился, удивившись, что они не придумали это раньше. Соседка Шарлотты, Ида Ингемарсдоттер, вернулась в Швецию вместе с Эмилем, после спринтерских гонок, и с этого дня они коротали вечера друг у друга, но ночевать расходились по своим комнатам.       — У моего номера другое расположение, – объясняла Шарлотта утром, – а у тебя – как раз, как мне нравится. Мне удобнее начинать засыпать на правом боку, и чтобы впереди было пространство. А когда поворачиваюсь на левый, то нужно «смотреть» в стену.       — С каждым разом узнаю о тебе всё больше интересного, – Маркус удивился витиеватости её рассказа. – Так и быть, ночуй у меня.       — Мне это только сегодня было так важно, – откликнулась девушка. – Таки эстафета – последний шанс на медаль. Нужно учесть все мелочи.       В текущем сезоне женская сборная Швеции имела в эстафетах очень высокие показатели. На первом этапе Кубка мира в Елливаре не задалось, однако в Ля Клюза девушки стали вторыми, а в Давосе, перед самым чемпионатом мира, поднялись на высшую ступень пьедестала. Все два раза Шарлотта брала на себя решающую роль, безукоризненно проводя свой третий этап и улучшая итоговое время команды. А на последних пяти километрах разбиралась Бритта Норгрен, и в Давосе ей удалось выиграть финиш у самой Марит Бьорген.       Перед гонкой у Шарлотты был воодушевлённый настрой: она была готова к борьбе, она знала, что делать. Ей не был знаком предстартовый мандраж – она всегда была в себе уверена.       Анна Дальберг передалась четвёртой: с отставанием почти в полминуты от прекрасно готовых именно командой финок и небольшим – от второй и третьей команд. Разминаясь за пределами трассы, на специально нарезанной вдоль лыжне, Шарлотта становилась на носки, специально, чтобы увидеть табло – и секунды проигрыша её не испугали. Она ясно видела, что нужно сделать, чтобы их отыграть, чувствовала в себе силы – но её старту предшествовал ещё один классический этап в исполнении Лины Андерссон. Девушка вернулась в отведённую для спортсменов область и попыталась абстрагироваться, но едва сдержала крик досады, когда на предпоследней перед финишем отсечке увидела отставание более минуты. Спешно взяв инвентарь, она заторопилась в зону для передачи эстафеты, стараясь держаться рядом с Кристин Штейрой – норвежки шли вторыми. Но Лина не появилась ни за Марит Бьорген, ни за немкой – пропустив вперёд японку и швейцарку, она пришла только шестой.       Шарлотта отчаянно бросилась в погоню. Она быстро расправилась со статистками, вцепившись в спину Клаудии Кюнцель-Нистад, вгрызаясь в возможность бронзовой медали. «Мне нужна эта медаль, – отчаянно думала девятнадцатилетний лидер женской сборной Швеции, чеканя коньковый шаг в очередной подъём. – Мне, девчонкам. Мне и Маркусу. Всем нашим». Под «нашими» она подразумевала сложившуюся на предсезонных сборах тёплую компанию из пяти человек. Оставаясь дома, Анна и Даниэль напутствовали отправившихся на чемпионат мира только на самые высокие результаты. И Эмиль, уезжая, пошутил, что без медали – хотя бы одной – не пустит Маркуса и Шарлотту в Швецию, пообещав лично задержать на границе.       «Мы будем без медали, если я не справлюсь. Маркус же не бежит эстафету», – напомнив себе это, девушка оставила именитую немку за спиной и ускорилась, надеясь создать просвет. Ей не удалось совершить невозможное – она не приблизилась ни к норвежкам, ни, тем более, к финкам – но отыграла у лидеров тридцать секунд и отправила Бритту в путь к пока виртуальной бронзе на уверенном третьем месте.       — Умница! – Анна и Лина поочерёдно обняли её, а тренер, похвалив, отечески положил руку на плечо.       Во время последнего этапа в стане сборной Швеции ощущалось приятное волнение. После окончания гонки – гробовая тишина. Шарлотта не проронила ни слова, в сопровождении Маркуса покидая стадион. После финиша Бритты – за Финляндией, Германией и Норвегией – на её лице не отразилось ни одной эмоции, зато в номере она навзрыд расплакалась на плече у Маркуса, и Хелльнер впервые за время знакомства с ней не знал, как ему реагировать. Сам он в такой ситуации непременно занялся бы самокопанием, поэтому и слова утешения направил именно в эту сторону.       — Ты сделала всё, что могла, – примирительно произнёс он, аккуратно усаживая подругу на кровать и мягко снимая с её плеч куртку. – Не смей себя винить.       — Я знаю, Маркус! Знаю! – Шарлотта как раз не торопилась вешать всё на себя. – В том-то и дело – я сделала всё, что могла, показала максимум, но мы четвёртые! Это обиднее, когда упрекнуть себя не в чем, а результат – не устраивает!       — Послушай, – он присел напротив на полу, забирая в свои её ладони. – Тебе всего девятнадцать лет. Ты понимаешь, сколько ещё в твоей карьере будет этих чемпионатов мира?       — Понимаю, – высвободив одну руку, Шарлотта смахнула слезу. – Тем не менее, на конкретно этом чемпионате, этого года, мы с тобой остались без медалей. И Эмиль с шестым местом. В десятку все трое заехали, а медали…       — У нас с тобой будет ещё очень много чемпионатов мира, – Маркус чуть улыбнулся. – Да что чемпионаты мира – и Олимпиады: не одна и не две.       Это было похоже на зеркальное отображение их вчерашнего разговора: в этот раз Шарлотта зациклилась на реальности, а Маркус пытался увести её в путешествие во времени.       — Да, и Олимпиады, – девушка так же слабо улыбнулась сквозь слёзы. – Может быть, нас начнут ставить на четвёртые этапы вместо третьих. Ты привезёшь золото для Ричи, мне передаст эстафету Анна… наша Анна – Ханссон! И у меня не будет права на другой результат, – она негромко рассмеялась. – Или, наоборот, у вас не будет такого права – смотря как расписание составят.       — Что-то ты размечталась, – заметил Маркус. – Повесила нам несуществующие медали…       — Мысль может быть материальна, – произнесла Шарлотта, нравоучительно подняв палец. От её горя уже не осталось ни следа – по крайней мере, видимого. Когда у неё зазвонил мобильный телефон, и на экране высветилось имя Тийо, она быстро сбросила вызов. И во второй раз, и в третий.       — Почему ты не хочешь с ним поговорить? – недоумённо поинтересовался Хелльнер. – Он же, наверняка, звонит, чтобы тебя поддержать.       — Ну его, – девушка махнула рукой. – Начнёт говорить всякие банальные мерзости, приплетёт любо-овь, – она протянула последнее слово характерным тоном. – Не люблю это. К тому же, звонить из Швеции в Японию – он нормальный? Он в курсе, сколько это стоит?!       — Он же твой парень, – тихо возразил Маркус. – Любит тебя. Ему не жалко на тебя денег.       — А мне на него – жалко, – с вызовом произнесла Шарлотта. – Пусть пишет в «Скайп».       — Но он у тебя выключен, – Хелльнер вновь не понял её мотивов.       — Вот и хорошо, – гнула своё девушка. – Не хочу сейчас с ним общаться.       — Зачем ты тогда с ним встречаешься? – продолжал недоумевать Маркус. – Предложи расстаться.       — Невыгодно, – Шарлотта пожала плечами. – А так – вроде бы парень есть, а вроде его и нет.       — Как знаешь, – её друг покачал головой. – Здесь я тебя не совсем понимаю, но учить не стану.       Утром в кафе было непривычно тихо и немноголюдно. На завтрак спустились Маркус и Шарлотта, Андерс, Маттиас, Мартин Ларссон и оставшаяся небольшая часть женской команды – за исключением Анны Дальберг.       — Интересно, где Йохан и Матс? – зашептала Шарлотта, не увидев сразу двоих из эстафетного квартета, который должен был стартовать через несколько часов.       Маркус только пожал плечами: его это не слишком интересовало. Он неторопливо допивал свой чай, когда к их столику подошёл Инге Бротен.       — Через час выезжаем на раскатку, – сообщил он, обращаясь к парню. – Будь готов и не опаздывай.       Хелльнер нахмурил лоб, не поняв, при чём здесь он.       — Кто-то не сможет бежать? – он сообразил, что при неучастии кого-то из оговоренной четвёрки он становится первым запасным, и в таком случае ему придётся ехать на стадион.       — У Олссона и Ларссона температура, – объяснил тренер. – Поэтому ждём тебя.       — Хорошо, я всё понял, – Маркус кивнул и уточнил: – Через час.       — Подождите! – Шарлотта, связав в голове две фамилии и странное спокойствие Хелльнера, поняла, что ему невдомёк: его настрой на закончившийся для него чемпионат мира было трудно чем-то сбить. – И у Олссона, и у Ларссона?! – в волнении она схватила Маркуса за руку.       — Да, – Бротен чуть удивился активности девушки. – Ты бежишь третьим, – он снова обратился к Хелльнеру. – За Фредрикссоном. Финиширует Сёдергрен.       Тренер покинул кафе, а Маркус и Шарлотта уставились друг на друга. Сквозь ошеломлённые гримасы пробивались улыбки.       — Это же шанс! – девушка вскочила на ноги, чудом не опрокинув свою еду. – Маркус! Это шанс! Ты всё-таки бежишь, – она вернулась на своё место, немного успокоившись. – Как же я рада!       — Это абсолютно внезапно, – Маркус пока не позволял эмоциям брать верх, хотя улыбка постепенно вырисовывалась на сосредоточенном лице. – Я ведь уже знал, что не бегу. Ну, значит, третий. Зная нас, по-другому быть не могло. Надо написать Дани, – он засуетился, доставая из кармана телефон, – и родителям. И сестре.       — Ой, а я тогда напишу своим, – подхватила Шарлотта, – они за тебя порадуются! И Анне с Эмилем!       Йонссон ответил первым, когда Маркус, находясь в номере, собирал в рюкзак нужные вещи. «Ждём от тебя только медаль!» – гласило сообщение. Анна написала Шарлотте, и та передала Хелльнеру её пожелания. Девушка желала удачи и надеялась, что сможет поздравить Маркуса с первой для них всех взрослой медалью.       Приехав на стадион, он отдал свой мобильный Шарлотте, которая выпросила себе жилетку с надписью «TEAM» и планировала болеть не на трибунах, а в финишной зоне. На молодого лыжника резко накатило чувство ответственности, которое могло перейти в панику. Он отвечал не только за себя: он отвечал за троих товарищей по команде – на том этапе, после которого уже сложно что-либо исправить. Он отвечал перед близкими людьми, которые за него болели, отвечал перед друзьями. Маркус не забыл, как ещё в гимназии они с Шарлоттой мечтали выигрывать престижные турниры, и обещали радоваться медалям друг друга так же, как своим. «У нас должна быть медаль, – настраивался он. – Должна. Но я не Лотта, я могу не справиться, а даже если справлюсь, кто знает, что может случиться на последнем…»       — Маркус! – он услышал оклик Шарлотты, которая бежала вдоль разминочного трека, держа в руках его телефон. – До тебя не докричаться, – девушка запыхалась, догоняя.       — Прости, – удручённо откликнулся он. – Задумался.       — Тебе Ричи написал, – она протянула телефон. – Я не стала читать.       Маркус схватил телефон резким движением, сунул подруге сдёрнутую перчатку и снял с блока мобильный. Когда он прочитал эти пару строчек, на лице появилось умиротворение, а внутри – спокойствие.       «Это здорово, что тебя поставили. Главное – не накручивай себя. Если не будет подиума – значит, ещё не время».       Подобная философская отрешённость помогала. Маркус не сомневался, что у него ещё будет время на прекрасно проведённые турниры, но сжимал зубы, вновь догоняя норвежца и россиянина, не теряя их из виду.       — Медаль наша, – когда он передал эстафету Андерсу, Шарлотта чмокнула его в щёку.       Действительно: стопроцентная тройка призёров уже сформировалась – четвёртая команда шла с пятидесятисекундным отставанием.       — Только я мог бы лучше, – посетовал Хелльнер. – Нужно было делать отрыв.       — Вчера мы и мечтать не могли о том, что ты побежишь, – девушка сжала его ладонь. – А сегодня у тебя может быть даже золото! А если и серебро, бронза – разве ты расстроишься?!       — Нет, – Маркус ответил, не задумываясь. – Даже если бронза – это не только моя бронза. Но ты заслужила её больше.       Сборная Швеции, и правда, радовалась бронзовой медали – второй и последней на этом неудачном чемпионате. А в Норвегии Томас Альсгорд выключил телевизор сразу после финиша. В нём тоже взыграло несогласие по вопросу восприятия времени. Увидев феномен Петтера Нортуга в конце прошлого сезона, он планировал начать решать его здесь и сейчас, но Инге Бротен настоял на том, что к этому вопросу нужно подходить последовательно.       «Я не сомневаюсь, что Бротен прав, и через несколько лет управа на Нортуга найдётся – в лице того же Хелльнера, – рассуждал Томас. – Но пока… Сегодня Нортуг выиграл не у Хелльнера». ____________________________       *Идиот (шведский)