***
Первые несколько дней, которые Петунья провела наедине с детьми, она помнила очень смутно. Все то время слилось в единый калейдоскоп цветов и звуков. В основном, конечно, звуков. Дадли, у которого на беду еще и полезли боковые резцы, бесновался, а Гарри ни в чем не желал отставать от кузена. Они кричали так громко, что Петунье казалось, будто у нее скоро лопнут перепонки. Она валилась с ног от усталости и никак не могла взять себя в руки. Точно так же было в первые недели жизни Дадли, но тогда ситуацию спасла безграничная нежность и беззаветная любовь, которую она испытывала к сыну. Сейчас же все теплые чувства к Гарри смазывала безумная злость на сестру. Петунья костерила Лили на чем свет стоит, и мальчики впитывали эти эмоции как губка, а затем транслировали их обратно через крик. Дети, действительно, адаптировались, как и сказал Вернон, но это произошло лишь тогда, когда Дурсли сами смогли, хотя бы частично, принять сложившуюся ситуацию. Особенно сложно было Петунье. И хотя она до сих пор испытывала весьма противоречивые чувства, она поняла, что дети не должны нести за них ответственность. Особенно ее горячо любимый сын. Она хотела помочь Гарри, но не хотела, чтобы от этой помощи пострадал ее Дадли. На полное осознание таких очевидных, но важных истин у семьи Дурслей ушло около трех недель. Вернон, который после выхода из отпуска приходил домой ближе к десяти и успевал лишь поужинать, смеялся, что с рождением Дадли Петунья справилась за две. Впрочем, она не обижалась. Она временно запретила себе испытывать совершенно любые негативные эмоции. После того, как она вновь вошла в колею материнства, оказалось, что и с двумя маленькими детьми вполне можно жить счастливо. Зубы у Дадли успешно вылезли и перестали приносить дискомфорт, а когда Гарри начал делать попытки поползти, оказалось, что играть с кузеном гораздо интереснее, чем плакать, видя как его укладывают в кроватку. Петунья настолько увлеклась налаживанием быта, что на время совсем забыла о бюрократических процедурах, связанных с опекой. Вспомнить об этом ее заставил Вернон за одним из поздних ужинов. — Туни, — произнес он, занося вилку над отбивной, — сегодня за обедом я встречался с Ирмой Бэгс из отдела опеки. Копии свидетельства о рождении Лили, которые ты им оставила, не помогли ее найти. Последние данные, которые имеются на твою сестру, — это запись о регистрации в домовой книге дома твоих родителей. И нет никакой информации о том, что некий Джеймс Поттер вообще когда-то существовал на свете. Петунья нахмурилась. — Мама говорила, что в магическом мире ведется какая-то своя документация. В Министерстве магии или вроде того. Лили ведь приезжала домой только на каникулы, вероятно, родители не стали ничего оформлять. Вряд ли она когда-то собиралась платить налоги в казну Англии, — Петунья хмыкнула. — А что касается Поттера, кажется, вся его семья — волшебники, вряд ли у кого-то из них есть нормальные документы. — Это плохо, — произнес Вернон раздраженно. — Просто отвратительно. — Почему? — Петунья недоуменно подняла брови. — От них нет никакой информации вот уже несколько недель. Если полиция не сможет найти этих негодяев, то их быстрее лишат родительских прав. И мы сможем оформить постоянную опеку. Или ты передумал? Все это время Вернон и Петунья почти не обсуждали дальнейшие действия, логично решив, что сейчас важнее справиться с другими, более значимыми, проблемами. Если бы они не научились ухаживать за двумя детьми сразу, то какой смысл имели бы разговоры о том, должен ли Гарри остаться? К тому же, это Петунья считала, что Лили вряд ли вернется за сыном, Вернон думал иначе. Он относился к волшебникам с недоверием и даже немного побаивался их, считая, что невозможно предсказать, что взбредет им в голову, поэтому каждые пару дней, приходя с работы, интересовался, нет ли вестей от Поттеров. Вестей не было, и Петунья как-то само собой решила, что раз им удалось наладить мир в доме, то Гарри останется надолго. Именно поэтому произнося этот вопрос, она почувствовала, как сердце тоскливо сжимается где-то в районе желудка. — Я не передумал, — со вздохом ответил Вернон. — Опека передумала. Ирма считает, что Поттеры могут быть связаны с криминалом и скрываться от закона. Она заявила, что Гарри должен отправиться в приют для того, чтобы и он, и мы были в безопасности. Вдруг Лили и Джеймс ворвутся к нам в дом и силой решат забрать сына. — Это безумие! — Петунья так резко опустила вилку, что она громко звякнула о тарелку. — Что полиция, что опека… Там работают одни глупцы? Все ведь гораздо проще. Моя сестрица попросту наигралась в материнство. Она ни за что не вернется за ним. Не сможет преодолеть стыд. — Не нервничай, Туни, — мягко произнес Вернон, касаясь ее руки, а затем, после длинной паузы, будто бы поборов себя, добавил: — Там работают не глупцы, моя милая, там работают люди, которые очень любят деньги. — Что ты имеешь в виду? — Голос Петуньи был очень тих. — Ирма намекнула, что мы можем оставить Гарри еще на несколько недель, но ей придется подтасовать некоторые бумаги, поэтому это будет стоить… — Сколько? — Три тысячи фунтов. Петунья аж присвистнула от неожиданности, но затем взяла себя в руки и сказала: — Прилично, но у нас есть некоторые накопления, думаю, их хватит. — Туни, это плата всего за несколько недель, — устало произнес Вернон, отпивая вино из бокала. — К тому же, и это еще не все. Ирма сказала, что лучше нам самим принять самое активное участие в лишении их родительских прав. Опека очень загружена, и за все это время они почти никуда не продвинулись. Она предложила список инстанций, в которые нам необходимо обратиться для того, чтобы получить нужные бумаги и выписки. Но это вновь будет стоить денег. И я не могу себе даже представить, каких. Однако Ирма довольно четко дала понять, что иначе Гарри заберут очень скоро. Им проще поступить так, чем тратить силы и время на настоящую работу. — Вам придется заполнять гору бумаг. Огромную гору, — горько усмехнулась Петунья. — Что? — Это сказала мне миссис Бэгс, когда мы остались наедине. Она изначально планировала провернуть нечто подобное. — И что мы будем делать? — Сейчас мы доужинаем, потом я помою посуду и залезу в наш ценный ящик, чтобы посчитать, сколько денег мы имеем, и сколько нужно будет занять. Как будто у нас есть иной выход. — Петунья пожала плечами и вернулась к остывающему на тарелке картофельному пюре. — Есть, — неуверенно начал Вернон, — точнее, этот вариант не изменит твоего плана, но, возможно, поможет хоть немного сэкономить. Ирма рекомендовала тщательнее всего заняться поисками адреса Лили. Может, она слала маме открытки, или у твоих родителей была объемная записная книжка? Хоть номер телефона, хоть какая-то информация, которая может говорить о том, где их можно найти… Для опеки сейчас очень важно получить объяснения. От самих Поттеров, от их друзей, от родителей Джеймса, от кого-то, кто знает их и может дать характеристику, подтвердить, что они плохие родители, но к криминалу отношения не имеют. Потом дело пойдет проще, останется только доказать, что мы куда более подходящая кандидатура для воспитания Гарри, а это, полагаю, не трудно. — Он ободряюще улыбнулся. — Если мы оформим нормальную опеку, то нам не придется отдавать по тысяче фунтов в неделю. — Хорошо. Если им нужна эта информация, они ее получат. Я обещаю. — Петунья устало потерла виски. Аппетит пропал окончательно.***
Позже вечером Петунья сидела на кровати в окружении горы бумаг, которые с полчаса назад начала доставать из объемного картонного ящика, стоящего на полу, а сбоку от нее аккуратно примостился Вернон, решивший немного почитать перед сном. Шелест бумаги был единственным звуком, который нарушал тишину в их комнате. Но это был шелест нескольких разновидностей: звук, с которым Вернон перелистывал книжные страницы смешивался с шорохом офисной бумаги, которую Петунья перекладывала из одной стопки в другую в надежде найти какой-нибудь затерявшийся, и потому не обналиченный чек. Однако был еще один звук, самый радостный и прекрасный, — шуршащий звук купюр, которые уже приличной горкой возвышались возле блокнота для ведения семейного бюджета. Цифра внизу страницы гласила, что на данный момент семья Дурслей имела накопления на сумму пять тысяч пятьсот шестьдесят фунтов. Долгое время шелест бумаги был единственным звуком, нарушающим тишину в их комнате, пока Петунья Дурсль с силой не втянула в себя воздух, издав при этом странный не то всхлип, не то смешок, заставивший Вернона отложить книгу на тумбочку и посмотреть на жену. — Как я могла про него забыть? — Петунья шептала себе под нос. — Наверное, бросила по привычке к документам и замоталась. Дура! — О чем ты, милая? — недоуменно произнес Вернон. Петунья сидела, прижимая к груди запечатанный конверт из темной, будто бы состаренной бумаги и, казалось, находилась где-то в совершенно другом измерении. Ее губы шевелились, но Вернон мог опознать лишь отдельные слова. Ничего не понимая, он решил на всякий случай подбодрить Петунью, которая обычно излишне сильно корила себя за малейшую оплошность, и, обнимая ее за плечи, сказал: — Ну, подумаешь, забыла ответить на какое-то письмо. Должно быть, это очередная благодарность за полученный свадебный подарок или приглашение стать членом гольф-клуба. Всего лишь мелочь, Туни. Петунья слегка повела плечами и усмехнулась. — Вернон, я никогда не забываю ответить на светские письма. Это твоя дурная привычка. — Она положила конверт к себе на колени и принялась гипнотизировать его глазами. — Это письмо выпало из корзинки, в которой оставили Гарри. Должно быть, кто-то положил его под одеяло. Я забрала, пока ты встречал полицию и спрятала, потом переложила в ящик с корреспонденцией. Хотела прочесть, но пока искала документы, было некогда, а потом… Потом я попросту забыла. Представляешь? Кто может забыть о таком? Вернон почувствовал, что у него вспотели ладони. — Ну ничего страшного, дорогая. Стресс по-разному воздействует на людей, к тому же, когда тебе было думать о дурацких загадках? Мальчики только третью ночь нормально спят, — как заведенный повторил Вернон. — Открывай же его скорее. Неужели тебе не интересно, что написала твоя сестрица? — Она и в записке сказала достаточно. Зачем было прятать еще и письмо? — Понятия не имею, может быть, совесть разыгралась. — В голосе Вернона послышалось раздражение. — Открывай! — Мне страшно, — прошептала Петунья. — Тогда давай это сделаю я. — Вернон потянулся к конверту, но она легонько хлопнула его по руке. Через пару мгновений на постель упал кусок плотной пергаментной бумаги. Петунья аккуратно залезла в разорванный конверт наманикюренными пальцами, и следом за обрывком на одеяло опустилась сложенная вдвое записка и несколько зеленоватых купюр. — Доллары, — констатировал Вернон, осматривая деньги. — Полторы тысячи. Петунья никак не отреагировала, она молча пялилась в бумажку, на которой неаккуратным почерком было нацарапано всего две строчки. Она продолжала смотреть, будто надеясь увидеть в письме что-то, чего там не было. Хотя бы еще парочку слов, которые объяснили бы все происходящее. Она ожидала увидеть в этом конверте нечто значимое, важное. Потому, наверное, и спрятала письмо, никому о нем не сказав. Петунья понимала, что ее сестрица безалаберная и взбалмошная девица, но в глубине души она надеялась, что есть что-то, что могло объяснить поведение Лили. Несколько слишком длинных минут, прошедших с того момента, как она вновь обнаружила письмо, Петунья Дурсль надеялась, что в этом конверте найдет ответы на все свои вопросы, но вместо них держала в руках клочок бумаги со следующим коротким и сухим текстом: «Надеюсь, вы будете относиться к Гарри хорошо.Джеймс».
Петунья прочла текст вслух, то ли для того, чтобы Вернон узнал содержимое записки, то ли для того, чтобы самой убедиться в том, что видит. Вернон привычно начал бормотать нечто одобряющее, но она едва его слышала. Петунья ощущала, как внутри нее разрастается гнев. — Этот мерзавец решил нас купить! — Боясь разбудить детей, Петунья говорила довольно тихо, но от того, как она чеканила каждое слово, ей самой казалось, что она кричит. — Засунул деньги, надеясь, что они могут решить все проблемы, надеясь, что имея на руках полторы тысячи долларов, мы будем любить племянника сильнее? А без них что же, выкинем его на помойку, как он и его треклятая женушка? — Она сама не заметила, как соскочила с кровати, разметав так тщательно сложенные стопки бумаг по ковру. — И ни слова о своей собственной любви, ни слова о том, почему они бросили его! А я, дура, в какой-то момент, укачивая ее сына, даже думала, быть может, Лили вовсе не такая отвратительная? Может, их заставила нужда? Даже несмотря на то, что я безумно злилась, все это время я пыталась найти ей оправдания. Хотела, чтобы оно было. Жалела ее! Но нет… Ошарашенный Вернон поспешил заключить Петунью в объятия. — Даже если Поттеры когда-нибудь вернутся, они не имеют никакого морального права видеть его, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь. — Мы сделаем все, что необходимо, отдадим любые деньги, объездим любые инстанции, но лишим их родительских прав.***
Петунья сдержала данное за ужином слово, и через несколько дней после того, как Вернон отдал Ирме Бэгс три тысячи для того, чтобы та помогла им продлить опеку, она нашла необходимую информацию. Глотая чердачную пыль и слезы утраты, вызванные воспоминаниями о покойных родителях, она несколько раз перерыла все ящики с их бумагами, но в итоге отыскала то, что было нужно. Шальной, случайно затесавшийся чек о покупке, в котором был указан не с детства знакомый и привычный адрес родителей, а какой-то совершенно чужой, не вызывающий никаких эмоций, даже банального узнавания, адрес, говоривший, что шторы в подарочной коробке отправились в некую Годрикову впадину. Дурсли больше не могли позволить себе няню, поэтому Вернон отправился в поездку один. Целых два дня Петунья не находила себе места. Она то ходила из угла в угол, то в десятый раз стирала несуществующую пыль со всех поверхностей в доме, то попросту замирала, как каменная статуя, пока мальчики не начинали плакать, добиваясь ее внимания. Но та ночь, которую Вернон провел в мотеле, а Петунья — в их пустой и оттого неприветливой постели, оказалась для нее самым тяжелым испытанием. Она много думала о Лили, их общем детстве и разобщенной юности. Размышляла о себе, о материнстве и о любви. Винила себя, винила сестру… И до рассвета не могла сомкнуть глаз. Вернон вернулся чуть позже, чем планировалось, и сообщил, что у Дурслей теперь есть вся необходимая информация. Его голос не выражал никакого триумфа, лишь вселенскую усталость. За плотным обедом он поведал Петунье много интересного. Как оказалось, Поттеры действительно несколько лет жили в Годриковой впадине. Их знали почти все соседи, во-первых, потому, что молодому семейству принадлежал роскошнейший трехэтажный особняк, во-вторых, потому что они частенько нарушали общественное спокойствие, устраивая пышные вечеринки. Одна словоохотливая старушка поделилась с Верноном, что мальчика, которого он назвал Гарри, она видела всего лишь несколько раз, когда Лили гуляла с коляской. Миссис Поттер никогда не выходила дальше своего участка и будто бы не хотела, чтобы кто-то знал, что у них есть ребенок. Старушка заявила, что вообще решила бы, что это не ее малыш, если бы несколько месяцев назад краем глаза не заметила раздавшийся живот Лили. Впрочем, соседей мало волновали такие мелочи, главное, после рождения ребенка в доме Поттеров на время стало чуть тише. Вернону удалось побеседовать с двумя пожилыми леди и мужчиной средних лет, но никто из них не знал, где сейчас можно найти молодое семейство, поскольку вот уже несколько недель ненавистный дом выглядел совершенно пустым, что всех, несомненно, радовало, но казалось очень странным, так как соседи, не сговариваясь, заявили, что не видели, как Поттеры уезжали. Также все соседи подтвердили, что, несмотря на шумное поведение, никаких подозрительных личностей среди знакомых Поттеров они не наблюдали. Сам дом им подарили родители Джеймса, а все гости выглядели весьма приличными людьми. Все та же словоохотливая старушка даже прямо заявила, что появись в Годриковой впадине хоть кто-то с криминальными наклонностями, она немедленно бы вызвала полицию. Вернон записал все разговоры на диктофон, а так же, на всякий случай, попросил свидетелей зафиксировать особенно важную информацию на бумаге, но все же ему показалось, что этого недостаточно, и мужчина сам направился к шикарному особняку, отыскать который не составило никакого труда, потому как он, действительно, был единственным на всю округу трехэтажным домом. И именно там, прямо на их подъездной дорожке, он встретил молодую и совершенно не дружелюбную пару, которая заявила, что Поттеры уехали надолго и вряд ли объявятся здесь в ближайшем будущем, намекнув также, что для переезда некоторым людям вовсе не обязательно нанимать грузчиков и забивать окна дома досками. Они были странно одеты и отказались давать какие-либо комментарии под запись, даже тогда, когда Вернон описал всю суть ситуации. Пара заявила, что знать не знает ни о каком ребенке, и что Вернону, для его же блага, стоит поскорее уехать восвояси. Несколько раз обойдя дом, который выглядел вполне жилым, если не считать окон с наглухо задернутыми шторами, и не заметив ничего необычного, Вернон решил все-таки последовать совету новых знакомых. И, уверившись в мыслях о том, что Лили вместе с мужем попросту трусливо сбежали, отправился домой. Даже несмотря на то, что Петунья вновь разразилась гневными речами в адрес сестры, это был последний относительно спокойный вечер в доме Дурслей. Ирма Бэгс была так впечатлена расследованием, которое ради племянника затеяли Вернон и Петунья, что даже сопроводила их в одну из необходимых инстанций, однако ее запал угас довольно скоро, и все остальное Дурсли делали самостоятельно. Они мотались из одного конца города в другой, и даже дважды всей семьей прошли медкомиссию. Дурсли ходили из кабинета в кабинет. Справка о составе семьи, справка о доходах, рекомендательное письмо с места работы… Все это требовалось немедленно. К тому моменту, как они получали одну бумажку, у второй уже успевал выйти срок действия. Дурслей таскали к психологам и психиатрам. Вернону отказали в выдаче справке об отсутствии зависимостей лишь потому, что на вопрос, употребляет ли он алкоголь, мужчина ответил, что может выпить бокал вина за ужином. К тому времени, как Дурсли поняли, что необходимо давать взятку в каждом кабинете, у них начали сдавать нервы. Только к середине марта, спустя почти три месяца после того дня, когда Петунья нашла на пороге маленького Гарри, Дурсли наконец-то получили полную опеку. К тому моменту Вернон уже давно не мечтал о повышении, он лишь молился, чтобы его с треском не уволили. Он тратил все силы на решение бюрократических проблем, потому не успевал выполнять свою работу. Начальник держал его на прежнем месте лишь потому, что помнил старые заслуги и отчасти по-дружески жалел Вернона, на которого разом свалилось столько забот. Однако слухи имеют отвратительное свойство множиться и превращаться в невероятные истории. И вот за несколько дней до того, как Дурсли получили долгожданное письмо, Вернон вернулся домой с ужасной новостью: его сместили с должности, понизили, потому как один из коллег во время неформального разговора ляпнул партнеру их фирмы, будто невестка Вернона не только связалась с наркоманом и бросила сына, но и утянула сестру и деверя на ту же скользкую дорожку. Партнер не долго думая отказался работать с таким сотрудником и потребовал предоставить ему другую кандидатуру для заключения контракта. Дурсли оказались разбиты. Не только потому, что подобное обвинение по меньшей мере было гадким и бесчестным, но и потому, что за эти три месяца они стали гораздо беднее. К тому моменту, как сияющая Ирма Бэгс пришла в дом Дурслей с конвертом, на котором красовалась огромная государственная печать, они не только потратили все свои накопления и деньги Джеймса, но и оказались должны знакомым в общей сложности еще двенадцать тысяч фунтов. Они не испытали ни радости от победы, ни огорчения от того, что эта победа оказалась не полной и, несмотря на постоянную опеку, к ним еще несколько лет будет наведываться социальный работник. Они были раздавлены, опустошены. Те громкие фразы о том, что Дурсли обязаны сделать все, чтобы Гарри остался с ними, теперь казались истерикой малого ребенка, который сам не до конца понимает, чего требует. Получив желаемое, они все чаще думали, что ошиблись, что были слепы, когда решили взвалить на себя такую ответственность. Несмотря на то, что Петунья ненавидела себя за это, Гарри все чаще вызывал в ней раздражение. Он рос, начинал проявлять характер, пытался испытывать ее на прочность и с каждым днем все меньше и меньше походил на тот маленький комочек, который она с животной страстью пыталась защитить. Дурслям понадобилось несколько очень долгих лет для того, чтобы по-настоящему прийти в себя и взглянуть на племянника другими глазами.