/Белый/ \Жёлтый\
Острые мальчишеские коленки торчали сквозь дырки на протёртых, старых джинсах. Босые ступни упирались в дверцу нижнего шкафчика, а затылок упал на верхние. Питер взгромоздился на кухонную столешницу у плиты и с аппетитом заталкивал в себя пиццу, умудряясь при этом хитро похихикивать, пристально глядя Уэйду в глаза. Длинные рукава то и дело сползали, мешались, но он продолжал упорно одёргивать их, вместо того чтобы... ― \Снять нахуй эту толстовку?\ Например. Волосы переливались золотом в ярком солнечном свете, а глаза... Уэйд уже и забыл, как они могут сиять. Оторвать взгляд от них не получалось, да и Питера это ничуть не смущало, наоборот, смешило почему-то, и вот он едва не давился и пиццей, и смехом одновременно. Откусывал огромные куски, едва заталкивая их в рот, и жевал, набив щеки, а потом вытирал красивые, зацелованные до смерти губы, чтобы вновь растянуть их в широкой улыбке. Едва он только уселся туда, Уэйд подумал, как странно, что ноги не соскальзывают с вертикальной поверхности дверцы, пока не вспомнил завораживающую и невероятную истину. ― \Суперкостюм, магическим образом превращающий тебя в зануду. Звучит, как потенциальный патент.\ Эй, выбирай слова, ― тихонько возмутился Уилсон, морщась. ― /Суперкостюм, суперсилы, супержизнь... и зачем бы ему захотелось связаться с нами?/ ― гадко вздохнул Белый. ― \Типа... любовь? Судьба? Всё такое?\ Ха, ― выдохнул Уэйд, когда одна мысль настигла его. Он оттолкнулся от стола, на который облокачивался, пока они с Питером играли в гляделки, и сделал шаг к нему. ― Так значит, ты остановил поезд, Питер Паркер, ― медленно проговорил он с мягкой усмешкой, наклоняя голову на бок. Говоря это он продолжал медленно наступать, и вдруг босая ступня упёрлась ему в грудь. Попытки убрать её успехом не увенчались ― Уэйд пытался, да вот только это всё равно, что попытаться пройти сквозь кирпичную стену. Он готов был рассмеяться, но Питер продолжал смотреть на него таким игривым, интригующим взглядом, пока его нога удерживала Уилсона на месте, что он не стал упорствовать и пытаться его пересилить. ― Значит, так и было, ― уклончиво ответил парень, улыбаясь. Пальцы на мгновение сжали кожу на его груди, затем легко отталкиваясь, и уже в следующую секунду Питер оказался сидящим на столешнице на корточках в фирменной позе Человека-паука. Раньше такое было невозможно вообразить, но в джинсах этот приёмчик оказался ещё более возбуждающим, чем в облегающем костюме. На широко расставленные колени хотелось уложить ладони и сжать прежде, чем поцеловать этого мальчишку, чтобы невесомое касание пальцев, которое будто и не могло служить ему опорой (но служило!), потеряло равновесие, и он завалился, позволяя подхватить себя под задницу. Но Паучок не собирался быть пойманным. Словно пружинка, он абсолютно бесшумно подскочил вверх, цепляясь кончиками пальцев за потолок, подобрал повыше ноги и в элегантном кувырке перемахнул Уэйду через голову. ― \Ебать.\ /Что?../ Он обернулся. Питер сидел на обеденном столе, сильно откинувшись назад, широко упираясь за спиной руками, кокетливо глядя на него из-под опущенных ресниц. ― \Свистать всех наверх!\ ― закричал Жёлтый. ― /Оу,/ ― Белый ухнул так растерянно, что Уэйд готов был поклясться, что он засмущался. ― Ну и представление, ― цокнул он языком. ― Значит ты у нас сильный, ― тихо и вкрадчиво заговорил Уэйд, подкрадываясь к нему, словно хищник к добыче, ― ловкий, умный паренёк, ещё и с чуйкой и суперслухом! Надо же, сколько плюшек. И даже не выдал себя передо мн... Ах ты засранец! ― вскрикнул Уилсон, когда до него дошло. Питер напряженно замер. Взгляд сменился с игривого на внимательный и опасливый, которым он смотрел на него ещё несколько часов назад, когда Уэйд клялся сам себе, что ни за что не простит его. ― Ты! Ты знал, что я приходил проверять тебя, ― воскликнул Уэйд, раскрывая от удивления рот. Правда, он был почти восхищен. ― /Ты хотел сказать: приходил посталкерить?/ Паркер пожал плечами отводя взгляд к полу. ― Слышал, ― брякнул он бесцветно. ― Я слышу тебя за много кварталов. ― Меня? ― нахмурился Уэйд. ― \И только?.. Только нас?\ ― Ты как радио, от которого я не могу отключиться, ― фыркнул Питер, смущенно закусывая нижнюю губу. ― Поверь, малыш, ты можешь. У тебя хотя бы нет двух радиоведущих, которые следуют за тобой двадцать четыре на семь, чтобы покапать на мозги о сексуальном пареньке из Центра или о том, какой же Человек-паук храбрый тигренок, ― тараторил Уэйд, подходя вплотную к столу, устраиваясь между ног у засмущавшегося парнишки. Питер посмотрел на него, кажется, впечатленный этими словами. Улыбка померкла, но взгляд всё ещё горел надеждой. Отросшие волосы откинулись назад от того, что Паркеру пришлось задрать голову, чтобы не пялиться ему в шею. И, боже, он был самым красивым парнем на свете. Может, необъективно или под действием бушующих от чувств гормонов, но в ту секунду всё в нём было прекрасно. ― Никто не перестаёт обсуждать одного, чтобы перепрыгнуть на тему о втором. Никто не внушает тебе, что ты не заслуживаешь ни того, ни другого, ― добавил он тише. ― /Беру свои слова назад. Тот, кто настолько хорош во лжи, вполне подходит тебе. В конце концов, это же не мог быть кто-то идеальный./ \Питер идеален.\ /Ага, так же, как ты красив,/ ― саркастично фыркнул Белый. ― И единственный способ сменить ненадолго частоту на белый шум... ― Уэйд поднёс палец к виску, жестом имитируя выстрел. Питер нахмурился, зажмурившись, и отвернулся. Перед глазами встал он, несколькими часами ранее, сидящий в серой, неубранной постели, бледный, словно вампир. Его глаза были почти такими же красными, как крупные капли крови, засохшие по всему лицу. Уэйд видел, что он плакал. Много. Но как ещё он мог остановить Белого? ― /А зачем было меня останавливать?/ И даже тогда он был так прекрасен, что Уэйд готов был простить ему всё. Но в этот раз, наверное впервые, самолюбие пересилило слабость. ― Не делай так больше, ― разбито прошептал он и вдруг упал лбом ему в плечо, едва уловимо шмыгая носом. ― Пожалуйста. ― \Ты его напугал,\ ― тоскливо произнёс Жёлтый, обнимая Питера их руками, прижимая к телу за талию. ― Я не мог выгнать его иначе. ― Он ещё злится? ― вдруг спросил он, отстраняясь, чтобы посмотреть ему в глаза. ― /Разумеется,/ ― прорычал Белый, но Уэйд только пожал плечами. ― Не думай об этом. Глаза Питера так вытаращились на него, что он был практически уверен, что они прожигают насквозь его кости и мышцы, подбираясь к самой его сути, выискивая там этого хама на белой табличке. ― Скажи ему, что мне жаль, ― участливо попросил он, хватая Уэйда за предплечья. ― Он тебя слышит, малыш. ― Белый, я не хотел обидеть тебя, ― искренне проговорил он. ― Я дорожу каждой стороной вашей личности, и тобой тоже! С каждым словом его руки всё ближе подбирались к плечам, и Уэйду казалось, что это происходит бессознательно. Он видел, как ему было важно донести свои чувства до всего Уилсона, даже до его ебанных сумасшедших отклонений в башке. Питер тянулся к нему всем телом, ожидая ответа, вглядываясь в его лицо, приоткрывая искусанные губы. И Уэйд знал, что может позволить себе обижаться на него дольше, ведь... что ж, он действительно поступил с ним дерьмово, но ― может, Уилсон обманывался ― он видел, как тот раскаивается. ― \Давай поцелуем его снова,\ ― прошептал Жёлтый, всматриваясь в солнечные блики на гладкой коже, румяной от сытости и переизбытка чувств. ― /Поимей гордость,/ ― презрительно фыркнул Белый. ― Не слишком ли поздно о таком задумываться? ― пробормотал Уэйд бессознательно, ощущая себя словно в стоп-кадре, поставленной на паузу пьесе, как вдруг заметил резкую перемену в выражении лица Питера. ― О, я не тебе, малыш! ― он с усмешкой щелкнул его по носу, заставляя вздрогнуть от неожиданности растерянного парнишку. ― /Ты о чём это?/ \Мы были готовы выебать его на этом старом, вонючем диване. Вылизали каждый сантиметр его бесстыжего рта. Поздно сожалеть о чём-то! Время получать удовольствие.\ Уэйд поморщился и цокнул языком, отталкиваясь от стола и отходя в сторону. Очень хотелось поспорить, завести продолжительную беседу, но при Питере... это было немного чересчур. ― \Что? Хочешь ещё немного поглотать пули? Любишь самоистязание?\ ― высокомерно усмехнулся Жёлтый. ― \Давай обсудим твои претензии! Ну, что там первое по списку? "Он нам лгал". Боже, велика проблема! Он ведёт двойную жизнь, он постоянно кому-то врёт! С чего вдруг делать исключение для нас?\ /С того, что он знал о нас?/ ― предположил Белый. ― /Перефразирую для тупых: он лгал своей родственной душе. Сознательно./ Он кивнул, соглашаясь, и подошёл дивану, чтобы Питер не видел выражение его лица, когда он болтает сам с собой. ― \Но ему жаль!\ ― убеждённо воскликнул Жёлтый. ― /Он ненавидит убийства. И если мы хотим вступить в эти отношения, то нам придётся от них отказаться. Ты-то к этому готов, мистер Я-тащусь-от-рек-крови?/ \Ты тоже от них тащишься!\ ― возразил Жёлтый. ― /И проблему это не решает./ Уэйд хмыкнул и обернулся. Питер сидел на столе вполоборота, внимательно глядя на него в ожидании. Длинные худые ноги, словно у саранчи, торчали из-под объемной толстовки, оттеняемые солнечным светом, также как пушистая и взлохмаченная (благодаря ему в том числе) макушка. Запустить пятерню в его густую шевелюру было одним из величайших земных наслаждений. Как и вспомнить насколько легко отвлекают внимание густые ресницы и бледные, оставшиеся с лета, немногочисленные веснушки. Но, без всяких сомнений, лучше всего ― впервые поймать на себе взгляд. Не просто заметить, что кто-то смотрит, а уловить тот самый, редкий взгляд, какой бывает у людей на самом пике влюблённости, когда сам воздух вокруг предмета воздыхания подрагивает и сияет под линзами розовых очков. И тем печальнее было наблюдать теперь его растерянность и печаль, потому что улыбка и счастье украшали Питера больше, чем самые милые и подходящие ему вещички, даже сильнее, чем солнечные блики, раскрашивающие его кожу. Но это нужно было пережить. ― Итак, ― кокетливо воскликнул Уэйд, закладывая руки за спину. ― Я знаю, что ты знаешь. Ты знаешь, что я знаю. И я знаю, что ты знаешь, что я знаю! ― он легко подпрыгивал с каждым новым предложением. ― И теперь, вроде как, обменявшись слюнями, надо обменяться ещё и клятвами, а затем и прочие сопливости. Так? Весёлый тон сбивал Питера с толку. Он нахмурился и пожал плечами: ― Ну, типа того. ― И как это возможно, имея такие вводные: детские травмы, синдром героя и мои желание и необходимость пустить кому-нибудь кровь? ― чем больше он нервничал, тем более издевательским становился его голос. ― Компромисс, ― предложил тот несмело, вцепившись пальцами в край стола, уже гудевший от давления. ― /Знаем мы эти компромиссы: мы ему всё, а он нам ― ничего./ Предлагай, ― Уэйд подошёл ближе и скрестил руки на груди, чтобы удержаться и не коснуться его, как его то и дело тянуло все эти бесконечные минуты примирения. Но Питер невесомо спрыгнул на пол и тут же оказался рядом, разрушая его хлипкую, искусственную защиту, выстроенную наспех. ― Выполняй свою работу, ― убежденно проговорил он, укладывая ладони на его напряженные руки. ― Если так требуется ― убивай, ― последнее слово далось ему с явным трудом. ― Просто... проверяй людей. И... не мучай их, ― тихо добавил Питер, опуская глаза. ― /Держи оборону, нюньчик!/ \Сдавайся с потрохами!\ Он вновь поднял его лицо к себе за подбородок. Всё было справедливо, но чего-то всё же не хватало. ― Твою часть сделки обсудим в другой раз, ― сказал Уэйд, наклоняясь к нему. ― /Тряпка./ Он уже чувствовал его дыхание на своих губах, рот наполнился слюной, словно при виде сладкой конфетки, а веки норовили опуститься, предвкушая поцелуй, как Питер вдруг отстранился немного назад, упираясь ладонью ему в грудь. ― Так ты согласен? ― Я... \Тысячу раз "да"! За эту задницу я продамся до последней почки!\ ― без промедления воскликнул Жёлтый, но Уэйд ждал другого. ― /А что, моё мнение ещё кого-то волнует?/ ― ощетинился Белый. ― /Ты... что, ты реально ждёшь, что я отвечу? Ебануться. Я на примирение не соглашался. И что это за условия: "убивай, но не убивай"?../ ― задыхался возмущением Белый. Но его защита выглядела такой неубедительной и слабой, что Уэйд понял ― ждать осталось недолго. ― /И... и что он думает, мы всю жизнь себе перевернём только потому, что любим его? Пусть жертв не ждёт!/ ― детские отговорки заставили Уилсона прыснуть от смеха. ― /Иди ты нахуй! Смешно ему. Я последний осколок этого чёртового сердца спасти пытаюсь, а ты вообще нихуя этого не ценишь. Я соглашусь! Но только потому, что пошёл ты нахуй ещё раз, уродец, и потому что такое кредо у нас и было с самого начала. Можно сказать, мы вернулись к истокам. Да, мы не меняемся ради него./ \Целуй!\ ― с облегчением завизжал Жёлтый, и Уэйд тут же потянулся обратно к губам Питера, успевая пробормотать невнятное: "согласен", прежде чем вновь погрузиться во влажный жар его рта, проскальзывая внутрь языком. Тот будто только того и ждал ― так быстро его руки обвили голые плечи и шею, прижимая Уэйда к себе. Да, его признания не убеждали Уилсона на сто процентов, но то, как Питер целовал его, не оставляло и капли сомнений. Бля, кажется, он и правда ему нравился. Наверное, он мог поверить, что Питер реально влюблён. И блять. Блять, блять, чёрт с ними, с обидами! Уэйд чувствовал нежную кожу Питера под языком, в неконтролируемом порыве припадая жаркими поцелуями к заалевшей щеке, и больше ни о чём думать не мог. С тех пор как он впервые ощутил его губы на своих, попробовав на вкус, хотелось лишь вернуть долгожданное наслаждение обратно. Вновь почувствовать напор и отчаяние, с которым Питер целовал его, услышать сбивчивое дыхание и тихие стоны блаженства. Ведь он так ждал этого, ждал, сам себя убеждая, что такого просто не может произойти. Никогда, нет, никогда Питер Паркер не ответит ему взаимностью и, уж тем более, не бросится в его объятья первым. Но парень обводил бесконечные шрамы пальцами, будто они не значили ничего дурного, а ладонями скользил от шеи к затылку, надавливая на него, чтобы соприкоснуться как можно плотнее, и Уилсон готов был кричать от того, что чувствовал себя желанным. Долгие мгновения он сдержанно держал ладони на бёдрах Питера, ощущая под пальцами лишь ткань длинной толстовки, но в конце концов перестал насильно удерживать себя. Бархатная кожа томилась в жаре под тканью, и Уилсон сходил с ума от желания освободить её, прикоснуться к ней губами и наконец рассмотреть во всей красе. Он даже не заметил, как подлез под тяжёлую кофту руками и сжал талию Паркера, но нуждающийся, молящий скулеж вывел его из забытья. ― \Хочу больше!\ Да, он хотел. Хотел продолжить терзать его алые губы, оглаживать голую кожу, вдыхать его запах и чувствовать манящее тепло, но Уэйд вдруг впервые ощутил, что секс может стать опрометчивым поступком. Он хотел Питера прямо там: на обеденном столе, кухонном гарнитуре и полу, на диване, журнальном столике и подоконнике. Но все его внутренности ныли, будто он был болен, и ему действительно нужно было время, чтобы излечиться. ― /Горячий Паучок,/ ― утробно прорычал Белый, хватая парня под задницу, поднимая его в воздух. Питер пораженно ахнул, звуча так ненавязчиво сексуально, что необходимость раздеть его уже практически физически ощущалась в воздухе. Уэйд мотнул головой в попытке остановить Белого и Жёлтого, которые наперебой перехватывали узду, когда ладони Питера обняли его лицо, а колени поджались, обхватывая за талию, и чужой пах оказался слишком близко. Слабые ноги понесли Уэйда назад к дивану. ― \ДА! Да, да, да, Уилсон, давай!\ /Трахни его на блядских, продроченных подушках! Нет времени для нежностей и белых простыней. Этот паршивец нагрешил достаточно и достоин того, чего так хочет!../ Бля, ― с трудом проговорил он, падая задницей на спинку дивана. Уэйд открыл глаза и слегка отвернул голову в сторону. Питер мгновенно замер, отводя ладони ему за уши, мягко поддерживая затылок. Его кожа покрылась лихорадочными пятнами, губы раскраснелись и припухли, а дыхание вырывалось между ними частыми, короткими выдохами. Он снова выглядел ужасно обеспокоенным. И Уэйд это понимал. Питер не знал, прощен ли, может ли он позволить себе целовать его так, как хочет, говорить ему то, что хочет, или он всё ещё вынужден заглаживать вину. ― \Зачем ты остановился?\ ― сердито проворчал Жёлтый. ― \Если хочешь что-то сказать, сделай это сейчас.\ Уэйд хотел. Господь ему свидетель, как же хотел... Но вместо этого он молча бегал взглядом от горящих, красивых карих глаз к взъерошенным волосам, и затем обратно к губам, блестящим от слюны. Терпению Паркера можно было только позавидовать. ― Передумал? ― выдохнул Питер через несколько бесконечных мгновений тишины. Колени уперлись в спинку по обе стороны от его бёдер. Уэйд продолжал удерживать его под ягодицы, поглаживая их через плотную ткань. Паучок был таким лёгким, что, в целом, мог больше не слезать с него ― он совсем не против. И вместо того, чтобы прислушаться к искреннему, болезненному желанию своего сердца (и чего-то существенно ниже), Уэйд выворачивал себя наизнанку, заставляя делать то, что давно пора было. Нужно было отправить Питера домой, не разбив случайно хрупкое, дрожащее от страха сердце, и наконец перевести дух. Остановиться и переосмыслить последние сутки, без необходимости физической разрядки напряжения, возникающего вблизи от своего желанного, горячего мальчика. Ему просто необходимо было побыть одному. ― Уэйд, ― позвал он тихо. ― Скажи что-нибудь. ― Дам тебе домашку, студентик, ― хрипло проговорил он, изучая взглядом румяные щеки. ― Подумай на досуге о нескольких вещах, ответишь мне в следующий раз, ― на губы рвалась улыбка от глупостей, которые он говорил. ― "Сколько лет Кэпу на самом деле?" Второе... хм-м, пожалуй: "Какого чёрта ты седлаешь самого уродливого человека в Нью-Йорке?" /Думаю, во всём мире!/ И напоследок: "Завидует ли моя подружка Ким твоим паучьим булочкам?" Лицо Питера содрогнулось от смешка, вырванного от неожиданности, но он тут же нашёлся и попытался навести на себя серьёзный вид. ― Мне нужно предоставить ответы в письменном виде? ― деловито спросил он, безуспешно пытаясь подавить улыбку. ― Это будет устный экзамен, ― подыграл Уэйд. ― /У меня от него сахар на зубах скрипит,/ ― неправдоподобно раздраженно проворчал Белый. ― \Смею заметить, у тебя нет зубов.\ ― А если не сдам? ― игриво прошелестел Питер, обнимая мощную шею обеими руками. Его голос ― сладкая похоть, взгляд ― откровенный призыв. ― /Вот чёрт.../ Хищная улыбка растянулась сама собой. Уэйд провёл носом по его щеке, подбираясь к уху, и прошептал: ― Узнаешь. Он отстранился, чтобы встретиться с ним глазами прежде, чем попрощаться, а Питер, похоже, понял всё раньше, чем он успел открыть рот и хоть что-то сказать. ― Хочешь, чтобы я ушёл? ― мягко спросил он. Уэйд вздохнул, опуская парня на пол. ― Я понял, ― тихо сказал Питер, убирая руки. Холод обдал кожу, и Уэйд тут же обо всём пожалел. ― /И он наш соулмейт,/ ― как-то удивлённо вздохнул Белый, пока они наблюдали за тем, как тот растерянно бродит по комнате, в поисках, по видимому, каких-то вещей. ― /Уэйд, постарайся не испортить ему жизнь./ Лучше кислоты напиться. /Я тебя знаю. Ты всё рушишь к чему прикасаешься. А он... оказался ещё лучше, чем я о нём думал./ Ты-то? ― воскликнул Уилсон слишком громко. ― /Паучок,/ ― пояснил Белый. ― /И, ты уж не злорадствуй, но я рад, что это оказался именно ваш драгоценный Паркер. Он и правда... замечательный./ Правда, ― согласился он, провожая взглядом его фигуру. Питер выглядел так, словно чувствовал себя не в своей тарелке, и обернувшись, даже немного напугал Уилсона выражением лица. ― Моя обувь у окна. В комнате, ― несчастно проговорил он. Они помогли ему собраться. Жёлтый выл белугой, от того, как не хотелось выдворять его, даже временно, но на душе впервые за долгое время было спокойно. Вся ярость осела, словно выдохшаяся газировка, и послевкусие этих эмоций вскоре должно было наконец исчезнуть. Уэйд знал, что всё будет хорошо и ему нужно лишь немного времени. Удивительно, но он чувствовал молчаливое смирение и интерес Белого, не проронившего больше ни слова до тех пор, пока они не попрощались. Он замер, как сфинкс, притаившийся в тёмном углу, выжидающий и изучающий новое для себя пространство. Питер остался в его толстовке. Кеды натянул, с омерзением заметив, что кровь попала на шнурки на левой ноге, а потом замер на пороге квартиры, уставившись на него в ожидании. А Уэйд и сам ждал. Затем подошёл ближе, уже привычно легонько щелкнув парня по носу, и уткнулся губами во взъерошенные волосы у лба. ― Лети, пташка, ― шепнул Уэйд на прощание, с безмятежной улыбкой притворяя за ним дверь.***
Только обстоятельства невообразимой степени поганости могли испортить его настрой. Внутри будто включилась старая лампочка накаливания, та, что греется, когда работает слишком долго. Вот и у Питера на сердце становилось так жарко, что его почти обжигало. Он ехал в метро, забравшись на сидение ногами, уткнувшись носом в коленки, скрыв половину лица под воротом чужой кофты. Местный контингент занимал все места вокруг него: "ароматные" люди, по которым было неясно, не просыхали они, потому что были заядлыми тусовщиками или это в целом стиль их жизни, там же уставшие, пустые, безэмоциональные оболочки тех, кто выживал на поганой работе ради того, чтобы едва суметь обеспечить себя хотя бы едой и баночкой пива по пятницам, и (пожалуй, самые многочисленные) трудовые мигранты, довольные своей долей. И он сидел среди них: молодой и полный надежд, как белая ворона. Странный в своей нормальности. Хотя сам беззвучно смеялся словно помешанный, размышляя о своем счастье, изредка поглядывая из-под опущенных ресниц на правое запястье, оголенное с первой секунды, как перед ним закрылась дверь квартиры Уэйда. Метка больше не зудела. Всё было правильно, ведь Уэйд Уилсон, Дэдпул, наёмный убийца и самый родной и близкий по духу мужчина ― его соулмейт. Захотелось растрезвонить обо всём друзьям и тёте, поделиться со всем миром и тут же всё утаить, поделиться восторгом с каждым и купаться в тепле в строгом уединении, визжать, выплескивая всё наружу, и не выглядеть для других чудаком. Да, этот день Питер запомнит надолго. Дома никого не было ― конечно, ребята учились, а не прогуливали по сомнительным причинам, вроде него. Он мог бы поехать в универ, да, мог бы, но желанием особо не горел. Пусть все думают, что он заболел. Первым делом он бросил кеды в корзину с грязным бельем, пообещав себе сходить в прачечную в течение дня, а затем прошёл в спальню. Его вещи Нед бросил на кровать, а ещё умудрился устроить за вечер в комнате форменный бардак. Вдруг до него дошло ― костюм! Он хлопнул себя по спине, понимая, что, конечно же, рюкзака на плече не было. Слава богу, он знал, что оставил его в комнате залитой чужой кровью и ошмётками внутренних органов, а не в метро. В данном конкретном случае такой расклад действительно был куда лучше! Питер отправил Уэйду короткое смс, опасаясь, как бы он не выкинул случайно его вещи, и огляделся. Что ж, теперь у него есть свободное время, нет костюма Паука, и он... растерялся. Поначалу он рассеянно бродил по квартире из угла в угол, то заглядывая в холодильник, то перекладывая учебные книги с места на место, как вдруг его осенило. Было дело, которое нужно было поправить. На часах было почти двенадцать, а значит в Лондоне уже стукнуло четыре дня. Старенький ноутбук угрожающе подвывал гудкам, вырывающимся из динамиков, и Питер надеялся, что техника отложит поломку хотя бы до конца разговора, если, конечно, Гарри соизволит взять трубку. В ту же секунду гудки оборвались, и на экране появилось знакомое лицо, несколько искаженное плохим качеством связи. ― П-привет, Гарри, ― нерешительно поздоровался Питер. ― Ну, здравствуй, ― вздохнул тот в ответ. Паркер знал его слишком хорошо, и не мог не распознать доброжелательные нотки в голосе. ― Ты не на учёбе, ― со знанием дела проронил Гарри, будто и не было трёх недель разлада. ― А, я приболел немного, пришлось остаться. Да и сегодня предметы, по которым ничего нового пока не рассказывают, ― пожал он плечами, немного расслабившись от реакции Озборна. Гарри фыркнул, неожиданно тепло улыбаясь. ― Хвастун, ― сказал он насмешливо. ― Неправда, у нас почти весь поток всё это знает, ― хихикнул Питер. У Гарри была новая прическа. Волосы сильно отросли, и теперь их приходилось зачесывать в гладкую волну до основания шеи. Метка изменила цвет, но не слишком радикально, и Питер не очень-то удивился, что не заметил этого раньше. Светлые серые глаза глядели совсем, как прежде, и, наверное, обида действительно уже ослабла. ― Ты ещё злишься? ― решил всё же уточнить Питер. ― Ай, Паркер, ― поморщился Гарри. ― Нет, конечно. Если этот старый козёл выдумал себе какую-то очередную чушь... пофигу. Давно пора было привыкнуть и не реагировать. Но сам понимаешь ― отец, ― он закатил глаза. ― Ты не звонил, ― заметил Питер, нарочно не упоминая, что он вообще-то тоже. Незачем было провоцировать разговоры о том, чем же он был так занят всё это время. ― Да, ― обронил тот в ответ так тихо, что его голос едва уловил микрофон. ― Как-то неловко было. Я так наехал на тебя, а было не за что. Никто не мог знать, что случится. Да уж, ― Гарри искренне расхохотался. ― Так и вижу аналитиков, которые предсказывали, что Отто превратится в гигантского роботизированного осьминога! Он в ответ только улыбнулся, вспоминая, как печально тот окончил свою яркую жизнь. ― Ты знаешь, я слышал, с ним покончено, ― как можно более нейтрально произнёс Питер, нерешительно уткнувшись глазами в клавиатуру. ― Он вчера напал на моего друга прямо у университета. ― О, ― удивлённо отозвался Гарри. ― Я рад, что с тобой всё хорошо, Пит. Он поднял глаза, и вдруг ― очень некстати ― вспомнил нелепые предположения ЭмДжей и Мэй на его счёт. Гарри ведь волнуется о нём не из-за каких-то там любовных чувств, а потому что они всё ещё друзья. Близкие, самые близкие. ― Расскажи, как у тебя дела, ― вздохнул Питер, отгоняя эти глупости из головы. ― Как! ― воскликнул он. ― Никак. Учусь, тусуюсь с Лили. Иногда сбегаем по ночам в местный бар, но до него по какой-то деревне минут сорок переться, ― он устало вздохнул, понурив плечи. ― Кажется, в Нью-Йорке куда веселее. Суперзлодеи, супергерои... тусовки, наверное, тоже супер, ― предположил Гарри. Питер улыбнулся. Уж кому-кому, а Гарри точно известно, что даже если бы ньюйоркские вечеринки были самыми лучшими на планете Земля, Паркер бы даже не узнал об этом, не то чтобы их посещать. Слава богу, эта часть его жизни была в полном порядке. Гарри был тем же, что и в последнюю их встречу, только куда более счастливым. Судя по рассказам, его родственная душа была той ещё штучкой, но совершенно точно делала его пребывание в Англии в разы ярче и радостнее. И это было главное. Уэйд Уилсон тоже та ещё штучка! Питер рассмеялся от этой мысли. Он признался Гарри, что тоже наконец-то сошёлся со своим соулмейтом, и они обсуждали их ощущения от этого опыта добрых полчаса, пока вдруг не перепрыгнули на другую тему, а потом на следующую... и следующую. Озборн не выпрашивал подробностей, не наседал, если Питер тушевался, и в целом вёл себя так же тактично, как и всегда, чётко ощущая границы своего друга. Его куда больше интересовало, почему Октавиус выбрал именно их университет, и вот тут-то пришлось пустить фантазию на полную катушку, выдумывая любые, даже самые нелепые версии, лишь бы отвести подозрение от себя. Питер даже рассказал про своё выдуманное несварение желудка, которые якобы мучало его по сей день, чтобы Гарри даже не подумал подозревать его в причастности ко всяким паукообразным личностям. ― Ну, чего уж тебе бояться, ― издевался над ним Озборн, ― если твой соулмейт ― взрослый мужик. Ты за ним, как за каменной стеной! ― рассмеялся он. ― Защитит от разбойного нападения, а вечером научит заполнять налоговые декларации и ещё каким-нибудь бюрократическим штукам! Питер нервно улыбнулся. Он не был уверен, что Уэйд вообще платит налоги. ― Зато ты с твоей девушкой... сможете написать доклад? ― подыграл ему Питер. ― Вот какого ты мнения об английском образовании! Я передам королевской семье твои претензии. Благоприятный климат его повседневной жизни хорошо сказывался на учёбе. Оставшиеся до среды дни Питер учился так прилежно, что даже удостоился похвалы от Коннорса, впервые за много недель. Сезон дождей, похоже, окончательно отступил, и на улице теперь всё время светило яркое солнце, под которое так и хотелось подставить лицо. Вообще как будто абсолютно всё встало на свои места: даже ЭмДжей не сильно докучала ему вопросами, потому что была слишком занята личным счастьем, как и Нед, который, как и предсказывала рыжая ведьма Уотсон, вдруг стал подозрительно часто ошиваться у кафедры журналистики, как бы невзначай. И Питер был совсем не против проводить обеды в одиночестве, вслушиваясь в городской шум, в надежде, что Уэйд снова усядется на крышу попить пива или подкатит на ламборгини ко входу, шокируя и студентов, и профессоров. Но до двенадцати часов четверга от него не было вестей. Совсем. Паника начала аккуратно подступать, но Питер ловко от неё увиливал, словно Человек-паук от пуль, решив, что он слишком хорошо помнил всё произошедшее между ними, и у этого не было второго дна. Просто Уэйду нужно было время. "Готовь домашку, малыш." Всё напряжение моментально спало, и Питер едва не захлебнулся радостью. Несмотря на то, что обедал он вновь в одиночестве, сидя на лавочке у всех на виду, всё равно, не удержавшись, сложился пополам и прижался лицом к коленям, буквально уговаривая себя начать спокойно и размеренно дышать. Будь у него в голове голоса, они точно кричали бы как сумасшедшие! А если бы не смущение и желание остаться для незнакомцев невидимкой, он и сам бы закричал. Счастье подпитывало нетерпение и горячность, от которых становилось всё труднее усидеть на месте и сохранить концентрацию. Час за часом, занятие за занятием Питер усиленно заставлял себя сосредотачиваться на лекциях и конспектах, и раз за разом поглядывал на часы над интерактивной доской. Нед заметил его нервозность и совсем не удивился, когда сразу же по окончании последней пары Паркер сорвался с места, отстраненно попрощавшись с ним, и вылетел из аудитории. Уэйд забрал его на машине. На этот раз не стал подъезжать ко входу, видимо, решив не выделяться после прошлого раза ― как-никак он устроил стрельбу в центре Нью-Йорка. Питер так стремительно нёсся на встречу, что наверняка и без Шерлока Холмса было ясно, куда он направлялся. Запрыгнул в машину он с улыбкой до ушей, но всё ещё не уверенный, может ли позволить себе приветственный поцелуй, которого ждал все эти бесконечные часы разлуки (целых семьдесят восемь!), а Уэйд только загадочно улыбался, здороваясь с ним, и не менее зловеще посмеивался, пока Питер расспрашивал его о том, куда они направляются. Хотя ему было всё равно куда! Если это заставляло его родственную душу так сиять от восторга, то это мог быть и эшафот. Запросто. ― Терпение, малыш, терпение, ― пропел мужчина, заезжая в знакомый неблагополучный район, и у Паркера всё в животе переворачивалось от предвкушения. Он вёз его домой. Гостиная выглядела совсем иначе. Там было... чисто. Не просто прибрано, а прямо-таки начищено до блеска! Пол будто бы даже натёрли воском, хотя звучало это настолько сомнительно, что Питер сам себе не поверил. У самых дверей он получил небольшой чёрный пакет и с хохотом был отправлен в ванную ― переодеваться. Питер приходил в ужас от предположений, что там могло быть и... это превзошло его ожидания. Спасибо, что не сбруя. Питер поднял полные ужаса глаза к зеркалу, когда понял, что в пакете лежало знаменитое платье горничной, совсем как то, что однажды напялил Дэдпул, чтобы скрыть кровь на своем костюме. Или веселья ради... чёрт его знает. И можно было только гадать с какой мотивацией он хотел, чтобы и Питер оделся во что-то подобное, но... уговор есть уговор. Уэйд обещал ему вторую часть их символического соглашения ― Питер её получил. Осталось только выяснить готов ли он к ней. Юбка оказалась слишком короткой, и Питер понял, что Уэйд наверняка купил костюм далеко не в Таргет. Щеки от этой мысли мгновенно заалели, и стало как-то трудновато дышать. Он поправил круглые рукава-фонарики, с ужасом глядя на собственное напуганное до усрачки отражение, и попытался собраться. Расчесал пушистые волосы пятернёй, но прическа от этого лучше не стала. Даже умылся в попытке нормализовать сердечный ритм, но... потом подумал: а вдруг вместо поцелуя сегодня он получит нечто большее? ― Я убью тебя, ― процедил он сквозь зубы, когда всё же решился выйти. Уэйд рассмеялся. Точнее, расхохотался, откидывая голову назад с такой сумасшедшей, широкой улыбкой, что Питер против воли усмехнулся сам. Глупость какая. ― И что теперь? ― нетерпеливо спросил он, надеясь побыстрее выпутаться из этого наряда. ― Прости, малыш, дай мне секунду, ― с трудом выговорил Уэйд сквозь смех, раскрасневшись от такой бурной реакции. Он несколько раз обошёл его кругом, восторженно прижимая руки к груди, будто увидел что-то умилительное. Паркер назвал бы этот дикий видок как угодно, но только не милым. Идиотским ― может. ― Так, значит твоя часть сделки, ― угомонился наконец Уилсон. Он встал перед ним, скрестив руки на груди. ― Помоги-ка мне по дому, сладость. Питер отметил про себя новое прозвище, но унизительная просьба всё же впечатлила его куда больше. Он выразительно посмотрел на него, не понимая, серьёзно ли тот говорил. ― У тебя тут и так с пола теперь можно есть, ― он закатил глаза, также перекрестив руки. ― Эй, ну-ка повежливее! Клиент всегда прав, ― насмешливо заявил Уэйд, но всё же сдался. ― Ладно, давай домашку. ― Девяносто девять, ― недовольно бросил Питер. ― Ты посчитал? ― восторженно воскликнул Уэйд, улыбаясь до ушей. ― Вот что значит ботаник! ― Погуглил. ― Так, а дальше? Питер устало вздохнул. ― Я не седлал никаких уродливых людей. Только... прижимался причинным местом к своему соулмейту, ― неловко брякнул он, краснея, как помидор. ― И... да, думаю Ким завидует. Но ей бы не понравилось летать между зданий на паутине. Уэйд удовлетворенно кивнул и закусил губу, оглядывая его с головы до ног. ― Так что, приберёшься здесь? Паркер вновь закатил глаза, даже не представляя, чего он от него хотел. ― Это, ― он жестом указал на свой вид, ― просто унизительно, Уэйд. Я не собираюсь... ― Ладно-ладно, ― перебил он его и вдруг подошёл ближе, так, что Питер мог почувствовать запах его нового стирального порошка. ― Накормишь меня? Я купил продуктов. Целый холодильник! Можно сделать фуа-гра, тартар из лосося или стейк из мраморной говядины, ― перечислял Уэйд, загибая пальцы. ― Или состряпать что-то попроще: кебаб, пиццу и воздушные панкейки. Настолько мягкие, что Ким и здесь не устоит от зависти! Жёлтый однажды изучил каждый рецепт панкейков, который когда-либо размещался в интернете, а затем опробовал самые расхваленные, так что могу сказать, что знаю абсолютно определенно, какой из них лучший. ― Надеюсь, ты не выкинул своё платье, потому что, похоже, готовить будешь сам, ― ухмыльнулся Питер, укладывая руки себе на пояс в кокетливом жесте. ― Нет-нет, я ― руководитель. Тебе ведь не впервой готовить под чьим-то началом, ― низко пророкотал тот, нависая над ним неприступной скалой. ― Это всё? ― вздохнул Паркер, плавно перенося опору на одну ногу, выставляя в сторону бедро и наклоняя голову набок. Уэйд кивнул и захватил зубами нижнюю губу. Питер точно сойдёт с ума. Ладно, решил он, такая просьба вовсе не непосильная, даже если чувствуешь себя ряженным дураком. Смешно, Питер ведь наряжался в странный костюм каждый день! Так что, наверное, в этом не было ничего страшного... кроме того, как его возбуждало стоять на его кухне, когда одно неловкое движение, и бельё покажется из-под юбки. Уэйд со страшно довольным видом сидел на высоком барном стуле и действительно раздавал указания, хотя и делал это таким образом, что Питеру справиться с удушающими, грязными мыслями это никак не помогало. ― Тебе понадобится глубо-окая миска и больша-ая ложка, ― протянул он. Питер обреченно поджал губы, понимая, что Уэйд намерен издеваться. Послушно полез в поисках посуды, принимая правила игры, но специально не нагнулся, открывая нижний ящик, а присел на корточки, чтобы устроить этому пранкеру маленький облом. ― Теперь возьми два яичка, ― руководил Уилсон, нарочно таким тоном, будто действительно ничего такого не имел в виду. ― И хорошо помой их. И Питер мыл, оглаживая их ладонями, уже не в силах думать ни о чём другом. Он тайно надеялся, что не только для него всё приобрело сексуальный контекст. И что Уэйд не заметит, как побагровело его лицо, пока он натирал яйца в раковине... чёрт. ― Теперь тебе нужно молочко, ― тихо произнёс Уэйд, медленно смакуя слова на языке. К холодильнику Питер крался, не оборачиваясь. Не только из-за цвета своего лица ― положение усугублялось от того, как жарко ему вдруг стало, ― но и из-за осознания, что ещё немного и юбка может приподняться ещё выше... Язык обвёл пересохшие губы, когда молоко выплеснулось на дно миски к яйцам, и он сглотнул. Чёрт, это просто глупо! Ему необходимо было успокоиться! ― Что дальше? ― как можно спокойнее спросил он, оборачиваясь к нему только торсом. Уэйд больше не улыбался. Сложенные в замок ладони скрывали его губы, но это было ясно по глазам, которые глядели исподлобья абсолютно... хищно. ― Мука, ― после непродолжительной паузы произнёс он, поднимая голову. ― На верхней полке, ― добавил Уэйд уже откровенно нахально и, кажется, непроизвольно запустил мизинец в рот, зажимая его зубами. Питер вспыхнул. В голове всё помутилось, и он чувствовал, как нещадно похоть захватывает плоть, наливая член кровью. Он открыл дверцу шкафа дрожащей рукой, уже зная, как это будет выглядеть. Встал на носочки и протянул трепыхающуюся ладонь к нераспакованной упаковке, обнажая обтягивающие его зад трусы. Уэйду, похоже, нравился его вид сзади?.. Так нравился, что он тут же оказался рядом, и Питер, опускаясь на пятки, сочно проехался ягодицами по его паху. Пальцы разжались, тяжелый пакет с громким стуком шлёпнулся на столешницу, выпуская из швов белое облако. Сильные ладони впились в его талию, плотно прижимая к себе. Питер закрыл глаза, глубоко дыша через рот, и слегка откинул голову назад. Не на такое наказание он рассчитывал, но... ему определенно нравилось. Да так, что перед глазами заплясали разноцветные пятна, и коленки задрожали от ожидания и нетерпения. Руки ловко поднырнули под короткую, пышную юбочку, шершавые подушечки пальцев вжались в кожу над плотной бельевой резинкой. Лишив их тела одного препятствия, Уэйд сделал болезненно очевидным своё желание ― оно плотно вжималось точно Питеру между ягодиц, заставляя его всего трепыхать. Нестерпимо хотелось прикоснуться к себе. Питер открыл глаза, чтобы попытаться немного охладиться, но тяжёлое, размеренное дыхание Уэйда у самого уха, заставляло его автоматически подстраиваться под него, и задыхаться от того, что от возбуждения не получалось звучать в унисон. И он не сдержал на губах тихий стон. ― Можешь остановить меня, малыш, ― убежденно прошептал Уилсон, касаясь губами нежной кожи за ухом. Питер поморщился, спешно тряся головой в отрицающем жесте, и Уэйд тут же с горячностью прижался в поцелуе к его шее. ― Уэйд? ― тихо пискнул Паркер, вжимая пальцы в столешницу. ― Зови меня, как раньше. ― М? ― с интересом отозвался он, проводя носом по задней поверхности плеча, подбираясь к другой стороне. ― Как ты звал... меня. Не Паука, ― ответил Питер, краснея от смущения и глупого стыда. ― Как скажешь, ― глухо шепнул Уэйд, вдруг странно сползая куда вниз и... Пальцы подцепили резинку, резво стаскивая бельё до колен. Питер ойкнул и раздавил столешницу сильными пальцами, раскрошив её край. ― Я так хочу тебя, ― тихо и страстно проговорил Уэйд ему на ухо, ― пташка. Мурашки табуном пробежали по спине, и он опять застонал. Громко. Утыкаясь лбом в кухонный шкафчик, приподнимаясь на носочках, чтобы затем опуститься голой задницей на шершавую ткань домашних штанов, плотно обтягивающую каменный от возбуждения член. Сердце колотилось, как бешеное. Во рту пересохло, от учащенного дыхания. И Питер наконец кристально чисто осознал, что между ним и Уэйдом сейчас произойдет. Ладонь чувственно обвела ягодицу и сильно сжала, а затем переместилась на боковую сторону бедра, разворачивая Питера на сто восемьдесят градусов. Оказавшись лицом к лицу Питеру хотелось только одного ― утонуть в его горячем поцелуе, но Уэйд, кажется, не планировал давать ему того, что было желаннее всего. Он будто нарочно целовал его куда угодно, но только не в губы. Он посмотрел на него, потемневшим взглядом, обводя глазами пошлый наряд, взял за руку и потянул за собой, на несколько шагов дальше. Питер послушно следовал за ним в предвкушении от того, что Уэйд ему готовил. Тот развернул их, поменяв местами, и резко толкнул ладонью в грудь. Питер повалился назад, больно врезаясь локтями в деревянную поверхность стола и отчаянно покраснел. Разве Уэйд не хотел отвести его... в спальню? Хотя бы на диван? Нет, он выглядел чертовски уверенным в том, что делает. Голубые глаза властно смотрели на его растерянное лицо, язык коротко облизнул губы, и вдруг Уэйд плавно опустился вниз, исчезая под юбкой. Резкое движение сдернуло с его ног трусики, отбрасывая их в сторону. ― Ч-что... ― проблеял Питер, не ожидавший ничего из того, что творил его соулмейт. Горячие ладони легли на его коленки и уверенно развели их широко в стороны. Питер закрыл рот рукой, находясь одновременно в восторге и диком ужасе. Губы коснулись внутренней стороны бедра. Он жалко, протяжно прохныкал на выдохе, трясясь от вожделения. Чужие руки обшаривали зону живота, дыхание щекотало чувствительную, тонкую кожу у самого паха, и вдруг язык Уэйда развратно скользнул по ноге до самого члена, издевательски не касаясь его. Питер хотел кричать. В голове был жуткий бардак, ни одной складной мысли. Только огонь, огонь, огонь... и нестерпимое, страстное желание продолжения этой сладкой пытки. Когда ему начало казаться, что Уилсон будет терзать его, пока он не кончит, тот сразу же прильнул губами к основанию его члена, обдавая его обжигающим дыханием. ― У-уэйд, ― простонал Питер, сжимая руки в кулаки добела. Он не остановился. Поднялся к головке, смазывая член слюной по всей длине, а затем резво, умело заглотил его почти на половину, заставляя Паркера от неожиданности выгнуться в спине и оглушающе, неприлично громко застонать. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Ещё бы... первый минет в его жизни. Одной рукой Уэйд продолжал сжимать основание пениса, медленно и почти незаметно двигаясь вверх и вниз в такт своим губам, пока вторая жадно сжимала задницу Питера. Ему было так жарко, так влажно и так опиздохуительно хорошо. Это было слишком далеко от их взаимной дрочки. ― А-ах, Уэйд, ― беспомощно лепетал Паркер, повалившийся на стол почти без чувств. ― Бля, Уэйд... о боже!.. Мужчина мастерски втягивал щеки, засасывая головку с такой ощутимой силой, от какой окончание неумолимо и стремительно приближалось с каждым новым, влажным скольжением. Язык вытанцовывал по кругу, щекоча головку. Питер отбросил всякое стеснение, распластавшись на столешнице, и стонал так пошло, что самому не верилось. И как бы ему хотелось вырвать из Уилсона такие звуки... чтобы ему было так же хорошо. Он чувствовал, как расползается по телу яркое, томящее наслаждение, всё приближая его к краю. Как нарастает и нарастает внутри напряжение, готовое выплеснуться в любую секунду. Рука Питера сама собой упала Уэйду на затылок, едва нащупав его под пышным наслоением юбок, слегка надавливая с каждым движением. Пальцы ног сжались, пресс напрягся, и он понял, что вот-вот кончит. Его рука вдруг дёрнулась, слишком сильно толкая мужчину ртом на его член, и Уэйд застонал, пуская вибрацию по головке. ― Ч-чёрт, ― выдохнул Питер. ― Я сей... сейчас, Уэйд, стой... Может, он его не услышал, может, не разобрал слов, но он не только не остановился, он продолжил интенсивно отсасывать ему, сохраняя чёткий ритм. И бля. Питер весь сжался и... лопнул. Не смог удержаться и с громким криком кончил. Отозвался каждой клеточкой тела, взрываясь словно фейерверк. Сквозь туман, охвативший голову, почувствовал, что губы Уэйда всё ещё обхватывают ствол у самого основания, и... что его сперма сейчас выплескивается ему в рот. Он был весь липкий от пота. Лежал на кухонном столе в посторгазмическом экстазе, всё ещё держась за затылок Уилсона, теряясь в пространстве и времени. С громким причмокиванием Уэйд выпустил член изо рта, и пока Питер вспоминал, как говорить, вдруг показался из-под пышных подъюбников, вытирая уголок рта тыльной стороной ладони. Питер бы кончил ещё раз только от этой картины. ― П-прости, я пытался... ― начал он, но Уэйд подкрался, словно хищник, плотно прижимаясь к нему животом, и остановился лицом к лицу, громко и отчётливо сглатывая. Питер раскрыл в изумлении рот и тут же задохнулся, когда чужой язык без предупреждения проник ему в рот. Солоноватый вкус определенно был его собственной спермой. Он никогда не чувствовал себя прежде таким возбужденным и грязным, и от этого только сильнее вцепился в крепкие, мужские плечи, приподнимаясь над жёсткой столешницей, чтобы приблизиться как можно сильнее. Уэйд целовал его неистово, напирая, одной рукой жадно исследуя его плотно затянутый платьем живот. Ладонь второй руки протиснулась между их сплетенным телами, пролезла под резинку хлопковых штанов, и Питер вдруг осознал, что и Уэйду нужна была разрядка. Он почувствовал пахом касание ткани, когда кулак сжал стояк, и с каждым движением вверх и вниз хотел прижаться только сильнее. Чтобы Уэйд тёрся о него членом, пока дрочит. Питер вспыхнул. Давно его мысли занимает подобное?.. Пальцы ног неуклюже подцепили резинку штанов и аккуратно потянули их вниз, Питер помог себе рукой, чтобы случайно не сделать Уэйду больно. Тот продолжал терзать его рот, тяжело дыша через нос, кажется даже не осознавая, что парень намерен сделать. А Питер ловко скользнул задницей ближе и наконец ощутил скользкое, горячие касание трепыхающейся головки у своего ануса. Уэйд удивленно оборвал поцелуй, распахнув глаза, но увидев его уверенность, утробно прорычал, делая движения кулака жёстче и резче. Его член несколько раз влажно проехался прям по колечку, и затем вздрогнул в плотно сжатой ладони, выплескиваясь Питеру на кожу. ― Блять, ― жалобно простонал Уэйд, прижимаясь лбом к его лбу, чтобы увидеть, как сперма покрывает каплями яички и член Питера, готового уже буквально на всё. ― Уэйд, ― мягко позвал он, когда тот остановился. Голубые глаза мгновенно обратились к нему, и Уэйд улыбнулся. Искренне и широко. ― Мне нравится видеть твое лицо, когда кончаю, ― проговорил он низким, проникающим под кожу, тоном. Питер понял, что он намекал на их первый раз, когда его лицо было скрыто под маской. Когда Уэйд думал, что влюблен в незнакомца. ― Прости меня, ― прошептал он, всё ещё крепко прижимая его голову к своей за основание шеи, не давая отстраниться. Хотя тот и не пытался. ― Давно простил, ― ответил Уилсон серьезно. Несколько секунд они оба задумчиво молчали, наслаждаясь приятной слабостью, охватившей их тела, глядя друг другу в глаза. Затем Уэйд потёрся кончиком носа о его щеку и оставил нежный, влажный поцелуй в уголке губ. ― Полетели, пташка, нужно умыть тебя. Его голос был удивительно спокойным, тихим и размеренным. Уэйд помог ему подняться и отвёл за руку в ванную, перешагивая через сползшие с ног штаны. Питер горел и млел в его крепкой хватке, и думал только о том, как же сильно его любил. ― Подойди,― позвал его мужчина, останавливаясь у раковины. Он включил воду, проверив температуру рукой, и подвёл к ней Питера, устраиваясь за его спиной. Уэйд поднял юбку, крепко прижимая её к животу, и обхватил ладонью наполовину обмякший пенис, подставляя его под струю приятной тёплой воды. ― Ты... ― Ш-ш, ― мягко оборвал его Уэйд. Вот кого Питер так сильно полюбил. Нежного, внимательного, живого Уэйда. Он видел, что он не сдерживался ради того, чтобы показаться ему лучше, ― он и правда был таким, только с одной из десятка разных сторон. Разумеется и остальные его части оставались привлекательными, кроме одной единственной. Но насколько он успел понять и узнать свою родственную душу, он и сам отстранялся от желания бесконтрольного, бессмысленного насилия. Питер молчаливо смотрел за тем, как он ухаживал за ним. Как тщательно намылил и вымыл дочиста его гениталии, как наблюдал за тем, что делает, прижавшись к его волосам щекой. Его лицо сохраняло абсолютную умиротворенность, и Питер даже подумал: не замолчали ли голоса в его голове? Мышцы лица не сводили микровыражения, голова оставалась в покое, глаза смотрели перед собой задумчиво и отстраненно. ― А я думал, ты придумал для меня наказание, ― признался вдруг Питер. Это вертелось на языке с той самой минуты, как Уэйд опустился перед ним на колени. Голубые глаза тут же поднялись к нему в отражении. Он строго взирал на него через зеркало, не останавливаясь протирать его кожу от смазки и спермы. ― Ты думаешь, я хочу тебя наказать? ― несколько удивленно спросил Уилсон, и его брови взметнулись вверх. Питер покраснел и пожал плечами. ― Я тебя обидел. Ладонь Уэйда скользнула ниже, туда, куда он кончил сам, и Питер ощутимо вздрогнул от неожиданности. Уголки губ мужчины немного приподнялись, видимо, он был доволен реакцией. Засранец. ― Питер Паркер, как по-твоему, я придумаю для тебя какое-нибудь неприятное приключение, и после этого мы станем счастливой парой "не разлей вода"? ― спросил он, саркастично изгибая губы. ― "Баш на баш" и обо всём забыли? Он не нашёлся, что ответить, и промолчал, не отводя взгляда от его глаз. ― В первую очередь, сам от себя отцепись. Я уже всё понял и принял, у меня психолог и психиатр в башке, ― ухмыльнулся Уэйд, а потом вдруг сморщился. ― Ой, блять, сами решите уже, кто есть кто. Белому самому психиатр нужен, так что... пха-ха, ― прыснул он от смеха, опуская глаза обратно к его паху. ― В общем, смирись, малыш. Что сделано, то сделано. Его голос звучал легко, и Паркеру пришлось поверить в искренность его слов. Чувствовалось, что груз, тяготивший Уэйда будто бы все эти годы, потихоньку спадал, и теперь он даже выглядел иначе: линия плеч стала мягче, черты лица потеряли напряженность и остроту, а из голубизны глаз исчезли острые льдинки, уступая бескрайнему океану. ― Прикинь, какая будет тупость: я тебя простил, а ты сидишь в углу и сам себя грызешь. Эй, идея для психологического триллера! ― воскликнул Уэйд, вытаскивая из ящика под раковиной чистое полотенце. ― Герой в депрессии, проживает жизнь тенью самого себя, и не понимает, что для его партнера всё давно решено... Согласен, книга лучше. Внутренние конфликты тяжело экранизировать. Питер со вздохом обернулся к нему и улыбнулся. Хотелось услышать все самые нелепые и нереалистичные фантазии и выдумки, обсудить что-то, что так крепко склеивало их друг с другом. Вновь, как раньше, увлечься беседой, которая стирала реальность вокруг и раскрашивала любые занятия и события. ― Почему бы тебе не стать сценаристом? ― О, и компенсировать нужду в кровопролитии, вынося его на бумагу? Боюсь, Тарантино уже существует, ― усмехнулся тот. ― Зато люди любят драмы, ― предложил Питер. ― О да, Белый устроил жуткую трагедию на днях, ты бы слышал! Такая хохма, ― закатил Уэйд глаза, и Питер рассмеялся. Странно, у парня совсем не получалось предсказать развитие этого вечера. Он думал об одном, а Уэйд устраивал нечто абсолютно противоположное. Думал ― он заставит его ходить в этом нелепом костюме всё время, пока он находился в его доме, а на самом деле ― Уэйд выудил не пойми откуда пакет с абсолютно новыми бордовыми спортивными штанами и голубой футболкой. Также он предполагал, что вскоре его попросят удалиться, совсем, как в тот раз, но на деле Уэйд помог ему переодеться, и они как ни в чем не бывало вернулись к приготовлению панкейков. На этот раз вместе. У Питера даже вышло выудить из него изначальный план действий, и, спойлер, минета там не было. ― И как у тебя получилось угадать с размером? ― поразился Питер, когда они жарили последнюю порцию блинчиков. ― И платье, и эта одежда, ― он растопырил руки, указывая на новую футболку, ― это же абсолютно, как по мне сшито. ― У меня глаз алмаз, детка, ― ухмыльнулся Уэйд, засовывая руки в карманы. ― Да и кое-кто прыгал у меня на виду в обтягивающем костюмчике несколько недель. ― Дашь номер этого парня? ― кокетливо улыбнулся Питер, подходя к нему почти вплотную, с чётким намерением расцеловать. ― Извини, он секси, ― покачал тот головой и запихал ему в рот здоровый кусок панкейка, обмазанного клубничным джемом. ― Оставлю этот улов себе. ― А твой парень не будет ревновать? ― прочавкал Питер. Не очень-то элегантно. ― Он уже привык, что я кручу с ними обоими. Питер состроил мордашку, показывая язык, и отошёл к плите, пока их ужин не пошёл прахом. Когда всё было готово, он разложил блинчики на две тарелки, щедро облил их каким-то сиропом, который нашёл в кухонном шкафчике, и джемом. Странно, но в ящике у плиты было только две тарелки, две чашки и одна вилка, хотя раньше они жили там вдвоем со старушкой. Питер принял абсолютно непредвзятое решение оставить единственную вилку себе и помочь Уилсону покушать. Если точнее, он был намерен его покормить. А тот и не был против. Уэйд с готовностью прижал его к себе за бёдра и не отрывал глаз от его лица, пока прожевывал очередной сладкий кусочек, который Питер подносил к его рту. И всё это казалось до ужаса правильным, будто вся жизнь до этого была не слишком увлекательным приквелом, и теперь краски и вкусы наконец раскрыли свой истинный потенциал, будто каждое чувство утраивалось, а касание пускало сквозь мышцы электрический ток. Питер даже подумал: каким же ещё должно быть счастье, если не со вкусом клубничного джема? Счастье ― горячее, как его тело (будто все тридцать восемь градусов!), небесно-голубое с сероватыми прожилками, приторно сладкое, пышное и мягкое, как эти блинчики, как облака, как пушистое одеяло, под которым хотелось с ним укрыться. Он с нетерпением ждал того, что было ещё впереди. Первых ночей, раскрепощенных поцелуев и ничем не скованных разговоров и мыслей, без чувства вины и бессмысленных домыслов, ждал пробуждений по утрам в одной постели, совместных завтраков и, может, даже обедов с ужинами, ждал семейных праздников и того, куда же заведет этот идеально сошедшийся пазл двух душ. Но едва идеальный вечер начал подходить к концу, как знакомое зудящее чувство ответственности возникло на задворках сознания, пытаясь выдворить его за порог. Питер хотел уйти на патруль. С горечью вспоминал тот злополучный день и чувствовал за собой будто бы невыплаченный долг за жизнь Отто. В восемь вечера он уже нервно выискивал глазами свой рюкзак, пока Уэйд болтал сам с собой, кажется, вообще позабыв о его присутствии, но едва Питер заметил свои вещи и полез за костюмом, как тот перехватил его руку. Уэйд поднёс запястье к губам и оставил невесомый поцелуй на метке. ― Лучше не показывайся, пока мы не решим, что делать с лысой красавицей в атласном костюмчике от Армани, ― убежденно посоветовал он, пристально глядя ему в глаза. ― Но... ― Питер, ― строго оборвал Уэйд его возражения. ― Ты мне веришь? Конечно он верил. Доверял ему во всем, но здесь... он просто преувеличивал. Человек-паук выпутывался и не из таких передряг, да и что они теперь имели против него? Питер знал, что сможет за себя постоять. ― Мне надо идти, ― упрямо гнул он. ― Я же не полезу в крупный разбой, а всего лишь помогу обычным людям. Уэйд явно собирал крупицы терпения: так медленно и глубоко он вздохнул прежде, чем продолжить разговор. ― Объясняю для шибко благородных: у него есть доступ к опасным людям и не менее опасным технологиям. Мы устранили Осьминожку, а я зачистил ему базы от большого количества подневольных мутантов, ― разжевывал он. ― Он считает, мы работаем в команде, и делает вывод, что на меня можно воздействовать через тебя. Что, безусловно, правда, ― кивнул Уэйд. ― Соответственно, замечая тебя в городе, он бросает тебе на хвост какое-то количество шестёрок. Они выясняют твою личность, адрес, а затем дают по яйцам тебе, мне, тётушке Мэй и той рыжей милашке. Ах да, ещё тому любителю полетать со зданий. Доступно? Питер не был убежден. ― Хочешь рискнуть их жизнями ради других? Как-то излишне, не находишь? ― резонно спросил Уэйд, отпуская его руку. ― Мы решим проблему. Обещаю. Питер беспомощно хныкнул, опуская голову. Он знал, что Уэйд прав, как обычно думая наперёд. Человеку-пауку было свойственней ринуться в огонь без оглядки, без промедления и раздумий. ― Эй, ― мягко позвал Уилсон. ― Если хочешь идти, иди. ― Ладно, ― резко бросил Питер, разжимая ладонь, удерживающую рюкзак. ― Останусь. ― Разумеется, ― прошипел Уэйд тихо. Явно не ему. ― Блять, а ты думал будет иначе? ― Ты же знаешь, что я тебя слышу? ― хмуро поинтересовался Питер, плюхаясь на диван перед телевизором, жужжащем о чем-то абсолютно ему не интересном. Уилсон проигнорировал его вопрос и уселся рядом, закидывая ноги на журнальный столик. Питер был мрачнее тучи. Злился, что вёл себя, как дитя, что Уэйд снова был прав, что обстоятельства управляли жизнью вместо него. Упрямо скрипел зубами, безразлично смотря сквозь экран, раздумывая, как бы ему разрешить ситуацию, а Уэйд продолжил беседу с голосами, будто она и не обрывалась. Возобновил обсуждение о сюжетных арках аниме, сравнивая его почему-то с какой-то серией фильмов, никак с ним не связанной, а затем так разошелся в описании типажей персонажей, что даже Питер прислушался. Чем больше Уэйд говорил, тем быстрее улетучивалось раздражение. Питер вслушивался в его рассуждения и споры и постепенно отпускал себя, понимая, что это именно то место, где он сейчас хотел быть. Ему не нужно было бежать куда-то, что-то кому-то доказывать. Всё, что было необходимо Человеку-пауку, это чтобы Питер Паркер был счастлив. А как могло быть иначе, когда всё приходило к хрупкому, неясному пока равновесию? Уэйд закинул руку на спинку дивана, утопая пальцами в чужой шевелюре, и пока он рассуждал о мультивселенных, осознанно или автоматически устраивая Паркеру лучший массаж в его жизни, уходить никуда совершенно не хотелось. Единственное, что мешало расслабиться до конца, это странное, неуютное ощущение, что если он забудется и будет вести себя с той любовью, какую он ощущал, всё тут же рассыплется. Как бы Питер ни был убежден, что безоговорочно доверяет Уэйду, кажется, оставались вещи, которые нужно было ему доказать. ― Учитывая его неудачную роль в качестве супергероя, из него мог бы выйти неплохой Дэдпул, ― убеждал Уэйд Жёлтого. ― То есть как уже?.. Нет уж, я себе рот зашить не дам. Питер хихикал над его словами, подставляя макушку под жёсткие пальцы, каждое движение которых вызывало табун мурашек, и надеялся, что этот вечер продлится на вечность. ― Вот уж нихуя, Жёлтый, не будет никакого Тоби, ― воскликнул снова мужчина. ― Паучок, представь себе фильм, где тебя играет какой-то взрослый мужик. Ну смехота! ― Уверен, что когда-нибудь стану взрослым мужиком, ― заметил он, улыбаясь. Питер растекся, как масло на сковородке, падая на спинку, скатываясь в бок, к Уэйду, будто под действием магнита. Хотелось залезть ему под мышку и слушать глупости, пока сам не заснет в жаре его тела, словно под одеялом. ― То есть ты не против? ― с подозрением уточнил Уэйд. ― Уверен, зрители будут от него в большем восторге, чем от какого-то школьника, вроде меня. ― Можешь быть также уверен, что я с радостью пошел бы на фильм со школьником... э-э нет, погоди, со студентом. Да, а то все эти сомнительные штучки меня не очень заводят... ― Уэйд, ― позвал Питер, разомлев на мягком диване. ― Что такое, пташка? Питер замялся, уже жалея о том, что хотел сказать. И хотя чувства толкали его раскрепоститься, он вдруг застеснялся. Солнце уже село, а свет никто из них так и не зажег, и теперь комната утопала в зыбкой полутьме, где едва различались оттенки цветов, и только яркие всполохи голубого экрана освещали их фигуры, обводя цветным контуром. ― А тебе э-э... до того, как ты узнал, тебе нравился... я? ― пробормотал он, обкусав каждый сантиметр щеки от того, каким нелепым себя ощущал. ― В смысле... что-то изменилось? ― Разумеется изменилось! ― весело воскликнул Уилсон. ― Я почти уверен, что больше не дам Чувачку-паучку прыгать с небоскребов, как бы мне самому это ни приходилось по вкусу. ― Ты не сможешь мне помешать, ― фыркнул Питер, закусывая в смущении нижнюю губу. ― И запретить. ― Планирую шантажировать тебя котятами и давить на чувство эмпатии и жалости, ― тут же нашёлся он. ― Ведь ты же не хочешь случайно оставить меня без родственной души, когда я так долго её ждал? Конечно же он не хотел. И от слов об ожидании Питер почувствовал себя совсем виноватым и тут же поспешил вскарабкаться ему на колени, обвивая его конечностями, словно веревками. Желание дать Уэйду счастье толкало его на разные поступки, и он был готов на всё, лишь бы ему больше не пришлось беспокоиться. Ведь вряд ли его жизнь до этого пестрила умиротворением и заставляла скучать. Ничего из перечисленного, конечно, не помешает Человеку-пауку прыгать с небоскрёбов. ― Останешься до утра? Питер отнял голову от его плеча и поднял брови, не понимая, намекает ли он на что-то или... или зачем ещё предлагают такие вещи? ― А то ещё вздумаешь лететь домой на паутине, ― закончил Уэйд, нахально ухмыляясь. ― Ай! ― раздраженно воскликнул Питер, уже собираясь встать, но его остановили. ― Ну же, пташка, ― фыркнул он хватая его за руку и утягивая обратно на себя. ― Утром прокачу тебя на своей тачке, ― Уэйд очень умело изображал из себя сердцееда, заигрывая с ним одним взглядом. Наверное, как-то так он себя вел до... до всего. Например, именно так выглядел Флэш Томпсон, когда заигрывал с каждой девчонкой в школе и, может, флиртуй он и с Питером тоже, тот бы и купился на это, но вместо этого лишь вкушал плоды его презрения к "чёртовому ботанику". Или "мистеру Унылость". Или "Пенису Паркеру". У Флэша богатая на оскорбления фантазия. ― Ты был задирой в школе? ― прыснул Питер, уже зная, что прав. Его эта мысль ничуть не огорчала, наоборот, смешила почему-то. ― Такую булочку я бы задирать не стал, ― Уэйд иронично изогнул бровь, точнее дугу, где она должна находиться. ― Мы бы были как в ромкоме: серая мышка-ботанка и капитан футбольной команды. Такие скромницы, как ты, падки на нахальные ухаживания! Питер просмеялся над этими мыслями добрых десять минут, пока Уэйд расписывал полную историю их любви от знакомства до выпускного вечера, если бы они познакомились в школе. Уэйд развалился на диване, закинув одну руку за голову, а Паркер лежал у него на груди, уткнувшись подбородком между рёбер, и с широкой улыбкой внимал любой ерунде, которую он придумывал. Его широкая ладонь утопала в волосах Питера, убаюкивая своим теплом, а вторая рука то и дело взмывала в воздух, выписывая узоры и обрисовывая все эти безумства, слетающие с языка. В его воображении школьник Питер Паркер был таким застенчивым, что вряд ли пережил бы в реальной жизни соседство с его бывшими одноклассниками, а школьник Уэйд Уилсон был таким Казановой, что наверняка добился бы если не исключения из школы, то точно судебного иска. ― А бутоньерка у тебя была бы с лилией, чтобы от тебя так воняло, что никто и подойти бы не смог! ― Думаешь, если бы я встречался с кем-то вроде тебя, меня бы пытались отбить? ― фыркнул Питер. ― Вот это мир фантастических грёз. Джордж Мартин съест свои книги без соли, когда это услышит! ― Тихо там! Ты должен почувствовать эту атмосферу, ― возмутился он. ― Вот представь: полумрак, весь пол в разноцветных воздушных шариках, играет "Come On Eileen" и мы кружимся в центре танцпола. ― Это было в кино! Клянусь, я видел это в кино! ― воскликнул Питер подскакивая, упираясь вытянутыми руками ему в грудь. Уэйд довольно закивал, улыбаясь, как нашкодивший ребёнок. ― Тебе необходимо посмотреть все фильмы, которые смотрел я, иначе контакт не будет налажен на все сто! ― Придётся запереть меня в этой квартире года на три. ― О... Жёлтый, я потом тебе объясню почему нельзя так делать. Ты... везёт же тебе, пташка, что я снаружи, а не этот псих, ― сказал Уэйд, кажется, сам удивленный тем, что слышал внутри. Его лицо растеряло веселость и теперь он смотрел на него с некой обеспокоенностью, сведя немного брови к переносице. Руки притянули Питера обратно к груди, крепко-крепко прижали, а Уэйд уткнулся ему в макушку носом, шумно вдыхая запах волос. ― Я бы прожил с тобой любую из этих жизней, ― тихо проговорил он. ― И с выпускным, и с разноцветными трико, и с метками, и без них. Поверь мне, Питер, я не смог бы отказаться от тебя, даже если бы ты растоптал моё сердце к чертям собачьим. Пришлось зажмуриться, чтобы прогнать удушливый восторг от этих слов. Благодарная, наполненная любовью улыбка расплылась на лице, и Питер зарылся им в мягкую, домашнюю футболку Уилсона. С трудом протиснув руки, у него получилось ответить на крепкое объятие, совсем разомлев от такой близости. Мог ли он подумать всего четыре дня назад, что весь этот спутанный клубок распутается и превратится в нечто столь прекрасное? Нет. Но в глубине души с самого начала их знакомства теплилась надежда, которая не давала опускать руки, и когда всё шло наперекосяк, помогала вернуться и взяться за эти отношения с новыми силами. А теперь её коконом оплела крепкая, нерушимая вера, возросшая в обжигающем, всепоглощающем пламени любви. И Питер был счастлив, сжимая в объятьях свою дорогую, долгожданную родственную душу.