Уэйд заставил его хрюкнуть от смеха. Нет, вот прям натурально так, громко хрюкнуть, правда. Оказалось, Пити боится щекотки, и на тридцатой секунде пытки едва не сломал Уилсону нос, отчаянно отбиваясь. Когда в ход пошла паучья сила, пришлось признать поражение.
― Нечестно, ― пропыхтел Уэйд, откидываясь обратно на подушку.
Питер продолжал загнанно дышать и хихикать из последних сил, прижимая руки к груди. Румяный, лохматый и абсолютно,
абсолютно голый.
―
/Ты снова упускаешь всё самое интересное./ \Дай переварить,\ ― простонал Жёлтый, едва дыша. ― Я могу рассказать об этом в любую секунду.
― М? ― похоже Паркер снова был в зоне действия сети и включился.
― Жёлтый ещё отходит. Болтаем, ― пожал он плечами, будто то, о чем он говорил было в порядке вещей.
Питер закатил глаза, расплываясь в широченной улыбке. А Уэйд смотрел на него и вспоминал, как ещё недавно тот закатывал глаза от удовольствия, пока он вылизывал ему шею, пересчитывая рёбра кончиками пальцев.
Паркер пытался обсуждать с ним предложение Пеппер, настаивая, что нужно покончить с этим как можно скорее, а сам слова путал и мурлыкал, как котёнок, дорвавшийся до ласки. Мял сильными пальцами покрывало на кровати, сидя на самом её краешке, и закидывал голову к потолку, теряя последние капли самообладания. Бормотал что-то под нос, а Уилсон и не слышал, потому что в
такой момент даже у Белого прорезался голос, не то что у Жёлтого, и они вопили без остановки, наперебой, пока удивление и восторг не заставили их притихнуть.
― Ну, вот я и думаю, ― глухо проговорил Питер и, кажется, совершенно безотчетно развёл в стороны ноги, чтобы Уэйд, стоящий на коленях у кровати, мог придвинуться ещё ближе, ― может, и ну её... н-не соглашаться же только ради... о-ох, Уэйд, ― он задрожал, когда проворный язык очертил его сосок. ― В общем, ― выдавил он из последних сил. ― Л-ладно... к чёрту.
Голос скатился ниже, до гудящего шепота, как вдруг плечи Уилсона сжали его ладони и потянули выше, и он ― что он мог вообще? ― послушно поднялся, подаваясь вперед, навстречу жадным, влажным губам, ищущим прикосновения. В голове стало пусто. Жёлтый ещё пытался проблеять что-то, Белый умолк в секунду, но затем чужие руки налились нечеловеческой силой и подняли его ещё выше, заваливая его тело набок.
Питер улёгся сверху, и приятная тяжесть придавила Уилсона к матрасу. Голову заволокло туманом, яйца звенели от похоти. Горячие ладони подцепили толстовку, нетерпеливо оглаживая низ живота, пока руки Уэйда пытались справиться с ширинкой на чужих джинсах. От мысли, что сейчас он увидит парня полностью обнаженным, помутился рассудок.
Он помнил острые коленки, что свели его с ума ещё в первый их раз, когда Паучок чинил суперкостюм, сидя на диване в той самой толстовке, что была на Уэйде теперь. В голове всё ещё оставался чётким образ его потрясающей, просто нахуй
идеальной задницы и ― господи боже ― члена, ощущение его горячей плоти на языке. Но Уилсон ещё ни разу не видел его всего.
В мыслях вдруг всплыл другой образ: из-под поднятой юбки выглядывает кусок гладкой, бледной кожи живота, его собственная, шершавая ладонь гладит гениталии, нежно омывает, борясь с желанием сделать приятно ещё раз, Уэйд стоит за ним, крепко прижимая к себе его тело, и наблюдает через зеркало за микровыражениями на прекрасном, заалевшем лице. Вдруг становится физически больно от того, как стояк упирается в жесткую клетку джинсов. Рука вслепую нащупывает ширинку, распахивая штаны, и из груди рвётся утробный, громкий стон. Питер на мгновение перестает терзать его губы и вопросительно смотрит на него. Отросшие кудри свисают на лоб, хаотичный румянец покрывает щеки и шею, приоткрытые губы блестят от слюны, алые, словно накрашенные, от того, как Уилсон вжимался в них, то и дело покусывая и посасывая.
― Ох, блять, ― тихо чертыхнулся Питер и схватился ладонью за лоб, приподнимаясь. ― Извини, я так разошелся, что...
― Эй, ― шепотом позвал Уэйд, улыбаясь так нежно, что сам удивлялся. ― Всё хорошо, пташка, ― он погладил тыльной стороны ладони его щеку, поднимаясь к скуле. ― Просто всё моё тело ахуевает от того, как же ему повезло. И-и, ― протягивает он, проводя носом от ключиц до мочки уха, ― есть у меня одна мысль. \Звучит угрожающе.\
/Тебе понравится,/ ― обещает Белый. ―
/И Паучку понравится./
Питер смотрит заинтересованно и очень ясно, будто только что не тёрся о него в исступлении.
― Разреши мне за тобой поухаживать, малыш. Я просто хуею, когда ты сверху и всё такое, правда, если у тебя ещё будут силы сегодня, я позволю сделать с собой всё что ты, блять, захочешь. Я не шучу, что угодно, ― тараторит Уэйд, а тот лежит на нем и посмеивается, стремительно краснея. ― Хотя... если ты не передумаешь, увидев меня голышом, то это уже будет подвиг, ― смех тут же обрывается, и теперь Питер смотрит практически зло. ―
/Сердится./ \Как котёнок!\ Прости, что порчу момент своей хуйнёй, ― с улыбкой вздыхает Уилсон, оглаживая его плечи широкими ладонями, ― но мне так сложно поверить в то, что всё это реально, что... э-э, ― он, кажется, впервые не мог сформулировать мысль. ― \Думаешь, откажет?\ Хочу это видеть, ― шепчет он, утыкаясь лицом в его горячую шею.
Парень бесшумно смеётся, и вдруг его язык скользит по шее, подбираясь к уху.
― Я в порно сниматься не собираюсь, ― в его голосе улыбка.
― О, не думай, что я дам кому-то другому увидеть, какой Аполлон мне достался. Даже фоткать тебя не буду без рубашки, а то вдруг кто-то взломает облако и сольёт твои нюдсы в сеть! \Жесть!\ ― в ужасе восклицает Жёлтый. ― Ну так! Да и я бы посмотрел в прямом эфире, как... как ты закатываешь глазки, ― Уэйд так боялся напугать пацана, что избегал взгляда в глаза, продолжая изучать губами его шею. ― Хочу видеть себя рядом с тобой, малыш, ― от этой мысли он едва не стонет вслух, приходится зажмуриться. ― Хочу убедиться, что это не шиза, ― он так крепко прижимает к себе Питера, что тому, кажется, уже дышать нечем, но хочется ещё ближе. ― Вдруг это один большой глюк, так ведь не бывает...
Питер вдруг отстраняется. Ещё несколько секунд вжимается в него своим стояком, а потом усаживается на его бёдрах, растрёпанный и красный, как рак, и смотрит блестящими глазами не то в ужасе, не то в восторге. Жёлтый вопит. Уилсон прекрасно его понимает ― у самого ноги затряслись. Он был уверен в том, что между ними произойдёт, весь день. Ровно до этой минуты.
Неожиданно страшно. Сердце пропустило удар от внезапной мысли, воспоминания о том, что хорошие мальчики на такое вообще-то обычно не соглашаются. Уэйд боялся ещё ровно секунду, но затем не мог думать ни о чем другом кроме того, какой же Питер красивый. Вглядывался в его ресницы, в волосы, в которые так полюбил зарываться носом, зацелованные губы, алые от смущения щеки и редкие, бледные веснушки. У него ещё несколько мгновений до того, как загоны выберутся наружу и напомнят о том, что, должно быть, судьба совсем ебанулась и допустила какую-то дурацкую ошибку, но Питер вдруг хватает его за плечи и усаживает тоже.
― Тогда держи вожжи, ковбой, ― озорно ухмыльнулся он и в секунду соскользнул с его бёдер.
― \Самое время, чтобы ничего не испортить, Уэйд.\ Цыц, желток.
Поднимаясь с постели он умудрился подцепить и руку Паркера, утягивая за собой, который, кажется, так и не понял, что именно с ним хотят сделать. А Уэйд уже предвкушал задуманное всем своим естеством.
Он позволил снять с себя толстовку, осознавая, что чем раньше это случится, тем лучше. Так Питер успеет сделать ноги быстрее, чем заведёт Уэйда настолько, что у него яйца лопнут. Но оставшись с оголенным торсом, он не почувствовал перемены в его настрое, даже наоборот ― глаза у парня загорелись, как лампочки, и с таким взглядом он вовсе и не походил на девственника. Стеснение осталось там, за дверью, а без него Паркер стал ещё нетерпимее и прямолинейнее. Он откинул чужую кофту на пол и уже потянулся дальше, к джинсам, но Уэйд перехватил его руки и потянул на себя, утягивая его в центр комнаты.
― А теперь, ― он развернул его на месте, оставляя лицом к зеркалу, висевшему у двери. ― Жди тут.
Мгновенно покрасневшие щеки впечатаются в сознание на долгие месяцы, а Белый станет часто вспоминать это удивленное лицо со смехом и нежностью.
Уэйд вернулся к нему со стулом, наблюдая за Питером через отражение. Он выглядел всё ещё растерянно, сконфуженно сжимая плечи, но расстегнутую ширинку раздвигала в стороны его эрекция. Твёрдый живот, кубики пресса (Питер божился, что это результат его мутации и не более), над ними ещё стояли соски после манипуляций Уилсона... Покрытые шрамами ладони легли на бёдра, поглаживая надоевшие джинсы и выглядывающие трусики, на которых уже растекалось мокрое пятнышко смазки у головки.
― \Такой идеальный,\ ― благоговейно прошептал Жёлтый. Стул они поставили чуть наискось, спинкой к зеркалу. Рука легла Питеру на спину, между лопаток, легко подталкивая ближе. Они видели в отражении, что он в замешательстве, но при этом оставался подозрительно спокойным. ―
/А ты посмотри, что у него за спиной./
Широкая фигура позади оттеняла миниатюрное тело так, будто он мог быть кем угодно, но не супергероем. И контрастировали они отнюдь не только комплекцией. Кожа Уилсона всегда была чуть красноватой, будто от воспаления, а Питер выглядел... нормально. Немного загорелым после лета и румяным от смущения и возбуждения.
―
/Но тем не менее он возбужден,/ ― довольно заметил Белый. ― Как и мы, ― низко пророкотал Уэйд, прижимаясь к парню со спины пахом. ― Смотри на себя, карамелька, ― он оставил невесомый поцелуй на его шее и подцепил большими пальцами джинсы, стаскивая их вниз.
Их глаза встретились в зеркале. Живот Питера то и дело резко впадал от того, как глубоко он дышал. Не говоря ни слова он переступил через штанины, выпутываясь, позволил так же спустить и бельё, а затем, не успел Уэйд ничего сделать, поставил одно колено на сидение стула и ухватился руками за спинку, ни на секунду не отводя взгляда.
― \Он смотрит на нас, а не на себя,\ ― прохныкал Жёлтый. ―
/Мы сами этого хотели./ \Мы хотели видеть, как берём его, видеть его лицо. Видеть себя рядом с ним.\
/Нет, Жёлтый, мы хотели, чтобы он смотрел на нас. Видел нас./
От этих слов пришлось зажмуриться, потому что внутри всё сжалось от смеси надежды и жалости к себе, и он уткнулся лбом в мягкую, нежную спину, не в силах остановиться и не целовать больше бархатную кожу, пышущую теплом.
― Ты точно хочешь, малыш? ― спрашивая, он будто даже надеялся на отказ. Будто вся уверенность в чувствах Питера отскочила на много миль назад, едва он увидел их вместе в отражении, осознавая, как далеко всё это зашло.
― Да, ― слово сорвалось с губ, едва не утонув во вздохе, но едва Уилсон выпрямился, вдруг замешкался. ― Уэйд...
Он мгновенно отступил на шаг назад, одёргивая руки.
― \Блять!..\
― Н-нет, стой, ― вскрик получился чересчур испуганным для такого простого дела. ― Я имел в виду... а твоя... твоя соседка разве нас не услышит? ― щеки его побагровели, но он продолжал послушно смотреть мужчине в глаза сквозь отражение.
Улыбка расползлась на лице сама собой. Он вернулся к нему, по-хозяйски обхватывая широкими ладонями обнаженные бёдра, притягивая их ближе.
― Сразу после "Главного госпиталя" она надевает беруши и заваливается в долгий, послеобеденный сон. Ей же под сотку, пташка, нужно восстанавливать силы после пары часов бодрствования.
/Жёлтый, скажи, что мне кажется, и мы не обсуждаем старушку в процессе соблазнения своего соулмейта.../ \Увы.\
― Тогда ла-адно, ― довольно протянул он, выпрямился и вдруг закинул голову вверх, падая макушкой ему в грудь.
Такой смешной вверх тормашками: волосы торчком, румянец расползся по всему лицу, а глаза сияли яркие-яркие, и губы улыбались во всю ширину, обнажая полосу белых зубов. Любит. Смотрит на него, счастье во плоти, и только по этому взгляду всё становится ясно. А он, что, сомневался? Разве стал бы этот мальчик его обманывать? Смешно, но даже после всей той лжи, Уэйд верил, что дальше его ждала лишь искренность.
Оставив нежный поцелуй на лбу, он поднёс к его губами два пальца, мягко проталкивая в горячий рот. Питер прикрыл глаза и слегка засосал их, обводя языком.
Он смутился, когда Уэйд принялся растягивать его, упал обратно руками на спинку стула, не поднимая взгляда, но едва первый дискомфорт прошел, расслабился, то и дело изредка поглядывая на них в отражении. Жёлтый подначивал ускориться, трепетал от нетерпения, заставляя Уэйда сбиваться с ритма, а Белый напротив успокаивал, всё шептал: "Надо быть бережным, бережным, бережным..." И он был. Оставался настолько сдержанным, насколько только хватало сил, прислушивался к реакциям Питера.
―
/Нельзя делать больно.../ \Не сделаем!\
/Сделаем./ Нет, ― выдохнул Уилсон, оглаживая второй рукой бледную кожу на бедре, обводя косточку и опускаясь дальше, касаясь чувствительной головки, отчего Питер вздрогнул, зажмуриваясь.
― Ох, Уэйд... д-давай уже, ― пробормотал он тихо.
― Хорошо, малыш, ― рассмеялся Уэйд мягко. ― Пообещай, что скажешь мне, если будет больно.
/Не скажет./ \Тигрёнок будет храбриться до последнего, ты же знаешь.\ Знаю, поэтому и прошу.
Конечно он не сказал. Цеплялся пальцами за спинку стула, вжимал подбородок в грудь, смешно пыхтел, но зачем-то терпел, а Уэйд наблюдал за ним в зеркало: как напрягаются мышцы на сильных руках, как он жмурится, ожидая, чтобы всё прошло. Входил в него, с лихвой облив член лубрикантом, постепенно, мягко и медленно покачиваясь.
Смотрел, как напряжение сменила расслабленность.
― \Красивый.\
Смотрел, как губы приоткрылись, и с них сорвался вздох.
―
/Сладкий./
Смотрел, как он тает в его объятиях, хотя был будто заяц в медвежьей хватке.
― \Хороший.\
Наблюдал, ловя каждый тихий, жадный, нуждающийся хнык, с которым Питер принимал его, уже не чувствуя, насколько был возбужден сам.
―
/Наш./ Наш, ― вторил он Белому, вдруг ощущая, как дрожь пробирает тело, когда Питер вдруг выгибает спину и закрывает от удовольствия глаза.
Он стонет. Наверное, слишком громко. Наверное, услышат соседи. А Уэйд вбивается в него всё жёстче с каждой минутой и постанывает сам, не отрывая взгляда от чужого наслаждения.
Это совсем не похоже на их хаотичные, бурные прежние связи. Может, будущие будут такими же, или наверняка ещё жарче, но в тот момент не было ничего более возбуждающего, чем осторожный, бережный секс, от которого ноги дрожали, грудь разрывалась любовью, заботой и желанием, а мысли пустели.
Метка горела огнём. В голове блаженная тишина. В ушах только его голос, его блаженство. Его тело ― молчаливое признание, подающееся навстречу, жаждущее большего, грани, самого пика. На языке только его имя. Неверие отступило. Питер был его, от кончиков пальцев до лохматой макушки, и в супергеройском костюме, и в рваных джинсах, и праведный, и ошибающийся, любящий и заботящийся, родной по душе, предназначенный самой судьбой.
Глаза наслаждались открывающейся картиной. Питер весь раскраснелся, и то и дело жмурился, концентрируясь на ощущениях, а Уэйд крепко держал в ладонях его бедра и толкался внутрь, наблюдая, как каждое движение отражалось наслаждением на прекрасном лице. Ритмичность приближала к порогу, и он чувствовал, как горит всё внутри. Паркер сжимался вокруг него, и сгибался всё ниже и ниже, уже не в силах держать себя прямо.
Питер отнял руку от спинки и сжал член в кольцо, Уэйд тут же обхватил его поперек груди и заставил подняться, как раз вовремя, чтобы он кончил и не переломал сильной хваткой хлипкий стул. Сам уткнулся носом в сгиб его горячей шеи и догнал в пару размашистых движений, вскрикивая от удовольствия.
Питер обмяк, как желе, но улыбался. Грязный, взмокший, с порозовевшими щеками цеплялся за его плечи, пока Уэйд нес его в кровать. Только уложив его, он наконец снял до конца собственные джинсы, до этого лишь приспущенные, и опустился рядом, утопая в непривычном, давно забытом ощущении полнейшей гармонии и спокойствия. Продолжал гладить немного намокшие от пота волосы, и вся прошлая жизнь, совершенно не вязавшаяся с этим мгновением, проносилась в голове в поисках чего-то, что могло бы сравниться с ним по уровню счастья, но ничего не находилось.
Едва они немного отошли, как Питер стал говорить. Болтал без умолку, лёжа на животе, подперев подушкой щеку, рассказывал о том, о сём, и всё улыбался, улыбался, улыбался...
―
/You are my sunshine,/ ― негромко запел Белый. ― \My only sunshine,\ ― подхватил следом Жёлтый. ― You make me happy when skies are grey, ― не сдержался Уэйд, перебивая Паркера на полуслове. ― \You'll never know, dear, how much I love you.\
/Please don't take my sunshine away./
― Жаль слышать треть, ― хмыкнул он, поднося его ладонь к лицу и утыкаясь в нее губами.
― На нашей свадьбе спою, ― не задумываясь процитировал Уилсон сам себя.
Мысль мгновенно возникла в голове, и по встрепенувшемуся Питеру, Уэйд понял, что не одинок. Они говорили об этом на вершине небоскреба, балансирующие на грани желания и вражды, примирившиеся, попытавшиеся понять друг друга и, наверное, именно оттуда и прорастали корни привязанности Паркера, признавшего чувства превыше разума.
― Слетаем сегодня, Паучок? ― хмыкнул он, притягивая парня к себе за талию.
Он, конечно, согласился, и по его горящему взгляду Уэйд понял насколько тот тосковал по геройствам всё это время. И насколько он сам скучал по грациозному, сильному и идеальному Человеку-пауку.
Оказавшись в кольце его рук, Питер опрометчиво стал тыкать пальцами ему под ребра, щекоча, но то ли он был слишком расслаблен, то ли ему нравилось, но он дал Уэйду победить себя, уложить на лопатки и щекотать до истерики. Эл наверняка разбудил этот хохот даже сквозь беруши.
***
Они снова поднимались бесконечно долго. Человека-паука потряхивало от нетерпения, а Дэдпул всё никак не мог заткнуться, рассказывая все самые похабные анекдоты, которые только смог вспомнить. Благо у Жёлтого всё на подкорке записано. Питер смеялся и просил остановиться, если тот не хочет превратиться в лепешку при падении с девяносто четвертого этажа, но донести его до верха всё же смог, перекидывая его через ограду, как мешок картошки.
― По-моему тут ещё лучше, чем в прошлый раз, ― выдохнул он, усаживаясь на край, совсем как тогда.
― Это потому что ты всё ещё в экстазе, конфетка, ― фыркнул Уэйд, пихая его локтем в бок. ― А плохо здесь в принципе быть не может. Не занимай подъем так неприлично много времени, я бы предложил наречь это "нашим местом" и летать сюда на свиданки, но, думаю, рано или поздно это должно закончиться моими расплющенными по асфальту мозгами.
― Как хорошо, что потом они сплющиваются обратно, ― хмыкнул Питер, вроде шутя, но Уэйд понял, что он серьезно. ― Жаль, не все такие. Но если это стоит таких страданий, ― он сжал его пальцы в ладони, ― то, наверное, хорошо, да?
Он кивнул, осматривая вечерний город под ногами. Темнота ночи ещё не опустилась, солнце медленно ползло к горизонту, рыжея с каждой минутой всё сильнее. Свет отражался в бесконечных окнах небоскребов, и от этого перехватывало дух. Город ещё шумел там, далеко внизу, но его слух почти ничего не улавливал. Красота будто удваивалась с каждой секундой и вскоре так поражала, что Уэйд не мог поверить своим глазам.
Он обнял Паучка за плечи, притягивая к себе, и чмокнул в висок прямо сквозь маски. Наконец, всё устаканилось.
― Ну что, что будем делать с твоей надзирательницей?
― Да ну её, ― фыркнул вдруг Паркер. ― Не нравится мне её риторика. Мы и сами справимся.
― Но она не даст нам житья. Помнишь, я нагрешил на семь жизней вперёд?
― Скорее уж девять.
― Ты только что назвал меня котиком?
― Мечтай, ― шутливо отмахнулся Паучок, пихая его ладонью в грудь.
― Эй, а как же придумать мне милое прозвище? Могу подкинуть пару вариантов! "Изюмчик" мне кажется подходит, ― предложил он, и Питер рассмеялся. ― "Сморчок", "старичок"... о, или "папочка"?
― Ой, нет! ― расхохотался он. ― Уж лучше изюмчик...
Некоторое время они просидели молча, думая каждый о своём. Питер положил голову ему на плечо и перебирал пальцами по его бедру. Уэйд слушал разглагольствования Белого, пытаясь научиться как-нибудь приглушать громкость, когда Жёлтый открывал свой хлебальник, и будто наконец был и не против, что эти двое вообще там есть. Болтают и болтают, что с них взять? Он любил почесать языком сам и послушать других!
Когда солнце село, и холод вдруг начал пробирать до костей, Паучок вдруг подскочил, молниеносно оказываясь на ногах, и протянул охреневшему Дэдпулу руку:
― Поднимай зад, сморчок-старичок, и не зевай, а то поймать не успею, ― весело заявил он, помогая ему сильной рукой.
Секунда-другая и он уже на вершине шпиля, а Уилсон стоит, растопырив руки в разные стороны, и восторженно пялится на его грациозную, крепкую фигуру.
― \Ну, нихуя себе, мы завалили Человека-паука!\
/...ты только сейчас это понял?/
Прыжок. Он перемахивает ему через голову, взлетает стрелой и несётся вперёд, вереща от восторга, а Уэйд улыбается, ему скулы сводит, и хочется смеяться. Решается, перекидывает ногу через ограду и ни на секунду не засомневавшись летит следом за Человеком-пауком, потому что знает ― он поймает. В свои сети ― уже, так что там, эти пятьсот метров высоты?
Конец.
