flubdub

Ахтунг — нецензурная лексика и упоминание сексуального насилия.

***

      Америка с Россией были поразительно разными.       Мировоззрения их разительно отличались. Если Россия за свою относительно недолгую жизнь познал грязь, голод и боль и утратил все человеческое, что когда-то в нем было, то Америка оставался оптимистичен, несмотря ни на что. Он знал, что все будет рано или поздно хорошо, и воодушевлял, уверял в этом других.       Америка боли не боялся — в конце концов, она — доказательство того, что ты борешься. А если ты борешься, ты жив — не это ли главное?       — Блять.       Россия боль ненавидел всей душой. Он был в состоянии ее перетерпеть, стоять с гордо выпрямленной спиной и холодным безразличием в глазах. Но если боли внутри накапливается слишком много? Если улыбаясь чуть шире обычного, ты чувствуешь, как твоя маска трещит по швам, а из глаз хрусталем сыпятся слезы? Что тогда?       Россия не знал.       Истерика настигла его неожиданно. Даже повода как такого нет — просто вдруг стало так плохо-плохо, что Федерация понял — сдерживаться он больше не может. Здание ООН практически пустое. Хоть что-то хорошее.       — Насколько все плохо? — интересуется Америка, замирая у стены. Россия окидывает его нечитаемым взглядом через зеркало. Вздыхает.       — Хуерыжит, что аж пиздец.       Штаты глядит на него заискивающе. Честно, он ни черта не понял — ни смысла сказанного (потому что Великий и Могучий русский мат вещь для иностранцев адская), ни самого Россию.       Его понять вообще очень сложно. Такой… странный.       Вглядываясь в напряженные плечи, худое тело, обятнутое рубашкой, блеклые, будто у мертвеца, голубые-голубые глаза и лицо, США в полной мере осознавал разницу между ними.       Чего же такого натерпелся этот мальчишка, что стал… таким?       — Знаешь, — начинает РФ, приводя себя в порядок. — А поехали к тебе?       Америка удивленно хлопает глазами. Сейчас Россия казался ему до безобразия уродливым и неправильным — с натянутой, очевидно вымученной улыбкой на лице, который будто пытался завлечь его, с опухшими от слез глазами и каким-то больным жертвенным страданьем в их глубине.       — Говоришь, как шлюха.       Федерация тихо смеется. Ему действительно стало вдруг по-больному весело.       — Как элитная шлюха, — поправляет, смахивая с лица челку.       Америка, кажется, собирался прожечь в нем дыру. Он лихорадочно думал и пытался убедить себя в том, что тот, кто стоит перед ним, не настоящее лицо русского. Тот, будто прочитав чужие мысли, еще шире улыбается, а вместе с тем — более криво и ломано:       — Ты прав, — судорожно втягивает носом воздух. — Хочешь услышать мою историю? Всю жизнь я был чехлом для чьего-то члена. Меня драл собственный отец, представляешь? Говорил, что я невероятно красивый, что я только этого и достоин — чтобы меня просто трахали. Как шлюху. А потом меня изнасиловал брат. Отец был в соседней комнате, но ничего не сделал. — Россия глянул на Штаты, будто мягко насмехаясь над ним. — Тогда я понял, что любовь и привязанность — хуйня полная. А знаешь, почему Украина меня трахнул? Решил, что отец уделяет мне слишком много внимания и разозлился.       Он замолчал. Америка почувствовал, как Федерация сдерживает слезы и начинающуюся истерику. Америка понимает — вспоминать плохое прошлое тяжело. Но рано или поздно его надо отпустить — как сделал он. Пока хватаешься за всю ту гниль, все произошедшее с тобой дерьмо, сам гниешь. А вытравить в себе все эмоции, мораль и душу — все равно что умереть. Только хуже.       А Россия упрямо хватался за прошлое, вгрызался в него и боялся отпустить. С этим надо что-то делать.       — А потом… Я убил своего отца.       Америка сглатывает. Россия так спокойно об этом сказал. Но если ты думаешь, что знаешь его уже целую вечность, понимаешь, сколько в его голосе скрытых эмоций — печаль, больная радость, тоска и липкий страх.       — Специально спрятал под подушкой нож, а пока он трахал меня, перезал ему горло. Я был весь в крови, а он упал прямо на меня. Это было так… стремно. До сих пор в кошмарах снится — как отец хрипит, говоря, что я монстр, как его кровь во все стороны брызжет, и как его член в моей заднице медленно остывает.       США раскрывает руки для объятий. А что он мог бы сказать — «ну подумаешь, все будет хорошо»? Да и не нужны сейчас слова. Федерация устало улыбнулся, утыкаясь в чужую грудь.       Они все еще оставались невероятно разными. Но это — всего лишь незначительный пустяк.       Америка верит, что теперь у них все будет хорошо, потому что они только что перешли какую-то незримую черту в понимании друг друга, и Россия впервые с ним абсолютно согласен.