***
Выпроводив наконец «приятного джентльмена», Дебби взялась за меня: — Милый, почему ты все еще в халате? — слишком мягко стелет. — Он скоро придет, а ты в таком виде. Сама напялила оранжевый люрекс, взбила рыжие кудри и намалевала пурпурным рот. — А что, был гонг к переодеванию? — спрашиваю, даже не пытаясь двигаться. — Он приглашен к пятичасовому чаю. — Нервно отбивает такт каблуком. «К пятичасовому чаю». Блядь, откуда взялась эта выпускница закрытой школы в Стаффордшире? Чудесное преображение: «Стакан латте и пара гребаных вафель гарантированно превращают вас в настоящую снобку». — Все галстуки зависли в Питтсе, — отвечаю чересчур спокойно. Чтобы позлить. — Но четырехзначная цифра на чеке дает полное право ходить по дому даже голым. Закатывает глаза и набирает в грудь побольше воздуха: — Дай хоть постель приберу. — Тянет подушку. — Нет, так удобнее, — нагло заявляю, поправляя сползшее одеяло, кожей ощущая волны гнева, направленные на меня. Челюсти заработали с удвоенной скоростью, перемалывая жвачку. Сейчас английская леди съебется и грянет взрыв. Отсчет пошел на секунды. — Слушай, засранец! — Все, детонатор сработал. — Вижу, ты почти как новенький?! Быстро оторвал задницу от дивана, переоделся и почесал на прогулку! А когда придет… — Нет, мам, не могу: домашка еще не сделана. Да и «Улица Сезам» вот-вот начнется. Хочет въебать и только из жалости сдерживается. — Хуй с тобой, сиди. Не думаю, что кто-то обрадуется твоим исхудавшим коленкам! — вываливает последний аргумент, разворачивается и важно марширует на кухню. Там от злой неловкости что-то разбивает, гневно матерится, собирая осколки. Затем сердито хлопает дверцей печки и по всему этажу растекается аромат сладкой корицы и яблок.***
Легкая перепалка взбодрила, и я довольно ловко разбираюсь с постелью, отправляя ее наверх. Надоело быть задницей. Наведываюсь в сиреневую спальню — перетащить вещи. И слегка оценить обстановку. На заднем дворе. Неожиданные перемены — рядом с джипом нарисовался ярко-красный «Ниссан». Крошечный, с кофейную чашку. Проскочил, пока я шлялся туда-сюда по лестнице. Машинка маленькая, игрушечная, несерьезная. Бабская. Значит, все-таки натурал… Плевать! Падаю звездой на тугую постель, закрываю глаза и представляю себя в спальне лофта. С ее синим полумраком, мягкостью египетских простыней и привычными запахами. Только под пальцами совсем не дорогой хлопок и пахнет вокруг не табаком и кофе, а гребаной лавандой. Я дико соскучился по дому, но возвращаться с «Ибицы» пока рано. Придется еще немного «позагорать» среди стен в сиреневый цветочек, уродских подушек и прочего тряпья. Чувство, будто обчитался Джейн Остин. Зато Ханикатт дрочил бы на все это, не переставая. — Милый, у нас гости! — появившаяся в дверях Деб жутко переигрывает. — Спускайся, мы тебя ждем. — Давай, не выебывайся, — тихо добавляет обычным тоном и уходит, не дав мне ни единого шанса отказаться. Блядь! Почему не прикинулся спящим? Или лучше мертвым — все равно заставит прийти. Надо было еще утром запретить этот цирк. Но как? Билеты проданы. Публика неистовствует — строптивый Кинни не желает выходить на манеж. Короче, если она что-то решила… Несчастный Майки! «Парень что надо» — гласила реклама. Ладно, спущусь ненадолго. Посмотрю на соблазнителя престарелых чирлидерш. Нехотя поднимаюсь, медленно меняю халат на джинсы и белую майку. В зеркале натыкаюсь на растрепанного незнакомца с лихорадочно блестящими глазами. Шмотки ему заметно велики. Предавшее тело — тенью. Но взгляд «я бы тебя трахнул» компенсирует все. — Ты всегда будешь молодым, всегда будешь прекрасным… ты Брайан Кинни, еб твою мать, — тихо напоминаю. И он неуверенно улыбается в ответ.