Февраль-март

В «Список повинностей» по-прежнему включен ежедневный променад. Не по Либерти, конечно, но что поделать. Сразу по приезду иду прогуляться. Исключительно ради недавнего интереса к малым архитектурным формам. И на ампельные деревья охота глянуть: есть в их корявых ветвях некая «изысканная печаль». Ебать… Веду себя, как Тэодор в «лучшие» годы — лузер со стажем, без надежды на «повышение». Вынужденный компенсировать отсутствие траха тягой к прекрасному. Хотя увлечение балетом одобряю: иногда случаются поразительно строптивые экземпляры, с трудом поддающиеся настойчивости данс-белта, но приятно покорные в чужих руках. Обход феода занимает добрых три четверти часа. Да и похуй — куда спешить? Вокруг ни души. Влажно пахнет землей, разогретым гравием. Солнце льется «Мимозой», опьяняя. Летающие «эмметы» заливисто трещат. Еще бы затянуться до головокружения, запуская в легкие дымную сладость… и вот он кайф: ни Питтса, ни агентства… «Ни стояка». Заткнись уже, Ханикатт. Лишь прозрачный воздух, акры яркой зелени и тишина… …нагло прерванная нарастающими воплями знакомой квадросистемы: You're the one who's always choking Trojan, You're the one who's showers always golden. Spunk and bestiality well it's an Assisi lie. Вот и «вид из окна» пожаловал. Что-то рано сегодня рыцарские посиделки закончились: три пополудни. Wrangler слишком резво влетает в поворот, ловко паркуется на узкой дорожке и замирает. Не проявляя, кроме грохота колонок, никаких признаков жизни. Первое, что приходит в голову — притаиться за красным кирпичом конюшен и ждать, когда Тэйлор съебется в хижину. «В твоем распоряжении все, кроме маленького домика.» Плюю на мимолетную слабость и продолжаю выполнять назначение докторши, пока до джипа не остаются считанные ярды. Триплекс пестрит солнечными бликами, мешая обзору. Только закаленный вавилонским разноцветием глаз без труда считывает происходящее в салоне — некто распластал Тэйлора по переднему сидению и с упоением терзает его рот. Для верности вцепившись в светлую шевелюру. It's ahead of me. You should close your fly…» — орет «Placebo», разбиваясь о толстые стены построек. Зависает в ушах, гулко отдавая в голове, аккомпанируя взбрыкнувшему ни с чего сердцу. Шоу длится недолго, но достаточно, чтоб ощутить себя жалким экскурсантом, получившим наконец возможность насладиться живыми инсталляциями в темных комнатах «Вавилона». «Мистер Шмидт». Как знал, сучонок. Воображаемый Ханикатт хлопает в ладоши и довольно лыбится, сияя диастемой. А я глаз не могу отвести от бликующих стекол, стараясь рассмотреть получше: как-никак оплачено все, «…кроме маленького домика». «I understand the fascination. The dream that comes alive at night But if…» Наконец неугомонного Молко заткнули на полуслове, и из джипа устало выбрался Тэйлор. Куртка сползла с плеч, волосы взъерошены. Растрепан, как после хорошего траха. Пассажир в таком же состоянии — темные кудри торчком, смуглая кожа щек в легком румянце. Губы обоих горят пунцово. Представляю, сколько вынужденных остановок сделано в пути. У Тэйлора в руках початая бутылка шампанского. На роже — восторг. Отхлебывает прямо из горла́ и передает кудрявому. Тот пригубил, закашлялся и тут же вернул обратно. Слабак. Тэйлор довольно щедро отпил, слегка поперхнулся и снова протянул собутыльнику, совершенно по-детски сияя. «Джастин, солнышко, налей нам вина.» Но увидел меня, и яркость улыбки резко уменьшилась, а зефир щек вспыхнул алым. Съебаться бы… Да поздно — оба уставились. Тэйлор — с явной издевкой. Секунду поколебавшись, принимаю вызов и подхожу ближе, маскируясь скучающим безразличием. — Перси, дружище, почему не сообщил о приезде? — Стараюсь звучать ровно, уверенно, спешно пряча в карманах мелко дрожащие пальцы. Кудрявый завис в недоумении и на всякий случай схватил Тэйлора за руку. А он хорош — темные, с поволокой глаза, нежные, припухшие губы. Что-то... в стиле Веласкеса. Еще бы крахмальный воротник вокруг изящной шеи и бороденку погуще. «Dulce, cariño, guapo». Нет, слишком dulce. До приторности. — Твой? — Киваю на кудрявого, не давая Тэйлору опомниться. И себе заодно. — Поздравляю. А юная наложница чем не угодила? Аллергия на «клубничный» латекс? Или на тройнички со связыванием не повелась, ссылаясь на тринадцатую поправку? — Не угадали. — Ни грамма смятения, лишь нежные щеки выдают градус, малиново полыхая. — Тройнички — ее любимое. И нафиг поправку. — Сдувает со лба светлую прядь и смотрит, провоцируя, не отрываясь. — Так чего ж не приехала? — плачу́ тем же, наблюдая, как стремительно темнеет яркая синева. — Обиделась на прием? Старался, знаешь ли, изо всех сил. — Плевать на прием. — Синева становится наглее. — Не прет от хруста коленей отставных обольстителей. У блондинистой Джен охуенно огромные яйца. Тем интереснее их пощупать. —  А вы тоже не из пугливых, как я погляжу. — А вы чертовски догадливы, — отвечает с той же интонацией и расплывается в пьяной улыбке. — Значит, могу воспользоваться недавним приглашением? — Даже не пытаюсь не пялиться на пухлый смеющийся рот. — Как-нибудь потом. На сегодня у нас другие планы. — Подмигивает дружку. Тот, блестя смоляными глазищами из-под черных ресниц, лишь гордо кивает. Забавный. — В кои веки новые лица, — зависаю взглядом на джинсовой выпуклости. — Какая-никакая вечеринка… — Мистер… — Тэйлор на секунду задумался, вспоминая. — Рочестер, — подсказываю. — …Шмидт. — Чертов упрямец. —  Вечеринка закрытая.  — Мне казалось, взнос в десять штук дает право на участие. Давно пора валить отсюда — очевидно, поставить этого гада в тупик невозможно. Но меня прет от нелепого разговора: Камински, видимо, «торгует» отличной дурью. — Судя по состоянию экстерьера, лимит вечеринок вами давно исчерпан. — Снисходительный взгляд хуже удара наотмашь. — К тому же алкоголь под запретом. Запомнил, сволочь белобрысая! Блядь, где сигареты, когда они так нужны? — Кто говорит о спиртном? Невинная травка. Кокс. Скрабл на раздевание. Мимо? Похоже, у вас с… идальго действительно намечается нечто особенное. Пикник на полу под фильмы Трюффо? — Слишком слабая попытка отыграться. Малец держит паузу. Не спеша прикладывается к горлышку ягодными губами. Прикуси — брызнет сок… Глотает, и меня клинит на бугорке кадыка. — Не старайтесь. Мы здесь, чтоб отпраздовать кое-что важное. — Потерю анальной девственности? — Спрашиваю прямо: сколько можно стесняться?  И бровью не ведет, только пальцы вокруг серебристого горлышка сжались сильнее.  — День рождения? —  Версия охуенно тупая. — П-ф-ф! — Закатывает глаза. — Видимо, следующим предположением будет снятие брекетов? Облегчу задачу: достижения — вот, единственная причина.  Сучонок, за пять минут разговора обозвал меня недалеким подагриком и остался в живых — чем не достижение?  — Ваше здоровье! — Опять делает глоток и тоненькая струйка пузырится по гладкому подбородку. Мысленно преграждаю ей путь языком, совершенно отчетливо чувствуя вкус бледной кожи. И откуда, блядь, это? Воспользовавшись передышкой, кудрявый собутыльник, приобняв Тэйлора за плечи, робко обозначил свое присутствие: — Может, пойдем, Джас? Вместо ответа — долгий взгляд. На меня. «Джастину в глаза смотреть». Противно кольнула беспричинная ненависть, замешанная на его оглушительной юности и моей непонятной неспособности ей сопротивляться. — Не смею больше задерживать. — С трудом отлипаю от пронзительной синевы. — Только смотрите, не переусердствуйте, празднуя — натертые коленки охуеть, как долго заживают, — бросаю на прощание и шагаю по тихо шуршащему гравию, чувствуя сердце где-то в горле. — Что за тип? Джас, слышишь? — Запоздало занервничал кудрявый. — Эй, как тебя там… — Брось, Итан, всего лишь привидение Миллер-холла, — знакомый насмешливый тон.  — А-а-а, так вот почему ты не живешь в большом доме, боишься? — Мерзко хихикает нихуя ни «cariño». — Нет, это привидение боится и от страха каждый раз срывается на гостях. «Привидение»?  Ах ты пизденыш… Становится охуенно жарко от непреодолимого желания еще раз на него посмотреть. Или въебать. Нет, лучше выебать. И от этого так отчаянно тянет прикоснуться к себе. Там внизу явно что-то наметилось.