Февраль-март

— После второго занятия в конном клубе всю дорогу до дома ехал зажмурившись, — тихо начал Тэйлор, все так же теребя тисненую подвеску. — Чувствуя себя пьяным, от внезапно нахлынувшего желания… — Трахнуться? — спрашиваю, пытаясь разрядить обстановку, не понимая цели повествования. — Рисовать. — Уловка срабатывает, и он поднимает лицо, снисходительно улыбаясь. — Только не огромную, в серо-голубых подпалинах, кобылу, а мистера Шнайдера. Молодого жокея, приставленного к «внуку самого Чарльза Миллера», взамен подвернувшей лодыжку мисс Руперт. Не помню ни внешности, ни голоса. Лишь высокие воловьи сапоги на жилистых, обтянутых светлыми штанами ногах и крепкий тренированный зад. А еще ладонь… такую, знаешь, большую, смуглую, со слегка шершавыми костяшками. И ощущение обрывающегося сердца, когда та ложилась на плечо, подбадривая — я жутко боялся лошадиного взгляда цвета пыльной сливы. Но больше, что отец заметит мое состояние: в двенадцать с небольшим возникший из ниоткуда и откровенно пугающий интерес к мужчине. К пятнадцати я неплохо разобрался в себе, предпочтя плоскую мужскую грудь бюсту размера D. Не исходил слюнями от плавности женских бедер, не желал оказаться внутри «яблочного пирога». Ни пальцами, ни членом. Зато на секс с парнями тянуло адски. В любом качестве. Только пробовать было не с кем: Сент-Джеймс не «Воронка» или «Пистолет», об гея не споткнешься. Два года во всю «крахмалил» простыни, дроча по ночам и штампуя скабрезные рисунки а-ля финский Том. А папку, полную карандашных гипертрофированных членов, имеющих то чей-то рот, то задницу, прятал под матрас, боясь разоблачения. В школе, в узеньком шкафчике, обитал еще один тайный альбом, полный особенных «моментов»: напряженные набыченные шеи, плечи необъятные, в защитных накладках. Мгновенно «бьющие» в пах упругие ягодицы, подхваченные широкими резинками джоков — я часто заявлялся на тренировки или игру, чтоб поглазеть. Получая бурю в животе и мозгах от густых запахов раздевалки и вида изгвазданной формы. Подсматривал почти в открытую, не вызывая подозрений — дружба с Даф гарантировала твердое алиби. Пока однажды не отдрочил самому Хоббсу, их капитану. — Повезло ему. — Рот мигом наполнился слюной — представил Тэйлора, теребящего чей-то член. — Еще бы! Я в этом здорово преуспел — Хоббс скулил, кончая. — На щеках мелькнули ямочки, в глазах — чертовщинка. — Но сперва были каникулы, неделя в Санта-Монике и бассейн отеля, где я торчал с утра до ночи, привычно шпионя за парнями. Не зная, что сам являюсь объектом наблюдений: невзрачный тип лет двадцати пяти подкараулил у лифта. И, едва дождавшись прибытия кабинки, затолкал внутрь. Снаружи снова нажали кнопку вызова, но за пару секунд наедине он ухитрился облапать задницу и слюняво засосать, больно сминая губы. А когда дверь со звоном разъехалась, впуская спасителей, успел влажно шепнуть в ухо: «Детка, ты супер… Номер десять восемьдесят четыре, приходи, тебе понравится…» Свалил оттуда, насилу перебирая онемевшими ногами, чувствуя, как внутри нарастает восторг: еще никогда я не слышал такой отвратительно возбуждающей чуши и не осязал чужого желания так близко. Было противно и страшно, но в паху все равно налилось. — И ты сразу же принял приглашение. — Зазудела ненависть к неизвестному. — Вот еще. Парень совсем не соответствовал образу, взрощенному на классике. Выстоявшему даже после длительных просмотров «Бухты Доусона», напичканного новомодными красавчиками. Но, даже если бы и принял, ничего бы не вышло. К вечеру подскочила температура — не заметил, как обгорел. Заперли в номере с тюбиком охлаждающего крема, запретив появляться на солнце. — Нахрен солнце, когда есть крем. — Именно. И пока родители, нацеленные на покупку дома, шерстили побережье, дрочка и рисование отлично справлялись с одиночеством. Прибавь сюда еще несколько крошечных бутылочек из минибара. — А мама Тэйлор в курсе, что ее детка сексуально-озабоченный малолетний алкаш? — Мама Тэйлор не особо обращала на меня внимания — вожделенная недвижимость с видом на океан занимала все ее мысли. Так что я прекрасно проживал самое счастливое лето в моей жизни. — Опять знакомая горькая улыбочка. — Только не знал об этом.       Глубоко вздохнул и, немного помолчав, продолжил: — В Питтс возвращался в отличном настроении, с полным альбомом свежих непристойностей и нехило саднящим членом. Все семь часов пути от скуки испытывал гей-радар. И если под конец полета в рядом сидящих еще сомневался, то в стюарде уверился стопроцентно: парень, предлагая закуски, недвусмысленно семафорил мне взглядом. — Еще один сладенький поцелуйчик, в самолетном клозете? — съязвил, не сдержавшись. — Нет, хотя ужасно хотелось. — Ухмыльнулся, смешно сморщив нос. — А ты как будто ревнуешь? — Глазки снова хитрят. — Я никогда не ревную, — повторяю с его интонацией, нетерпеливо заерзав по дну ванны, скрывая смущение и не понимая, куда заворачивает сюжет. — Надеюсь, ты закончил со сказками на ночь? А то замерз, знаешь ли, да и задница затекла. — Потерпи.— Поднялся, открыл кран, добавляя тепла. — Самое интересное впереди. — Интересно бывает и спереди, и сзади. Смотря, к чему тебя больше тянет. — Тогда меня тянуло ко всему, — не обратил внимания на тупую подъебку и снова опустился на пол, сперва осторожно потрогав мой лоб. — Потому-то и вел себя, как шпион, настойчиво выискивая в окружении хоть кого-то «из моей команды». И, о алилуйа — счастливый случай: Хоббс отличился на уроке мистера Хорнера, схлопотав достойное «поощрение». В одиночку разгребать бардак в подсобке при спортзале. Двинулся за ним, ни на что особо не рассчитывая: натурал с завидным списком поклонниц. Только вряд ли меня это останавливало. С полчаса мы гоняли пыль по душному помещению, таская тяжелые короба, полные футбольного снаряжения. От натуги Хоббс разгорячился, пошел пятнами. Я тоже ощутил меж лопаток потный ручеек. И ледяная пепси из автомата пришлась кстати: Хоббс глотнул и вернул запотевшую банку. Она не «хранила следы его губ», как пишут в любовных романах, но я уловил приятное покалывание в паху, отпивая. И от того, как Хоббс смотрел в этот момент. — Томно? Многообещающе? Призывно? — Похотливо. Алчно. Сладострастно. — Какой ты болтливый, ужас, — делано возмущаюсь, кайфуя от его изворотливости. — Словоохотливый, скорее. Мы уселись прямо на пол и по очереди отхлебывали. В голове уже рисовались занимательные картинки. Только Хоббс вдруг занудел о Сьюзен Шеппли, о том, что «блядь, и сосет всем и каждому». Но «дает исключительно ученикам Католической школы»… Пропуская мимо ушей привередливую киску Сьюзен, во всю пялился на его губы, как те шевелятся, липко-блестящие. И как расширяются зрачки. То ли от трепа о сексе, то ли от того, что я рядом… Хоббс распалился от воспоминаний сильнее, чем от недавней уборки: забив на Сьюзен, начал хвастать Мари-Френсис Каналотто. Известная красотка так впечатлилась спортивными талантами, что на радостях схватила за яйца… Прикрыв глаза, Хоббс принялся показывать, как все было, потирая выпуклость ладонью. Вот и шанс совершить тачдаун, заменив его пальцы своими. Не дав себе опомнится, мигом вжикнул молнией брюк и ритмично задвигал кулаком вокруг тугого члена. Впервые в жизни не своего. Хоббс будто ждал — нетерпеливо задергался, подгоняя. И почти сразу же вскрикнул, спуская мне в ладонь. — Слабак твой Хоббс. — «Детка, ты супер», — шептал на ухо воображаемый сталкер из лифта… — Прям как Ханикатт… — Что?.. — Продолжай-продолжай. — «Детка, ты супер», шептал на ухо воображаемый сталкер из лифта, выплескивая на меня тонны беспредельно-идиотской самоуверенности: о чем бы ни грезил Хоббс под закрытыми веками… о руке Мари-Френсис, губах шлюхи Шеппли. Но именно я в несколько четких движений «забил шестиочковый». Ответку от «натурала» ждать было глупо. Тем более, что неожиданно с инспекцией заявился мистер Хорнер, заставив разомлевшего Хоббса подорваться, зачехлить «орудие преступления» и продолжить отбывать наказание. А я — во всех смыслах — «умыл руки» и поспешил зафиксировать происшествие в тайный альбом. «Мощно, нечего сказать», — издевалась Даф. — «Развел самого крутого мачо в школе. Что, впрочем, неудивительно: он давно бросает на тебя взгляды.» Изумила ее наблюдательность. Какие нахрен взгляды? «Плотоядные, как на Лиззи Гамильтон. Ты знаешь ее. Маленькая юркая блондиночка. Она с нами на литературе». Я не хотел, чтоб на меня смотрели как Лиззи Гамильтон. И о Хоббсе слышать тоже — едва тот кончил, моментально опротивел, утратив флер недоступной мужественности. «Правильно. Даже если он гей, держись от него подальше», — привычно поучала Даф. — «И вообще, для первого раза ищи кого-то покруче. Но желательно не из нашей школы…» — Из Католической лучше всего. Так ведь, Перси? — Ага, и вместо Лиззи Гамильтон заделаться Сьюзен Шеппли, — Тэйлор тут же отбил атаку. — Знаешь, влажного тепла хватит на двоих. Может, тебе тоже стоит подышать? — Желание поцеловать стало нестерпимым. — Чуть позже — обязательно. — Уловил намек, но не повелся. Лишь коротко стрельнул синим, смахнув с лица мешающую прядь.       Художественное воображение — вещь заразная. В особенности, если носитель выглядит так, как Тэйлор: мигом возникшая пошлая картинка «мы принимаем ванну в компании желтой резиновой уточки» оказалась блядски возбуждающей. Так что если его болтовня еще немного затянется, я прерву процедуру. Хватит, надышался. Пора бы в постель. Да не тут-то было: — Всю следующую неделю, — продолжил неутомимый рассказчик, — отчаянно отбивался от новой серии «плотоядных взглядов» — после подсобки я улавливал их с любого расстояния. Постоянно чувствуя себя на линии удара. Не знаю, чего хотел Хоббс, нового дрочилова или просто набить мне морду — похрен — я уже во всю вынашивал идею «найти кого-то покруче». Только легко сказать. Кто знает, где оно, заветное месторождение крутых парней. Тот неисчерпаемый Клондайк, таящий в своих недрах неистощимые запасы настоящих геев? Сайт знакомств? Возможно, но скучно. И стремно. А кого-то из школы, пусть даже и чужой, я не хотел. Но у Дафни был свой сценарий: прогуляться вечерком по Либерти. Посмотреть, что да как… — Я говорил, что Хильда мне нравится? Забудь. Я в восхищении, так и передай. — Пойти в разведку вместе — план отличный, но Даф и его скорректировала: «Со мной к тебе никто и не подойдет». — Явись ты на Либерти в таком виде, как сейчас, то вечно голодные педики моментально бросились бы угощаться: охуеть, как падки на сладкое. Не боясь диабета и присутствия дамы. — Выглядеть «как сейчас» я стал только после… смерти.       Опять чертово слово на букву С… — Это, так сказать, благоприобретенное. — Ухмыльнулся Тэйлор. — А тогда… В итоге решили, что «искать приключения на задницу» отправляюсь один, а Даф охраняет тылы, старательно соблюдая легенду «весь вечер смотрели «Влюбленных», объедаясь вегетарианской лазаньей, и готовили проект по истории». Днем «X» назначили ближайшее воскресенье. За завтраком, как можно небрежнее, бросил, что сегодня ночую не дома. Отец и бровью не повел — биржевые сводки важнее. Да и мама лишь улыбнулась — по воскресеньям ей не до нас, у нее заседание в женском клубе. — Технику минета обсуждают? — Разве ты не знаешь — минет и жемчужное ожерелье — вещи несовместимые, — повеселел Тэйлор. — Спорим, у нас получится совместить. Тащи ожерелье. — Мне не идет жемчуг. — Опустил руку в воду, угодив безошибочно. — А кто говорит о тебе…       Бирюза тут же посветлела, а цепкий захват стал еще крепче.       Догадливый пизденыш.       В попытке отвлечь от дальнейших сюжетных ходов, сжимаю беспокойные пальцы, принуждая двигать ими быстрее.       На что он только пару раз скользнул по стояку, волнуя лавандовую купель, и быстренько убрал руку. — Весь день я шмонал гардероб, выискивая подходящий прикид, — снова ушел в прошлое Тэйлор, — либо не нравилось, либо — вырос. Нервничая, сотню раз звонил Даф, порываясь все отменить. Пока не наткнулся на забытые в дальнем углу покупки недельной давности: кроссы от Nike, джинсы Hilfiger. Белая майка, клетчатая рубаха и синий харингтон. Никто не подозревал, чем обернется прогулочка. Даф хотелось увеличить количество тем в разговорах. А мне — проверить на практике собственную неотразимость. Призрачный сталкер задолбал, убеждая. Без четверти десять наша «Тойота» притормозила на пересечении Спринг-уей — Двадцать восьмая, и я, нервно хлопнув дверцей, отправился в заданном направлении. Вымытый, надушенный, ошалелый. С парой сигарет, свистнутых Даф у мистера Чандерса. Пятьюдесятью баксами в кармане и предписанием «если что — ключ от черного хода там же, где и всегда». То есть под купидоном, с откормленным животом и отбитым луком. — И правильно, нечего по живым людям стрелять.       «Это ты о себе сейчас?»       Бля-я-ядь, Ханикатт… Я уж решил повезло, отделался наконец.       «Хрен тебе. Я тоже хочу послушать.»       Послушать, посмотреть, Космо… Не много ли желаний?       «Не всем везет иметь лишь одно, счастливчик…» — Я все шел и шел. Скучная Двадцать восьмая уже начала казаться бесконечной, и отчаянно потянуло обратно. Когда, сияя сотней луна-парковых огней, внезапно хлынула Либерти… Окатила оглушительной волной и растеклась акварелью по мокрому асфальту. Вспыхнула неоном вывесок; отразилась в окнах проезжающих машин. Замельтешила пестротой прохожих, заставляя по привычке жмуриться — так легче запомнить цвет…       Тэйлор притих, зависнув взглядом на витражной лилии. Почти чернильной сейчас. А у меня под кожей разлилось невыносимое жжение: вот мы и добрались до знакомых декораций. — В голове, дурманя психоделикой, завибрировал миллион раз прослушанный Sandstorm, затеяв внутри ураган; смешался с гудками автомобильных клаксонов; короткими воплями полицейских сирен; возбужденными голосами гуляющих фриков и парочек… От азарта знобило, и сигарета едва держалась в прыгающих пальцах. Затянулся — начало подташнивать, в голове поплыло. Попытался продышаться — стало только хуже: вокруг остро пахло бензиновыми выхлопами, влажной пылью и еще чем-то невыносимо дразнящим. Раньше так пахла пропотевшая раздевалка. Опасностью. За ней я и шел, гонимый упрямым желанием и пошлым комплиментом. «Детка, ты супер…» привычно зудел сталкер. Подстрекая подойти к первому встречному: стояк донельзя натянул новенькие джинсы, а хорошего места, где можно его применить, так и не нашлось. Похоже, проблема поиска чересчур ярко отобразилась у меня на лице, и новый знакомец взял на себя ее решение: «Может, ко мне домой пойдем?» И, не дожидаясь согласия, вцепился в затылок потной ладонью. Вот так сразу? Нет уж, спасибо! Отшатнулся гадливо. За что моментально получил презрительную улыбочку, совет поскорее вернуться под мамочкин подол и там засесть за уроки. Но уж лучше вечер в компании учебников — не так я представлял себе «кого-то покруче». Ему же лет тридцать. Если не больше. С таким целоваться? Или, не дай бог, трахаться?.. О чем я расскажу Даф? Как меня вывернуло прямо на него? Не-е-е-ет, это позорнее дрочки Хоббсу. Развернулся и побрел наугад сквозь разноцветный людской поток, жадно затягиваясь полуистлевшей сигаретой. Меня трогали намеренно, задевали случайно, касались вскользь. Грязно заигрывали, изображая то трах, то отсос. Пугали, посмеиваясь. Жрали заживо «плотоядными взглядами». Отчего стояк и не думал падать, только крепчал… Все мысли были о ванне Даф. — Зря стеснялся, надо было дрочить прямо там — в каждой подворотне «комната отдыха». Да и желающих помочь нарисовалось бы дохуя. — Сейчас — без проблем. А тогда шел, глазея по сторонам, оглохший от эмоций; стесняясь обнаглевшей эрекции. Виня в неудаче глупую поспешность: стоило, все-таки, сперва прийти днем, осмотреться. И только потом пробовать «заводить знакомства». Теперь же путь один — в девчачью розовую ванную. Перешел дорогу; остановился у фонарного столба, в надежде тормознуть такси, невольно наблюдая за движухой у очередного «хорошего места». Смех, шуточки. Веселье… Стайки полуголых парней. Одни смело ныряют в ухающий басами вход, ища занятие на вечер. Другие — выныривают обратно. Уставшие, довольные. Смакуя вовсю ощущение праздника. И только я, чертов девственник, стою, тихо завидуя, не смея приблизиться к клубу, влекущему синим флуоресцентом вывески. «Вавилон». «Врата богов», — обязательно заметила бы Даф. Куда, похоже, мне путь заказан: чтобы подцепить кого-то в этих «вратах» надо либо все с себя снять, либо порядочно задолбать высшие силы. Но то ли я олицетворял вселенскую скорбь, то ли мой неприкаянный стояк произвел неизгладимое впечатление, сверху все-таки сжалились: от пестрой компании отделился высокий парень в черном и пошел прямиком на меня. Он не шел — обычные люди так не ходят — парил. На высоте в полфута над землей, как настоящий бог… Приближался, неизбежный, завораживая плавностью движений.       Ребра едва выдерживают истерику сердца: по всему похоже, главный герой объявился. А вместе с ним обещанное «интересное». Ну что, блядь, ура — следствие наконец сдвинулось с мертвой точки. — Спросил, как дела и занят ли сегодня. Высматривая ответ, будто сам давно ждал этой встречи. Так долго, что даже отчаялся. А теперь, на радостях, интересуется всякой никчемной херней, лишь бы слышать мой голос. — Не бог, а чертова лесбиянка, — бросаю с наигранным безразличием. — Как скажешь, — хмыкнул и пошел дальше плести сюжетные кружева. — Не знаю, как не кончил прямо там: еще никогда меня не подчиняли одним только взглядом; не лишали сил, одурманивая голосом. Странно, что вообще получалось говорить — мозг завис, а пересохший язык едва ворочался. — «Едва ворочался»? Представляю, как ты страдал от пониженной скорости. — Тебе смешно, а у меня все тело одеревенело. Сделавшись кукольно послушным: стоило парню предложить ехать с ним — в следующий миг я уже в его джипе, безвольно уставившись в выжженное пятнышко на черном пластике приборной панели. — Обкуренный вусмерть Майки уронил косяк… — ляпнул зачем-то.       Тэйлор сглотнул и продолжил, не сводя с меня потемневшей бирюзы: — Я залип на этой оспинке, только бы не пялиться на его профиль. А когда тронулись — нарочно ловил мелькающие огни обочин, прислушиваясь к лупящему в пах сердечному ритму. «Детка, ты супер» — завел свою песню сталкер. Послал его сразу. — Правильно сделал — за каким хером доказывать аксиому? Только не пойму одного: куда подевались твои жесткие принципы? «Богу» же было практически тридцать… — Издеваешься? Да я пополз бы за ним даже с простреленными коленями, — выдает едва слышно, беспощадно накрывая огненной волной. — Джастин, — впервые зову по имени, — иди ко мне.       Поднимается, в секунду заалев до самого жетона. — Слив приоткрой, — велит шепотом. А сам мигом стягивает штаны, высвобождая твердеющий член, и остается смиренно ждать падения уровня воды. Затем аккуратно ступает в обмелевшую ванну, садится сверху, обездвиживая. С нажимом проводит теплыми пальцами по мокрой груди, плечам, останавливается на шее, и, слегка приласкав затылок, врывается в рот напористым жалом мягкого языка. Не давая опомниться, делает так снова, снова и снова, заталкивая мне в глотку наши глухие стоны. — Персиваль… сука, — выдыхаю, едва поцелуи заканчиваются; чувствуя, как жарко пульсируют губы и ревет в висках бешеная кровь, а изумленный стояк упирается ему в промежность. — Он целовал меня… — Продолжает, не обращая внимания на ладони, дорвавшиеся до задницы. — В джипе, у подъезда; потом в лифте, пока тот лениво тащился вверх…       Пристально вглядывается, считывая реакцию. Надеясь, видимо, разбудить нагло спящую память. Нихуя. Ни один жалкий нейрон так и не пошевельнулся. — …его квартира… идеальная западня. Сразу снял с себя все, окончательно отобрав остатки воли: более совершенного тела я не видел ни до, ни после. «Я трахну тебя… буду трахать тебя всю ночь» — шептал на ухо, распаляя откровенностью намерений, прикосновениями губ и глубиной невообразимо красивых глаз. — Что-то долго тянул — до квартиры. Мог бы и в лифте предъявить… откровенность намерений. Вместе с невообразимой глубиной. — Бесило «беспамятство» — похоже, я нехило тогда обдолбался. — Да и трахнуть мог там же… — Конечно, мог, — согласился Тэйлор. — Еще у Вавилона. Если хотел бы. Только все было иначе. Привел, полуживого, в синий полумрак. Раздел, уложив на мягкий бархат кровати. Долго разглядывал, не трогая. Лицо, волосы… Потом сел на бедра; снова о чем-то спрашивал, с нежной полуулыбкой выслушивая нелепые ответы. А я лежал, одурев от страха и приятной тяжести. То зажмуривался, запоминая многочисленные оттенки синего, бликующие на медовой коже. То снова смотрел во все глаза, боясь пропустить малейший перелив: рисовать хотелось почти так же, как кончить… — Перси, может, мы перемотаем до погони, пока фаренгейты не взбесились. — Запускаю пальцы меж круглых ягодиц, медленно проезжаясь, туда-сюда. Старательно задевая сборчатое колечко и поднимая легкую волну. — Сперва я кончил от его руки, — вещает дальше белобрысая сволочь, игнорируя мое нездоровье, вдогонку нетерпеливым пальцам. — А потом он захотел мне отсосать.       «Кинни? Захотел? Отсосать?..» — Отличная идея. — С трудом удерживаю лицо: невинные россказни заводят почище штучек Аниты. — Но не думаю, что у него получалось хоть вполовину так же охренительно, как у тебя. — Ну уж нет — с ним никто не сравнится. Жаль, ты никогда не узнаешь насколько он в этом хорош… — Светлые брови запрыгали, потешаясь, но задор в бирюзе исчез, поглощенный зрачком. — Зато тебе повезло. Опять. — Подхватываю его под бедра и слегка вздергиваю вверх, одновременно съезжая чуть ниже. Получая наконец приз.       Можете воздать хвалу Господу, преподобный Ханикатт.       А то мне недосуг: срочно нужно вспомнить эту роскошь.       Идеально легшую на язык.       Гладко-соленую от подтекающих вязких капель.       С приятной настойчивостью уткнувшуюся в нёбо.       Тело горит, голова кружится, потому всю трудную работу сваливаю на Тэйлора: покрепче обхватываю ягодицы, принуждая к движению.       Толкается, медленно, приноравливаясь.       Затем все быстрее; глубже.       Долбит жестко, не позволяя вдохнуть;       Задумав, похоже, меня угробить. — Брайа-а-н-н-н, — тянет жалобно, опомнившись, — я скоро…       Мыльные пальцы ловки: сразу влетают в цель.       Но стоит среднему углубиться на дюйм, как Тэйлор не выдерживает и, длинно застонав, кончает в саднящее горло.       Хватает двух мимолетных касаний, чтоб его догнать.       Кто сказал, что лавандовый отвратителен?       Шлите всех нахуй.       Это лучший из ароматов: так пахнет мокрый лобок Тэйлора. — Ну что, понравилось? — Хриплю в маленькое красное ухо. — Нормально… — гундит обессилевший, уткнувшись носом мне в шею и разметав по груди влажные пряди. — «Нормально»? Всего лишь нормально?! — …в такой обстановке, при теперешнем состоянии… — Тянет жилы мелкая тварь. — Рискуя жизнью, я дал себя трахнуть в рот, а ты говоришь «нормально»? Интересно, что творил твой ебаный бог… — О да, он творил… — Выдохнул и заерзал задницей, поворачиваясь на спину, безбожно заливая мрамор остывшей пеной.