Февраль-март

Вернемся — Салливана уволю нахрен. «Правильно, пусть чешет прачечную охранять — девятый час, а ты все еще здесь, в первом ряду. Терпишь выходки невпопад свалившейся звезды». «Звезды»? Всего-то случайно нагрянувший гастролер… «Не думаю. Слишком естественны… оба». Да плевать я хотел… «…а у самого чашка в ладони скоро лопнет». Не выдумывай, блядь. Я просто кофе пью. И похуй, что тот давно остыл. Я. Пью. Кофе. С трудом глотая черную горечь ревности. Одно то, что Вульф оказался длинноволосым блондином, моментально лишило равновесия. Так еще невинные лобзания запросто, точно по привычке, перетекли в неслабый такой засос. И теперь две патлатые головы движутся в давно заученном ритме, а две пары ладоней вторят им, путаясь в пшеничных прядях… «о, если бы предвечный не занес в грехи самоубийство…» «Только не вздумай в окошко сигать — шарфик стильнее. Hermes, как-никак…» Иди ты на хуй, модный критик. Я и без Hermes вот-вот сдохну. Тысяча игл впилась в сердце, враз его обескровив; вернув телу вязкую слабость, отчего глаза заволокло, и яркость дня моментально померкла. Светло лишь там, где эти двое. Один высок, строен. Весь в коже от Gucci. Второй… Наконец перестал целовать, вырвался из пылких объятий, встряхнул спутанной волной и жемчужно оскалился. Но тут томный взгляд попал на меня, и все погасло. Ненадолго. — Знаешь, ты сделался просто убийственно хорош… — восхищается Тэйлором Вульф, вытирая мокрые губы. Подходит к столу, поднимает кресло, садится вполоборота, на секунду явив необычайно изысканный профиль, и принимается жадно следить за Тэйлором, сбежавшим к кофеварке. — Да ладно тебе, — смущается мерзкий пизденыш, — всего лишь волосы отросли. — …даже глаза как будто ярче стали, — дальше льет патоку Вульф, — настоящая аризонская бирюза. А кожа… Но зря ты позволяешь любовникам не бриться — теперь весь в царапинах. Это же он с тобой сделал? — Тычет в меня не глядя. — Нет, халапеньо, — не выдержав, подаю голос. Срабатывает, и Вульф поворачивается. Правило «окружи себя красотой», похоже, исполняется Тэйлором неукоснительно. Скрипач, садовник. Теперь вот Вульф… Где он, сука, их только находит. Той же масти, что и Тэйлор. Лишь чуток посмуглее. Высокие скулы, гладкий лоб. Цвет глаз не определить. Из-за полнолуния зрачков. Однако смотрят из-под четких бровей снисходительно-дерзко. Тотчас копирую — арсенал полон подобных приемов — и тонкие губы иронично выгибаются, обнажая идеальные зубы. — Детка, — нежно зовет Тэйлора, но с меня глаз не сводит, — это что, очередной претендент на «жертву непорочного зачатия»? — А? — Дымящаяся чашка мелко дрожит, бряцая о блюдце, и пизденыш спешно ставит ее перед гостем. — Нет. Это… Брайан… Ласково мажет «аризонской бирюзой», но вдруг оробев, спешно прячет драгоценности под ресницами. — Бра-а-а-йа-а-ан, — тянет Вульф, будто пробуя на прочность, — это тот, который… — …который «альфа и омега». — Прости, преподобная Джоанн, за богохульство. — Весьма самоуверенно, — ухмыльнулся незло и, похлопав по карманам, выудил из левого спасительный портсигар, — но правда. Щелчком отбрасывает крышку: — Будешь? Выдергиваю из плотного ряда предложенное — так вот чего мне не хватало — и жду, пока высечет огонь. С упоением затягиваюсь, медленно выпускаю мутную струю, и вмиг становится удивительно легко, от того, как оба зачарованно пялятся, не в силах оторваться от моих губ.