Песочный Человек

      Половина лица болезненно отзывалась при каждом движении губ Ильсу ещё на протяжении суток. Удар оказался не настолько сильным, чтобы заплыл глаз и на щеке образовался синяк, нет… Зато ухо покраснело и вздулась нижняя губа в самом уголке, рядом с трещиной. Багровый кровоподтёк обещал сходить не менее недели, а то и двух. Приём пищи давался женщине с трудом, отчего она вовсе перестала что-либо есть в первые сутки после вспышки Юнги. Скудное и нездоровое питание стало вовсе никаким.       Сам же глава семьи отсутствовал вот уже два дня, за которые не позвонил жене ни разу и не предупредил, почему его нет и когда появится. Обычно он ставил её в известность, понимая, что времена настали не самые лучшие, и угроза над господством Sandman нависла серьёзная. Это сеяло смуту среди членов клана и могло привести к внутренним конфликтам, которых необходимо было избегать всеми возможными путями.       Сама же Ильсу так и не посмела позвонить мужу. Если сказать честно, то вся спесь вылетела из неё в момент той самой пощёчины. Она много плакала той ночью, много выпила, а после страдала весь день похмельем и головной болью. Но не только этим. Ко всему прочему примешались и чувство вины, жалость к себе и стыд перед Пак Ери.       Любовницу её мужа сложно было в чём-то винить. Девчонка была молодой, наивной и доброй. При всём желании Ильсу ненавидеть Ери по заслугам, это выходило трудно, потому что женщина чётко видела искреннюю, ещё не запятнанную грязными помыслами и грехами, душу.       Сопоставляя себя и её, Ильсу понимала, что среди них двоих именно она являлась исчадием ада. Госпожа Мин не боялась желать девушке и её нерождённому малышу смерти прямо в лицо, отчего последняя отчаянно сдерживала обиду и слёзы, однако никогда не жаловалась Юнги. Стоически переживала всё в себе, проглатывала и снова делала жалкие попытки примириться. Сделай она хоть что-то плохое, хоть словом, хоть взглядом, Ильсу уже было бы легче…       Теперь же госпожа Мин переваривала плоды своей собственной глупости и резкости характера. Зачастую, это занимало много времени уединения, много эмоциональных сил, чтобы понять и принять себя снова такой, какая есть. Осознать, что её методы и поведение не изменяли положение, в которое попала Ильсу, а лишь усугубляли его. В своих бедах виновата она сама вместе с Юнги, который привёл жену в этот мир и теперь не позволял из него выйти.       Мысли о суициде проскальзывали в голове Ильсу последнее время всё чаще. И женщина пыталась сделать это с собой, готовилась месяцами, даже безумно хотела осуществить задуманное, но на деле оказалась не настолько решительной. Рука не поднялась, ничего не вышло, и госпожа Мин с ужасом поняла, что умереть ей придётся не так скоро, как думалось. Алкоголь — вот что должно свести её в могилу. Медленно, но уверенно Ильсу хотела пропить все остатки своих извилин и здоровья организма в целом. Зато не страшно и без крови, без уродств.       И вот как раз в разгар тех самых мыслей, что медленно пожирали женскую совесть, с улицы донеслись звуки приглушённого мотора. Охрана зашевелилась, проверила личность приехавшего, после чего благополучно открыла ворота для въезда. Ильсу взглянула во двор, не удосуживаясь отодвинуть белую штору. Машину Хосока та узнала сразу, но это не вызвало в ней сейчас абсолютно никаких эмоций. Женщина вернулась к кровати и улеглась на неё, аккуратно устраивая голову на подушке, чтобы не зацепить припухшую губу. Апрельский луч солнца без труда пробивался сквозь штору и ложился поверх кровати ярким одеялом в форме окна.       Мысли о приезде мужчины просили ответов. На какую должность Юнги перевёл Хосока? Зачем тот приехал тогда, когда не было дома хозяина? По сути, Ильсу понимала, что в отсутствии мужа, она здесь главная. Но не могла найти никаких сил или желания кем-то командовать и что-то решать. Пристыженная и несчастная женщина хотела спокойствия и уединения. Смех и разговоры Даёнга с няней ничуть ей не мешали, а вот этот внезапный приезд…       Невольно Ильсу снова вспомнила последний разговор с Хосоком. Мужчина всегда готов был слушать, слушать и хоть немного помогать словами, поддержкой или просто своим присутствием. Они правда успокаивали госпожу Мин. Та понимала, что есть кто-то, кому её судьба не безразлична, кто понимает её как никто иной, ведь некогда совершил подобную ошибку. Когда Ильсу заплакала, Хосок её обнял, просто потому что не мог лишь стоять и смотреть на её самоистязания, не подумав о том, что женщина хотела бы другого утешения. Он понял это, когда Ильсу его поцеловала, прильнула солёными мокрыми губами в надежде найти отклик в некогда любящем сердце. Но мужчина резко взял её за плечи и отодвинул. Слёз было теперь недостаточно и даже тихого «пожалуйста» тоже.       Хосок был не из тех, кто дважды входит в одну реку, нет. Жизнь среди преступников научила его трезво смотреть на положения вещей и оценивать их. Пожалуй, Ильсу до сих пор являлась его слабым местом в некой степени, однако мужчина не мог позволить пустить свою жизнь в мясорубку. Хосок мог ответить и подарить женщине немного ласки, ничего не говоря Юнги. Но этого Ильсу покажется мало, она будет тянуться к нему постоянно, прося ещё и ещё, пока не станет совсем поздно, совсем сложно. В первую очередь для Хосока. Зная своё начальство и на протяжении семи лет выполняя все его приказы, Хосок прекрасно представлял как будет смотреться его труп в пластиковой бочке, как его предадут ресомации*, а после выльют в какой-то глуши, так что никто и никогда не поймёт, что эта лужа некогда имела имя.       Осознав всё это, Хосок высказал всё самое отвратительное, что ему пришло в голову. Ткнув в неё пальцем, он, крича, назвал её эгоистичной тварью, которая видела только себя, любила только себя и никто больше её не волновал. Ильсу, помешанная на своих отношениях с мужем, его изменах и походам по борделям, совершенно не видела того, что происходило вокруг. Она не видела, не знала и не спрашивала о том, с чем столкнулся Хосок, придя за ней в это окружение.       В тот день она тщетно пыталась объяснить, что боялась узнать всю правду. Кто, кроме Хосока, её родителей или Юнги мог понять Ильсу? Она ведь панически боялась фильмов ужасов, жестокостей и вида крови, иногда даже вплоть до потери сознания. Муж никогда не делился с ней тяжёлыми моментами, боясь вызвать отвращение к себе или неприятие, а она и не спрашивала, опасаясь того же. С Хосоком дела обстояли таким же образом. Он пошёл за ней, чтобы оберегать, и делал это как мог, даже если ему приходилось ради этого отдаляться от Ильсу.       Раздался тихий стук в дверь.       — Госпожа… простите, что беспокою, господин Чон прибыл, просил, чтобы вы вышли к нему, — тут же раздался неуверенный голос домработницы за дверью.       Ильсу не пошевелилась. Ей хотелось увидеть Хосока и всё узнать от него, но она не имела никаких сил сейчас с кем-либо говорить.       — Госпожа… Вы слышите? — Снова последовал вопрос. — Ответьте пожалуйста…       — Закрыто? — послышался низкий и более тихий голос подошедшего мужчины. Ручку двери кто-то сильно дёрнул. — Давно она там?       — Не знаю…       — Что значит «не знаю»? — Мужской голос приобрёл раздражение. — Когда твоя госпожа выходила в последний раз?       Женщина что-то невнятно промямлила.       Ильсу понимала, что если сейчас не откроет, то Хосок попросту выбьёт дверь, а это приведёт к дополнительным проблемам. Женщина нехотя поднялась, глянув на своё отражение в зеркале, которое стояло справа у стены, и поморщившись направилась к двери.       — Ильсу! Открой!       Резкий удар в дверь оглушил её. Она встрепенулась от громких звуков и уже быстрее шагнула к двери, поворачивая замочек. Ильсу казалась расстроенной из-за того, что ей пришлось открыть, отчего быстро запахнула халат посильнее, стоя на прежнем месте.       — Отчего бы вам просто не дать мне спокойно сдохнуть?! — воскликнула она вопросительно, смотря во все глаза на нарушителя своего «уединения».       Тот, наоборот, притих, внимательно разглядывая Ильсу.       — Твой покойный батюшка не простил бы мне этого…       Некогда часто улыбающееся лицо, было хмурым, взгляд исподлобья — цепким, уголки губ всегда опущены вниз…       — Никому нет дела до того, что думают покойные.       — Выйди, — попросил Хосок, опуская глаза к ногам, которые никак не решались переступить порог спальни Ильсу.       Женщина фыркнула, отвернулась, но вышла из комнаты, закрывая за собой дверь. Она была в футболке и штанах, поверх которых — махровый халат. На нём ещё были видны смазанные почерневшие капли крови. Ильсу медленно пошла в сторону гостиной, Хосок следом, но немного в стороне. Почти дойдя до комнаты, женщина передумала и заглянула на кухню, где налила себе стакан виски, после чего вернулась в общество мужчины.       — Что ты хотел? — выдохнула госпожа Мин, снова преобретая во взгляде вселенскую печаль.       Хосок теперь смог приблизиться и даже дотронуться до лица «подруги» в том месте, где остались следы от пощёчины. Ильсу мотнула головой и отошла, присаживаясь на кресло, сцепляя пальцы одной руки на своём халате, взывая к своему безразличию, что спряталось при виде участливых глаз мужчины.       — Это из-за меня он тебя ударил? — спросил Хосок, засовывая руки в карманы штанов и тщательно пряча вину во взгляде.       — Нет, — коротко, но твёрдо ответила Ильсу, не спеша. — Разве меня не за что больше бить? Я же эгоистичная тварь… ты всё правильно сказал.       Женщина признавала это не только на словах. В ней жило много пороков, и страх был одним из них.       — Не будь такой, ты прекрасно знаешь, почему я это сказал и зачем.       Ильсу покивала и устало опустила веки, заметив лёгкое раздражение в друге. Ему надоело возиться с ней, ему бы самому устроить свою жизнь, но мужчина также, как и Ильсу когда-то, сделал неправильный выбор, о котором теперь жалел. Все эти годы Юнги, хоть и относился к нему со справедливостью, полагаясь на неё же, всячески издевался над Хосоком. Сперва он познакомил его с обратной стороной своего «бизнеса», чтобы новоявленный работник пожалел о выборе. Предсмертные крики, что тот слышал, глаза, расширенные за миг до смерти, это то, что никогда не забудется. Ему часто приходилось терпеть побои в полицейских участках, проводить ночи за решёткой, терпеть голод, не говоря уже о сломанных конечностях, шрамах, оставшихся от стычек с должниками Sandman, пока не являлся Юнги и не вытаскивал его задницу, используя свои связи в полиции и людей среди власть имущих. А после, босс, чувствуя насколько ожесточился Хосок, приставил его к Ильсу в качестве телохранителя, заставляя наблюдать в сторонке, как она радостно встречала мужа дома, решаяя трудную диллему, надеть красные туфли или же чёрные, обтягивающее платье или просторное. И так по накатанной: убийства, кровь, Ильсу, смерть, бордель, безысходность, страх, Ильсу, засады, полиция… Хосок понял, что хотел показать этим Юнги, но было довольно-таки поздно.       — Хосок, если ты пришёл объясняться и оправдывать свои слова, то не стоит. Я всё поняла, правда, мои проблемы не должны стать твоими. Из-за меня ты и так через многое прошёл.       Госпожа Мин еле сдерживалась. Ей ужасно хотелось плакать, но при Хосоке этого делать больше не стоило. Потом, когда мужчина уйдёт, она вдоволь сможет выплакать всю боль, скопившуюся в горле. Повисла тишина, продлившаяся всего минуты две, но казалась гораздо более длинной.       — Юнги приставил меня к Даёнгу, — вдруг заговорил Хосок, в надежде восстановить хоть какое-то общение с Ильсу. Её состояние, синяк на губе и едва дрожащие пальцы волновали его. Как бы женщина ни старалась сжимать халат, мужчина всё равно приметил дрожь. Ей нужна помощь. Ей нужен друг, хоть кто-то, кто будет рядом. Но сам он больше не мог быть таковым.       — Хорошо, — пожав плечами, безразлично согласилась Ильсу.       — Я буду сопровождать его на выездах. Через полчаса я заберу Даёнга с няней и отвезу к Юнги…       — Спасибо, что отчитываешься, Хосок, — перебила его Ильсу и продолжила хриплым голосом: — Разве мой муж давал подобные установки? Уверена, он в состоянии позаботиться о своём сыне, пока он у него один, конечно же.       — У Ери будет девочка, не мальчик, — сказал он, и Ильсу на минуту подняла глаза на мужчину, а после снова потухла.       — Маленькая принцесса… Разве это плохо? Ему точно понравится. Полагаю, с Ери всё хорошо?       — Ильсу! — воскликнул Хосок, не узнавая подругу. — Жизнь не кончается на этом! Отпусти ты его, наконец, это возможно. И договориться с Юнги можно тоже.       — Заткнись, пожалуйста. Если бы у меня была такая возможность, я бы её использовала.       Хосок вздохнул, не впервые же говорил нечто подобное, но всегда с одним и тем же результатом. Однако Ильсу знала, что говорила. Её жизнь вертелась в одном и том же колесе день ото дня. Когда её попускало, как сейчас, она притихала, осознавала свою неправоту, свой скверный, склочный характер, пыталась примириться с Юнги, показывала, что может быть не только ревнивой, крикливой стервой, но и податливой, идущей на компромисс, женщиной. В такие дни Ильсу вполне могла проникнуться судьбой и положением Ери, её светлой благодарностью Юнги, хорошим отношением к ней самой. Она могла терпеливо и аккуратно начать разговаривать с Даёнгом, сближаться с ним, опуская все его детские колкости и шалости, которые одобрял отец. Госпожа Мин начинала вежливо разговаривать с мужем, находить способы умерить его злость в свою сторону. А потом просто что-то вдруг случалось… какая-то простая ерунда. Будь то уведомление о сообщении от Ери на телефоне Юнги, когда тот сидел за столом вместе с их сыном и завтракал, или же сборы мужа, его прихорашивание перед предстоящей ночью с любовницей. Всё… прозвенел первый тревожный звоночек. Ильсу могла молча стерпеть, уйти в комнату и отколотить подушку, представляя в уме вовсе не постельную принадлежность, а мерзкое лицо Ери, её светлый взгляд, от которого тошнило и выворачивало наизнанку, её тонкие ручонки, которые хотелось переломать, длинные волосы, которые Ильсу готова была повыдёргивать. Выдохнувшись из сил, госпожа Мин заходилась истерикой, заливалась горькими обильными слезами, отчего вены на её шее вздувались и краснели. Юнги, вернувшийся следующим днём, больше не удостаивался улыбки жены, а на его редкие обращения, получал вымученные короткие фразы. Ильсу еле сдерживалась от того, чтобы не съязвить, чтобы не швырнуть в мужчину чем-то. Собственнический инстинкт просыпался в ней. Она начинала вспоминать те слова, что муж говорил ей когда-то, его обещания, его ложь, измены. Этого было достаточно, чтобы вновь стать злобной стервой, резко реагирующей на любое обращение и косой взгляд. Даёнг начинал побаиваться приближаться к матери, чувствуя её настроение, и та ещё острее замечала влияние Юнги на сына, что приносило больше раздражения.       Ильсу наперёд знала, что ничего снова не получится. Этот бесконечный круговорот необходимо было либо завершить, остановив свою жизнь, либо разорвать, придумав иное решение. Ей необходимо подумать и побыть наедине, поэтому женщина встала с места, попрощалась с Хосоком и направилась обратно, к себе.       — Ильсу… — снова остановил её мужчина. — Твой день рождения уже в следующем месяце. Съездим к твоей матери?       — Не думаю, Хосок, что тебе стоит ехать со мной, — произнесла она.       Мужчина нахмурился. Конечно же, он посчитал, что Ильсу обиделась на него. По меньшей мере, слышать подобное от друга было сродни удару в грудь, отчего дыхание на несколько мгновений сбивалось, однако этого было достаточно, чтобы серьёзно испугаться и подумать, будто никогда больше не сможешь сделать вдох. Но женщина просто больше не хотела подпускать кого-либо к себе. Когда ни на что не надеешься, не от чего разочаровываться.       Где-то совсем недалеко послышался топот ног и приглушённое хихиканье.       — Господин Мин, пожалуйста… идите сюда, вам следует скорее одеться. — Голос няни звучал сбито. Должно быть, она здорово промучилась с Даёнгом, пытаясь надеть на того носки. Это была его любимая забава, издеваться над Вонсу. Только с ней он мог позволить себе обыкновенное дурачество.       И вот Даёнг влетел в гостиную, издавая короткий детский визг, означающий, что няня где-то совсем близко, но, увидев мать, остановился и замолчал. Игривое выражение испарилось с лица в тот же миг. Мальчик сделал короткий поклон и снова выпрямился, говоря:       — Здравствуй, мам, — от этих слов Ильсу слабо, но искренне улыбнулась, однако не могла не прищуриться из-за боли в губе.       — Эй, привет, — отвлёк на себя внимание Хосок и приблизился к Даёнгу, чтобы протянуть ему ладонь. Маленький Мин с удовольствием шлёпнул по его широкой руке и улыбнулся, смелея.       — Госпожа… скажите ему, пожалуйста, — попросила Вонсу, входя в гостиную, вслед за своим подопечным, переваливаясь с одной ноги на другую. Женщина была старше Ильсу лет на десять. Из-за своего небольшого роста и комплектации, она постоянно казалась кругленькой и толстой, хотя в подвижности ей уступал даже сам Юнги.       — Даёнг иди к себе и слушайся Вонсу, — тихо попросила Ильсу, ловя на себе неловкий взгляд няни, также заметившей ссадину на лице госпожи.       — Да, мам, — послушно произнёс мальчик, внезапно переменившийся в настроении.       Он побаивался матери. Бывало в порывах злости и ревности, при очередной ссоре или ругани с мужем, Ильсу могла резко отреагировать на сына. Женщина тут же жалела о содеянном, но исправить что-либо было уже сложно. Юнги такой расклад был лишь на руку, он дополнял значимости в глазах мальчишки по отношению к своему отцу. Но, когда его не бывало дома, Ильсу заправляла здесь распорядком, не имея права отменять лишь приказы главы семейства. В такие моменты Даёнг избегал лишний раз гневить мать и становился максимально послушным.       Когда Хосок с Ильсу снова остались наедине, мужчина сказал ей:       — Подумай, я отпрошусь у Юнги, как всегда делал, и составлю тебе компанию.       — Хорошо, я поняла. — Она покивала.       — Если я хоть чем-то могу помочь, попроси меня, ладно? — снова заговорил мужчина.       Ильсу хотела было уйти, но осталась на месте, задумчиво гладя пальцем ушибленное место на лице.       — Наверное… у меня есть к тебе просьба, — медленно произнесла женщина, всё ещё сомневаясь.       — Какая? — Хосок сразу готов был слушать и, казалось, даже тут же исполнять.       — Я не знаю наверняка, но, должно быть, Sandman имеют прибыль за счёт продаж наркотиков… Так?       Мужчина сглотнул, его кадык зашевелился от этого действия, но Хосок ничего не ответил. Зато Ильсу продолжила:       — Неважно. Достань мне… что-то, — неопределённо сказала она и пожала плечами.       — Зачем? — прикрыв устало глаза, спросил её друг. Это совсем не то, что он хотел сделать для неё.       — Попробовать, зачем же ещё?       — Ильсу. — Хосок с упрёком покосился на неё.       — Что? Почему нет? — возмутилась она.       Госпожа Мин надеялась, что удастся обвести Хосока вокруг пальца. Но наркотики она собиралась использовать не для простого «попробовать». Ильсу хотела принять дозу, не совместимую с жизнью, тем самым быстро избавить мир от своего существования. Оно всё равно было жалким и никому не нужным. Она, конечно же, могла свести счёты с жизнью, наглотавшись каких-то таблеток, которые находились в домашней аптечке. Но соль была в том, что Ильсу сильно боялась физической боли и не знала каким именно образом лекарства подействуют на неё. А наркотики… она вполне могла бы постепенно, но довольно быстро сжечь свой организм, пребывая на вершине удовольствия.       Хосок долго и пытливо смотрел на неё, пытаясь прочитать ответ во взгляде, но Ильсу вдруг вспомнила его слова. «Эгоистичная тварь». И поняла… если он таки достанет ей наркотик, то рискует после сам оказаться на том свете, а этого госпожа Мин совсем не хотела. Пусть с такой жизнью и работой, но мужчина заслуживал чего-то большего, чем всю жизнь идти по её следам.       — Хотя нет. Я передумала, ничего не нужно, прости, — извинилась она за свои эгоистичные мысли слишком поспешно и попрощалась с ним.       Хосок в задумчивости смотрел ей вслед. Он ощущал, что что-то не так, но и не мог сейчас подобрать нужных слов и найти подход к Ильсу, чтобы та могла доверить ему свою боль. Казалось, она его больше не подпустит так близко, как бывало раньше.

***

      Господин Мин вернулся к вечеру того же дня вместе с Даёнгом. Ильсу слышала их голоса, они о чём-то весело говорили. Если прислушаться, то вполне можно было различить слова, но у хозяйки дома не было желания это делать. С Ери всё в порядке, значит её совесть по отношению к ней, снова чиста.       К концу первой недели затворничества, ей стало немного лучше. Слёзы отступили, а в голове более-менее начал созревать план выхода из круговорота своих эмоций.       Ильсу всё чаще появлялась вне стен своей комнаты, бросала взгляды на мужа, если тот был дома, и выжидала благоприятный момент, когда же можно будет без последствий обратиться к Юнги. С расстояния сложно было сказать, успокоился ли мужчина. С другими людьми он разговаривал нормально, немного устало, отчего привычная хрипотца явно проступала в голосе. Привычная и… такая родная… Ильсу делала над собой усилие, чтобы забыть то, что раньше ей нравилось в муже. До сих пор нравится. Правда отрицать то, что Юнги больше не принадлежал ей, нельзя, а её чувства к нему это всего лишь ущемлённые гордость и собственничество. Нет там любви и уже кажется, что никогда не было. Пора бы это признать и ему, и ей, даже, возможно, примириться, чтобы отпустить друг друга.       И вот однажды, проходя мимо зала на кухню за привычной вечерней дозой алкоголя, Ильсу услышала звуки включённого телевизора и заглянула туда. Даёнг вот уже два часа, как спал. Няня и домработница удалились по своим комнатам, на верхний этаж, а хозяин расслабленно устроился в зале перед огромной плазмой, закинув одну руку на спинку дивана, а ногу на сидение. Юнги с недовольством слушал голос новоявленного лидера партии, участвовавшего в политическом шоу. Время от времени мужчина кривился или выдавал сдавленные смешки, проговаривая что-то колкое себе под нос шёпотом. Он не сразу заметил присутствие жены в комнате, но когда она решилась и смело приблизилась к мужу, сев на диван, тот изменился в лице всего на минуту, после чего принял своё привычное выражение лица. Ильсу держала небольшую дистанцию между ними, сдвинув обе ноги вместе и продолжая смотреть в телевизор невидящим взглядом. Она собиралась с мыслями, подбирала слова, пока муж, потеряв интерес к шоу и подперев голову рукой, сверлил её профиль. Мужчина даже взял пульт и сделал тише. Ему было интересно, что же на этот раз Ильсу скажет.       — Юнги, я пришла договориться с тобой, — опустив глаза к краям ночной рубашки, начала она.       — Слушаю… — тихо проговорил тот в ответ.       Облизав губы, Ильсу продолжила:       — Мне хотелось бы отпустить эту ситуацию… Но, как видишь, у меня плохо выходит.       — Ты предлагаешь что-то конкретное, дорогая? — издевательски спросил Юнги.       — Да, я решила, что раз уж у тебя есть Ери, то я имею право тоже иметь кого-то…       Женщина смело подняла взгляд на мужа. Она смотрела отчасти с вызовом, отчасти с надеждой и просьбой, хотя говорила уверенно, будто не сомневалась в положительном исходе разговора. Она и правда верила, что эта «карусель» высосала не только её силы, но и его тоже. Да, Ильсу надеялась, что Юнги пойдёт на уступки.       Госпожа Мин наблюдала за изменениями на лице мужа. Сперва он прищурился, состроив брови домиком, и выглядел скептично. Потом поджал губы и вздёрнул бровями, отвернувшись. Мужчина думал, усмехнулся разок, потёр пальцами подбородок, закусил губу…       — Я буду очень аккуратной. Ты его не увидишь, и я не подпущу близко, буду молчать за то, кто есть и, тем более, за твой бизнес. Ты ведь сам знаешь, я никогда не сделаю что-то, что подвергнет Даёнга опасности. Пусть я не лучшая мать, но сына люблю… — Ильсу пыталась надавить на мужа, засыпать положительными аргументами, чтобы окончательно убедить в адекватности подобного выхода.       — Если ты «его» близко подпускать не собираешься, зачем он тогда вообще тебе нужен? — вдруг резко спросил Юнги.       Ильсу вмиг заволновалась. Он не в лучшем настроении. Она пришла не вовремя… Да и когда это «вовремя» должно случиться?       — Мне тоже нужно внимание и ласка…       — То есть, секс? И ничего больше?       От резкости Юнги женщину бросило в пот, а сердцебиение участилось.       — Да… так и есть. Поверь, я не брошу тени на наш брак.       — Не вижу смысла рисковать так сильно, ради простого траха, — подытожил Мин.       Ильсу сидела, не желая понимать, что разговор подошёл к концу, и она не смогла ничего сделать, чтобы добиться своего. Расширив глаза и приоткрыв рот, женщина продолжала смотреть на мужа. Надо было что-то сказать, сейчас, пока не поздно. Убедить снова, попросить, если нужно. Но слова не шли, и Ильсу, словно рыба, выброшенная на сушу, приоткрывала и закрывала рот, что сильно забавляло Юнги.       — То-то я думаю, чего же ты к Хосоку полезла спустя столько лет, а? Видимо, совсем безнадёга… А вела бы себя хорошо, то всё бы у тебя было, и я, и секс, и нервы в порядке.       — Юнги, — дрожащим голосом проговорила Ильсу, предчувствуя что-то плохое.       Женщина не понимала почему он так себя вёл, она ведь пришла поговорить по-хорошему. Почему нельзя хотя бы подумать?       — Не переживай, будет тебе секс, так и быть, — бросил мужчина и зашевелился, меняя позу на диване, звеня пряжкой ремня на своих джинсах.       Ильсу поняла, что тот не шутил, вскочила с дивана и попятилась назад.       — Не надо, я поняла, всё, ухожу…       — Далеко пойдёшь? Эх, Ильсу, Ильсу… я думал отчего ты такая злобная, а дело оказалось проще некуда. Надо было лишь драть тебя почаще.       Слова кольнули больно, и госпожа Мин, поспешно удаляясь, не удержалась и бросила напоследок неспешно приближающемуся Юнги:       — Свою беременную козу дери сколько влезет, а ко мне не подходи! — Сказав это, она ускорила свои движения, собираясь быстро проскочить в свою спальню и закрыться. Стучать и выбивать дверь мужчина не станет, боясь разбудить сына, а завтра уедет по делам, и Ильсу сможет спокойно передвигаться по дому. Однако скорость Юнги рассчитать сложно. С виду он казался довольно ленивым, чтобы получать секс таким способом. Его есть кому удовлетворить без всяких просьб или насилия, но слова жены, брошенные с обидой и желанием хоть как-то зацепить мужа, таки его зацепили. За три широких шага, сорвавшись на бег, он нагнал жену, подхватив под грудью. Ильсу выгнулась в надежде, что Юнги не удержит её напора и отпустит, но тот был стойко намерен причинить ей боль. Не столько физическую, сколько душевную. Он знал, что та будет страдать после, стыдиться, рыдать от безысходности, это чудесным образом его заводило.       Было время, когда он боготворил Ильсу и целовал её постоянно, пребывая рядом. Периодически он баловал супругу завтраками в постель, особым трепетом во время близости, подарками в виде колец и серёг с большими яркими камнями. Потому что она тоже была самой яркой, эффектной и драгоценной для него.       — Я буду кричать, Юнги! Предупреждаю… Убери свои руки!       — Заткнись, — низким тоном буркнул мужчина, меняя положение рук, чтобы Ильсу больше не смогла его укусить. — Много дрянных слов вылетает из твоего рта.       Женщина боролась, по-настоящему приобретя воинственный дух. Периодически ей даже удавалось одержать верх над мужем каким-то невообразимым образом, что позволяло, не жалея силы, вцепиться в грубую кожу Юнги.       Мужчина даже не пытался ударить Ильсу, так интереснее, к чему приведёт, что она сможет. А больше всего его волновало, поддастся ли жена ему, как бывало ранее. Умом госпожа Мин понимала, что заслуживала большего, нежели спонтанный грубый секс на фоне их криков и разборок, но физически тосковала по прикосновениям, хотя бы каким-то.       Сейчас же она боролась достаточно серьёзно. Юнги схватился за ворот её ночной рубашки, собираясь сэкономить время на расстёгивании пуговиц, а Ильсу со всех сил вцепилась в руки мужчины. Её ногти вошли глубже, чем она рассчитывала, проступила кровь, отчего госпожа Мин задрожала, разжимая пальцы. Зато Юнги не сильно среагировал на боль и продолжил задуманное. Он уже вошёл в азарт, его глаза горели жестокостью и желанием взять, поставить на место, заткнуть, придушить. Хорошо, что Ильсу до такой степени разожгла его, ему так сильно этого не хватало, чувств «на грани». На грани убийства, на грани истерики, крика, рыка, страсти…       Оборвать все пуговицы вышло лишь со второй попытки. И так сильно возбуждённый отпором Юнги, вовсе завёлся, увидев обнажённую грудь. Он подумал, что его член, должно быть, сейчас просто взорвётся, если не получит желаемого, отчего дёрнул жену за руку, заставляя подняться с пола, на котором до этого момента шла борьба.       Ильсу ослабела на мгновение от увиденной крови, но тут же снова принялась отпираться, чувствуя теперь, что ничего у неё не получится. Юнги долго не думал, толкнул её к тумбе, стоявшей в коридоре. Всё, что было сверху попадало или перевернулось. Мужчина придавил жену своим весом, уперевшись пахом в её зад. В такой позе Ильсу с трудом сможет достать до мужа, чтобы навредить. Да она больше и не пыталась, потратив все силы на борьбу и протяжно зарыдав от собственной слабости.       — Юнги-и-и…       Было время, когда это имя она стонала с наслаждением. Ей нравился вкус, остававшийся на языке после произношения слова. Она могла в такой же позе принимать его в любом месте их дома, где только пожелает муж. Твёрдые сильные пальцы, стягивавшие с неё штаны, были так похожи на те, что раньше ласкали, но, одновременно с тем, они оказались совершенно иными.       Край тумбы сильно врезался в таз при каждом толчке, грудь ёрзала по твёрдой поверхности, пока Юнги, рыча и выбивая из себя злость, имел свою, некогда любимую жену.       Ильсу плакала, держась за предмет мебели. Она не сразу заметила, что кто-то смотрел на них, а в следующий раз вскинув голову, наткнулась на отдалённый детский силуэт. Даёнг был напуган и не мог произнести и слова, наблюдая за развернувшейся сценой. Ильсу зарыдала ещё сильнее, попытавшись вывернуться и оттолкнуть Юнги, но тот лишь перехватил её руку и заломал за спину.       — Остановись, — еле разобрал Юнги сквозь женские всхлипы. — Даёнг… смотрит.       Когда до мужчины таки дошло, о чём говорила Ильсу, все движения его остановились. Он отстранился, поспешно надевая штаны обратно трясущимися руками и делая шаг вслед сыну, который уже сорвался с места и убежал.       Госпожа Мин не сразу поднялась. Ещё несколько минут её сгибало от сильнейших рыданий, после чего, испытывая небывалый стыд, она поплелась таки на кухню. Дрожащими руками Ильсу запахивала рубашку на себе, решая больше не церемониться с бокалами и чашками. Взяв с собой несколько бутылок виски, она вознамерилась выходить из комнаты лишь под покровом ночи, когда все спят.