terra incognita

Когда Минги покинул кабинет, короли смогли наконец спокойно поговорить. Оба чувствовали некоторую тревогу. Сонхва беспокойство кольнуло еще давно. Ровно в тот момент, когда с губ Минги слетело «Королевство огня отправляет к вам Чхве Сана». Сонхва потерял всякую надежду на то, чтобы найти его еще три века назад, и сейчас едва мог совладать с собой: радость и предвкушение встречи бились в нем с неистовой силой. Потерять для оракула свою половинку ровным счетом означало потерять самого себя. Пак буквально начал терять светлую часть своей души с каждым днем, когда Чхве бесследно пропал. Осколки погибшей идеальной и имеющей когда-то смысл вселенной с искрами распадались на его глазах. Горечь и тоска поселились в сердце Сонхва и отравляли его вместе с разумом, отчего спокойствие в глазах сменилось холодным безразличием. Отец его, заметив тогда едва живой взгляд сына, каждое утро приглашал к нему учителей для музицирования, чтобы те «настроили струны его души». Но струны были порваны, настраивать было нечего. Пак в тот момент просто дожидался, пока раскаты от прогремевшего взрыва стихнут и клетки его сердца заполнит искрящийся пепел равнодушия, чтобы он снова мог вернуться к государственным делам. Сонхва не любил показывать свои слезы другим — признак слабости, считал он. Однако мать, однажды увидев, как Пак подписывал какую-то бумагу, а слезы в этот момент беззвучно капали на нее и превращали написанное в кляксы, провела с ним разъяснительную беседу о важности его эмоций и о том, что если их заглушать и притуплять, они в конечном итоге огненными змеями обовьют сердце и не дадут спокойно дышать, опаляя своими языками пламени все вокруг. И Сонхва учился. Учился чувствовать эту боль, рыдать навзрыд до боли в горле, до пересохших губ и зудящих от соли щек. Это было ему необходимо. И вот, спустя два века, оказавшись на престоле и имея корону на голове, Пак смирился с этой потерей. Просто потому что у него не было другого выбора. Ему необходимо было восстановить ранее потерянные душевное равновесие и тепло, иначе душа бы попросту окоченела, а обладатель ее превратился в беспокойный дух моря, пугающий задремавших на палубе моряков. Паку совершенно не хотелось закончить так свое существование, особенно когда цель его жизни была исключительная помощь живущим людям в его королевстве. Более того, Сонхва нашел свое утешение в Хонджуне, который для него стал фактически младшим братом. И все время, которые они провели вместе: за разговорами, попивая одуванчиковый чай, решая государственные вопросы и летними вечерами болтая босыми ступнями в теплой морской воде, оракул невероятно ценил. Каждый такой момент стал для него исцеляющей пилюлей. Сейчас, сидя за столом со жнецом, Сонхва волновало два вопроса: «Как я смогу спокойно отпустить Кима, этого хрупкого василиска, в чужое королевство, не нарушив при этом вековое соглашение о визите дипломатов?» «Советник Сон Минги?» И на оба он не находил ответов. — Сонхва, ты ведь уже знаешь о наших советниках? — голос Чона вырвал оракула из мысленных блужданий. — Д...да... Перед сном мне было донесено об этом. Их истинность проявилась, и Хонджун понял это, когда они оба оказались за дверью. Вероятно, кое-что произошло. Чувствую сердечные метания Кима. Мне необходимо с ним поговорить, иначе он вгрызется в прибрежные камни зубами и тут уже только магия сможет помочь. — Я думаю, ты все прекрасно знаешь сам, поэтому доверяю твоему опыту. — Благодарю. Юнхо встал из-за стола, поклонился и покинул кабинет, оставив Пака одного. Сонхва, собрав со стола бумаги и убрав разлитые чернила, вышел и направился в комнату к Киму.

***

— Судьба, ты невероятно слепа! Ты не знаешь Ни его Ни меня! От силы, с которой Ким захлопнул дверь, создавав сквозняк, распахнулось окно, и советник полной грудью вдохнул порцию свежего воздуха. Слезы от шока уже подсохли, зато губы от поцелуя продолжало больно печь и Хонджун несколько раз обтер их рукавом рубашки, чтобы избавиться от этого ощущения. Юноша прошел к окну, вдруг случайно встретившись со своим испуганным отражением в зеркале и вдруг поняв, как же комично он сейчас выглядит: слегка растрепанные волосы, скомканная в районе груди рубашка и припухшие губы. Ким уселся на подоконник, облокотившись спиной о каменную стену, вмиг ощутив ее прохладу. Ему хотелось раствориться в морской пене. Ему не хотелось знать Сона. Не хотелось ощущать и его широких горячих ладоней на своей талии и, вероятно, того самого трепета в сердце, который не появляется просто так. Хонджун сбросил с себя тяжелые ботинки и меховую накидку с жилетом, оставшись в рубашке. Советника пробивало жаром при одной мысли о Соне. Волны огня накатывали вновь и вновь от одних только воспоминаний о том, как Ким реагировал на все провокации Минги и советнику стало вдруг невероятно стыдно. — Поведение, достойное мальчишки, Ким Хонджун, а не государственного советника! — Ким хлопнул себя ладонью по лбу, и в один момент с этим в дверь тихо постучали. «Сонхва...» Ким отвернулся. — Хонджун...— начал было Пак, когда Ким вдруг неожиданно повернулся к нему с самым раздраженным лицом. Брови юноши были сведены настолько сильно к друг другу, что когда-то мягкие полудуги стали гораздо острее, отчего взгляд становился намного жестче. — Что «Хонджун»?! Я знаю, что ты сейчас скажешь. Мол, от судьбы никуда не деться, поможет только смирение, а государственный долг все равно надо исполнять. Не принимаю. Отказываюсь! Мэрлин, чаю! Порыв ветра колыхнул колокольчик на стене, отозвавшись звоном на кухне. Через пару минут в комнату зашла девушка с подносом с чайником и двумя фарфоровыми чашками. Она молча поставила его на столик рядом с окном и тихо вышла. — Хоть какая-то радость в жизни, — складки на лбу у советника слегка распрямились, когда он разлил горячий напиток по пиалам и вдохнул так им обожаемый аромат. — Хонджун, ты ведь понимаешь прекрасно сам, что у нас нет выбора. Подумай о том, что, возможно, твои мысли по отношению к Минги ошибочны ввиду вашей не тесной связи. Ты ведь едва его знаешь... Да и к тому же, есть такая прекрасная возможность побывать в неизвестной стране, узнать и изучить их мир и их народ. Ты ведь всегда тянулся к знаниям, почему же сейчас отказываешься от этого шанса — изучать? Слова Сонхва что-то пробудили внутри советника, кольнув одновременно его самолюбие. Когда дело касалось науки и учебы, Ким был готов идти на все, лишь бы не стоять в развитии на одном месте. «Как же я мог действительно забыть о том, что могу отдаться обучению, находясь в королевстве Огня?» Но сдавать позиции пока было рано, поэтому Ким продолжил крутить свою шарманку. — Я не хочу стать для него очередной потаскухой, раздвигая ноги по его щелчку. Пусть берет себе девок с переулков для этих целей. — Ты путаешь отношения истинных и отношения между пиратами и портовыми проститутками, советник Ким. Это отнюдь no es lo mismo. То, как резко Сонхва перешел от дружеского тона к официально-деловому, заставило Кима вцепиться в кружку и стыдливо потупить взгляд. Он знал, что Пак был прав. Знал, в чем не прав он сам. Но гордость была выше этого. — Я хочу, чтобы ты повзрослел, мой дражайший советник. В этом королевстве никто не желает тебе зла. Более того, ни Минги, ни король Чон не хотят причинить тебе страдания. Если тебе будет спокойнее, я могу определить тебя под менторство Юнхо. Жнец невероятно умен и мудр. Тебе пригодятся его знания, я уверен. — Опять пытаешься подцепить меня на крючок с помощью знаний... — А ты против? — Сонхва усмехнулся, усевшись рядом с Кимом и приобняв его за плечи, — Жертвуя, мы обретаем вновь. Вспоминай это всякий раз, когда начнешь тосковать по дому, Ким. Ни одна жертва не является напрасной. Хонджун грустно вздохнул. Злость сменилась вязкой печалью о неизбежном. Решение было принято.

***

Этой ночью советник не спал из-за бившихся раненными птицами мыслей в голове. Когда время близилось к полуночи, Ким вытащил из крепко задвинутого от любопытных рук ящика стола свой дневник в изумрудной обложке, который перешел к нему от матери — единственное воспоминание о ней, и сел на кровать, поджав ноги и упершись спиной о железные прутья изголовья. Хонджун какое-то время завороженно рассматривал обложку, провел затем подушечкой пальца по древообразным золотым узорам и раскрыл дневник прямо на середине. На колени к нему упал и тут же скатился плотный листок бумаги — как оказалось, рисунок матери, изображавший улыбающуюся пару на берегу моря. На обратной стороне острым почерком было написано: 01.05.1... Чернила смазались. То ли от времени, то ли по иронии судьбы, дабы оставить загадочную дату в тайне. «Они выглядят счастливыми... А молодой мужчина слева уж слишком напоминает отца...» — Хонджуну стало почему-то грустно от этой мысли. Мать он не видел ни разу, поэтому и молодая женщина справа не казалась ему знакомой. Однако разрез глаз ее уж больно напоминал его собственный. Ким пропихнул рисунок между последними страницами и вернулся в самое начало, к своим записям, открыв чистую страницу. Хотелось что-то написать, однако советник совершенно не мог выудить ни одной толковой мысли из хаотичного ряда бессмыслицы. Ким чувствовал, как становился заложником собственного разума, игравшего с ним в злые игры. После долгого выцарапывания острым карандашом на полях для заметок хвостатых змеев и морских волн, Ким все-таки написал: «Мой мир перестает быть прежним.» «И мне от этого страшно.» Ким еще долго всматривался в написанное, словно ожидая, что буквы от его пристального взгляда резко оживут, однако те, не подчиняясь магии его глаз, аккуратными завитушками оставались на своем месте. Хонджун пересел к окну и оставил дневник у своих ног на подоконнике. Воздух августовскими ночами был прохладен и чист, и, вдохнув его, Ким на какое-то мгновение почувствовал умиротворение, начав дышать спокойно и ровно. Юноша жадно смотрел на пейзажи родной бухты, пытаясь запечатлеть их на пленку собственного сознания, предвкушая скорую с ними разлуку. Казалось, будто все это он видит в последний раз, поэтому хотелось рассмотреть все до мельчайших деталей, запечатать где-нибудь на подкорке, и просматривать в особо тяжелые времена, словно сон. Ким сладко зевнул и потянулся, еще раз наполнив легкие свежим воздухом. Оставив окно открытым, советник лениво переоделся в плотную льняную рубашку и шерстяные носки, которые Сонхва наказал ему надевать каждую ночь, дабы держать ноги в тепле. Время близилось к половине второго, когда Ким наконец заснул.