***
Юнхо перенесло в просторную светлую залу под куполом: место, где жнецы, возглавляемые Судьбой, собирались за одним столом: обсуждали собственные достижения, проблемные вопросы по поводу решения участи судеб существ и даже собственные проступки, если таковые имелись. Но в этот раз Юнхо был один. Его встретила уже знакомая спина в черном саване, а когда обладатель ее развернулся, Чону представилось лицо самое очаровательное, с такими мягкими и плавными чертами и такими же медовыми, добрыми глазами, как и его собственные. Нос и кругленькие щечки Судьбы были усыпаны веснушками, на висках и под глазами родинки образовывали созвездия, а родимое пятно между бровей в форме Солнца — вечное напоминание об обжигающем поцелуе Светила, придавало её лицу тот самый неподражаемый шарм, который пленил окружающих, заставляя полностью забыться в этой немыслимой красоте. Но стоило тени упасть на это лицо, как оно тут же омрачалось, становилось бледным, безжизненным, словно у мертвеца, а веснушки и родинки превращались в крупные трупные пятна. Глаза, в свою очередь, становились похожими на два уголька без радужки и зрачка. Щеки уже казались впалыми, оголяя острые скуловые кости. Юнхо всегда поражала эта двойственность Судьбы, но Чон понимал — такова её природа. И жизнь, и смерть в одном лице. Жнец слегка напрягся, ожидая, когда существо заговорит первым, однако Судьба все не спешила поворачиваться, отчего Юнхо стал переминаться с ноги на ногу в некоторой неловкости, как вдруг пробивающий до костей строгостью голос отразился от стен помещения, слегка напугав Чона: — Приветствую Вас, Господин Жнец. Рада видеть в добром здравии. Вы даже слегка помолодели, а? Судьба наконец-таки развернулась. Приветливая улыбка засияла на ее лице. Юнхо слегка пошатнулся от такого тона, в котором будто бы чувствовался подвох, поэтому он молча поклонился, опустив руки по швам. Существо на это действие лишь слегка подняло уголки губ. — Сегодня решается вопрос Вашего повышения в должности, Господин Жнец. Я довольна Вашей работой за прошедшие пятьдесят лет. Вы готовы к изменениям? Судьба говорила сухо, едва имея интерес к этому делу — такие, как Юнхо, совершают визит к ней чуть ли не ежедневно. Чон нервно сглотнул, выдохнул и вдруг твердо сказал: — Разрешите мне остаться в человеческом обличье, Госпожа. Для моего королевства это невероятно важно. Юнхо смотрел Судьбе прямо в глаза, хоть и знал, что подобные долгие взгляды были строго наказуемы хранителями порядка за несоблюдение правил этикета. Но сейчас Жнец был твёрдо уверен в силе своего взгляда. Почему-то прямо сейчас он понял, зачем именно в этот день Рок дарует жнецам эти волшебные по своему цвету зрячие глаза. Выражение лица Судьбы вдруг преобразилось под влиянием замешательства: глаза округлились, вероятно, от прямолинейности Юнхо, а улыбка вдруг стала какой-то неловкой. Чон был убеждён, что застал Существо врасплох своей просьбой, и надежда внутри вдруг затрепетала уже увереннее и ярче, наполняя своим теплом все тело Жнеца. — Разве людям не все равно, как выглядит их Король? Или Вы преследуете другую цель? Планируете околдовывать чужие сердца своей красотой? Судьба издала кроткий смешок и изогнула бровь, окинув Юнхо с ног до головы, — Слишком многого просите, Господин Жнец. Окажи я Вам такую медвежью услугу, другие Жнецы будут требовать того же, — Существо немного помолчало, — этому вы у людей учитесь? Юнхо в недоумении похлопал глазами, с трудом понимая, о чем говорит Судьба. — Не нести ответственности за собственные поступки, — продолжала она, — гадко. Очень гадко. Своей просьбой Вы меня только расстроили, — Судьба сделала яркий акцент на слове «просьба», строго посмотрев на Жнеца. Юнхо стойко выстоял под налетом огненных стрел, что метала из своих глаз Фортуна, и продолжал настаивать на своем, вступив в конечном итоге в дискуссию и выслушав от Судьбы тираду нравоучений. Переубедили ли они Жнеца отказаться от намерения добиться разрешения на его требование? «Однозначно нет»— думал про себя Чон, размышляя над словами Судьбы, что упрямо продолжали бить его в самый лоб, заставляя голову слегка побаливать, отчего веки все норовили закрыться от усталости и вновь погрузить Юнхо в непроглядную и вечную тьму — знак того, что время разговора уже на исходе. — А Вы не думали о том факте, что, будь у жнецов другой внешний облик, отношение людей к ним и к Вам было бы совсем другим? Отчего он связан исключительно со смертью? Разве вершители справедливости должны выглядеть как истлевшие трупы? Будь наша внешность хоть немного мягче, такого страха мы бы явно не вызывали, Госпожа. В мире и так много вещей, которых боятся люди и другие расы. Юнхо вдруг стал замечать, как лицо напротив побледнело, а на щеках появились серые пятна. Судьба была явно недовольна упрямостью Жнеца, ведь обычно строго отчитать и отправить дальше работать вполне хватало, чтобы привести кого-то из её подчиненных в норму, но на Чона это совершенно не подействовало. Может, и Судьбе не всегда везет? — Ведь и Вы, — продолжал настойчиво Юнхо, — совершенно далеки от того вида, которым одарили нас, жнецов. Это ли Ваша хвалёная справедливость? Судьба недовольно цокнула. Впервые ей с совершенным бесстрашием высказывают недовольство прямо в глаза. Существо выдохнуло, ощущая, как внешность под влиянием эмоций стала меняться. Оно вновь обратило глаза на Жнеца — тот продолжал смотреть твердо, сталь строгости блестела в его глазах. Непоколебимость Фортуны, не выдержав такого давления, была надломлена, и Судьба отвернулась, подав спустя несколько минут гробового молчания голос: — Так и быть, — внутри Юнхо что-то вдруг заликовало, — Однако, — короткая пауза, заставившая Жнеца напрячься, — За тобой будет закреплен страж-компаньон, которого ты должен будешь вырастить прилежным, чтобы в будущем он смог принести этому миру пользу. Как Вы там говорили, Господин Жнец? «Жнецам не свойственны терзания сердца»? Какие странные дела, не находите? Существо щелкнуло пальцами, и в воздухе появился пушистый котёнок с глазами-звездочками, в стальных латах и с крыльями цвета ночного неба. — Страж будет помогать и мне в моем эксперименте. Изредка я буду наблюдать за твоим миром через его глаза. — Благодарю Вас, — Юнхо стал кланяться, пораженный такому стечению обстоятельств. — Ступай. Actum est, ilicet.****
Юнхо, рано утром покинувший Королевство, оставил всю бумажную волокиту на Советника Сона, отчего тот был вынужден запереться в своем кабинете и перечитывать письма из Северного Королевства. На Минги было так же возложено изучить подробнее старый договор с оборотнями Чхве, соотнести все просьбы из писем с ним и написать Королю отчет об упущениях, которые были допущены. Юнхо попросил все сделать так, чтобы оборотни в этот раз максимально были довольны условиями договора, дабы избавить их с Соном от лишних нервов. Лучше потратить их на бумажки, чем на стаю воющих и постоянно недовольных волков, которые будут готовы разорвать тебя на части, посмотри ты вдруг на них искоса. Более того, бумага и чернила скулить и провоцировать на конфликт не будут, как это постоянно делают советники Чхве, поэтому Минги твердо решил, что называется, «съесть лягушку» сразу, чтобы потом отправиться по своим делам. Особенно когда до полнолуния совсем мало времени. Да, Советник Сон кажется иногда самодовольной, вредной и порой грубой выскочкой, однако в качестве дипломата ему не было равных в этом королевстве. Разве что Ким Хонджун мог составить ему конкуренцию. Минги попросил двух стражников по возможности никого к нему не пускать, но будто кому-то придет в голову забрести в Северное крыло замка и уж тем более добровольно переступить порог кабинета Советника Огня. Такие фокусы подвластны только самым бесстрашным в этом замке, один из которых — лекарь Огня. Едва успев зайти в соновский кабинет, Ёсан сразу же начал отчитывать Минги, словно тот был провинившимся ребенком: — Я мог еще смириться с тем, что ты абсолютно плевал на мои просьбы касаемо любого дела, но когда ты халатно относишься к собственному истинному, терзая его раны вновь и вновь, я начинаю злиться, Сон Минги. Мне ни в коем случае не лень приготовить лечащую мазь или отвар, и провести потом с Советником Муль пол дня, накладывая ему повязки и всячески помогая прийти в норму, но я это делаю не для того, чтобы на следующий день наблюдать на его шее и боках следы от тебя. Кан говорил много, сумбурно и громко, смотрел на Минги, сдвинув брови к переносице в недовольстве, но Сон на его слова никак не реагировал, лишь громко вздохнул, когда поток ругани на время прекратился. — Хоть бы глаза поднял, когда тебя чихвостят. Ёсан заметил на лице Минги абсолютное безразличие, отметив про себя, что такое поведение совершенно не похоже на Советника, который всегда вступал с Каном в полемику, доказывая свою невиновность. Но в этот раз Минги только поднял на лекаря уставший взгляд: — Не обязан. Мне не пятнадцать лет, чтобы твои нравоучения слушать. Побереги свое время, Кан. И дай мне закончить работу. Минги говорил голосом утомленным и сухим, словно тот — последние листья на потемневших от проливного ноябрьского дождя ветвях. Ёсан поджал губы и молча вышел. Для него Минги все еще тот же ребенок, каким был, сколько он его помнит: озорной любопытный мальчишка с длинным носом и искорками в глазах, которые тут же загорались еще ярче, стоило только Кану показать парню какой-нибудь магический трюк или взять с собой в хижину рядом с замком, в которой травник сушил цветы и коренья, варил и заготавливал «зелья», как когда-то сказал Минги, завороженный в очередной раз бурлением вязкой жидкости в котле. Сон многому научился у Кана, начиная от мощных заклинаний и заканчивая житейскими мудростями, которые Минги впитывал вместе со всеми знаниями из книг, специально оставленных лекарем яркими обложками вверх на столиках в гостиной и столовой. Лекарь знал прекрасно, что пытливость юноши просто так пройти мимо них не позволит. И вот сейчас Кан с глубокой тоской осознавал, как скоро переменился Сон. Как изменился его характер, его принципы и отношение к людям. А самое главное — глаза. Они переменились заметнее всех, цвет их стал темнее, глубже, лишь на солнце иногда играя оттенком дымчатого кварца. Кан боялся, что Минги потеряет себя в этой бессмысленной и бесконечной гонкой за властью, авторитетом и статусом в королевском кругу приближенных. Жаль, что лекарь не знал, какова истинная причина перемен в поведении и взгляде Советника. Хотя, казалось бы, находился рядом с этой причиной чуть ли не каждый день.***
Грудь Кима вздымается часто-часто в попытке хоть как-то снабдить легкие кислородом, из горла вырывается протяжный и высокий стон, когда Минги толкается глубже. Хонджун расцарапывает Сону спину — Советник Огня теперь вбивается в податливое тело столь яростно и несдержанно, что сам срывается на низкий и короткий стон, припадая к кимовским губам, дабы его заглушить. Но Хонджун отворачивается специально, так, что Минги промазывает и губами приземляется Киму прямо в висок. Так и остается, удерживая себя на двух руках, а Хонджун вслушивается и тонет в этих звуках горячего дыхания над его ухом, от которых его откровенно ведёт. Ким кончает с именем Сона на губах, отчего Минги, выдержки которого всегда хватало на продолжительное время, срывается тоже и вдруг чувствует, как кто-то тормошит его по плечу. «Заснул?..» — Советник Огня резко открывает глаза, поднимает со стола голову и видит перед собой Рейвена, который смотрит на него не менее удивлённо. Минги только спустя несколько секунд чувствует, что губы и подбородок его испачканы собственной слюной, отчего тут же вытирает рот рукавом камзола, все еще пытаясь отойти от такого сна. Рейвен продолжает смотреть на него с неподдельным изумлением, отмечая про себя испуганный взгляд Советника Огня. — Уже два часа дня, Господин. Я зашел предупредить Вас об обеде и о том, что драконов готовят к отлету. Заместитель Ким обвел глазами кабинет, не задерживаясь боле на Минги, дабы не смущать его своим пытливым взглядом, и подошел к окну, чтобы открыть его и впустить свежий воздух. Минги прокряхтел и потер глаза, пытаясь собрать мысли в одно целое и связное. Получалось как нельзя плохо. — Чон все еще у Судьбы? Советник Огня наконец встал со своего места и резко ощутил тянущую боль в пояснице — подарок от неудобной позы и сна в твердом кресле. — Да, Король пока не появлялся. Вероятнее всего его не будет до самой ночи, — Рейвен как остановился у окна, так и продолжал там стоять, начав вдруг выстукивать едва слышный и только ему понятный ритм. — Который час? — Советник Огня зевнул, всеми силами стараясь сделать это максимально тише. — Два часа дня. Повторюсь, драконов уже готовят к отлету, а Вас ждут к столу, — Рейвен развернулся и направился в сторону двери. — Рейвен, — Ким остановился, — будь готов через час отправляться. — Слушаюсь, Господин, — Заместитель вышел, оставив Минги одного.***
Перед тем, как выйти к обеду, Минги навестил Ёсана с просьбой дать ему тертый лист белладонны и медуницы, на что Кан вскинул бровь, удивленно посмотрел на него, но вопросов лишних задавать не стал. Отдал пузырек с порошком и сразу же предупредил Сона о последствиях передозировки: тошнота, вялость и ужасная мигрень, а в особых случаях — потеря сознания на несколько часов. Минги понимающе кивнул и быстрыми шагами направился в столовую. Не хотелось, чтобы Кан заподозрил что-то неладное в его поведении. Не хотелось, чтобы потом рассказал об этом Королю или вскользь упомянул в разговоре с Хонджуном. Поэтому Минги был пусть и резок порой в разговорах с лекарем, но всегда внимателен к малейшим изменениям в характере проявлений его действий. Всматривался в выражение его глаз и вслушивался в интонацию, прощупывал почву настроения Ёсана, прежде чем ответить или начать разговор. Осторожничал. Знал бы только Советник Сон о том, что для Кана он — самый главный объект для наблюдений еще с самого его юношества, когда в Минги начало искрами поблескивать рвение к власти и стало заметно проявление его непокорной и упрямой натуры, которую даже в оковы заковывать было бы бесполезно — все равно из них вырвется и найдет лазейку к тому, как показать себя во всей своей огненной красе. Обед прошел в некоторой полудреме: Рейвен без всякого желания перекатывал пестрые колечки моркови по бледной тарелке из голубой керамики, а Советник пережевывал мясо оттого так медленно и лениво, что постоянно восклицал о его пресности и просил принести соли, заставляя слуг, словно стаю ворон, носиться из столовой на кухню и обратно, всячески угождая Господину в его капризах. Минги в последний раз устало вздохнул и встал из-за стола. Солнце в этот день почти не показывалось, бледным и отреченным от мирской жизни диском повиснув за серой дымкой. Минги не любил такие дни в две краски, когда единственными цветами становились серый и белый, без плавных переходов и полутеней, отчего все предметы вокруг казались какими-то острыми и отталкивающими. — Драконы готовы, Господин, — Рейвен уже стоял у входа в обеденную залу, сложив обе руки вместе перед собой, ладонями вверх, — Мы можем вылетать. Минги слабо кивнул, заметно ускорив шаг, стоило ему пройти мимо Заместителя. В одном из карманов стеклом о металлические пуговицы побрякивала баночка с белладонной.