Peter Gundry — Master Of Death
Яркий белый свет сочится сквозь высокие окна башни южного крыла. Юнхо, стоящий чуть поодаль с прикрытыми глазами, медленно кружит длинным указательным пальцем в воздухе, от кончика которого время от времени в разные стороны распадаются, словно фейерверки, маленькие искры. В нескольких метрах впереди от жнеца стоит осколок горного хрусталя в человеческий рост. Внутри него — лишённый жизни вампир, что свернулся подобно ребёнку в утробе и сложил на груди руки; на его умиротворённом лице не осталось и следа от той гримасы боли и страха, что исказила его лицо перед смертью, — выражение его было спокойным и безмятежным, каким бывает лес ясным утром летнего дня. Король, услышав скрип тяжелой двери и возмущённый шепот за своей спиной, морщится и сдвигает брови, на мгновение сбившись, но не оборачивается и продолжает беззвучно шевелить губами, произнося заклинание. Спустя несколько мгновений монарх открывает глаза и ощущает бьющуюся энергию позади себя. — Вы вовремя. Шепот затихает, когда жнец вытягивает свободную руку в сторону ладонью вверх — спустя пару секунд копошения, прерывающегося металлическим звоном и недовольным ворчанием, о природе которого Юнхо догадывается, улавливая нотки в знакомом голосе, в ладони оказывается тёплое тельце летучей мыши. Монарх сжимает вокруг неё пальцы, и оболочка, что защищала недостающий осколок души вампира, растворяется, подобно пеплу, оставляя после себя лишь лёгкий дымок в воздухе. Показавшийся на ладони жнеца мерцающий кристалл вызывает у Хонджуна восторг вкупе с удивлением — доселе он и поверить не мог, что души существ могут принимать физическую оболочку, да ещё к тому же — такую завораживающую. Он нетерпеливо дёргает Минги за рукав жакета, призывая взглянуть на это невероятное зрелище, но Сон только вздыхает, совсем не удивившись происходящим. Юноша пропускает момент, когда пульсирующий жизнью осколок оказывается над всё еще раскрытой ладонью жнеца, продолжающего шептать заклинание. Спустя несколько секунд осколок начинает покачиваться в воздухе, медленно раскручиваясь и, после пары плавных движений, с большой скоростью рассекает воздух и с звонким хрустом врезается в стоящий напротив жнеца горный хрусталь, отчего от появившейся в камне дыры в разные стороны начинают расползаться трещины. Хонджун сначала думает, что Юнхо просто кинул осколок, перед этим хорошенько размахнувшись, однако обратив свой взгляд к монарху, находит его в неизменном состоянии — с закрытыми глазами и с шёпотом на губах. Юноша не знает, сколько им стоять ещё таким образом, и решает опустить тяжёлую клетку на пол, стараясь по возможности не издавать лишнего шума. Коснувшись сухих досок дном, клетка звонко брякает, словно расстроенная арфа, прутьями дверцы, и в этот же момент Юнхо сжимает ладонь — осколок в камне начинает сильнее пульсировать, заставляя всё больше и больше трещин расползаться вдоль его поверхности, и, в один момент, проскальзывает внутрь, пробивая твёрдый камень, и словно серебряная пуля врезается в грудь вампира. Последовавшая за этим яркая вспышка и нечто, по ощущениям сродни взрывной волне, ощущается на коже Хонджуна отпечатками пальцев самой Смерти, и юноша едва успевает спрятать лицо, уткнувшись носом в грудь Советника Огня. — Глаза, — шепотом произносит Минги, уложив тяжелую ладонь на затылок истинного, и прижимает к се6е сильнее. Подняв голову спустя долгие секунды, Хонджун ахает, сжимая ткань жакета Минги в пальцах, когда Юнхо, поднимая руку над головой, резко разжимает кулак — огромный камень трескается, издавая противный скрежет, и лопается, — большие и маленькие осколки падают с глухим стуком на пол и в эту же секунду превращаются в пыль. Вампир продолжает висеть в воздухе и, очнувшись спустя мгновение, издает пугающий и отчаянный хрип, подобный тому, что слышится от тонущих в воде существ, лишённых необходимого для жизни кислорода. Он касается коленями пола, всё еще с трудом дыша и периодически задыхаясь, и в то же мгновение теряет сознание, с глухим ударом приземляясь на грудь. — Срочно позовите Ёсана. Минги, не говоря ни слова, оставляет растерянного Хонджуна одного и выходит, не закрывая за собой тяжелую дверь. За ней слышатся обрывки коротких фраз и взволнованный голос лекаря. В ожидании Ёсана юноша переминается с ноги на ногу, испуганный состоянием короля и больше — вампира. Он кажется почти неживым, дышащим через раз с болезненными, рваными хрипами, что эхом отражаются от холодных каменных стен и пугают до того сильно, что Хонджун ёжится, ощущая дрожь, ползущую скользкой змеей между рёбрами.***
В ту секунду, когда Рейвен открывает глаза на несколько мгновений, совершенно не ощущая себя в пространстве, расплывающимися силуэтами пред ним возникают два человека: на лице одного из них усталость и отрешенность, а другой смотрит настолько испуганно и удивлённо, что вампиру кажется, будто этот человек вот-вот заплачет. Рейвен их не узнаёт. Как и то место, где он очнулся. Он, словно недавно родившееся человеческое дитя — слышит звуки вокруг, видит людей, но так и не понимает, кто эти незнакомцы и кто он. А самое главное — зачем. Вместо слов получается издать только режущий слух хрип, и вампир снова закрывает глаза, поглощённый тяжёлым и вязким туманом бессилия. Смутные и едва различимые встревоженные голоса тонут на полпути до сознания во мраке, так и не донеся до Рейвена что-то определённо важное. Что-то, касающееся его жизни. Однако вампир и сам знает, что с ним происходит что-то странное, а надоедливые звуки чужих интонаций, подтверждающие это, только усугубляют его состояние. Несколько свистящих вдохов сопровождают падение Рейвена в абсолютную пустоту, куда-то сквозь твёрдый каменный пол. Рядом с ним продолжает суетиться Ёсан, в ощутимой панике ходящий из стороны в сторону в попытках вспомнить нужное заклинание. Спустя почти мгновение он останавливается, вставая рядом с вампиром на колени, и садится на собственные пятки; складывает кисти ладонями вниз над его лопатками, начиная едва слышно проговаривать слова на латыни и изредка хмурить брови. Всё еще стоящий рядом с королём Хонджун замечает как по спине вампира золотой паутиной расползаются нити света, что подсвечиваются изнутри и разбегаются дальше по телу и конечностям, словно ручейки. Впечатлительный по своей натуре Советник Муль сам не замечает как крепкой хваткой держится за королевскую чёрную мантию, и осознаёт это лишь только когда она исчезает из его рук — Юнхо почти что скользит к выходу, неслышно ступая по каменному полу, и оглядывается, встречаясь с удивлением в глазах Хонджуна. — Куда Вы?.. — тихо произносит юноша с робостью в дрожащем голосе. — На работу, Советник Ким, — в интонации жнеца лёд и сырость заброшенных старинных склепов, что стоят на давно позабытых кладбищах. Хонджун в смущении отводит взгляд куда-то в сторону, словно спросил о том, о чем спрашивать совершенно не следовало, и вновь поворачивается к тому месту, где некогда лежал Рейвен и сидел Ёсан — кроме одиноких осколков горного хрусталя, хаотично разбросанных по полу, и совсем крохотных фейерверков магической энергии, что продолжают взрываться в воздухе, нет ничего.***
Покои Хонджуна встречают ярким мерцанием свечей на стенах, словно кто-то специально зажёг их, ожидая прибытия гостей. Ким стоит спиной к входу, скрестив руки на груди и рассматривая что-то в окне. — Ты бы простил меня? — низкий и хриплый голос Минги разрывает тишину, как мокрый лист бумаги рвут неосторожные руки. Молчание. Хонджун будто бы пытает Советника Огня, не отвечая ни слова, и продолжает равнодушно разглядывать неясные отражения в окне, хотя самому ему хочется рвать и метать, швырнуть чем-нибудь в Минги, толкнуть его или ударить до яркой боли, да так, чтобы осталось напоминание — синяк или рана, Хонджуну всё равно. Он жесток. А не жесток ли был Минги, когда в очередной раз оставлял невидимую рану в сознании Хонджуна? Слова, поступки, — арсенал у Советника Огня более чем велик, чтобы морально калечить Кима день ото дня. Минги делает несколько шагов навстречу истинному, — старается двигаться аккуратно, чтобы ни в коем случае не спугнуть его — как вдруг под ногами скрипит половица. Скрип режет слух, и Хонджун оборачивается, — глаза его широко распахнуты то ли в удивлении, то ли в недоумении. Он думает о том, как испепелил бы Минги одним взглядом, а пепел развеял по ветру прямо на том утёсе, где он стоял холодной поздней осенью, когда... «Не думать. Не думать. Не думать», — Советник Муль отгоняет ужасные воспоминания с той ночи, стараясь направить фокус своего внимания на настоящее — стоящего перед ним Минги. Того, кто, чёрт возьми, испортил и испятнал последние несколько лет его жизни. Он ненавидит и любит его одновременно. Да так, что между поцелуем и пощёчиной выбирает второе, а когда чужая щека загорается огнём, Ким замахивается ладонью и бьёт с другой стороны. Минги продолжает стоять молча, поджав губы и потупив глаза в пол, и лишь ощущает неприятную пульсацию на коже — каким бы Хонджун не казался хрупким, за несколько недель, проведённых в компании с командиром Ё, он окреп, а силы стало больше, оттого и скулы у Советника Огня нестерпимо болят после удара, и хотелось бы ответить, схватить Кима за запястья и сжать их до хруста, но он понимает — будет только хуже. Хонджун помогал ему с поисками летучей мыши всю неделю, был терпелив и в общем-то дружелюбен, и не хотелось бы рушить это всё вот так, одной только случайной выходкой. Пока Минги погружён в свои мысли, переосмысливая собственные поступки, Хонджун не отводит от него взгляд, замечая, как начинает краснеть кожа на чужих щеках. Он и не думал, что может ударить настолько сильно, поэтому подходит к Минги, пугая его неожиданным прикосновением холодными и слегка влажными ладонями к коже, и целует, будто извиняясь за причинённую боль. Хонджун почти сразу же отстраняется, спешно отходя назад, и с запозданием осознает нелепость и глупость собственных действий. Он не успевает отойти далеко — Минги ловит его за запястье и притягивает к себе, всё же претворяя в жизнь своё жгучее изнутри желание — он сжимает чужую руку, ощущая прохладу кожи, словно касается рептилии, а не человека. Пытливые огненно-карие глаза смотрят в светло-голубые Хонджуна, и недобро прищуриваются, когда Ким пытается вырваться. — Ты бы простил меня? — Минги повторяет свой вопрос более настойчиво, сжимая запястье с ощутимо большей силой. Хонджун всхлипывает, когда его второе запястье оказывается в горячих руках Минги, и хочет вырваться, тут же предпринимая попытку это сделать, но мужчина с самоуверенной ухмылкой перехватывает оба запястья в свою ладонь, и выкручивает их. — За что я должен тебя прощать?! — Ким поднимает на истинного испуганный взгляд, а голос дрожит от подступающей к груди ярости. Он напуган и зол. Прежде всего тем, что позволил себе слабость. Позволил себе сдаться перед Минги — вот так просто и позорно. — Ты сам говорил: я загубил несколько лет твоей жизни, убил Рейвена, не давал тебе покоя с поисками этого летающего создания и даже... — в голосе Минги снова слышится насмешка. «Он снова издевается?» — И даже?.. — со страхом и предвкушением чего-то определённо гадкого спрашивает Ким. Минги наклоняется к ушной раковине Хонджуна: — Заставлял делать ужасные и грязные вещи, — произносит он низким голосом в самое ухо, пуская табун мурашек по спине юноши. С выкрученными запястьями и ноющей болью в них же ответить что-либо кажется Киму сущей пыткой — он шипит и пытается вырваться, и вдруг вспоминает слова Хвануна и его наставляющий голос. «Когда противник слишком силён, поначалу не сопротивляйтесь, примите на себя удар или два. Если, конечно, они не будут смертельные. Бойцы на поле боя чаще всего ведут себя как Боги. Им свойственна излишняя самоуверенность в собственных силах, поэтому не бойтесь показать, что Вы слабее. А когда врага удастся «усыпить», резко атакуйте. Постарайтесь это сделать со всей возможной силой». Вспомни Хонджун об этом раньше, ему бы удалось избежать собственного попадания в ловушку, однако теперь не остаётся ничего кроме того, чтобы поддаться силе и сыграть в чужую игру. «Ты ведь так любишь игры, да?» Юноша опускает голову на грудь, останавливаясь в своих попытках сопротивляться, и всхлипывает, словно обиженный и раненый крольчонок. Минги, конечно же, сразу не сдаётся — усмехается, продолжая удерживать кисти Хонджуна в крепкой хватке, и поднимает лицо истинного за подбородок, дабы убедиться в действительности и неподдельности испытываемых им эмоций. На него смотрят два осколка льда, — в ярком свете свечей глаза Кима блестят от подступающих слёз, а взгляд настолько напуганный и потерянный, что Минги невольно ослабляет хватку, а спустя несколько секунд молчания и вовсе разжимает ладони, выпуская чужие руки из своих. Хонджун наконец-таки чувствует торжество в сердце и даже некоторую благодарность себе за то, что еще в раннем детстве научился вызывать у старших жалость только лишь своими очаровательными и большими глазами. А сейчас настала очередь Минги попасть в эту на первый взгляд совсем безобидную ловушку. Не знай Ким того, каким удивительно скупым на эмоции сострадания был Сон, для юноши не стало бы сюрпризом его почти что мгновенная капитуляция. Ведь мало кому удавалось сохранять хладнокровие и равнодушие против такого душещипательного взгляда небесных глаз. Однако то, что произошло, едва ли можно назвать привычным поведением Минги. Ведь действительно — роли в их отношениях как-то неожиданно поменялись, и теперь Советник Муль манипулирует, играет на нервах и злорадствует, а Советник Огня — позволяет обводить себя вокруг пальца и поступать с собой так, как некогда поступал с Хонджуном он сам. Может быть, свою лепту привнесла эмоционально тяжелая прошедшая неделя, когда Минги себе не находил места из-за поисков летучей мыши. А может быть, где-то в глубине его души произошли поражающие воображение изменения, о которых он и сам, вероятно, не догадывается, но которые определенно стали влиять на дальнейший образ его мыслей и на поведение соответственно. Жаль, но размышления о причинах реакции истинного долго в голове Хонджуна не задерживаются — он отдергивает свои руки от чужих, словно от раскалённого металла, и в доли секунды перемещает ладони на расстояние в несколько сантиметров от чужой груди. Он быстро шевелит губами, и Минги вдруг ощущает, как неописуемая сила толкает его в грудь, заставляя пошатнуться, а потом и вовсе упасть на спину из-за потерянного равновесия. На несколько секунд в ушах звенит, глаза застилает темнота, и всё вокруг ощущается как через толщу воды, — Минги хотелось бы вынырнуть из этого болота из смешенных чувств тупой боли, потерянности и стучащего в ушах пульса, будто замедленного в несколько раз, но что-то продолжает удерживать его, словно коряга, что стискивает ногу и не дает утопающему всплыть. Он глубоко вздыхает несколько раз и открывает глаза, стараясь подняться — безрезультатно. Голова продолжает гудеть, боль в груди только усиливается, и мужчина проваливается в тяжелое бессознательное вновь. Сколько он пролежал на полу в чужой спальни вот так — он не знает, но когда открывает глаза, чувствует под собой мягкость кровати, а не твёрдые деревянные доски половиц, что впивались в лопатки и хребет, словно осиновые колья. Хонджун сидит у окна на подоконнике, держа в руках толстую на вид книгу в изумрудно-зелёной обложке, и временами чему-то улыбается и тихо смеётся, когда в очередной раз переворачивает страницу. Весенний вечерний ветер перебирает пальцами его белёсые пряди, целует бледные щёки и видит Господь, Минги ветру страшно завидует, потому что сам он почти не может пошевелиться, — только бегать глазами по комнате и чужому лицу да изредка издавать свистящие хрипы при вдохе. Мужчина осознаёт, что состояние его — в прямом и переносном смысле полностью дело рук Хонджуна, — эта мысль вызывает на лице Минги глупую улыбку, и он, пытаясь сбежать от неё, хочет перевернуться со спины на бок, но получается только прохрипеть от боли в солнечном сплетении, что стала отдавать жаром по всему телу. — Что ты со мной сделал, Хонджун? Хочешь поскорее от меня избавиться? — с усмешкой в голосе говорит Минги, не отрывая взгляд от Кима, и нервно вздыхает, когда тот не отвечает ни слова. Юноша откладывает книгу и вновь отворачивается, явно не готовый обсуждать что-либо с истинным прямо сейчас, однако мужчина хоть какого-либо объяснения решил всё-таки добиться. Он приподнимается на локтях, обводя взглядом комнату и, пытаясь найти что-нибудь, чем можно было подразнить Кима, цепляется за лежащую рядом с чужими ступнями закрытую книгу. «Идеально» — думает Минги, щёлкая пальцами, и в это же мгновение та оказывается у него в руках. Он опирается спиной о деревянную спинку кровати, и рассматривает предмет со всех сторон. Мужчина скользит по обложке ладонью, ощущая её шершавость, и обводит подушечкой указательного пальца древообразные золотые узоры, — заинтересованно хмыкает, ведь почти сразу же понимает, что это никакая не книга, а личный дневник юноши, и ухмыляется еще больше. Он открывает его где-то на середине, и старается изо всех сил звонко перелистывать страницы, чтобы привлечь внимание его обладателя, а когда Хонджун безразлично поворачивает в сторону Минги голову, глаза его увеличиваются от изумления. — И что же тут Вас так рассмешило, молодой Господин? Никаких анекдотов здесь нет, — хмыкает мужчина, небрежно переворачивая очередную страницу. Злость вперемешку с обидой начинает пульсировать где-то в районе трахеи и подступать к горлу юноши, — ему хочется плеваться ядом и оскорблениями, забрать свой же дневник из чужих грязных рук, но сил нет от слова «совсем». Тоска, тоска, жгучая тоска, захватившая разум Хонджуна последние несколько дней, лишила его всяческой реакции на чужие провокации. — Неудачная попытка, Минги. Верни. — Верну при одном условии. Ты сядешь рядом и расскажешь, что случилось. Со мной и с тобой. И тогда может быть я подумаю. Может ты действительно хранишь тут анекдоты своих предков? — мужчина усмехается, быстро перелистывая страницы, и останавливается на одной. Хонджун вдруг понимает, что это за страница, и почти падает с подоконника на пол, неудачно спрыгнув в попытке добежать до Минги и вырвать дневник из его рук быстрее, чем он прочитает написанное. — «Мой мир перестает быть прежним»? «И мне от этого страшно»? Что это за странные записи, Советник Ким? — Сон изгибает бровь, совершенно меняясь в лице, а ухмылка пропадает с его губ. Хонджун краснеет от неловкости за собственный бред, что он написал в порыве эмоций, и пересаживается в ноги к Минги. Юноша по-детски смущённо опускает взгляд и рассматривает свои руки, стесняясь ответить или сказать что-либо в принципе, и совсем не замечает момента, когда на его коленях появляется уже закрытый дневник. Ким удивлённо моргает, а когда наконец-таки осознает случившееся, не говоря ни слова встаёт и отходит к столу, пряча личную вещь в одном из его ящиков, и снова возвращается к истинному, усаживаясь рядом с ним. — Я не буду выпрашивать у тебя ответа, если не хочешь говорить. Я и сам иногда пишу всякую чушь. Особенно когда договора с Королём Северного Королевства подписывал. Вот потеха была, а? Минги замечает то, как помрачнело лицо Хонджуна, и отчего-то сам начинает ощущать тревожность, едва ли до конца понимая это чувство. — Ну чего ты? — Он берёт в свои ладони прохладные руки юноши, и слегка их сжимает, передавая своё тепло. — Я устал, Минги. Я не хотел, чтобы ты терял сознание, но переборщил с силой. Меня Командир Ё научил... — Это та воздушно-энергетическая сфера, которая сбивает с ног? Ким кивает, мрачнея ещё больше. — Ну, не страшно. Попробовал и попробовал. Главное, что не убил, — мужчина слегка посмеевается, продолжая оглаживать мягкую кожу чужих рук. Проходит несколько минут перед тем, как Хонджун тяжело и устало вздыхает и заговаривает вновь: — Ты так взбесил меня! Твоя наглая ухмылка и вещи, которые ты мне говорил... Я уже начал воображать, как прикончу тебя и... Он не успевает договорить, оказываясь в чужих объятиях. — Если вдруг и правда захочешь это сделать, обратись к Юнхо или твоему любимому командиру, они-то знают толк в убийстве демонов, а так... Только силы зря потратишь, Хонджун, — почти мурлыкает Минги и вдыхает пряно-травяной запах чужих волос, обнимая юношу ещё крепче. Хонджун в ответ что-то недовольно бурчит и расслабляется, окружённый теплом почти со всех сторон — ладони истинного бережно гладят его по спине, периодически останавливаясь, и юноша в один момент прикрывает глаза, словно кот, что греет мордочку под лучами летнего солнца. Поняв, что Хонджун наконец-таки успокоился, Минги закрывает глаза, но лишь на спокойных несколько секунд. Перед глазами неожиданно всплывает образ человека на фоне огня — пламя высокое, голодное и беспощадное. Человек трясётся в ужасе и страхе, оборачивается на бушующий позади него огонь и, рыдая, кричит Советнику Огня прямо в лицо: «Зачем ты появился на свет?! Демон! Дьявол! Ты сгоришь в аду!» Минги резко открывает глаза, неудачно приподнявшись, и ударяется затылком о спинку кровати, пугая юношу. — Ты ничего не говорил мне сейчас? — голос мужчины звучит тревожно, почти испуганно, словно у пойманного на воровстве ребёнка. Хонджун вновь недовольно ворчит, сползая чуть ниже, и устраивается на груди Минги. — Я почти заснул, — сонно произносит он, и зарывается носом в шёлк чужой рубашки. Минги начинает двигаться, для Хонджуна — не самым аккуратным образом, из-за чего юноша, окончательно очнувшись от дремоты, испуганно вздрагивает и поднимает голову от груди Сона, вопрошающим взглядом смотря ему в глаза, и сердито спрашивает: — Что тебе причудиться успело? Чёрт на метле? Ведьма? Минги отрицательно качает головой, вынужденный промолчать о своём горестном воспоминании детского возраста, и ложится головой на подушку вновь, утягивая за собой Хонджуна. Что это был за образ — отец ли его или мать, или сам Хонджун, вряд ли Минги когда-нибудь узнает и поймёт. Единственное, что тревожит его сейчас — кто и зачем послал ему это видение? Как и писал Ким: его привычный мир перестаёт быть прежним, и Минги от этого до сбившегося пульса страшно.