Хонджуну кажется, что время неожиданно замедлило ход. Календарь на стене в спальне напоминает о наступлении последнего месяца лета, и на его месте стоило бы обрадоваться тому, что скоро он сможет вернуться домой, но состояние Рейвена всё никак не позволяет ему сменить фокус внимания.
Вампир ни разу не очнулся за несколько дней, даже несмотря на то, что Ёсан почти что не отходит от него — пополняет энергию с помощью замысловатых и длинных заклинаний на странном, по мнению Хонджуна, языке, и пытается выйти на контакт с Рейвеном через ментальный портал. Попытки терпят крах — вампир погружён в глубокий сон, и очнётся от него только тогда, когда полностью восстановит свои силы. Единственное, что утешает Кима — не всё потеряно, и чтобы совсем не сойти с ума от тоски и долгого ожидания, он ищет спасение в разговорах с Минги.
Советник Огня сперва удивился тому, что Хонджун сам пришел к нему и начал без умолку рассказывать о своих переживаниях и делиться разными мыслями, а спустя несколько дней стал сам ожидать появление истинного ровно после ужина, как если бы тот был самым драгоценным гостем.
Минги боялся признаться в слух о том, что чудовищно сильно переживает за Рейвена, ведь тот занимал важное место в его жизни и был для него незаменимым помощником и, мужчина мог бы сказать, даже другом. Ведь сам Сон не имел ни семьи, ни друзей, а единственным его собеседником до встречи с истинным был немногословный слепой жнец, что чаще всего говорил загадками и метафорами, и простой разговор поддерживал с большой неохотой якобы потому, что в разговорах попросту не нуждался и изредка даже приговаривал, что не понимает человеческие проблемы.
Познакомившись с Рейвеном Минги стал ощущать, как мрачная тоска понемногу отступает — вампиру палец в рот не клади, откусит, пока рассказывает очередную историю, приключившуюся с ним в архивах, а мужчина только и рад. Со временем он перестал ощущать это тянущее где-то в солнечном сплетении чувство одиночества, ведь Киму удавалось не просто отвлекать его от дурных мыслей, но и в особо сложные времена поддерживать и даже воодушевлять добрым словом.
Время стало идти ощутимо быстрее, и в одно пасмурное утро Рейвен открыл глаза, — слёзы тут же обожгли его щёки, когда у окна он заметил знакомую невысокую фигуру.
— Хванун... — голос звучит хрипло и совершенно неуверенно, а когда Ё оборачивается, застывая, Рейвен не сдерживает тяжелого хрипа — слова застревают в горле, и он глубоко вдыхает, прогоняя очередную порцию слёз.
Младший пересекает расстояние между ними за каких-то два широких шага, и тут же оказывается в чужих объятьях, приземляясь коленями на кровать — Рейвен прижимает его к себе со всей имеющейся силой, нетерпеливо ёрзает, пытаясь слегка приподнять Хвануна и заглянуть в его глаза, но Ё поднимается сам и берёт чужое лицо в ладони, с особой аккуратностью и нежностью оглаживая подушечками пальцев скулы, ставшими острыми за такое долгое время, и широко улыбается.
— Как ты? — Глаза его сверкают и кажется, что он тоже вот-вот расплачется.
Хванун старается не моргать. Рассматривает похудевшее лицо Рейвена, пытаясь не упустить ни одной эмоции, и приглаживает слегка взъерошенные после пробуждения волосы цвета вороньего крыла — Ким в ответ улыбается, запуская пальцы в каштановые пряди Ё, и находит в себе силы проговорить короткое «В порядке», когда откидывается на подушки вновь, слабея.
Хванун бережно поправляет подушки под его головой, встаёт и выходит, чтобы спустя несколько минут вернуться вместе с Ёсаном, лицо которого начинает светиться, стоило ему поймать взгляд уставших тёмных глаз. Он широко улыбается, приветствуя вампира кивком головы, и садится рядом с ним, аккуратно раскрывая укрывающее его тёплое одеяло, и позволяет тому сложиться в мягкие складки на уровне тазовых косточек вампира.
— Рана на груди немного затянулась, — лекарь ощупывает грудную клетку, почти невесомо касаясь подушечками пальцев кожи, и слегка давит на выступающие рёбра.
Рейвен жмурится, тихо прошипев.
— Кости ещё не до конца срослись. Ну, ничего, регенерация осталась на прежнем уровне, — Ёсан возвращает откинутую часть одеяла на своё место, и оборачивается к двери, когда слышит позади себя встревоженные голоса.
У входа нервно переминается с ноги на ногу Хонджун, позади которого, потупив взгляд в пол, стоит Минги — что-то держит за спиной, но Ёсан, так и не успев рассмотреть, что, отворачивается. Он чувствует разносящееся по воздуху волнение, — и если у Хонджуна оно безобидное, вызванное жаждой встречи с Рейвеном, то Минги готов провалиться под землю, лишь бы не находиться здесь.
Лекарь поднимается с места вместе с Рейвеном, что почти сразу же занимает вертикальное положение и опускает ступни на пол, и отходит чуть в сторону и назад, к окну, с улыбкой наблюдая за тем, как Советник Муль, словно до безумия скучавший по хозяину щенок, подбегает к постели и бросается Рейвену в объятия. Юноша почти что валит вампира на спину, и, неловко смеясь, помогает ему снова подняться; обнимает так тепло и крепко, что Рейвен вновь не сдерживает слёз, по-детски утыкаясь Хонджуну в плечо. Они сидят так какое-то время, заключив друг друга в тесные объятия и покачиваясь из стороны в сторону, словно одна большая неваляшка, как в один момент за спиной Хонджуна проходит Минги, — Рейвен провожает его удивлённым взглядом до стоящей рядом с кроватью тумбы — и ставит на неё вазу из прозрачного толстого стекла с пышным букетом васильков.
Рейвен распахивает глаза, удивляясь ещё больше.
Минги молча разворачивается и слишком поспешно уходит, провожаемый не менее удивлённым Ёсаном, который, кажется, понял причину странного поведения Советника Огня. Когда дверь за Минги закрывается, Хванун выходит в коридор следом за ним.
— Ты действительно думаешь, что таким образом можешь замолить все свои грехи? — Хванун прикрывает за собой дверь и поднимает на Минги взгляд, полный негодования.
— Как здорово, что все всё решили за меня, — Минги ухмыляется, — это просто васильки. Я знаю, Рейвен их любит. И да, — он, вновь усмехнувшись, обращает внимание на Ё, — Рейвен едва держит на меня зло. Большая часть ранящих и плохих воспоминаний была стёрта, дабы он смог восстановиться быстрее, поэтому...
— Ты ужасен, — Хванун не даёт ему договорить, — я всё ещё не верю, что ты являешься правой рукой Короля.
Ё складывает руки на груди, упираясь спиной о каменную стену, и отворачивается от мужчины. Чересчур яркий цвет камзола Минги слепит глаза, а драгоценные камни граната на наплечниках, искрящиеся в пламени свеч, и вовсе вызывают раздражение у Командира. Он хочет съязвить, сказать что-нибудь гадкое и грубое о чужом поведении, наглости и пёстром, вычурном костюме, но решает прикусить язык, пусть из-за возмущения зудят ладони, а к горлу подступает ком невысказанных слов — раздражает.
Хванун вдруг вспоминает сказанные слова Минги о том, что большая часть «плохих» воспоминаний Рейвена была стёрта. Этот факт не даёт ему покоя и более того — неприятно колет, словно иголка — палец, ведь вампир считал любое воспоминание ценным, каким бы оно не было. Его размышления прерывает появившийся рядом Юнхо — он здоровается с Минги и кивает Ё, когда тот обращает на него внимание, а после открывает дверь и невесомо скользит внутрь комнаты, попросив обоих следовать за ним. Мужчины не стремятся пойти за Королём несмотря на безмолвный приказ, и остаются за дверью, переглянувшись между собой. У Минги в глазах вызов, Хванун смотрит недобро — он не смотрел так даже на неотёсанных, невоспитанных волков на границе, которые всё старались подшутить над его ростом или комплекцией — шутки, достойные разве что дворовых мальчишек, а не воинов.
Минги отступает слегка вбок, разворачиваясь к окну в конце коридора, когда дверь за жнецом закрывается, и вновь уголки его губ ползут вверх в наглой ухмылке, что тут же замечает Ё.
— Что смешного в этот раз? — тон возмущения выдаёт вампира с головой, и это забавляет Минги пуще прежнего.
— Ты ведь злишься на меня, да? Хочешь прикончить как гадкую скотину за то, что я делал с Рейвеном в твоё отсутствие? А? — Минги произносит это так, словно интересуется о погоде или том, что будет сегодня на обед.
Будничный и спокойный тон пугают, и Хванун сглатывает ком подступающего к горлу раздражения, выпрямляется и направляется к окну. Минги, конечно же, идёт за ним. Как кажется Хвануну — вприпрыжку. Сумасшедший.
— Сбегаешь? То есть, всё-таки хочешь убить? — мужчина опирается локтями о каменный подоконник рядом, повторяя позу Ё, и поворачивается к нему лицом — смотрит, словно бесёнок, с искорками лукавства в глазах.
Хванун молчит и тяжело выдыхает через раз.
— Как оно — знать, что твоего истинного трахают, а сделать ты ничего не можешь, потому что находишься за тысячу километров от него?
Вампир меняется в лице и округляет глаза от услышанного.
«Твоего истинного что?» — хочется переспросить ему, но вместо какого-либо ответа Ё со всей накопленной ненавистью бьёт Минги ладонью по скуле. Чужая щека тут же загорается огнём, а спустя несколько мгновений на ней и вовсе появляется краснеющий с каждой секундой яркий след.
Минги упускает момент, когда остаётся один — пощёчина получилась звонкой, у мужчины всё ещё продолжает гудеть голова, а на языке чувствуется привкус крови.
«Чёрт», — думает Минги про себя, вновь усмехнувшись, —
«я и не сомневался в нём».
***
Хонджун слышит голоса, доносящиеся из кабинета Минги — король объясняет что-то своим спокойным, размеренным и почти убаюкивающим голосом. Признаться, именно поэтому Хонджун часто приходил к нему по вечерам — голос успокаивал и чем-то даже напоминал отцовский.
Но вот слышится недовольный тон Минги — он граничит с раздражением, Хонджун даже не удивляется, только слегка поднимает уголки губ в мягкой полуулыбке.
Он знает, что после того, как здоровье Рейвена чуть окрепнет и он сможет встать на ноги, они улетят. Это осознание лишь слегка колит сердце, словно затупившаяся булавка. Будет ли юноша скучать? Наверняка нет. Но даже к этому месту он успел привыкнуть и проникнуться его особенной жизнью. В его королевстве нет таких могучих, густых и тёмных лесов; воды в его землях лазурные весной и летом, осенью и зимой — ультрамариновые. Здесь же, вне зависимости от времени, реки свинцовые, полноводные и бурные.
Нет, он не будет скучать. Хотя бы потому, что считал, что состояние души и разума всегда должно быть в гармонии с окружающим пространством.
Хонджун хотел бы зайти к Минги, но вовремя осознал, что будет там ни к месту. Особенно когда Советник Огня взвинченный и раздражённый — не самое удачное время, чтобы наведываться к нему с визитом.
Юноша проходит в свои покои, ставшие за прошедший год действительно
своими — повсюду лежат стопки книг, что Хонджун успел взять из библиотеки и так и не вернул, аккуратно сложенные стопки запасных листков для отчёта и различных записей, и два цветка, что Ким наглым образом присвоил себе, перенеся из столовой. Не сказать, что король был против. Больше даже удивлён, но возражать всё равно не стал, — главное, чтобы гостю было приятно находиться в его замке.
Хонджун делает несколько записей в дневнике и грустно вздыхает. А точно ли он не будет скучать?
***
Любовь резала сердце Чонхо безжалостно, медленно и неумолимо, отчего Чхве почти каждую ночь просыпался от сильнейших спазмов, что едва позволяли дышать.
Это мрачное чувство поселилось на дне его сердца, словно жирная чернильная капля, осевшая на дне пустой и давно забытой где-то между пыльными книгами чернильницы.
Чонхо до безумия сильно хотел отпустить изводившее его душу привязанность к демону, что околдовал его неподдельной силой и стальным блеском в огненно-карих глазах, но, увы, был давно обречен, отчего любая попытка забыться и забыть терпели крах. Образ Советника Огня возрождался в его больном сознании снова и снова, подобно фениксу.
В случае Чонхо то была не любовь, а страсть и желание сделать своим всё, что казалось красивым и ярко блестело — Минги был именно таким. Сияющим и недостижимым, словно путеводная звезда, однако совершенно не показывающим нужного направления, скорее наоборот — Минги заставлял плутать и теряться.
Страсть иногда заставляет идти на крайне безумные поступки, — Чонхо думает об этом, когда оказывается лицом к лицу с мордой горгульи.
Та сидит напротив него на подоконнике, выпучив огромные глаза с рубиновыми зрачками, и спустя пару секунд по-хозяйски спрыгивает на пол и умещается в близстоящем кресле. С её стороны слышится наполненный усталостью зевок.
Чонхо разворачивается в её сторону и пытливо рассматривает успевшее задремать существо, внимательно оглядывая мощные лапы рептилии, обтянутые графитовой чешуйчатой кожей; цепляется взглядом за усыпанные по всему телу остроконечные шипы, и бегло оглядывает уродливую, пугающую морду. Из пасти предупреждающе выглядывают два клыка, нос длинный и крючковатый, чем-то даже напоминает человеческий, а на лбу красуются мощные, слегка закруглённые внутрь рога. Настоящая тварь из ада.
— Демон, — неожиданно громко и строго произносит Чонхо, — просыпайся.
Горгулья неохотно разлепляет глаза и поворачивает недовольную физиономию в сторону Чонхо. Если бы у неё были брови, она бы их определённо нахмурила, но за неимением таковых, на лбу появляются только несколько уродливых складок.
— Ну? — очередной протяжный зевок.
Существо вытягивает передние лапы вперед и потягивается, с приятным хрустом разминая спину, и усаживается прямо, поворачиваясь к Чонхо корпусом.
Волк нечитаемо смотрит прямо в глазницы, наполненные тьмой — горгулья, напротив, внимания на короля совершенно не обращает, устало скользя взглядом по комнате, в которой они находятся.
Кабинет обставлен со вкусом, как кажется существу на первый взгляд, но до кабинета Минги, — в воспоминаниях всё ещё хранятся образы, определённо не дотягивает — слишком чисто и слишком пусто. Потёртости на чехлах стульев выдают возраст этого места — горгулья кривится, не скрывая своего отвращения.
Чонхо в удивлении приподнимает бровь, изумляясь тому, как и так уродливая морда становится ещё более отталкивающей.
— Раз ты знаешь, что меня связывает с Минги, я бы хотел... — Начинает Чонхо после затянувшегося молчания, но оказывается тут же прерванным язвительным низким хохотом.
— Ты считаешь, что невзаимная любовь может связывать? — Демон усмехается, — наивности тебе не занимать.
Чонхо передёргивает от такой наглости. Он вскакивает со своего места, сокращает расстояние до существа в два шага и резко наклоняется, почти касаясь его носа своим, и упирается кулаками в спинку кресла.
— Ничтожная тварь вроде тебя будет рассуждать со мной о чувствах, которые никогда не испытывала? — Волк выплевывает слова со всем накопленным отвращением и злостью.
Горгулья вновь усмехается, оголяя клыки.
— По больному, да?
Чонхо снова усаживается напротив, закинув ногу на ногу, и тяжело выдыхает, стараясь успокоиться.
— Касаемо того, что ты хочешь провернуть... Сначала дай мне новую оболочку. После поговорим.
Сказанное заставляет Чхве почувствовать напряжение — сжатую челюсть сводит короткой судорогой, в горле ощущается ком, а на смену раздражению приходит скользкий, словно спрут, страх.
— Выбери кого-нибудь посимпатичнее.
Сердце Чонхо глухо падает, ударяясь о крепкие кости грудной клетки, и король заходится нездоровым кашлем — каким бы не был его план, подвергать опасности своё королевство и подчиненных он не намерен, ведь его ненужные чувства и обжигающее желание — не их проблема.
Он нервно сглатывает, и произносит едва дрожащим голосом:
— Можешь взять моё тело.
Горгулья отвлекается от беспечного скольжения взглядом по острым вершинам снежных гор и обращает полный хитростью взгляд на волка.
— Идёт.
Дальше — тьма. Чонхо чувствует разрывающую грудную клетку и сердце боль, не успевая даже ухватиться за последние тёплые чувства к своему королевству и семье. К Минги.
Последнее, что кажется ему реальным — ощущение скользящей между рёбрами всепоглощающей темноты.
