***
Хонджун неспешно выходит из замка вместе с Хвануном, что держит юношу под руку. Каждый шаг дается ему с трудом — мышцы продолжают ныть, а на вопрос о его самочувствии Командир неловко улыбается и опускает глаза. — Весёлая ночка с Рейвеном, Советник Муль. Не обращайте внимания, пройдет. Хонджун неожиданно вспыхивает смущением на чужую откровенность, однако тут же остывает, отвлекаясь на хлопающего крыльями Аракха, и пытается всеми силами осознать свой отъезд. Получается с трудом и как-то нелепо — воспоминания скомканы, а прошедший год и собственное «я» из прошлого кажется до ужаса чужим и далёким, будто сейчас Хонджуна кто-то подменил на новую, улучшенную версию, а та из прошлого — лишь неудачный, глупый эксперимент. Они подходят к Рейвену, что бурно о чем-то рассказывает сонному Советнику Огня. В отличии от Хвануна, старший вампир на удивление бодр и активен, словно успел перед выходом принять что-то «эдакое» — пузырёк опиума или несколько чашек кофе, но как бы не так. Минги, находясь в полудрёме, на восклицания Рейвена лишь изредка кивает и сдержанно улыбается, а когда обращает внимание на подошедших, меняется в лице, и, поправляя ворот камзола, встречается с взглядом Хонджуна. Юноша смотрит в ответ потерянно и с некоторым сожалением — уголки губ опущены, словно он вот-вот расплачется. Потому Ким оборачивается в сторону замка — он, с момента приезда Советника Муль в эти земли, совершенно не поменялся. Хонджун думает о том, что его отсутствие едва ли будет кем-то замечено. Может быть, кто-то из слуг спросит, куда пропал бледный и молчаливый юноша из южного королевства, а может быть никто и вовсе не посчитает странным, что покои рядом с спальней короля теперь закрыты на засов. На какое-то мгновение Киму действительно захотелось, чтобы о нём вспоминали и помнили в этих краях. Начинает срываться снег. Мелкие хлопья, гонимые ветром, врезаются в щёки Хонджуна, словно маленькие острые стрелы. Юноша утирает скулы согнутым указательным пальцем и кожа, раздраженная трением, тут же начинает краснеть. — Вы готовы? — Бархатный голос короля раздается прямо над головой. Хонджун тут же оборачивается, поднимает взгляд и начинает глупо улыбаться, смотря в глаза монарха, но так и не решается ответить — он бы и сам хотел знать ответ на этот вопрос.***
Увидев издалека высокие башни и знакомые небесно-голубые флаги, развевающиеся разыгравшимся ветром и больше похожие на кусочки ясного неба, Хонджун тяжело вздыхает, ощущая покалывание в носу от подступающих слёз. Голова слегка кружится от продолжительного полёта — хочется поскорее коснуться ногами земли. Родной земли. Набрав скорость, драконы начинают спускаться с завидной скоростью, у Хонджуна почти что спирает дыхание, а следы от наспех утёртых слез неприятно холодят и жгут кожу под глазами. Несколько секунд. Минута. Две. Драконы крыльями режут воздух, а когда до платформы остаётся каких-то несколько десятков метров, слышится радостный вскрик и рёв Аракха — Минги, верхом на огненной рептилии, кружит вокруг дракона Хонджуна и словно пытается приободрить истинного. Хонджун крепче жмётся к спине Юнхо, прижимается лицом к шершавой поверхности чужого плаща и глупо улыбается, боясь быть замеченным. Остаётся каких-то пару секунд до того, как Хонджун снова сможет произнести «я дома». Спустя столько мучительных дней.***
Хонджун входит в свои покои с некоторой робостью и даже аккуратностью, будто воришка, который хочет что-нибудь стащить. Ему кажется, что он не был здесь целую вечность и даже больше, уже и забыл, где лежат личные вещи и в каком именно выдвижном ящике стола он хранил дневник. Но все эти мелочи меркнут с одним единственным и самым родным — шум волн и их вечный натиск на скалистый берег. Да, под окном Хонджуна в Королевстве Огня тоже был шум, но шумела река, и шум её был неприветливый и чужой, словно воды хотели изжить временного обитателя покоев над ними. В какие-то дни Советник Муль и вовсе закрывал окна и уходил из спальни, лишь бы её не слышать. Река, словно совсем старая старуха, будто бы шипела проклятия про него и Мэрлин, а злой язык её бился о несколько оставшихся гнилых зубов ровно так же, как волны реки бились об острые камни. Этот образ в своём сознании Хонджун искоренить не мог ещё долгое время, и забыл о нём будто бы по щелчку пальцев только когда вернулся домой. Отпраздновать приезд Советника и свадьбу Сонхва семья Пак решила ближе к весне, после холодов — зимой, считалось, и настрой был не тот, и заботы совершенно не располагали к празднествам, особенно таким крупным, как бал. Зато у Хонджуна было в запасе почти три месяца чтобы вновь привыкнуть к былым порядкам и вернуть себе себя.***
Чонхо проглатывает слёзы и плотно сжимает губы — не помогает. Горячая влага стекает по щекам, собираясь на подбородке, а в груди словно одновременно разрываются несколько сосудов, питающих кровью сердце. Чхве стал просыпаться перед рассветом почти каждый день ровно в момент, когда Демон возвращается в свою обитель — его тело, — и больше не может заснуть из-за обжигающей тоски и горечи одиночества. Он прекрасно осознаёт, что сам обрёк себя на страдания — обменял свою душу на эфемерное ощущение контроля над ситуацией, которое подарил ему Демон на несколько «счастливых» дней, однако оступился и упал в липкий, засасывающий на дно мрак безнадёжных иллюзий. Чхве пытается понять, в какой момент он свернул не туда и когда началась эта чёрная полоса, уж слишком затянувшаяся и будто бы не имеющая конца. Со смерти отца? С его восхождения на трон? Волк закусывает изнутри щёку, ощущая, как слёзы наворачиваются на глаза с удвоенной силой, а из-за кома горечи в горле становится всё труднее дышать. Мысли продолжают атаковывать Чхве хором озлобленных голосов — зачем было так наивно полагаться на злые силы в лице Демона? Зачем такие жертвы? Зачем Чонхо улыбается каждый день в лицо матери, утешающим голосом убеждая её в том, что всё в порядке, а сам задыхается из-за кошмаров которую ночь подряд? Зачем, Чонхо? Зачем? Неожиданно пролетевшая перед самым окном сова приводит волка в чувства, пугая его не на шутку, отчего Чхве просыпается уже окончательно и ощущает горькую влагу слёз на губах. Хочется повторить собственные действия из чересчур правдоподобного сна — Чонхо нечего терять, поэтому он встает с кровати и, слегка пошатываясь, подходит к распахнутому настежь окну. Едва занявшаяся багровая заря на горизонте вселяет надежду на ясный день, а холодный воздух, в противовес, напоминает о том, что впереди зима и скоро королевство погрузится во мрак. Чонхо противно и гадко от всех вопросов, что задавал его внутренний голос, — а может это было подсознание, взывающее к его благоразумию — ответы найти он не в силах, и единственное, что приходит ему на ум — безутешная любовь к Минги и её светлые крохи, что остались на дне волчьего сердца. Чхве слышит позади себя мягкий смешок — тут же оборачивается, встречаясь с игривым взглядом огненных глаз. — Как ты... Здесь?.. — Чонхо едва верит собственным глазам и вытирает оставшиеся слёзы с уголков. Минги, — Чонхо надеется, что это действительно он — всё ещё здесь, не мираж и не происки его больного сознания. — Демон сказал, что ты тут, вот и решил тебя проведать. Минги продолжает лукаво улыбаться и медленно подходит к Чонхо, накрывает его плечи ладонями и лишь немного давит на них, однако для волка это ощущается невыносимым — он падает на колени, тут же поднимая на Минги взгляд. — Готовый на всё? — Советник Огня берёт Короля за подбородок и заставляет поднять голову ещё выше. Чонхо на секунду пугается недоброго блеска в его глазах и повинуется — отпускает страх, сомнения и опускает глаза. «Да» — волку хочется кричать об этом так сильно и громко, чтобы услышало всё королевство о его счастье в данное судьбой мгновение. Он наконец-таки рядом с любимым и что бы Минги у него не попросил, он готов выразить свою любовь и выполнить любую просьбу. Погружённый в свои чувства Чонхо совершенно не замечает, как Минги кладёт свои тяжёлые ладони ему на голову и делает шаг вперёд, оказываясь максимально близко к Чхве, и прижимается пахом к чужому лицу. — Догадаешься сам или... Помочь?.. — Советник Огня запинается будто бы от волнения, но Чонхо чувствует — он возбужден. Ощущает это не только интуитивно, но и буквально, через тонкую ткань чужих брюк. Чонхо мажет языком по всей длине и вбирает так глубоко, как может, слышит тяжёлое дыхание и шипение в качестве одобрения и ускоряет движения. Таким счастливым и живым он не ощущал себя очень давно. Позволять делать с собой подобное он не позволял ещё никому.***
Минги резко просыпается — тело горит, а голова раскалывается так, словно по ней несколько раз ударили молотком. Тревога, смешенная с тошнотой, накатывает волнами, а только-только приснившийся сон не отпускает даже после пробуждения. Минги словно ещё там, в горящем дьявольским пламенем огне, в старом доме его отца, а фигура на фоне этого дома, что кричала ругательства в его адрес, наконец-таки обрела очертания. Чонхо.