Peter Gundry — Dining With Lectre
Казалось, боль бесконечна. Она затапливала сердце Хонджуна несколько месяцев подряд, временами переливаясь горькими слезами сожаления через край, но так и продолжала оседать на стенках тяжелыми воспоминаниями. Осушить сердце до дна Советнику Муль представлялось невозможным — раны словно не заживали, при малейшем движении швы расходились, а корочки лопались. Время не лечит — Хонджун чувствовал это сполна и успел по-настоящему отчаяться. А после — смириться. Юноша перестал вздыхать, в особенно тоскливые дни перестал прятать хрустальные глаза от Сонхва и перестал питать надежду на то, что когда-нибудь в волшебный час Минги вдруг решит к нему вернуться. — Наивности тебе не занимать, Хонджун. Сонхва знает, куда надавить. — Это не наивность. Вера в лучшее. Ким поджимает губы — обидно. Он ведь не ребёнок, в конце концов, и всё прекрасно понимает. — Касаемо этого человека это будет лишним. В нём нет ничего святого, ты разве не убедился в этом после всего ужаса, что он сотворил? Хонджун не отвечает. Ответы на вопросы старшего провоцировали последнего на ещё более агрессивные нравоучительные монологи, которых Ким совершенно не терпел, потому что в нравоучениях не нуждался — всё прекрасно понимал сам, лишние советы и критика делали только хуже. — Я не помню почти ничего, Сонхва… — Шепчет Ким, когда Король покидает его покои, и провожает его тоскливым взглядом. *** — Я могу поехать в Королевство Огня? Задать этот вопрос за столом оказалось излишне — Сонхва отпивает из бокала разбавленное вино в попытке снять накатившее на него напряжение, Сан прочищает горло, и только шаркающие шаги прислуги эхом разносятся по помещению. — Хонджун-и… — Начинает Чхве осторожно. — Нет, — обрывает Сана Сонхва, — ты совсем с ума сошел? Хонджун, что с тобой? Сонхва допивает вино и, обернувшись к одной из прислуг, просит принести ещё. Ким потупляет взгляд и покорно опускает голову. Знает, чего ожидать. — Не разбавляй. Король просит не разбавлять вино водой — жди беды и очередных лекций на тему того, что пора бы взяться за голову и перестать витать в облаках и строить воздушные замки. Сонхва прочищает горло и обращает строгий взгляд на Советника. — Хонджун, пойми, — Пак выжидает ответного взгляда, — такие как Минги не меняются. Ты не в волшебной сказке, в жизни тоже бывают неудачи и… — Почему тогда у всех, кроме меня, истинные — хорошие люди?! Почему у всех, кроме меня, есть любовь?! Я чем-то хуже других, не достоин этой любви?! Может мне в таком случае пойти и удавиться?! Сонхва замечает слёзы на чужих глазах. Дело дрянь, линия разговора в который раз пошла под откос — Хонджун снова мнит себя жертвой, против которой ополчился весь мир. — Это не так. Ты и сам это прекрасно знаешь и опять драматизируешь, Хонджун. Повисшую в столовой тишину можно резать ножом. — Ты ужасный друг, Сонхва. Просто ужасный. Со звоном брошенная вилка, хлопок дверью и шумные шаги, ведущие в покои — всё словно по давно заведомому сценарию. — Зачем ты говоришь ему такие вещи, Сонхва?.. Сан, кажется, впервые видит истинного в таком состоянии. Впервые мудрый и справедливый король проявляет свою неопытность в таких привычных, на первый взгляд, вещах. — Чтобы образумить. Сан вздыхает. — Ты правда уверен, что он в этом нуждается? Сонхва отвечает не сразу, делает несколько глотков из бокала и, тяжело выдохнув, поднимает на Чхве взгляд. — Я уже ни в чем не уверен, Сан. Оставим это и мою некомпетентность в общении с близкими. Я ужасный друг, сам слышал. Сонхва поднимается из-за стола и в очередной раз устало вздыхает. — Ты ведь знаешь, что это не так, — Сан говорит почти шепотом. — Так. Пак покидает столовую и, выходя на террасу в сад, надеется собраться с мыслями и привести чувства в порядок. ***Peter Gundry — Isolation
— Кажется, всё было ради этого, да? Минги прожигает Демона взглядом и ощущает сжимающий горло гнев и разливающуюся по венам огнём злость. — Ради освобождения, Минги. Всё это нужно было ради освобождения. Демон оглядывается назад и рассматривает свои собственные белые крылья, теперь переливающиеся перламутром. — Красивые, правда? — Обращает взгляд на Минги и мягко улыбается. — Я убью тебя… — Низкий голос отражается от стен, а в глазах тут же вспыхивает огонь. Советник Огня резким движением достает ритуальный кинжал из футляра на поясе и делает резкий выпад вперед, замахиваясь на существо, которое с каждой секундой всё меньше и меньше становится похожим на Демона, но, запнувшись о железный колышек, оступается и падает на холодный каменный пол, разбивая колени. — Убью! Минги с отчаянием пытается дотянуться до выскользнувшего из рук оружия, но тщетно — тот, раскрутившись, останавливается прямо у лап демона, а коснувшись его светлой шерсти, превращается в пепел и оседает серыми полупрозрачными хлопьями рядом. Полный ненависти рык заставляет бывшего демона вздрогнуть. Он вновь расплывается в понимающей улыбке и с удивительной нежностью в глазах смотрит прямо в глаза Минги. — Зачем же эта борьба?.. — Грустно вздыхает и отворачивается. Советник Огня теряет дар речи. Глаза, в которые раньше смотреть было сродни тому, как если бы он заглянул в глаза самой Смерти, открыл ящик Пандоры или окунулся в огненную геену и бездонную тьму, сейчас сияли светом тысячи звёзд, а вместо страха излучали любовь. «Это просто невозможно…», — хочется сказать Минги, но не получается проронить ни слова. Он оглушён этим поразительным светом, он ослеплён голосом существа, что некогда мог заставить застыть кровь в венах одним своим рыком и поставить на колени одним своим взглядом. Минги поразительно быстро успокаивается и чувствует сердечный трепет. Однажды у него уже было такое — Хонджун вызывал в нём подобные чувства, но Сон их тут же гасил, заменяя на равнодушие и, более того, презрение к мальчишке. Но не сейчас. Сейчас угомонить ревущее сердце совершенно не выходит — душа словно нараспашку, светлое чувство любви заполняет её до самого края, выплескиваясь наружу обжигающей кожу влагой через глаза. Минги срывается на плач. Ему безумно горько, больно и одновременно с этим страшно. Он уязвим, пойман в ловушку собственных чувств, будто сам для себя готовил все эти сети и расставлял капканы. — За что ты так со мной?! Я — твой хозяин! — Выкрикивает в сердцах, ударяя кулаком о каменный пол, и не может унять дрожь, — Ты… Ты должен… Подчиняться мне… Сквозь пелену слёз мужчина замечает мягкое свечение вокруг себя и поднимает голову. — Всё давно поменялось, Минги, — мягкая, покрытая пушистым белоснежным мехом ладонь проводит по щеке Советника Огня, а большой палец вытирает несколько скатившихся слёз, — давно-давно переменилось. Почему ты спал? Или… Где ты был? Минги непонимающе хлопает глазами, вглядываясь в его спокойное лицо, вновь начинает плакать и потирается щекой о чужую ладонь. — Я не спал… Я был… Был здесь… Слова совсем не строятся в предложения, получается бессвязный детский лепет вперемешку с горькими всхлипами словно в сонном бреду, но существо всё прекрасно понимало. — Теряешь контроль, верно? Движения его руки всё такие же спокойные и мягкие, ласково утешают и убаюкивают.«Сладких сновидений, дитя».