— Тарам-там! Там-там-трам! Парнареф нещастен! Паляреф зол! На ноч выпил он… Унитазну вон’!
Кира задорно барабанила ладошками по коленям. Экая забава.
— Пальяреф грустный! Пальнареф злой! Аблизал пакаку! Вот такой дурной!
Какеин же в свою очередь заливался удушающим смехом.
— Это… Это… Лучшее… Я-я-я… Гений…
Польнарефф, надувшись, отвернулся.
— Павумаеф… Не фмефно…
Всего минут пятнадцать назад произошло нечто забавное и пугающее одновременно — сражение Польнареффа с Энией, в ходе которого оба претерпели неудачу — Жан-Пьер лишился чести и части языка, а старушка просто показала свое бескультурье и недоброжелательность.
— Кива, пафмари, мовет фто-йто мовно сделафь…
Тенмей закатил глаза.
— Ну я же не волшебник!.., — подумал, наклонился к Кире, начал ей что-то нашептывать на ухо.
— Ни, — девушка отрицательно помотала головой, — наркотек нет.
— Это даже не смешно! — забубнил стоящий неподалеку Джозеф, — не-сме-ш-ш-но! Какая пошлость, Какеин, научить даму таким… А… Вон и машина…
— Я тибе езык зашью потом, — Кира дружелюбно улыбнулась французу, — ты чмо.
***
Оборванная книжная страница.
…стала быстро и бурно листать журнал, ища картинку, которую хотела показать Гумберту Мне. Наконец нашла. Изображая инте-рес, я так близко придвинул к ней голову, что ее волосы коснулись моего виска и голая ее рука мимоходом задела мою щеку, когда она запястьем отерла губы. Из-за мреющей мути, сквозь которую я смотрел на изображенный в журнале снимок, я не сразу реагировал на него, и ее коленки нетерпеливо потерлись друг о дружку и стукнулись. Снимок просту-пил сквозь туман: известный художник-сюрреалист навзничь на пляже, а рядом с ним, тоже навзничь, гипсовый слепок с Венеры Милосской, наполовину скрытый песком. Надпись гласила: «Замечатель-нейшая за Неделю Фотография». Я молниеносно отнял у нее мерзкий журнал…
Обожженый край бумаги.
— А-ах, пошлая книжка… И ведь совсем как в жизни! — были зачеркнуты все «Гумберт» и приписано тут же сверху было «я», «мне».
***
— Жутко. Что-то. — Кира смешно наморщила носик, пугливо вжимаясь всем телом ко двери, — Мертвие много. Какоин скажи.
— Скажу. — Нориаки недовольно поморщился, — Нам осталось немного. Понимаешь? Совсем немного, и мы там.
— Акей. О, что это? Фатопорат? Ну-ка, дай!
Щелк.
На пол полетела фотография.*
— Кира! Не переводи пленку!
***
Кира, кстати, начала приносить общественную пользу. Не сразу сначала, нет.
Ночной привал.
Черная тень прошмыгнула над придремавшим Джозефом. Кто-то споткнулся об его ноги.
— Кира, ты? Ты? Боже, несносный ребенок… Спи! Бегаешь…
— Не вижу я… Не вижу… Дедушка… — Кира потерла глаза, слепо осматриваясь вокруг.
— Конечно не видишь ночью. А ты, это…
— Это стен! Это не я…
Уродливая длинная черная фигура, которую спросонья Джозеф принял за тень, покачала головой. Открыв глаза, она судорожно зашевелила зрачками.
— Вот! Она видит моими… Э-э… Как я. А я нет. И потом плохо вижу.
— А ну… — Джозеф присел так, чтобы Кира видела только его спину, — Сколько пальцев я показываю?
— Э-э! — Кира возмущенно запыхтела, — Мне Какоин такое говорил. Это ты плохое показываешь.
Старик хитро захихикал.
— Теперь то, Кира, будешь полезной нам, поняла? Не зря кормил тебя.
Она, конечно, ничего не поняла. Но здорово обиделась.
