Союз тьмы и безумия

      Время тянулось восхитительно долго. Если бы не необходимость вычеркивать даты в купленном со скуки календаре, я бы окончательно перестала следить за его неспешным ходом. Крест следовал за крестом, перекрывая ставшие такими бессмысленными черные цифры на тонкой картонке какого-то абсолютно унылого оттенка. Крест за крестом, крест за крестом…       Я привыкла просыпаться в объятьях Саске, сладостно потягиваться, будить его, бродить по квартире, ради приличия следуя однообразному маршруту Ванная — Кухня — Ванная — Гостиная, иногда разбавлять его прихожей и людной деревенской улицей и снова перебираться туда — в кровать, где горечь пилюль перемежалась с теплом его тела, удушающе крепкими объятиями и проникновенными беседами об общем прошлом и таком странном, не располагающем к мыслям о будущем настоящем, после которых Саске обычно переворачивался на спину и долго смотрел в потолок. Наше обманчивое забытье безвозвратно утягивало и меня, и Саске в свою пучину, заставляя нас обоих прятаться в скорлупу, из которой я Саске когда-то вырвала, а теперь и сама благополучно спряталась в нее вместе с ним.       — Ты ведь до сих пор молишься? — спросил Саске однажды, когда я мирно пристроилась у него на груди, готовясь вот-вот задремать, несмотря на пробегающие по коже волны мурашек и бодрящую прохладу. Одеяло потерялось где-то в изножье. Шторы были плотно задвинуты еще с того раза, как я потянулась слизывать с потрескавшихся губ Саске кровь. Солнечные лучи не смели нарушать царивший в спальне полумрак. Был вечер. Либо ранее утро. Или вообще ночь… Не знаю. — О чем?       Я поначалу удивилась, но виду не подала. Никогда не замечала за Саске особого интереса к делам духовным, но в его семье это точно было в порядке вещей. По крайней мере, у его матери Микото. Госпожа любила брать меня с собой в Храм Нака, когда ей нужно было купить омамори для дедушки Джуна или оставить табличку с благодарностями Ками на доске прошений. Мы часто заставали там Микото. Она бросала монетки в ящик с пожертвованиями и долго молилась, а, уходя, одаривала нас долгой светлой улыбкой. Иногда она перебрасывалась с Госпожой парочкой ничего не значащих повседневных фраз и ласково трепала меня по голове.       Я хорошо запомнила ее руки. Они были мягкими и ухоженными. От Микото пахло выпечкой и дорогими цветочными духами. В памяти стойко отложился аромат верной жены и домохозяйки, что не побрезговала посвятить свою жизнь домашним хлопотам во вред карьере шиноби, но все также продолжала держать лицо, будучи матерью двух наследников. Они с Госпожой были похожи. Только, в отличие от Микото, глаза Госпожи никогда не светились от счастья, а были извечно красными от горьких, проливаемых днями и ночами слез. Она оплакивала неведомую мне потерю, о которой дома никто и никогда не рассказывал. А я и не спрашивала особо.       Как бы то ни было, Саске в Храме Нака мне прежде не приходилось видеть. Возможно, Микото хотела привить ему некий религиозный трепет в дальнейшем, но не успела. Потому что Итачи, как и подобает любящему сыну, выпустил своей мамочке кишки. Чудесный мальчик. Интересно, как его родня на том свете приняла? Фугаку-сан и Микото обрадовались, наверное. Не каждый ж день удается заглянуть в глаза собственному убийце и как следует ему наподдать. Итачи — безумный гений клана Учиха и отцеубийца. Ками-сама, какое счастье, что его больше нет…       Терпеливо ожидая ответа, Саске погладил меня по спине. Я блаженно выгнулась, подставив тело этой неожиданной ласке, и все-таки решилась поделиться с ним своими бесхитростными соображениями:       — Я молюсь довольно редко. В последний раз — о тебе, когда ты с Итачи бился. Не люблю понапрасну тревожить богов. Они могут очень… своеобразно понимать некоторые просьбы, — я лениво обвела рукой комнату, в которую при других обстоятельствах мы бы так скоро точно не попали. — Но я постоянно разговариваю с ними, как будто бы они могут заинтересоваться жизнью какой-то слабой куноичи и помочь мне.       — Не веришь в чужую помощь, но все равно продолжаешь просить?       — Так спокойнее. Это больше привычка, нежели искренняя вера.       Мысли неизменно возвращались к рыдающей подле семейного алтаря Госпоже. Она вот действительно верила и исправно соблюдала необходимые ритуалы, всецело полагаясь на помощь богов. Правда, от смерти это никого из семьи не спасло. Возможно, оттого, что все ее молитвы были обращены к тем, кто уже давно нас оставил. А мертвым, как известно, стенания живых не помогут.       — Боги лишь создают видимость помощи, потому что сами не умеют жить счастливо. Они могут только наблюдать за нами через призму собственного высокомерия и думать, что они-то уж точно знают, как именно нам следует жить, — немного подумав, я добавила:       — И все люди такие же. Ничем мы друг от друга не отличаемся.       — Интересные привычки. Особенно для рожденной в месяц каминадзуки, — Саске усмехнулся, помогая мне удобнее устроиться у него на плече, чтобы я наконец-то перестала беспокойно ерзать.       Сложно сказать, согласился ли он с моими изречениями либо попросту посчитал их странными. Кажется, ему всего лишь хотелось послушать мой голос, заглушить им тревожные мысли, которые то и дело забивали Саске голову. Его любовь к странным вопросам в постели меня не смущала. В конце концов, лучше было поговорить с Саске об отвлеченных вещах, как в старые-добрые, нежели выслушивать кучу несвойственных ему комплиментов, которые никому из нас не упростили бы жизнь.       Первые несколько дней после того разговора на подоконнике мы с Саске ни на секунду не расставались. Буквально. Кресты в календаре тогда еще получались какими-то неровными. Я сильно торопилась зачеркнуть очередную цифру и вернуться в постель. Нас в пору было сравнить с собаками после случки, которые буквально не могли друг от друга отлипнуть. То ли в Саске пуще прежнего взыграли дремавшие прежде гормоны, раз он окончательно перестал сдерживаться, то ли он действительно настолько ото всего устал, что решил на какое-то время забыться, впервые по-настоящему отдохнуть за эти три года и лишь затем как следует обдумать повисшую в воздухе ситуацию с нашим нежелательным пребыванием в Конохе. Слишком уж томительным обещало оказаться ожидание всепрощения. Еще и про Суйгецу с Карин следовало не забывать. Ох, Ками…       При всей своей эмоциональной отстраненности и некоторой холодности в общении со мной Саске обращался очень нежно и ласково, на грани с робкой юношеской страстью. Я, не кривя душой, могла назвать его хорошим любовником. А еще очень… старательным. Не в его духе было переворачиваться на другой бок и сразу же завалиться спать. Ему со мной нравилось. И Саске делал все, чтобы мне тоже нравилось с ним, хоть и чего-то необычного, насколько позволял судить немалый для такого ничтожного возраста опыт, мы не пробовали. Вернее сказать, мы вообще не пробовали ничего нового. Даже залезть к нему в штаны и сделать все самой, по-быстрому, как в первый раз в том злополучном рёкане, Саске мне больше ни разу не позволил. А я и не настаивала. Одного лишь факта, что Саске теперь вместе со мной, с головой хватало.       Кошмары, тем не менее, никуда не делись, просто сниться ему стали гораздо реже. Наверное, из-за того, что мы в принципе тратили довольно мало времени на сон. После кошмаров Саске был куда более сдержанным и тихим. Стонал он редко, предпочитая молчать, но иногда с губ срывалось произнесенное по слогам имя. Мое имя.       — Ма-цу-ю-ки… — глубокий низкий голос становился каким-то хриплым и сбивчивым, отчего в груди все будто бы сжималось и замирало, когда Саске склонялся надо мной. Я смотрела на свое отражение в глубине слившегося с радужкой зрачка, снедаемое обитающей в душе чернотой, зарывалась в волосы у него на затылке, тянулась к Саске за поцелуем, и в глазах в этот момент отчего-то начинало сильно жечь. Я не плакала, нет. Глаза ни разу не заслезились. Просто внутри было… больно. То ли за себя, то ли за него самого.       Время тянулось восхитительно долго. Кресты в календаре выровнялись, на моей шее не осталось живого места, а темперамент Саске чуточку поутих. Теперь я задергивала шторы либо только по ночам, либо когда нам обоим было уж совсем невмоготу. Оправившись от охватившего меня дурмана, я привела в порядок квартиру, вытерла мешающую нормально вздохнуть пыль и выкинула кучу старых вещей, из которых давно выросла. Саске тоже помогал, но так, номинально. Мог принести что-то или дотянуться до верхней полки, когда мне не хотелось вставать на стул. Такие простые задачи помогали Саске отвлечься, но и не давали ему сильно устать. Не знаю, можно ли считать это достижением, но Саске стал чаще мне улыбаться. Хоть что-то.       Свободного времени появилось еще больше. Перечитывать старые книги решительно не хотелось, а новые любовные романы грозили нагнать лишь скуку, из-за чего я решила переключиться на шитье. Отсутствие герба на новых платьях как раз меня смущало. Я стала держать под рукой иголку с ниткой и, не вылезая из постели, вышивала. Красная и белая нитки переплетались друг с другом, рождая на черном полотне знакомый с самого детства узор. Стежок за стежком, стежок за стежком. Пальцы умело орудовали иголкой, будто бы она была моим верным боевым кинжалом, искореняя пустоту со спины. Иголка протыкала ткань, оставляя в ней дырки, и тут же заполняла их багряной нитью, чем-то напоминающей тонкие мышиные кишки. И это была далеко не единственная моя ассоциация. Образы в голове появлялись… интересные.       Я представляла врагов на месте ткани и методично зашивала им рты. Сакура сопротивлялась, отчаянно пытаясь вырваться из сковавших ее пут, тянулась скрюченными пальчиками к кровоточащим швам на губах, пока острие иглы медленно приближалось к ее плотно сжатым векам. Шикамару кидал в мою сторону презрительные взгляды и тянулся за упавшей наземь тлеющей сигаретой, чтобы поджечь пропитавшиеся кровью нити. Сай мерзко улыбался. Итачи распадался на стаи противно каркающих ворон. Наруто виновато опускал голову и покорно принимал свою судьбу…       — Что ты делаешь? — чуть щурясь после пробуждения, Саске заглянул мне через плечо. От неожиданности я чуть не уколола палец, но не сбилась, продолжив внимательно следить за своими движениями. — Хм, и потянуло же тебя на такое с утра пораньше.       — Нравится? — я порвала нитку и гордо продемонстрировала Саске вышитый на платье герб. — Давно уже не занималась этим, но руки все помнят.       — Да. Он очень… ровный.       Я ехидно осклабилась.       — Лучший комплимент, который я могла от тебя услышать, Саске.       — Ладно тебе. Не паясничай, — беззлобно пробормотал он, проводя пальцем по двухцветному вееру. Я с теплотой вспомнила тот день, когда я нашла его, одинокого и потерянного, возле реки и Саске точно так же погладил меня по спине, осознав, что он не остался совсем один. Ками-сама, да у нас обоих были крайне интересные привычки…       — Хочешь такой же? А то, получается, теперь с пустой спиной будешь ходить только ты.       Явно глубоко задумавшись, он нахмурился и утвердительно кивнул.       — Вышей, — интонация Саске была полна абсурдной, не подходящей ситуации серьезности, словно речь зашла обо всей клановой репутации, а не о каком-то гербе на его рубашке. Саске как будто бы собрался тут же вручить мне одну из своих кофт и сказать: «Приступай, мол, раз предложила». На всякий случай я даже решила уточнить:       — Что, прямо сейчас?       — Нет, — шумно выдохнув мне в шею, Саске покачал головой, чуть отстранился и ненавязчиво забрал нитку с иголкой прямо у меня из рук. — Позже.       Время тянулось восхитительно долго. Пока не наступил канун его дня рождения. Двадцать второе июля. Завтра Саске исполнится семнадцать лет… Я замерла подле календаря, неверяще рассматривая зажатый в кулаке маркер и только что зачеркнутое им роковое число. Черные кресты — как символ траура в самом жарком летнем месяце. Так уж вышло, что Итачи вырезал клан ровно за день до восьмилетия младшего брата. Из-за этого Саске никогда не отмечал свой день рождения, порой становился излишне угрюмым и ходил с кислой миной вплоть до середины августа, лишь чудом избегая душистых слив, что были готовы в любой момент сорваться с ветки и испачкать макушку липким сладковатым соком, когда мы гуляли по парку. Я скучающе пинала упавшую под ноги мякоть перезревших плодов и шла рядом с Саске, тихонько вздыхая по маме и поднимая взгляд к небу, укрытому сенью пышных лип и редких величественных кедров с кое-где проклевывающимися молодыми зелеными иголочками.       Саске грустил гораздо сильнее меня, и я никогда не пыталась помешать его скорби. Уверена, атмосфера праздника, отвратительная в своей очевидной искусственности, его только бы сильнее расстроила. Собственный день рождения я даже при живой матери не любила отмечать, да Госпожа настаивала. Единственным сохранившемся подарком было семейное фото, которое я через много-много лет сложила пополам и запихнула в эротический роман вместо закладки. Куклам и плюшевым игрушкам я, помнится, вырывала глаза, чтобы те просто так не пялились. Глаза потом складывала в баночку и трясла ее над ухом, как погремушку, наслаждаясь стуком пластика о тонкие стеклянные стенки. Ка-сан говорила, что другого, более достойного применения им даже быть не могло. От глаз, мол, одни проблемы. Люди смотрят друга на друга, делают неправильные выводы и сплетничают, при этом упуская самое важное, буквально лежащее на поверхности, создавая паутину лжи из гадких слухов, в которой любители покопаться в чужом грязном белье будут только рады увязнуть. Глаза игрушек тоже бесполезны, повторяла ка-сан. Вырви их, Мацуюки. Все равно почти не притрагиваешься к этим глупым подаркам. А я, будучи маленькой, старалась ей во всем потакать.       За окном накрапывал мелкий дождик. Босые пятки прилипли к деревянному полу. Обхватив губами колпачок маркера, я стояла перед календарем, переминалась с ноги на ногу и все думала и думала, ежась от свежего, проникшего в спальню с улицы ветерка. Не хватало только изящного звона фурина. Но он больше не мог радовать нас своей музыкой. Фурин был разбит. Снова потеря, снова лишение…       Сколько я себя помнила, мы с Саске никогда не отмечали наши дни рождения после той роковой ночи. Ни в самом жарком месяце лета, ни в самом мерзком месяце осени, предвещающем скорое наступление мягкой, практически бесснежной зимы. Мы даже ничего не дарили друг другу, чтобы не бередить старые раны, все никак не желавшие перестать так нещадно гноиться и саднить. Не окажись мы снова в Конохе, я, наверное, не вспомнила бы о этой знаменательной дате. Казалось бы, раны никуда не делись. Просто давали о себе знать несколько реже. За три года мало что изменилось в нашем отношении к трагедии клана. Но, Ками-сама, из-за чего-то же я уставилась на эту несчастную цифру и буквально прожигала в несчастном клочке бумаги дыру.       Саске подобрался ко мне со спины и тяжело вздохнул, увидев, чему удалось так долго удерживать мое внимание.       — Не надо. Лучше вообще забудь, — я услышала недовольное бормотание Саске у себя над ухом. — Все равно в этом нет абсолютно никакого смысла.       Действительно. У Саске скоро (буквально завтра!) день рождения. Ничего особенного. Совсем.       — Не хочу. Раз уж не отмечаем, то позволь мне хотя бы помнить. Этот день с тобой связан. Уже повод есть.       — Повод? — Саске скептически хмыкнул. — Тоже мне… И чем мой день рождения так сильно тебя зацепил?       — Я просто не хочу забывать, когда родился важный для меня человек. Или ты считаешь, что лучше постоянно думать о дне нашей скорби?       Чуть сгорбившись, Саске положил голову мне на плечо. Теплота его тела на мгновение показалась удушающей — слишком уж сильно он сомкнул и без того крепкие объятья. Каждый вздох теперь давался с большим трудом то ли от его близости, то ли от тяжести сцепленных под грудью ладоней.       — Не знаю. Я не знаю, правда, — ответил он.       Я погладила Саске по руке и подбадривающе качнулась, словно пытаясь его убаюкать и ненадолго отвлечь от насущных проблем. Я чувствовала всю скопившуюся в душе Саске обреченность, видела все шрамы и гноящиеся с самого детства глубокие порезы, но не могла полностью избавить его от них. Улыбка Саске — кривой излом губ, который в пору было сравнить с моим рисунком на запотевшем зеркале. Такая же неправильная, болезненная, перечеркнутая линией судьбы как нечто непозволительное, недостойное человека, смывшего кровью брата позор с собственной фамилии. Оставалось лишь дарить Саске единение, полное трепета, чтобы ненадолго облегчить его ношу. Хотя бы немного.       В окно вежливо постучали, будто бы спрашивая разрешения войти. Незваный гость не дождался приглашения, толкнул створку, из-за чего наполненная окурками пепельница чуть было не оказалась на полу. На границе между улицей и спальней показалась чья-то вихрастая макушка. Ходили слухи, что Какаши Хатаке предпочитал окна, а не двери, когда к знакомым в гости наведывался. И нам с Саске удалось лично в этом удостовериться. Какаши устроился на подоконнике с присущей ему ленивой безмятежностью и, отряхнувшись от осевших на форменном жилете дождевых капель, поприветствовал нас.       — Йо! — его оклик показался мне неуместно радостным. Противным. Присутствие Какаши в один миг прервало столь необходимое нам обоим единение.       Саске еле слышно выругался и отстранился от меня подчеркнуто медленно, чтобы у Какаши уж точно не осталось сомнений в том, что он нас на чем-то прервал.       — Какаши? — Саске церемониться особо не стал и, опустив приветствие, сразу же перешел к сути — Чего тебе от нас надо?       Наш бывший учитель заслужил немного моей признательности. Я не забыла, как он заступился за нас на Совете, поэтому с откровенным хамством решила немного повременить.       — Добрый день, Какаши-сенсей.       Он сдержанно кивнул.       — Приятно видеть, что у вас все хорошо. Саске. Мацуюки. А то уже неделю про вас ничего не слышно. С гостеприимством, конечно, беда. Но, полагаю, мне, старику, рассчитывать на лучшее и не следовало.       Какаши деланно кашлянул. Губы под маской дернулись в подобии понимающей улыбки, а в серых глазах сверкнуло знакомое извращенное ехидство. Какаши листал один из романов Джирайи (Ками-сама, сколько же всего он их там понаписал…), бережно стряхивал капли дождя с промокших страниц и обложки. Стряхивал бережно, как с любимой женщины, которую, судя по грубым мозолям на длинных узловатых пальцах, ему эта книженция заменяла. Если бы книгу в руках не держал, то к спине еще потянулся бы для пущей убедительности. Сколько ему там? Чуть за тридцать? Ками-сама…       — А вы что, чаю с нами выпить хотите, Какаши-сенсей? — вкрадчиво поинтересовалась я.       — Люблю, когда женщины приглашают меня на чай, но здесь я явно буду лишним.       — А чего ж ты тогда в гости наведаться к нам решил? — Саске презрительно фыркнул. Уж не знаю, уловил ли он сокрытый в словах Какаши подтекст, но настроен Саске был явно предвзято. — Захотел посмотреть, как мы тут устроились? Просто так?       — Ничего необычного, Саске. Разве учитель не может узнать, как поживают его ученики, которых он столько лет не видел?       — С чего вдруг? Никогда не замечал за тобой особой сентиментальности.       — С возрастом и не такое приходит. Поймешь когда-нибудь, — Какаши ненавязчиво мотнул головой в мою сторону. — Если уже не…       — К делу, — Саске поспешно его перебил, сжав руки в кулаки. Лишь на мгновение, но он скривился, как обычно бывало, когда ему что-то очень сильно не нравилось. Саске явно не горел энтузиазмом обсуждать меня с кем-то вроде Какаши. — Хватит молоть языком. Или не трать наше время, раз уж совсем нечего сказать.       — Ну хорошо. Быстро же ты меня раскусил.       Какаши по-доброму улыбнулся. Сколько я себя помню, на его лице практически всегда сохранялось одно равнодушно усталое выражение, которое сейчас стало куда более приветливым. Из-за низко опущенных век он все еще выглядел несколько сонным, но проступивший сквозь маску контур широко растянутых губ добавлял ему той светлой безмятежности, которой Какаши всегда недоставало. Наш учитель хотел казаться лучше. А я… я ничего не чувствовала. Мне было все равно на эту бесплодную попытку нас растрогать. Саске стараний Какаши тоже не оценил, все продолжая смотреть на него своим нечитаемым взглядом. Какаши быстро осознал, что стараться для нас больше не стоит, поэтому мигом посерьезнел.       — Цунаде-сама хочет вас видеть. Сегодня же. Как можно скорее.       — И к чему же такая спешка? Неужто сама Пятая сжалилась над нами и решила простить? — речь Саске оставалась все такой же язвительной и саркастичной, но теперь я могла слышать в его интонации отголоски зарождающегося интереса. — Надо же.       — Скажем так, вам есть что обсудить. В том числе и касательно реабилитации вашего статуса шиноби Скрытого Листа.       Скрестив руки на груди, я раздраженно цыкнула.       — Сенсей, неужели вы считаете, что этот статус для нас хоть сколько-нибудь важен?       — Ну как тебе сказать, Мацуюки… Если вы с Саске планируете когда-нибудь снова получить возможность пользоваться чакрой и покидать пределы Конохи, то определенно важен, — Какаши усмехнулся и ехидно посмотрел на Саске исподлобья. — А вы планируете. Он планирует.       Мне еле-еле удалось подавить непрошенную гневную дрожь. Когда Саске тихонько говорил о своих планах на месть девять лет назад, я благоговейно внимала ему. Когда Саске упрочил свои намерения уходом из Конохи, я испугалась что он окончательно меня оставил. Злилась, потому что меня предали, бросили совсем одну в этой скучной деревне. Сейчас я тоже была в бешенстве. Но злилась я на Какаши. Он все еще думал, что понимает его. Понимает моего Саске… Хотя Саске не посмел раскрыть свою душу никому, кроме меня, продолжив оставаться для всех них пугающей мрачной загадкой, которую я не позволю раскрыть всяким самонадеянным глупцам. Слишком много наивности. Слишком много жалкого детского стремления приблизится к Саске, что всегда стремился избегать шумных компаний и лицемерных улыбок, суливших лишь показную жалость и восхищение наследником великого клана. Саске любил клан, но, уверена, он многое бы отдал, лишь бы навеки избавиться от фамильного двухцветного веера на спине и снова увидеть родителей. Живыми, теплыми и ласковыми. Дарящими ему свою любовь. Я не могла заменить Саске родителей. Да и ему не нужно было, чтобы я кого-то там ему заменяла. Замерев подле него, я одним взглядом, даже толком не прикасаясь к нему, посылала Саске всю живущую в моем сердце поддержку, чтобы он не смел отступаться от намеченной цели. Но Саске уже и так все решил: Какаши никогда не был для него каким-то незыблемым авторитетом.       — Не бери на себя слишком много, — Саске хмыкнул, придирчиво осадив Какаши. — А то, боюсь, быстро сломаешься.       — Как скажешь, Саске. Только, прошу, сходите к ней как можно скорее. Без опозданий.       Какаши зевнул, сложил знакомую с Академии ручную и исчез в густом белесом облачке, оставив нас наедине с резко навалившимися обязательствами. Он даже не попрощался. Какая грубость!       Саске возмущенно покачал головой и тут же поплелся в прихожую, кивком головы указав, что мне стоит последовать за ним.       — Мог бы даже не предупреждать, — ворчал Саске, натягивая сандалии уже около порога. — Вся деревня знает, что это исключительно его удел. Опаздывать… Какой бред. Он нам даже время не сказал. Ну разве не дурак?       — Дурак… Еще какой, — между делом бросила я. — Сейчас хочешь пойти? — На улице все еще моросило, поэтому я принялась выполнять крайне ответственное задание: искала в шкафу зонт, чтобы мы не вернулись с прогулки злыми, неудовлетворенными и мокрыми. Утренних ласк должно было хватить вплоть до конца дня, но будоражащий любопытство разговор с Цунаде грозил оставить после себя скверный осадок.       — А что нам еще остается?       — Ничего, — вынужденно согласилась я. — Ничего, Саске. Совершенно ничего.       Он придержал мне дверь, ненадолго впустив в квартиру прохладное дуновение, пропитанное чудным ароматом влажной, насытившейся ночным ливнем стылой земли. Ветерок трепал подол, забирался под юбку своими ледяными потоками, заставляя ежиться и зябко передергивать плечами. Мы спустились по лестнице и на пару секунд замялись (вернее, только Саске замялся), раздумывая, как именно нам следует идти. Сошлись на том, что я возьму Саске под руку, а он будет держать над нами зонт. Заодно и прижмусь к нему как можно крепче, чтобы у случайных прохожих не возникало сомнений, кем именно мы были друг для друга. Никто не сочтет это за пошлость: парочек под зонтом не смели осуждать за проявления чувств на публике, чем многие охотно пользовались. Будь у нас с Саске чакра, мы бы спокойно себе добежали до Башни Хокаге по скользким крышам, не заморачиваясь с вынужденной прогулкой из одного конца деревни в другой. Но Какаши выбора не оставил. Он просто исчез и не удосужился перенести меня и Саске к Цунаде, несмотря на всю важность встречи. Дурак. Это Саске верно сказал.       Мы шли по осиротевшим улочкам, минуя бездонные, подобные глубоким лесным озерам грязные лужи, что отливали серостью пасмурного неба, сквозь которую изредка пробивались слепящие белые вспышки. Капли на прозрачном зонтике ловили отблески солнца, расщепляя лучи на все цвета радуги. Под ногами хлюпало. Из домов, громко смеясь, на улицу целыми стайками стекались дети, желая смыть с себя пот вкупе с изнуряющим летним зноем. Раздражающие яркие комки концентрированного веселья, они прыгали по лужам, так, что грязь оседала на одежде противными липкими кляксами. Двигались несдержанно и резко. В их возне не было той временной скованности, какая появлялась порой в первые месяцы обучения базовым приемам тайдзюцу, не было ни мастерства, ни привычной для ниндзя выверенности. Не шиноби. Не генины. Обычные дети. Нас они не замечали, не бросали в спины с двухцветными гербами презрительных взглядом. Просто молча обходили, на мгновения заглушая весь свой безудержный смех       Я крепче вцепилась Саске в локоть, глядя на его напряженное лицо, на сжатые в тонкую линию губы, на которых поблескивали застывшие, словно превратившиеся в мелкие льдинки капли только-только утихшего дождя. Он не смотрел по сторонам. Он смотрел только вперед и шел дальше по улице, гордо расправив плечи. Пальцы плотно сомкнулись вокруг ручки зонтика. Так, что побелели костяшки. Я погладила Саске по руке, наслаждаясь ее аккуратным изяществом. Вспомнила, как буквально пару часов назад Саске также нежно ласкал меня, впечатывая в кровать и заставляя тонуть в томительной мягкости одеяла и подушек. В переплетении наших пальцев мне виделась истинная, ни с чем не сравнивая красота. Ни цветение сакуры, ни благоухание спелых слив, ни звон разбившегося вдребезги хрустального фурина — ничто не могло превзойти этот трогательный жест во всей его правильности и обыденном великолепии. Лишь капли занесенного под зонт жарким ветром дождя, поблескивающие на его губах хрупкой бриллиантовой россыпью, которую столь отчаянно хотелось украсть вместе со сладким поцелуем, вместе с остатками крови из лопнувшей ранки в самом уголке рта, могли с ним сравниться.       — Они хотят, чтобы мы чувствовали себя виноватыми, — сказал Саске, слизнув с губ осевшие на них дождевые капли. — Этому не бывать, Мацуюки. Не бывать.       Я молча кивала, наслаждаясь переливами его голоса, окружившей нас стылой моросью, и все крепче сжимала его руку в своей. Мы не могли спастись ни от холода, ни от чужого презрения, но, по крайней мере, мы были друг у друга. И этого не отнять. Никто не посмеет. Я не позволю. Никогда.       Цунаде-сама встретила нас спокойно. Как только мы вошли в кабинет, она склонилась над бумагами, постукивая аккуратными красными ногтями по лакированной столешнице. Ее помощница Шизуне возилась с документами, пока под ногами мешалась все такая же пухлая и розовая Тонтон, которую я часто видела у нее на руках. Цунаде-сама легонько шлепнула по печати, довольно осмотрев оставшийся на белоснежном листе грубый оттиск.       — Какаши сказал, что мы должны сюда явиться, — начал говорить Саске, даже не поздоровавшись. Ладно еще с Какаши — он наш бывший учитель. А вот с Пятой… — Зачем же? Почему вы хотели нас видеть?       — Очень любезно, что ты все-таки решил оторваться от своих важных дел и заглянул сюда, Саске, — Цунаде-сама не скрывала своей иронии. — И ты тоже, Мацуюки, — она одарила меня приветственным кивком, на который я ответила в меру низким поклоном, стараясь не обращать внимания на недовольно хмыкнувшего Саске. — Все равно много времени я у вас не отниму.       Цунаде-сама подозвала к себе Шизуне, забрала у нее какой-то свиток и приказала выйти. Шизуне подхватила на руки задорно хрюкнувшую Тонтон и юркнула за дверь, подбадривающе нам улыбнувшись.       — Еще на Совете речь заходила о том, что твоя месть все же оказалась полезной для деревни, Саске, — она развернула свиток и в задумчивости пробежалась глазами по тексту. — Благодаря твоим действиям Коноха получила доступ к телу Итачи, что, бесспорно, бесспорно, можно считать очень удачным исходом.       — Решили воспользоваться этим и как следует покопаться в теле Итачи?       — Переживаешь за тело брата? — удивилась Цунаде-сама.       — У него был шаринган. Шаринган — собственность клана Учиха. Вы должны осознавать его ценность.       Саске говорил более вежливо и, казалось, обращался к Цунаде-сама с некоторой долей уважения, но все равно добавлял в свой тон знакомые презрительные нотки, даже не пытаясь скрыть истинного к ней отношения. Цунаде-сама нервно барабанила пальцами по столу, но их своеобразную игру прерывать не собиралась. Поведение Саске ее откровенно веселило. А мне это совсем не нравилось. Унизит его еще или снова уязвит. А кто потом разгребать это будет? Я. Кому жить с последствиями этой небольшой оплошности? Мне. А все из-за того, что кое-кто не подумал о гордости Саске, которую так просто задеть связанными с кланом вопросами.       — Я проводила вскрытие лично, Саске. С должным уважением к памяти вашего клана, — успокаивающе сказала Цунаде-сама. — И, да, глаза я извлекла. Надеюсь, ты не против.       При слове «вскрытие» я оживилась, чуть было не встряв в их беседу. Предпочитаю не влезать в разговор, когда речь на прямую не заходит обо мне, чтобы затаиться рядом и внимательно вслушиваться в каждое произнесенное слово. Но вскрытие… Перед глазами тут же возник образ мертвого Итачи, лежащего на прозекторском столе, его бледного, пропитавшегося ароматом мертвенной сладковатой стерильности худощавого тела с распоротой грудной клеткой. Но, наверное, интереснее всего выглядели его глаза, зияющие ныне двумя пустыми черными провалами. Я бы хотела это увидеть. Однако то, что Итачи и при жизни-то никогда не был писаным красавцем, сошедшим со страниц любовных романов, все же останавливало меня от воссоздания полной картины.       — И куда же вы их дели?       — Теперь они в надежном месте. Я не допущу, чтобы до них добрались… заинтересованные лица, — она тяжело вздохнула. — И речь даже не о тебе или Мацуюки, Саске.       — Мне его глаза не нужны. Но вы уж постарайтесь, чтобы они никому более не достались. Этого недоразумения в виде Какаши Конохе вполне достаточно, — Саске нервно задрал рукав, ткнув пальцем в сдерживающую чакры печать. — А от этого? От этого вы не собираетесь нас избавить?       Цунаде-сама грузно покачала головой, отложив в сторону свиток.       — Мне приятно, что вы оба ведете себя тихо, даже подозрительно тихо, но это еще не повод давать вам больше свободы, — она откинулась на спинку кресла и перевела взгляд на окно, жмурясь от света, пробившегося сквозь гущу плотных серых туч. — Джирайя должен скоро вернуться из Амэ с новой информацией об Акацуки. Тогда мы сможем обсудить вопрос касательно вашего… статуса более обстоятельно.       — То, что вы лишили Учиха чакры, гораздо сильнее ударило по нам, нежели неопределенность со статусом шиноби.       Саске говорил «по нам», хотя явно имел в виду только себя. Невозможность пользоваться чакрой задевала его гордость, делала Саске уязвимым. Он забывался, но лишь на время, не позволяя тревожным мыслям надолго покидать голову. Оттого и слишком долгие взгляды в потолок после близости. Оттого же скованность в движениях, когда он впервые коснулся только что вышитого на его рубашке кланового герба. А я… Я с чакрой никогда особо не дружила. Владела несколькими простейшими техниками, умела метать оружие да кинжалом махать. Сакуре вон разок удачно по лицу заехала. Мое преимущество всегда было в другом, и Саске это прекрасно понимал. Учиха без шарингана. Звучит жалко. Возможно, для Саске тоже. Но с давних пор он попросту не хотел остаться совсем один, без близкого человека, способного понять и принять без стремления перекроить всю его истинную суть. С моей относительной слабостью Саске явно смирился чуть ли не быстрее всего. Лучше уж так, чем сидеть себе в тишине пустой темной квартиры и думать о каменных плитах с именами родителей, соседей, бывших одноклассников, странной девочки, которая качалась на качелях в ожидании мамы на покинутой всеми детской площадке… Лучше уж так.       — Необязательно иметь доступ к чакре, чтобы продолжать тренировки. Дело шиноби ведь строится не только на ниндзюцу и гендзюцу. Верно?       Цунаде-сама еле заметно улыбнулась каким-то своим мыслям, но быстро вернула на лицо прежнюю серьезность. Ей явно не хотелось поучать Саске или в открытую издеваться, но ее позиция оказалась куда сильнее желаний Саске. На Совете мы ненадолго превратились для Цунаде-сама в маленьких несмышленых детей, которых ей отчаянно захотелось защитить, вытянуть из вбирающей в себя все и вся липкой трясины. А так она считала нас равными. Так уж было принято: дожил годков до пятнадцати, не погибнув на миссии, — считаешься взрослым и здравомыслящим. Я на миссии все эти годы не ходила, но тоже каким-то чудом до своих лет дожила. Про Саске вообще говорить будет лишним. Его наверняка уже можно джонином назначить, минуя ранг чунина и этот занудный экзамен. Саске сильный. И ему через многое пришлось пройти, чтобы этого добиться. Но, увы-увы, от этого стремления Саске не стали в чужих глазах хоть чуточку более значимыми.       — Сейчас ты просто закрываешься от всех вокруг, Саске. И при этом ничего полезного для себя не делаешь, — угрюмо процедила Цунаде-сама.       Саске нахмурился, но комментировать ее слова не стал. Прекрасно понимал, что его никто не услышит. Не захочет слышать. Он гордо расправил плечи, сжимая в руке зонтик с таким видом, будто бы это была его верная катана, которой он распорол спину Джуго, спасая меня от его безудержного гнева и удушающей хватки на горле, мешающей сделать спасительный вздох. Хороший такой зонтик. С острым стальным наконечником. Им при желании можно было кому-нибудь горло проткнуть. Но, увы-увы, у Саске не было и шанса навредить нашим торжествующим врагам.       Все это время я стояла рядом с Саске, но, решившись вмешаться, уверенно шагнула вперед, на мгновение спрятав от Цунаде-сама подавленное выражение у него на лице.       — Цунаде-сама, вы хотите, чтобы Саске общался с Наруто? — поинтересоваться я, даже не постаравшись сыграть в вежливость. — Получается, вы даже не подумали о том, что со мной Саске может быть гораздо лучше. И интереснее.       Цунаде-сама скептически осмотрела меня, задержав взгляд на шее, замотанной в легкий тканевый шарф. Она помнила, как я вступалась за Саске на Совете. Помнила, что я готова защищать нас до последнего. Цунаде-сама была к нам благосклонна. Но ее милость тоже имела свой предел. И имя ему — Узумаки Наруто, ради которого она и закрыла глаза на побег из деревни, приравнивающийся к государственной измене. Учиха для Конохи — оружие. А у оружия не может быть ни чувств, ни желаний. По крайней мере, тех, какие они видели у нас с Саске.       — Ты знаешь, что я хотела сказать, Мацуюки.       Три года назад Цунаде-сама излечила Саске. Помогла его разуму вырваться из жестокого, гендзюцу Итачи, где погибали его родители. Из раза в раз. Из раза в раз… Но, разумеется, тогда за него тоже просил Наруто. Наруто якобы делал людей лучше. Хотя на деле лишь завоевывал их расположение. Как с Цунаде-сама, которая была лицемерна в своих благих намерениях. Как и они все. Кто захотел отомстить Асуме? Шикамару. Кто его поддержал, не стал осуждать? Наруто. Кто позволил мести состояться? Цунаде-сама. Нет смысла говорить про более мелкие звенья, что помогли этой мести свершиться. А вот Саске они так яростно хотели остановить… Действительно. Куда уж чести целого клана до жизни несостоявшегося папашки Асумы. Учиха недолюбливали ка-сан, но мой клан заслуживал лучшего. Ками-сама, те же стремления Саске заслуживали лучшего! Они заслуживали быть понятыми. Но, увы, никто даже не попытался. Никто. Кроме меня.       Я смотрела Цунаде-сама прямо в глаза, пытаясь увидеть там хоть каплю понимания, хоть каплю раскаяния за совершенные ею грехи, за двуличие. Но она и не собиралась уступать мне — какой-то мелкой девчонке… Недаром ее сделали Хокаге. Ой недаром!       — О да… Да, Цунаде-сама. Я вас прекрасно поняла, — процедила я, все также вежливо ей поклонившись. — Мы можем идти?       Не было смысла и дальше оставаться здесь. Все равно ничего путного Цунаде-сама нам не скажет. Лишь вкинет еще больше нравоучений, чтобы мы с Саске поняли, насколько неправильно мы с ним живем. Еще раз.       Цунаде-сама махнула на нас рукой. Идите, мол. Саске не привык кланяться, поэтому тут же ушел, покинув кабинет в глубокой задумчивости. Он не заметил, что оставил меня с Цунаде-сама совсем одну. Я поспешила за ним, чуть не налетев на одну из строгих фигур АНБУ, охраняющих покой Цунаде-сама. Не попрощалась как следует, но вполне себе заслуженно. Цунаде-сама виновата. Так же, как и все они. Да и терпение Саске сейчас явно достигло своего предела. Я еле успевала, шагая за ним по коридору, а после — по лестнице. Даже без чакры Саске был гораздо проворнее меня. Двухцветный веер на его спине стал ориентиром, который мне нельзя было упустить из виду. Ступеньки казались предательски скользкими, а сама лестница — бесконечно длинной. Оглянувшись, Саске замедлился и все же позволил поравняться с собой. Знал, что уж я-то точно не буду его поучать.       За спиной хлопнула тяжелая дверь. Мы вышли на улицу. В отличие от меня, Саске не запыхался. Прислонившись к пыльной стенке, я смахивала пот с взмокшего от быстрой ходьбы лба, чувствуя, как нечто болезненно клокочет в груди после каждого вдоха. Не помогал даже воздух, такой свежий после недавно закончившегося ливня. Аромат впитавшей в себя дождинки июльской листвы казался обжигающей легкие зловонной отравой. Сильно хотелось закурить, затянуться поглубже и вытолкнуть из себя густое сероватое облако. Или хотя бы поднести к носу полную сигарет пачку и вдохнуть сладковатый запах еще не тронутого огнем табака.       — Вот ты и доигралась, — как бы невзначай бросил Саске, внимательно наблюдая за мной. Он говорил беззлобно, со всей свойственной ему уверенностью и самодовольством. Захотелось возразить, но в горле вдруг запершило, и я закашлялась, поймав его недоуменный взгляд.       — Из-за тебя все… — только и смогла вымолвить я. — За кем мне, по-твоему, хотелось поспеть?       Саске стоял совсем рядом, чуть наклонив голову, чтобы смотреть мне прямо в глаза. Я могла любоваться им, не боясь слепящего солнечного света в этом приятном освежающем теньке. Саске не понравился этот разговор с Цунаде. Его достало, что нас, Учиха, снова нагло поучали, пытаясь привить чуждые ценности, отвратительные в равнодушном к чужим мечтам лицемерии. Саске злился. Но ему даже не нужно было об этом говорить.       Я наслаждалась теплом его близости и постепенно восстанавливала дыхание. Саске молча наблюдал за мной. Казалось, лишь раз он потянулся вперед, чтобы обнять, вот только гомон пробегающих мимо радостных детей его отрезвил. Саске успел себя одернуть и отпрянул, но сделал это плавно, без машинальной резкости, одаривая меня такой искренней благодарностью и трепетом, что я не смогла сдержаться и позволила себе на мгновение прикоснуться к его холодной фарфоровой щеке. Провела пальцем по скуле, скользнула ниже, чуть надавив на контур тонких губ, наплевав на шум растекшейся перед нами толпы. На улице было так людно, но это все равно не могло меня остановить…       — Хочешь домой? — спросила я, наконец отдышавшись.       Задерживаться здесь не было смысла. Вне дома мы находились в окружении тех, кто совсем недавно смерял нас презрительными взглядами и продолжал это делать до сих пор, стоило мне и Саске показаться среди них, среди чужих. Саске верно сказал: они хотели, чтобы мы почувствовали себя виноватыми. Мы покинули Коноху из-за своих эгоистичных стремлений. Саске — из-за мести. Я — из-за него. Ни мне, ни ему нечего было стыдиться. Наши намерения никогда не были кристально чисты. Сейчас я думала о доме, о блаженной тиши и том, что происходило, когда я задергивала в спальне шторы, погружая ее в приятный полумрак…       Саске мои намерения уловил и неопределенно пожал плечами, позволив себе еле заметную улыбку.       — Пошли. Чего уж теперь.       Я удовлетворенно кивнула и бодро зашагала рядом с ним, думая, не смутится ли Саске, если я захочу взять его под руку. Вот так просто, без дождя и зонта.       Не успела одна улочка смениться другой, как из-за поворота выплыла довольная Сакура. Она сцепила руки в замок и, покачиваясь на пятках, торжествующе глянула себе за спину, словно подзывая кого-то.       — Я же говорила, что мы встретим их здесь. А вы все не хотели меня слушать, — певуче протянула она. Ее голос был далеко не таким звонким, как у Ино, из-за чего ее попытки мило растягивать слова больше походили на какой-то жалобный скрип. — Здравствуй, Саске-кун, — она запнулась. — И Мацуюки…       — Ну здравствуй, Сакура, — смиренно пробормотала я себе под нос. — Ты чего здесь забыла? Тебе что-то от нас нужно?       Саске никак ее появление не прокомментировал. Даже на показавшихся за ней Наруто и просто Сая он отреагировал более бурно, чуть приподняв брови. Наруто шел, вжав голову в плечи, совсем как жалкий, осознавший свою вину мокрый щенок, а Сай все так же глупо улыбался. Снова эта фальшивость, снова эта внушающая страх муть его темных глаз, почти не видных из-за раздражающего узкого прищура. Я поежилась.       — Мы недавно с миссии вернулись, — заладила Сакура. Мой вопрос явно ее устроил. — Цунаде-сама послала за вами Какаши-сенсея. А мы просто не могли упустить этот шанс и не пересечься с вами, коли уж в гости невозможно напроситься. Правда?       Она с надеждой посмотрела на Наруто и Сая и, дождавшись их вялых кивков, повернулась к нам. Несмотря на все мои стремления опустить Сакуру с небес на землю, ее воодушевление никуда не делось. Все такое же раздражающее буйное розовое пятно с широкой улыбкой и собачьей преданностью во взгляде, обращенном исключительно на равнодушного к ее чувствам Саске. Было в ее привязанности нечто странное и… наивное. Как будто бы она не думала о Саске в том ключе, в каком видела его я и смирившаяся со своим бесплодным влечением Карин. Сакура понимала, что я хотела ее унизить. Недаром оставила всученные ей белые хризантемы на пороге. Я убрала их оттуда через несколько дней. Они успели засохнуть к тому моменту, когда я отперла дверь и снова вышла из дома. Сакура понимала все. Но ей тоже не хотелось останавливаться.       — Нечего вам там делать, — сухо процедил Саске. — И на вопрос ты так и не ответила, Сакура. Что вам всем надо?       — Мы так давно не проводили время вместе, — Наруто неожиданно подал голос. — Сейчас и ты, и Мацуюки-чан наконец-то здесь… В Конохе. Разве это не шанс вернуть все то, что когда-то было, даттебайо?       Саске кинул недовольный взгляд Сакуре за спину.       — А ты что, соскучился по тому, как мы спорим? По тому, как ты пытаешься убедить меня в своей правоте, а потом начинаешь орать?       — Нет же, теме! Я…       — Вот и я нет, — перебил он Наруто. — Со временем связи способны слабеть. А то и вовсе исчезать.       — Да? — Наруто недоуменно почесал затылок и качнул головой в мою сторону. — А как же…       — Некоторые связи. Не все.       Вот оно. То хрупкое, то неозвученное, проявляющееся в таких вот мелочах. Никаких вольностей для Наруто. Никаких грязных намеков или поблажек. Мой Саске. Мой.       — Я просто хочу, чтобы мы снова проводили время вместе, даттебайо! Мне этого не хватало.       — А эти двое тогда здесь при чем? Сомневаюсь, что у тебя есть нехватка в друзьях. Ты с этим отлично справляешься. Всегда справлялся.       — Ладно, ладно, я думаю, вам стоит перестать кричать об этом на всю улицу, — посмеиваясь, Сакура смущенно погладила Наруто по плечу. До Саске она дотронуться не решилась. — Не стоит нам здесь и дальше толпиться. Может, поговорим в более подходящем для того месте? Давайте сходим в…       — Полагаю, будет правильнее, если Саске-кун и Мацуюки-чан сами выберут место, — Сай тоже решил не отмалчиваться и все же влез в разговор. — Дружба строится на взаимности и компромиссах. Я об этом в книге прочитал.       На его лице снова появилась эта мерзкая ухмылочка. Казалось, Сай хотел завоевать наше расположение, но своими попытками привлечь внимание делал только хуже. Бледная, ничего не представляющая из себя копия, которой залатали брешь, оставшуюся после Саске. Фальшивость Сая напрягала. Хотелось сжаться и сделать несколько шагов назад, почти спрятаться за спину Саске. Но я сдержалась. Можно было бы сослаться на какую-то глупость и уйти, утащив Саске за собой. Проявив тем самым непозволительную в нашей ситуации трусость…       Я вздохнула и мысленно вернулась к недавним словам Шикамару, которые все никак не покидали голову после моего визита на кладбище. Рассказывать Саске про его маленькую тайну я не стала. И не собираюсь. Напрямую. Наруто должен был сам ему во всем сознаться. Впрочем, не удивлюсь, если он и сам не понимал, что сотворил, согласившись помогать чужой мести. Его оставалось только грамотно к этому подтолкнуть…       Предлагаешь в более подходящем месте поговорить, Сакура? Хорошо. Будет тебе более подходящее место. Не сомневайся.       — Вот и прекрасно, — я широко улыбнулась им всем, задержав взгляд на Сакуре, вцепилась в запястье Саске и ненавязчиво потянула его за собой, в сторону одного заведения, хорошо известного мне еще со времен учебы в Академии. — Я даже знаю, куда именно нам стоит заглянуть.       Даже не оборачиваясь, я поняла, что Сакура разозлилась. Небось она вся покраснела, до побеления сжала руки в кулаки и стукнула бросившегося ее утешать Наруто. Пусть ревнует, пусть. Никогда не будет лишним показать, кому на самом деле Учиха Саске принадлежит… Правда, он тоже оценил мою выходку.       — Ты чего творишь, Мацуюки? — злобно шикнул Саске мне прямо на ухо.       — Кофе попить хочу. Ради него этих можно и потерпеть.       Смиренно вздохнув, Саске позволил мне себя вести.       Я привела их в киссатэн . Небольшое такое заведение в нескольких кварталах от нашего дома. Я была здесь всего несколько раз, когда у меня появлялась свободная от домашних дел минутка, а Саске все еще пропадал где-то на своих тренировках. Но мне хватило и этого, чтобы запомнить чудную атмосферу и осевшую на языке горечь, которую хотелось все смаковать и смаковать. Я не любила сладкое, поэтому не заказывала десертов и просто пила кофе, глядя в окно и наслаждаясь звоном висящего над дверью колокольчика и треском покачивающихся на ветру гирлянд бумажных фонарей. С тех пор ничего не изменилось: все те же узкие ряды столиков, аромат старой древесины и снующие повсюду официанты, принимающие заказы у таких же немногочисленных посетителей.       Сакура скрипнула зубами, когда я довольно уселась рядом с Саске, отгородив его от всего остального мира. Меню хрустело и рассыпалось в ее пальцах, пока я выбирала кофе, поглядывая на Сакуру исподлобья. Этим троим пришлось сесть напротив. Наруто, к моему удивлению, вел себя более спокойно и отчужденно, барабаня пальцами по столешнице, и не пытался ни с кем заговорить. Сай следовал его примеру. Только свою пугающую улыбочку что-то не собирался прятать. Не знаю уж, зачем он тоже сюда приперся. Сай вряд ли так уж сильно интересовался Саске. Неужели он действительно привязался к Наруто и Сакуре, считал их своими драгоценными друзьями и вился за ними повсюду? Удивительно.       Пахло кофе. Я невольно облизнулась, предвкушая разлившуюся во рту терпкую горечь. Если бы не эта странная раздражающая компания, я бы на мгновение подумала, что вернулась в Страну Волн, прямиком в тот день, когда встретила Саске после долгой разлуки. Крики чаек и аромат морской соли стали для меня чем-то родным, чем-то знаковым. Чем-то, что даровало успокоение. Тогда Суйгецу не дал мне спокойно посидеть с Саске. Это было шумно, раздражающе, тоскливо… Но так драгоценно. Оттого те минуты, в которые мы гуляли в тени звезд по тихим ночным улочкам, запомнились мне наиболее четко.       Сейчас же я наслаждалась теплом близости гордо расправленных плеч, наблюдала за мечущимся туда-сюда взглядом и выражением серьезности на его напряженном лице. Саске даже не выдавил из себя ставшую привычной лукавую полуулыбку, когда я, забравшись рукой под стол, невесомо погладила его по колену. Утомленный разговором с Цунаде и короткой стычкой с Наруто, он не приободрился, оказавшись в долгожданной тишине. Разговор не складывался. Никто не решался нарушить установившееся между нами молчание. Я опустошенно рассматривала чашку размером с наперсток. Кто вообще придумал подавать кофе такими маленькими порциями? Толком и не напьешься ведь.       Над дверью снова звякнул колокольчик, напомнив мне о фурине. Неделю назад кто-то нарушил наш покой. Кто-то разбил колокольчик, наблюдая за нашим единением. Возможно, этот кто-то сидел сегодня здесь, напротив меня и Саске. Минувшую неделю жилось спокойно. Ощущение чьего-то незримого присутствия никуда не делось, но нас хотя бы в открытую никто не доставал вплоть до этого дождливого утра. Наруто смотрел на нас с плохо скрываемой удрученностью. Молитвенная синева его глаз душила, заставляла еще глубже опускаться на дно ядовитого омута без шанса сделать спасительный вздох. Но из этой синевы еще была возможность вырваться.       — Мацуюки-чан.       В отличие от всепоглощающей черноты глаз Сая. Он заговорил подчеркнуто медленно, словно перекатывая мое имя на языке, пробуя его на вкус. Сай пугал. Иррационально пугал. Я не видела в нем того, что могло бы меня привлечь, притянуть, заставить привязаться. Сай — пустышка. Бледная копия, к которой Сакура иногда поворачивалась, чтобы скрыть от Саске столь заметную на ее бледном личике пунцовость щек. Как будто бы ему было до ее смущения хоть какое-то дело. В отличие от вольностей Сая. Стоило ему произнести мое имя с этим мерзким суффиксом, как Саске оживился, раздраженно повел плечами и недобро прищурился, нащупав под столом мою руку, которую я как раз хотела убрать у него с колена.       — Не смей называть меня так, — я поспешила осадить Сая. Не хватало еще, чтобы он зря Саске злил. — Я ведь просила.       После моих слов Сай не перестал улыбаться.       — Прости, у меня так и не получилось придумать для тебя прозвище.       — И какой умный человек посоветовал тебе так общаться с другими людьми?       — Я в книжке прочитал, — безмятежно ответил он. — Но на личном опыте уже выявил, что давать прозвища людям следует, исходя из их внешних и внутренних характеристик, отталкиваясь от обратного. От лжи, проще говоря, как посоветовал мне Наруто.       — От лжи, значит? — Сакура громко хрустнула пальцами, разминая кулаки. — Ино ты, получается, соврал? Ты ее еще тогда красивой назвал, помнишь?       Сай, не пререкаясь, согласно кивнул.       — Наруто разве способен на ложь? — задумчиво протянула я, испытующе глядя на него.       Саске рядом насмешливо хмыкнул, а Наруто тут же начал возмущаться:       — Да не говорил я ничего такого, даттебайо! Сай хотел Чоджи толстяком назвать. Сакура-чан, ты сама знаешь, к чему это способно привести!       — Нет, что ты. Я, наоборот, рада, Наруто, — она удовлетворенно улыбнулась. — Прости, Сай. Не нужно было мне тогда на тебя кричать.       — Ты перестанешь радоваться, если узнаешь, что про тебя я сказал чистую правду, Сакура. Так что я лучше воздержусь, чтобы твое хорошее настроение никуда не делось, — увидев, как Сакуру перекосило, Сай вновь повернулся ко мне. — Тебе нужно прозвище. Но из-за определенного рода обстоятельств по такому же принципу его придумать не получится. Поэтому попробую обратиться к твоему социальному статусу и семейному положению, — Сай выдержал паузу. — Ты будешь… Мацуюки-химэ.       Мы с Саске непонимающе переглянулись, словно почувствовав удивление друг друга. Я. Химэ клана Учиха. Из уст Сая это прозвучало и как комплимент, и как издевка одновременно. Я не понимала его целей. Не понимала, чего Сай хотел этим добиться. Мне было все равно, в отличие от Саске, который еще крепче сжал мою руку, когда Сай договорил. Небось снова принял слова о клане на свой счет. Его можно понять.       — Химэ? — переспросила Сакура, с грохотом опустив чашку на блюдце. — Откуда такая честь?       — Полагаешь, на статус принцессы клана Учиха может претендовать кто-то еще? Кто бы там что ни говорил про ее мать, у них не было никаких оснований считать, что с Мацуюки что-то не так. Да и вместе с Саске-куном именно она. Или ты хочешь с этим поспорить, Сакура-чан?       Сакура прикусила губу, обиженно понурившись. Жалкая слабохарактерная девчонка, выпячивающая все существующие у себя слабости при виде великой любви. Я уже даже не придала особого значения словам Сая про мою ка-сан. Наверняка Сакура с Наруто что-то да разболтали ему во время одной из светских бесед. Как раз недавно с миссии вернулись. Они ведь теперь одна команда. Лучшие друзья, которым хорошо и без их прошлых придатков.       Наруто нагнулся к Саю громко и зашептал ему прямо на ухо:       — Лучше б ты повежливей себя с Сакурой-чан вел, Сай. Вечно ее выводишь всякими советами из дурацких книжек. А влетает мне потом, даттебайо!       Сай отрицательно покачал головой под возмущенное бормотание Сакуры. Я наблюдала за ее реакцией и мысленно злорадствовала, жалея, что у меня никогда не получится зашить ей рот острой, впитавшейся в себя кровь тугой ниткой. Однако кое-кто беспокоило меня гораздо сильнее. Узумаки Наруто и его самая большая ложь. С ним не хотелось церемониться. Не хотелось выпытывать правду какими-то окольными путями. Наруто не заслужил этого. Не заслужил…       — Мацуюки-чан? Все в порядке? Ты больно угрюмая, даттебайо. Случилась чего?       Я недобро глянула на него исподлобья: Наруто прямо светился от счастья, хоть и был немного зажатым и скованным из-за моего присутствия. Он точно догадывался, что от меня ему ничего хорошего ждать не следовало. Он ведь только о себе волноваться и мог. А другим следовало думать исключительно о чувствах этого изнеженного наивного мальчишки, что столь отчаянно желал сохранить прошлые, уже давно истлевшие связи. Куда уж нам с Саске до его невообразимого горя?       — Ничего необычного, Наруто, — я попыталась быть с ним милой. Губы нехотя растянулись в фальшивой улыбке, которая в любую секунду грозилась превратиться в зловещий оскал. — Просто я еще не привыкла. Мы не привыкли. Нас не было в Конохе целых три года… Очень странно снова оказаться здесь. Еще и при таких… необычных обстоятельствах. Ты согласен?       — Пожалуй, Мацуюки-чан, — Наруто понимающе кивнул. — Зато вы теперь дома, даттебайо! Вас здесь все ждали… — на мгновение он осекся, но все же сумел не упустить мысль. — Вас здесь ждали мы! Разве могут быть еще проблемы?       — Да, — эта мысль более не хотела оставаться неозвученной. — Потому что кое-кто по-прежнему продолжает вмешиваться в нашу с Саске жизнь.       Наруто широко распахнул глаза, явно не ожидав от меня такого резкого нападения. Еще бы. Сидел себе перед нами на стульчике, влюбленно пялился на Сакуру да виновато к Саске поворачивался, не решаясь с ним заговорить. Он поначалу вжал голову в плечи, но тут же выпрямился, когда заметил, что Саске стал в открытую за нами наблюдать и более не отвлекался на невидимое пятно где-то на потолке. Наруто простачок. Но не глупец. Никак нет, никак…       — Поверил, Наруто? — лукаво поинтересовалась я.       Я в открытую иронизировала и не прятала свою неприязнь. Саске как-то странно напрягся. Он мог догадаться, что мне известно куда больше, нежели ему самому. И пусть. Главное, чтобы он узнал правду от Наруто. От того простачка, который столь отчаянно хотел его вернуть, не понимая, что одним только возвращением в деревню невозможно исцелить оставшиеся с детства шрамы. Вернее, от них вообще избавиться невозможно. Но Наруто этого не понимал. Все такой же удивленный, он не смел оторвать от меня взгляд.       — Ладно тебе. Этого всего лишь шутка. Ты разве не любишь шутки? Я вот обожаю.       Я рассмеялась. Я часто видела, как люди смеются, но никогда не могла в точности за ними повторить. Я не понимала, как они это делают. Мой смех больше походил на жалобный скрип двери с насквозь проржавевшими петлями. Он не был заливистым, не был истеричным. Он был… абсолютно никаким. Пустым. Таким же никчемным и бесполезным, как эта маленькая чашка с темной кофейной гущей на самом дне. Никто из них не подхватил бы его в другой ситуации, зато сейчас они решили охотно мне подыграть: Сакура некрасиво ощерилась, с трудом прогнав с лица раздражающий багрянец, бледная копия Саске повторила за ней, продолжая бесить меня одним своим присутствием, а Наруто, вторя мне, рассмеялся. Громко. Заливисто. Правильно. Так, как когда-то умел Саске. Так, как я никогда не могла и не смогу.       — Знаешь, я тут недавно Шикамару встретила… — я помешала кофе и сделала крупный глоток, не переставая смотреть на Наруто. В отличие от меня, ему понадобилось отдышаться, чтобы продолжить разговор. — Вместе с Куренай-сенсей. На кладбище. Они рассказали мне о том, что произошло с Асумой-сенсеем. Я заметила, что его не было на Совете, но и подумать такого не могла…       — Асума мертв? — спросил Саске. В кои-то веки в интонациях его голоса мне слышался неподдельный интерес. — Ты не сказала.       — У нас с тобой были куда более важные и интересные дела, нежели разговоры о чьем-то мертвом учителе. И ты меня о нем даже не спрашивал.       Саске недовольно хмыкнул, но руку не убрал, продолжая все также цепляться за мою ладонь, будто бы нас могли разлучить несколько темных, скрываемых с особой тщательностью секретов и тянущийся за мной шлейф густой вязкой тьмы. Нас связала кровь и одиночество. И эта связь никогда не была столь же хрупкой, как почти истлевшие узы между Наруто и Саске, порожденные мальчишеским соперничеством и наивным желанием друг друга превзойти. Саске успел многое для себя переосмыслить. Что-то вообще отпустил. А Наруто никак не мог принять чужих изменений, продолжая носиться с зонтом под губительным солнцепеком, чтобы спрятаться от пугающей истины. Вот и сейчас он, едва увидев, что Саске чем-то заинтересовался, кинулся поддерживать разговор.       — Никто из нас такого не ожидал, ттебайо!       Наруто широко размахивал руками и поочередно смотрел то на меня, то на Саске, чтобы убедиться, что мы его внимательно слушаем. Ничего примечательного. Всего лишь какой-то жалкий мальчишеский писк.       — Да. Шиноби умер на миссии… Воистину непредсказуемый результат, — процедила я. — Удивительно, что сейчас Шикамару настолько спокойный. Я думала, в их команде все были очень близки.       — Так ты не знаешь? — глаза Наруто так и горели от азарта. Ему явно не терпелось поделиться с нами своими достижениям. — Ублюдки, из-за которых погиб Асума-сенсей, мертвы!       — Мертвы? Вот как, — я даже не попыталась изобразить удивление, от скуки помешивая собравшуюся на дне чашки кофейную гущу.       Наруто все еще улыбался, но в его глазах виднелось понимание того, что он здесь лишний, что его слова нам с Саске точно не интересны. Более того, они нам не нужны. Наруто — пустоцвет, который умирает без плодов. Такой же жалкий и бесполезный. Его скучные речи лились на нас бесконечным унылым потоком, из которого было довольно сложно выцепить что-то стоящее. Но Наруто уже воодушевился, поэтому ему было довольно сложно себя остановить и прекратить разговор. Он склонился над столом, чтобы оказаться к нам с Саске чуть ближе. Только сейчас я почувствовала, что от Наруто несло специями, которые добавляют в рамен. Вся его одежда пропахла потом и дешевой уличной едой. Наруто пах как шиноби. Тошнотворно и абсолютно отталкивающе. Захотелось отпрянуть и назло всем прильнуть к Саске, зарывшись в сень пряных травяных ноток из моего любимого шампуня. Он отлично перебивал вонь табака и сливался с ароматами леса, поэтому я все время покупала только его. А теперь и Саске пользовался им, вызывая у меня еще больше трепета и наслаждения.       — Да, но это было тяжко. Для этих двоих понадобилась целая новая техника, даттебайо!       — И откуда же ты знаешь все эти подробности?       — А Шикамару что, все тебе не рассказал?       — Нет, — я невинно пожала плечами. Лгать. Ненавязчиво спрашивать, постепенно подбираясь к будоражащей все мое существо истине… Незабываемые ощущения.       — Так и знал, что он захочет прибрать себе все наши заслуги тоже, даттебайо! Сакура-чан, ну разве ж это не обидно?       Странный металлический звук неожиданно привлек мое внимание. Сакура уронила на стол ложку и, убрав трясущиеся руки от чашки, приобняла себя за плечи, будто пытаясь согреться. Кажется, она тоже начала медленно что-то понимать. Саске снова как-то странно дернулся и резко убрал руку, перестав сжимать мою ладонь. Он сцепил пальцы в замок и недобро воззрился на радостного Наруто. Саске… Понял ли он?..       — И про какие же такие заслуги ты говоришь? — он презрительно хмыкнул.       — О, так тебе что-то интересно, теме? Я уж было думал, что ты совсем язык проглотил и никак разговаривать разучился.       — Отвечай. Немедленно. Откуда ты столько знаешь про смерть тех, кто убил Асуму?       — Так я ж там был, даттебайо! Один из-за меня как раз полег, когда я свою новую технику применил. Быстрее тебя выучил, к слову. Но это было ради помощи Шикамару!       — Что? — только и смог вымолвить Саске. — Что ты только что сказал?       — Ась? Не понимаю. Чего услышать-то хочешь? Еще и так побле…       — Повтори. Сейчас же.       Наруто нахмурился, явно не понимая, что именно Саске от него хочет. Он пристально вглядывался в его лицо, почесывая пшеничный затылок. Молчание нарушало лишь тиканье часов где-то в глубине зала и гул снующих между столиками официанток. Если бы не ритмичный перестук их каблучков о пыльный кафель, можно было бы подумать, что весь мир вокруг нас замер и резко перестал существовать. Внезапно рука Наруто дрогнула и шумно опустилась на скатерть — он наконец-то прозрел.       — Я… я ему помог, — он говорил медленно, растягивая слова, словно желая умолчать, желая отсрочить… — Я помог Шикамару отомстить. Ты это имел в виду, теме?       На мгновение между нами воцарилась абсолютная тишина. Я откинулась на стул. От облегчения и переполнявшего меня безмолвного торжества, хотя со стороны это явно больше походило на самое искренне удивление. Саске потряхивало. Я успела заметить, как гримаса лютой злобы перекосила его некогда спокойное лицо, и поспешила схватить в руки чашку. Он так сильно стукнул кулаком по столу, что, казалось, еще чуть-чуть и на нем разобьется все посуда, усеяв простенькую скатертью острым фарфоровым крошевом. И никакой чакры не нужно было, чтобы этот несчастный кусок древесины превратился в россыпь мелких щепок.       Наруто отшатнулся, Сакура чуть не облилась из чашки, которую ей почти удалось вернуть на слетевшее на пол блюдце, а Сай все также мерзко улыбался, не вникая в суть ситуации, наблюдая за нами со стороны. Чужой.       Саске рывком поднялся с насиженного места, так и прожигая Наруто вспыхнувшем в глубине глаз недобрым огоньком. Если бы не печать, Саске бы обязательно забрался в его дурную голову, чтобы побыстрее все выведать с помощью шарингана, а заодно как следует помучить. Ох, Наруто. Ох уж этот наивный Наруто, который даже подумать не смел, что его бескорыстная помощь Шикамару, может разозлить Саске. Того, кого он называл своим лучшим другом и чьих стремлений не понимал. И теперь, наконец узнав правду, Саске явно не собирался больше молчать. Он возвышался над Наруто, смотря на него сверху вниз. Саске всегда был немного его выше, но теперь, когда Наруто как-то странно нагнулся и почти лег на стол, будто бы желая слиться с ним в единое целое, он выглядел куда более статно и гордо на его фоне. Саске сделал глубокий вздох и заговорил, выплескивая наружу все накопившиеся внутри переживания:       — Сначала ты пытаешься отговорить меня от мести. Потом волей случая возвращаешь сюда, в место, где чуть ли не все пытались меня подавить. Сейчас еще и правила поведения свои диктуешь, зная, что и меня, и Мацуюки впереди ждет только неизвестность. При этом всем ты готов поддерживать Нара и помогать ему в мести, хотя меня, меня ты до последнего останавливал. Хорошо, что тщетно. Ты явно не в своем уме.       — Н-но… Даттебайо, я ведь хотел как лучше!       — Все вы так хотели. В итоге ты сам так ничего и не понял. Ожидаемо. Наша боль слишком разная, чтобы ты смог понять ее, не почувствовав нечто подобное на собственной шкуре.       — Саске! Это…       Проигнорировав его зов, Саске призывно глянул на меня — я как раз опустила чашку на чудом уцелевшее блюдце, что могло привлечь его внимание. Мое спокойствие, привычное изящество жестов и продуманная выверенность в словах — Саске видел все. Видел и принимал. И до побеления сжимал губы с такой силой, что они снова могли треснуть, заставив алое мелкой бисеринкой выступить на краешке рта.       — Уходим, Мацуюки.       Я встала из-за стола, чтобы Саске тоже смог выбраться, и пошла вперед, предвосхищая, как звон колокольчика над дверью наконец-то отсечет нас от этой раздражающей компании, которую уже давно пора было оставить позади.       — Саске-кун! — под Сакурой противно скрипнул стул. Она вскочила с места, преграждая Саске путь. — Саске-кун! А как же…       — Мы уходим.       — Но…       — Мы. Уходим. Что здесь непонятного, Сакура? Или ты, подобно Наруто, перестала нормально воспринимать человеческую речь?       Сакура не ответила. Она замерла, продолжив стоять на пути у Саске, и явно не собиралась пропускать его ко мне. Саске мог бы ее спокойно оттолкнуть, но, видимо, в нем сохранились какие-то зачатки вежливости по отношению к таким навязчивым людям. Он выжидающе наблюдал за ней. Наверное, Саске самому было интересно, что эта дура способна учудить, несмотря на откровенное пренебрежение, так четко отпечатавшееся у него на лице. Я презрительно цыкнула и направилась к ним, чтобы оттащить Сакуру от моего Саске как можно дальше. Он не собирался ее трогать. Но это не значит, что ее не собиралась трогать я. Вот только Наруто помешал. Оказавшись рядом, он вцепился в мое запястье и осторожно потянул меня за собой, подальше от Саске и Сакуры.       — Ты чего удумал, Наруто? — возмутилась я. — Ками-сама, да отпусти же меня! Пусти!       — Пусть она поговорит с Саске, Мацуюки, — он положил руки мне на плечи и крепко их сжал, не позволяя вырваться. От мольбы в его обычно веселом голосе стало тошно. — Позволь Сакуре-чан сказать ему хоть что-то!       — Неужели тебе так хочется, чтобы Сакура-чан говорила с Саске, Наруто? Еще и у тебя на глазах? — Наруто вздрогнул, но руки с моих плеч не убрал. Тем не менее, я успела заметить пробежавшую по его лицу тень ревности. — Так и знала. Ты жалок. Пусти меня немедленно.       Последовав примеру Сакуры, Наруто меня не послушался. Саске метнул в его сторону недовольный взгляд.       — Не трогай ее. И отойди.       — Саске-кун, неужели ты ничего не понимаешь?! — Сакура внезапно осмелела и перешла на крик. Она попыталась коснуться Саске, заставив его нервно отшатнуться и брезгливо повести плечами. В Сакуре кричала обида. Обида на меня и мою дерзость, отныне и навсегда лишившую ее и шанса быть вместе с Саске. И она больше не собиралась держать ее внутри. — Ты слеп! Не видишь, с кем связался! Мало того, что она такая же гулящая тварь, как ее мамаша, так еще и…       Сакура замолчала. Сперва я не поняла, что сейчас вообще произошло. А, когда поняла, блаженное осознание заклокотало в ускорившем в свой ритм сердце. Быстро. Все произошло очень быстро. Сначала был какой-то звук, сильно напоминающий звонкий хлопок, а потом Сакура дернулась и, вскрикнув, пошатнулась, потянулась руками к щеке, но все же смогла устоять на ногах. Она повернулась ко мне. В последний раз я видела такой животный стыд и испуг, когда Сакура напала на меня в рёкане, защищая помешавшую мне и Саске стать еще ближе девочку, что постучалась в дверь безо всякого предупреждения и грубо нарушила наш покой. Тогда Саске без промедлений поместил Сакуру в гендзюцу. Я понятия не имела, какие жуткие картины ей пришлось наблюдать в кажущейся бесконечной иллюзии, но надеялась, что ей довелось видеть нечто очень мерзкое и по-настоящему страшное. Сейчас в ее глазах тоже стояли слезы. Росчерк пощечины расплылся по ее лицу яркой алой полосой. Занесенная рука Саске еще сильнее побелела и, казалось, немного подрагивала после столь резкого замаха.       Саске ее ударил.       Ни Сакура, ни Наруто, ни я — никто не мог такого ожидать. Сай, судя по всему, вообще был не способен удивляться, а Саске попросту устал.       Я невольно вспомнила тот день, когда убила заключенного, метнув ему в шею сенбон. Саске тогда даже не думал злиться. Наоборот. В его глазах вспыхнуло некоторое… злорадство. Словно ему понравилось видеть смерть, наблюдать за страданиями того, кто посмел покуситься на честь нашего клана. Пусть и только на словах. Сейчас я тоже могла видеть его лицо, и в нем угадывалось то самое, насмехающееся над чужой болью выражение и возводящее в абсолют свою собственную. Нашу боль.       — Д-д-довольна? — произнесла Сакура, еле разлепляя слезно дрожащие губы. — Теперь ты довольна, Мацуюки?       — Живо перестань, — грубо одернул ее Саске. — Ни слова больше. Ни про Мацуюки, ни про ее маму. Мне плевать на то, что ты женщина. Ты — шиноби. Если продолжишь в том же духе, я применю силу. Еще раз.       — Саске… кун…       — Правильно. Влагу тут еще разведи. Все равно больше ни на что ты не годишься. Ты раздражаешь. Дура, — он взмахнул рукой, отгоняя Сакуру от себя подальше. Она в этот момент аж вся сжалась. — Отойди уже наконец. И не приближайся ко мне, — он недовольно взглянул на шокированного Наруто, который все же меня отпустил. — И ты тоже.       Сакура, слыша его жестокие грубые слова, пуще прежнего разрыдалась. Наруто было ринулся к ней, но Сай его опередил. Он приобнял Сакуру за плечи и нежно привлек к себе, позволяя ей скрыть от нас свой истерический плач. Сай, что все это время безучастно наблюдал за нами, гладил Сакуру по спине, шептал успокаивающее «Все хорошо, Сакура-чан», словно стараясь обуздать ее безудержные всхлипы. Сакура жалась к Саю, пряча в его плече жгучие слезы, что наверняка стекали по ее раскрасневшимся (в том числе и от удара Саске) щекам уродливыми ломаными ручейками.       Наруто смотрел на них, опустив руки, и лицо его приобретало выражение той особой обреченности, того самого глубокого отчаяния, которое я могла бы увидеть в зеркале, когда Саске ушел из Конохи, если бы мои переживания были настолько же глубоки.       — Ты прав. Вам обоим лучше уйти, — с непривычной холодностью произнес он.       — Не пытайся сделать меня виноватым в том, что ты начал, Наруто, — Саске небрежно обошел Сакуру и обнимающего ее Сая, даже не глядя в их сторону. — Уходим, Мацуюки. Наконец-то.       Не прощаясь, я последовала за ним, вышла из киссатэна прямиком на жаркую улицу, полную шумной толпы. За спиной звякнул колокольчик. Никто не попытался нас остановить.       В лужах ярким пятном отражалось солнце, роняя на их мутную поверхность косые полупрозрачные лучи. Вода испарялась. Раскаленный воздух обжигал легкие, из-за чего каждый вздох давался с большим трудом, но мне все равно хотелось улыбаться. Как тогда, когда мы с Саске шли к Цунаде-сама под проливным дождем и я любовалась его красивым задумчивым лицом. Сейчас Саске тоже был задумчивым. Даже угрюмым. Яд впрыснутой в душу правды растекся по всему телу, начал действовать. Саске постепенно терял свою недавнюю уверенность, становясь все более мрачным с каждой секундой. Он даже не попытался вырваться, когда я взяла его за руку, хоть и вокруг нас было полно народу. Под зонтом я могла спокойно прижиматься к нему, не волнуясь, что он меня оттолкнет. Сейчас же Саске просто шел вперед.       Ему было все равно.       Когда мы вернулись домой, Саске, едва разувшись, тут же пошел в спальню, опустился на кровать и бессмысленно уставился в потолок.       — Я устал, Мацуюки, — безжизненно ответил он, стоило мне сесть с ним рядом.       — Я не собиралась сегодня задергивать шторы. Если ты об этом.       Глубоко вздохнув, Саске положил голову мне на колени, позволяя перебирать колючие, обрамляющие его как никогда бледное лицо пряди. Смотря на него, я боялась моргнуть, чтобы снова не потерять моего Саске, внезапно вернувшего себе всю прежнюю опустошенность и уныние. Казалось, стоит мне прикрыть глаза, как он тут же исчезнет, уйдет вместе с июльским ветром, растворившись в удушающей летней жаре. Саске. Мой Саске, внезапно узнавший правду, что вскрыла свежие, еще не успевшие зажить раны.       — Ты знала, — пробормотал он. — Знала и специально согласилась провести время с ними. Хотела, чтобы до этого дошло.       — Я многое знаю. Просто ты этим не интересуешься, — Саске поморщился. — Ками-сама, только на меня заодно злиться не смей. Я видела, как ты на эту дурочку Сакуру смотрел. Ты тоже хотел, чтобы это случилось. Разве я не права, Саске? Тебе ведь даже не стыдно.       Саске проворчал что-то себе под нос и, найдя мою руку, потянул меня на себя, так, чтобы я уткнулась лицом ему прямо в шею. Объятия Саске убаюкивали. Я резко ощутила всю усталость, которую успела накопить в течение этой долгой недели. А еще я услышала биение его сердца, услышала каждое слово, что умерло в грудной клетке еще до того, как было произнесено. Благодаря Саске я смогла забыться в нашем маленьком мире, несмотря на все трудности, несмотря на снедающую изнутри пустоту. Вот только он, увы-увы, до конца не смог забыться со мной. Рвано выдохнув, я в последний раз поправила спадающую на лоб челку и сонно прикрыла глаза.

***

      Вода жгла. Вода жгла, заливая озерной мутью легкие, наполняя меня изнутри илом, ошметками водорослей и осколками мелких камней. Реальность трещала по швам, распадалась на сотни полупрозрачных эфемерных образов, еле различимых в потоке вздымающихся к свету пузырьков. Где-то там я могла увидеть Саске. Где-то там я могла увидеть то, что снова посмело нас разлучить. Где-то там…       Глубокий вдох — я закашляла с удвоенной силой, еще больше наглоталась этой мерзкой, неприятно горькой озерной воды. Сильные руки матери продолжали удерживать голову, не давая мне вырваться из ее стальной хватки, позволяя лишь бессильно впиваться ногтями в вязкую глину размытого берега.       Ка-сан топила меня. Ка-сан хотела меня убить… Спала. Я, должно быть, спала. Я не верила в реальность подобного исхода, нет… Под водой я полностью перестала ощущать течение времени. Каждая мучительно тянущаяся секунда превращалась в тысячелетия невыносимой боли, пронзающей тело сотней ядовитых иголок. Невозможно было сказать, сколько ка-сан продержала меня, такую слабую и беспомощную, на гадком илистом дне. Вдруг пальцы ка-сан сомкнулись на затылке и больно потянули меня за волосы, позволив наконец-то вынырнуть из хладного мутного плена.       — Ну что, моя Мацуюки? Как ты?       Ее голос звучал приглушенно. Издевательски. Как будто бы между нами воздвигли несколько плотных стен из земли с помощью ниндзюцу, как это умел делать Какаши-сенсей.       — Ты не задыхаешься, видишь? Потому что для тебя исчез смысл в воздухе. На тебе не оседает грязь. Потому что испачкаться еще больше попросту невозможно.       Изо рта хлынула озерная вода вперемешку с кровью и желудочным соком. Я тяжело кашляла, давилась, выблевывая на склизкую поверхность размокшей под руками земли мелкие камешки и частички песка. В горле застряла водоросль. Длинная и тонкая, словно человеческий волос, она продолжала липнуть к гортани, снова и снова приставая к слизистой, даже когда я попыталась ее оттуда вытащить       — По… че… му… ка… сан?.. — с трудом выговорила я, наконец-то откашлявшись. — Почему?..       — Моя Мацуюки… Мое маленькое несмышленое дитя, — она небрежно потрепала меня по голове. — Симпатичный веер у тебя на спине. Сама вышивала? Все на потеху своему драгоценному любовничку?       Я скривилась от пренебрежения в голосе, с которым она говорила о Саске. О моем Саске. Я злилась. Так, как никогда прежде. Даже то, что недавно пришлось услышать о ка-сан в Конохе от этой дурочки Сакуры, не вызвало у меня настолько сильных эмоций. Тогда я даже не успела ничего почувствовать. А вот слова самой ка-сан о Саске мне не нравились…       — Не говори так, ка-сан. Ты ничего не понимаешь.       — Думаешь, я не вижу, что происходит у тебя с ним? — она усмехнулась. — Я тебя умоляю… Если бы у меня не было чего-то подобного, то и ты, моя Мацуюки, не появилась бы на свет вовсе.       Ка-сан сцепила пальцы в замок и что-то тихо прошептала. Я почувствовала, как у меня запульсировали виски, и руками схватилась за голову, болезненно скрючившись на вязкой мокрой земле, которая внезапно перестала ощущаться таковой. Подо мной было сухо. Я неверяще дотронулась до знакомых, изъеденных мышами циновок. Заметив стол, потянула за окровавленную скатерть в бесплодной попытке найти опору и подняться с холодного пола. С кухни нельзя было заглянуть в коридор, но, уверена, со стены никуда не исчезли два выведенных мной иероглифа. «Помощь» и «поддержка».       — Как в гендзюцу Итачи… — проронила я, взглядом найдя ка-сан.       — Почти. Только это не гендзюцу. Это твоя голова. Твой, моя Мацуюки, внутренний мир. Который вот-вот рухнет. Это реальность.       — Это не может быть реальностью. Не может, — я еле смогла подняться и, пошатнувшись, чуть не налетела на стол. Воспоминания постепенно возвращались. — В реальности мы уже из Конохи ушли!       — Хорошая девочка. Умная.       Ка-сан жестом показала, что мне стоит последовать за ней. Мы пошли в гостиную. Она тяжело вздохнула, сев напротив семейного алтаря, и взяла оттуда одну из именных табличек. Госпожа всегда очень бережно относилась к ним, смахивала пыль чуть ли не каждый раз, когда садилась молиться. Ка-сан же смотрела на бацудан как-то нарочито небрежно, но эту табличку была готова прижать к сердцу и начать укачивать. Я смогла увидеть только один-единственный кандзи. «Снег». Как тогда. В детстве. Когда я вернулась домой и застала Госпожу и ка-сан за ссорой.       — Кто это?       — Не делай вид, что не понимаешь, — ка-сан вернула табличку на алтарь. — Это очень дорогой мне человек. Как и для них. Госпожа еще так убивалась, когда его не стало…       — А что же мой отец? Ты никогда мне про него не рассказывала.       — А ты спрашивала?       — Нет.       — Вот именно. Ты тоже ничем не интересуешься. Потому что так гораздо проще жить.       Ка-сан поднялась с колен и встала прямо напротив меня. Она всегда была очень высокой. И даже сейчас, спустя девять долгих лет, мама по-прежнему возвышалась надо мной, не давая и шанса хоть в чем-то ее обогнать.       — Твой отец, моя Мацуюки, говорил, что сделает меня самой-самой счастливой. Ками-сама, до чего же он красиво говорил! Он понимал меня. Он был единственным в этой жизни, кто понимал меня, не считая моего отца. Кровь от крови… Идеальные половинки единого целого… — она мечтательно вздохнула. — А потом он взял и сдох!       Ка-сан повысила голос. Наверное, хотела, чтобы я испугалась и резко от нее отшатнулась. Но меня было не так-то просто сломить. Увидев, что этот ход не сработал, ка-сан перешла на нервное бормотание:       — Помнишь, твой разговор с Шикамару на кладбище? Тогда ты еще до меня не дошла. Ты говорила про Асуму, про его несчастную беременную Куренай… Мы так похожи. Вот только я умудрилась залететь в четырнадцать, а не в тридцать гребаных лет! Как думаешь, что бы я выбрала, будь у меня такая возможность? Родить тебя или быть со своим мужчиной?       Ка-сан проглотила слюну.       — Мне плевать, что было до меня. Мне плевать, что будет после. Дети — это только плод любви, но никак не она сама. Мне не нужно было то, что она порождает. Мне нужен был человек, который заставлял меня его желать.       — И что же, после него совсем ничего не осталось?       Ка-сан распахнула глаза. «Что, не ожидала такой спокойной реакции, мама? — я осклабилась, наблюдая за забавным выражением на ее вытянувшемся от удивления лице. — Удивлена, что твоя дочка смогла хоть чем-то научиться? Ну-ну».       — Почему же? Есть кое-что…       Она достала из кармана платья сложенную вчетверо фотографию и медленно протянула ее мне.       — Полюбуйся.       Я развернула снимок и тут же разглядела сразу нескольких знакомых лиц. Картинка очень походила на ту, что мне довелось увидеть совсем недавно. Совпадало все. Кроме одной незначительной детали.       — Ками-сама… Это… Неужели…       — Да. Именно так. Переверни ее и убедись.       Без промедлений я послушалась ка-сан. На обратной стороне чьим-то старательным почерком были выведены ровные столбики иероглифов. Имена! Я принялась жадно вчитываться в них, чтобы убедиться в своей единственной, ужасающей в своей извращенной простоте догадке. Я выпустила фотографию из рук, не успев добраться до последнего столбика.       — Ну что? Теперь ты не будешь такой спокойной, Мацуюки?       Стены ветхого дома поглотили мой судорожный вскрик.

***

      Проснулась я уже на следующий день, когда ощутила неправильную пустоту рядом с собой в постели и легкий ветерок, пробравшийся под откинутое одеяло. Тело все еще помнило тепло его рук и томительно без них ныло. Этой ночью мы забылись в объятьях друг друга. Мы просто погрузились в сон. И ничего более.       Я тут же выпрямилась и, кое-как избавившись от мягкого подушечного плена, уже было хотела кинуться на поиски Саске, как вдруг заметила, что сбоку от кровати кто-то стоит…       — Ками-сама, больше никогда меня так не пугай! — я облегченно вздохнула, глядя на мирно переодевающегося Саске, потянулась к тумбочке за черным маркером и принялась крутить его в руках, чтобы окончательно успокоиться. — Ясно?       — Разбудил? — небрежно поинтересовался он. — Извини. Можешь спать дальше. Я ненадолго.       — Уходишь куда-то? Без меня?       — Могу и с тобой. Если быстро соберешься.       Я в задумчивости уставилась на колпачок маркера. Двадцать третье июля. Этот день. Этот чертов день… Сегодня…       — Чего сидишь? Зачеркивай давай, и пошли.       Сборы заняли у меня меньше пяти минут, поэтому совсем скоро мы с Саске молча шли по тихим улочкам Конохи, которые еще не успели заполонить торговцы и шумная резвящаяся детвора. Саске не сказал, куда он хочет пойти, а я решила лишний раз ему не докучать. Худшая из моих догадок все равно не подтвердилась: мы ушли в противоположную от главных ворот сторону. Саске не собирался уходить. Не собирался покидать меня. Впрочем, он и не смог бы…       — Саске, куда мы вообще идем? — все же решила уточнить я, когда мы пересекли центр и стали приближаться к окраине.       — Есть мысли?       — Была. Ровно одна. Но мы пошли в другую сторону, и она тут же стала несостоятельной.       Он понимающий усмехнулся.       — Это было очень опрометчиво с твоей стороны. Все еще сомневаешься в моих словах?       — То, что было однажды, может повториться еще не раз. Разве я не права?       — Я уже все тебе сказал, Мацуюки, — всмотревшись вдаль, в проступающие на линии горизонта очертания, он важно добавил:       — Почти пришли.       Я проследила за его взглядом и на всякий случай проморгалась, чтобы убедиться, не показалось ли мне. Мы шли по знакомой каменистой тропинке, что тянулась прямо к вратам, ведущим в квартал клана Учиха. Поперек все еще были натянуты предупреждающие ядовито-желтые ленты, изрядно поистрепавшиеся за эти девять лет, — очередное доказательство того, что на клан Учиха всем было в общем-то плевать.       — А на территорию разве можно заходить?       Лента чудом не лопнула в его руках, когда он потянул ее вверх, чтобы можно было попасть на территорию.       — Мне — да. Как главе клана Учиха.       — А я тогда кто? — улыбнувшись, я попыталась пошутить, чтобы разрядить обстановку. — Твоя единственная официальная подчиненная?       Саске мне не ответил, лишь качнул головой в сторону прохода.       — Иди вперед.       Квартал обветшал. Былое величие превратилось в пустоту и разруху, которую никто даже не попытался оживить. Гербы, ранее алевшие на домах, заборах и развевающихся на ветру норэн, выцвели, превратились в невнятные очертания, лишь напоминавшие о главном клановом символе своими тусклыми контурами.       Я хорошо помнила дорогу. Даже спустя девять лет я помнила каждый поворот, каждую вывеску, каждый навеки покинутый дом. Я как будто бы снова попала в гендзюцу Итачи. Только не было тумана и безликих людей, что когда-то издевались над мамой. Мы прошли мимо лавки, где раньше продавали выпечку. Саске тоскливо вздохнул, словно желая еще раз почувствовать сладковатый аромат теплой сдобы.       Ни за что бы не подумала, что когда-нибудь он захочет побывать здесь. Слишком уж это было для Саске… неприятным, раз он даже про родителей почти не говорил, предпочитая держать в себе все связанные с ними воспоминания. Но, видимо, вскрывшаяся правда о Наруто подействовала на него настолько сильно, что он решился вновь испытать на себе всю пережитую когда-то боль.       В молчании мы дошли до главного дома. Моя семья жила чуть дальше и, если честно, мне не очень хотелось возвращаться туда, смотреть на все эти портреты, на пришедший в запустение семейный алтарь, на следы их мучительной смерти, затерявшиеся где-то в пыли…       — Все началось здесь, — с каким-то пугающим трепетом прошептал Саске.       Он повел меня к дому, замер подле седзи и положил руку на створку, но так и не решился ее открыть. Саске не била крупная дрожь, у него не пропадал голос. Саске просто смотрел бесцветным взглядом на сгнившую рисовую бумагу, поджав губы. Прошлое было совсем рядом, за соседней стенкой, но он не был готов к встрече с ним. Как и я.       — Ты ведь не один, помнишь? — я накрыла его руку своей, погладила и чуть надавила, чтобы седзи тронулась с места. — Тебе необязательно делать все самому.       Створка со скрипом отъехала в сторону, обдав нас спертым воздухом и накопившимися внутри запахами сырости и тлена. Саске поморщился, еле справился с приступом подступившего к горлу кашля и благодарно коснулся моего плеча. Он разулся и пошел вперед, оставляя на густом слое осевшей повсюду пыли цепочку неровных следов. С улицы донеслись знакомые капающие звуки. Зашли вовремя — в Конохе снова пошел дождь.       — Подходя к двери, я услышал голос отца, — начал Саске, когда я поравнялась с ним в конце темного коридора. — Он говорил тихо, но тогда его шепот звучал громче любого крика. Отец не хотел, чтобы я это видел. Просил, чтобы я убрался отсюда как можно скорее. Но я все равно зашел.       Саске толкнул тяжелую дверь в неизвестную мне комнату. Мне прежде не доводилось бывать в главном доме, поэтому я понятия не имела, куда Саске собирался меня отвести. За дверью оказалась васицу. Пустая, покинутая всеми. Со следами мела на татами, в которых, если присмотреться, можно было разглядеть очертания двух человеческих тел.       — Здесь. Я нашел их прямо здесь, лежащими на полу. А Итачи как раз был рядом. Я не понял сначала, что вообще произошло и кто посмел сотворить с ними такое, но… — сокрушенно вздохнув, Саске положил руку на место давнего шрама. — Итачи быстро ответил на все мои вопросы.       Саске прошел вглубь комнаты, опустился на колени прямо напротив незримых силуэтов мертвых родителей и приглашающе похлопал по татами рядом с собой. Я села по правую руку от Саске и чуть не скривилась, когда заметила, что на полу все еще сохранились почерневшие от времени кровавые пятна.       — Сначала он убил маму. А затем и отца. Отец лежал у нее на груди, как будто бы хотел убедиться, что она дышит. Убедиться, что мама жива и ее сердце все еще бьется. Но… Кровь… Пятно прямо по гербу расплылось. А потом… потом я увидел, как именно это произошло. Я видел их смерти в гендзюцу. И не только их. Все. До единой.       Я слушала Саске, не перебивая. Подмечала каждое слово, каждый жест, каждый взгляд в мою сторону. Каждую попытку скрыть проступающую сквозь маску холодной отрешенности внутреннюю боль. Саске держался уверенно. Рассказал о той страшной ночи спокойно, без единой запинки. Но виделось в его печальных глазах что-то, что заставляло сердце в груди как-то неприятно сжиматься, хоть я и пыталась не обращать на это внимания, концентрируясь лишь на своем природном любопытстве. Совсем недавно Саске слушал мои рассказы о матери. Теперь же настал мой черед.       — Можешь принести мне кое-что, Мацуюки? — заметив, как я его рассматриваю, Саске поднял взгляд к потолку и усиленно заморгал. — Иди до конца коридора. Там справа родительская спальня. Помню, там была наша семейная фотография на тумбочке. Хочу ее увидеть.       — Хорошо, — я невесомо коснулась его затылка. — Я сейчас.       Видимо, решимости Саске хватило только на то, чтобы зайти в комнату, в которой он увидел родителей мертвыми. А вот продвинуться дальше, в те уголки дома, где они когда-то улыбались, даря маленькому Саске свою любовь, он уже не смог. В спальне Фугаку-сана и Микото на полу лежал расстеленный футон. Кажется, в ту роковую ночь они готовились ко сну. Вдвоем.       А вот моя ка-сан всегда проводила ночи в одиночестве. Она могла отсутствовать весь день, но под вечер всегда возвращалась. Мне приходилось дожидаться, когда она уснет, чтобы зайти в комнату мамы и улечься ей на живот. Саске повезло. Его родители действительно хотели быть друг с другом. Мне Госпожа рассказывала. Среди Учиха все было не так жестко с клановыми браками, как у тех же Хьюга, но сохранение чистоты крови приветствовалось. Фугаку-сану и Микото не пришлось об этом задумываться. Но неизвестно, пришлось бы задуматься о таком Саске, если бы наш клан не был практически уничтожен.       Фотографию я нашла быстро и жадно принялась ее изучать. Родители Саске стояли очень близко друг к другу. Микото приобнимала маленького Саске за плечи и тепло улыбалась. Фугаку-сан же изо всех сил пытался казаться серьезными, скрестив руки на груди, но на его хмуром лице все равно можно было отчетливо увидеть гордость за сына и любовь к жене. То же самое было у Госпожи и дедушки Джуна. Мне оставалось только сравнить.       «Семья как семья», — сказала бы я, если бы не заметила на фотографии знакомую мне мрачную фигуру. Учиха Итачи. Такой отчужденный, он стоял чуть поодаль от родителей, будто желая показать им, насколько сильно отличался от всех остальных. Ни следа улыбки, ни следа радости. Озлобленный, холодный, некрасивый мальчик с печатью безумия на угрюмом бледном лице, где многие видели юного гения, что рождался раз в поколение, хотя должны были разглядеть своего убийцу.       Я вернулась к Саске и передала ему фотографию, прикрывая кусочек с Итачи рукой, чтобы лишний раз не нервировать ни его, ни себя.       — Долго, — проговорил он, когда я снова села с ним рядом. Глаза его странно блестели. Саске прищурился, в темноте разглядывая пожелтевшей от времени снимок, и бережно погладил изображение Микото по щеке. — Мама… Я ведь тоже очень сильно любил свою маму. Очень. И сейчас также сильно люблю.       — Вы были близки?       — Да. Ближе я был только с братом. Отец… Он стал уделять мне больше внимания. Но уже незадолго до смерти, когда окончательно разочаровался в Итачи. У них были разногласия. Еще тогда я замечал странности в его поведении. Еще тогда…       — Ты бы вряд ли смог предотвратить то, что он сотворил со всеми нами, Саске. В этом нет твоей вины. Главное, что ты исправил это сейчас.       — Исправил… Скажешь тоже. Никто не осознает важность того, что именно я сделал! Они никогда этого не понимали. И он — тоже. Для них всех это просто какая-то игра. Наверняка они думали, что я просто хочу потешить свою самолюбие… Зато Шикамару, конечно, нужно пожалеть. А заодно и помочь ему… Хотя он потерял только учителя. А я — весь свой мир. Но помочь отомстить они решили именно ему. Меня не понял даже Какаши, который потерял всех дорогих ему людей. А Шикамару — ох, я очень сильно в этом уверен! — он смог и захотел понять.       — Саске…       Он неожиданно поднялся, распахнул седзи и вышел из васицу прочь. На энгаву. Я поспешила за ним. Саске стоял на террасе, задрав голову кверху, и смотрел на розовеющее бледное небо. Я сперва поежилась, ступив на мокрую от дождя древесину и ощутив на коже бодрящую прохладу улицы. Внутренний дворик одичал. Ветер колыхал густые заросли бурьяна, перекатывал на травинках крупные капли свежей утренней росы.       Саске не смотрел на меня. Когда я подошла ближе и потянулась к его плечу, он обернулся. Глаза Саске заблестели еще сильнее и словно стали больше от скопившейся в них влаги. Я сперва не поняла, что с ним, пока по его щеке не скатилась первая одинокая слеза.       — Саске, Ками-сама, ты…       — Ты не помнишь, когда я в последний раз плакал? — он говорил спокойно, не всхлипывая, и будто бы хотел выдавить из себя слабую улыбку. — Уже после того, как ты нашла меня?       — Нет. Я не помню.       — Я тоже, Мацуюки. Я тоже…       Саске плакал в своей манере. Его слезы не были похожи на жалкий плач Сакуры, на горькие стенания Госпожи, на рисунок, который я старательно вывела на запотевшем зеркале… Мне по-настоящему тяжело было смотреть на его обычно спокойное лицо, по которому сейчас стекали горькие скупые слезы, что оседали на темной футболке мелкими неровными кляксами.       — Итачи больше нет. Как и мамы… На самом деле я так по ней скучаю. Ее забота — нечто совершенно особенное. Я бы многое отдал, чтобы снова увидеть ее хотя бы один раз. Чтобы снова обнять и прижать к себе как можно крепче…       — Понимаю, Саске. Ками-сама, я так хорошо тебя понимаю…       Горько улыбнувшись, Саске взял меня за руки и положил их себе на лицо. У меня задрожали пальцы, когда я принялась смахивать слезы с его ставших пунцовыми щек. Они обжигали ладони, болезненно въедаясь в кожу. Слезы, такие безжалостные и жгучие. Такие неправильные… Я прильнула к Саске, еле касаясь губами лица, и уверенно заглянула ему в глаза, прижав пальцы к вискам, чтобы у него не было и шанса отстраниться. А Саске и не пытался. Он лишь наблюдал за мной с какой-то особенной обреченностью, делился со мной болью и всеми терзающими его душу мучениями. А я… я могла только наблюдать. Я никогда не чувствовала той же боли, что и он. Я никогда не могла разделить ее с ним в полной мере. Но отчего-то сердце в груди томительно сжималось. Отчего-то я все тянулась к Саске, к его красному, исцарапанному слезами лицу.       Каково это, плакать? Каково?       — Тебе может стать легче. Знаешь, как?       Он отрицательно покачал головой.       — Отпусти. Наруто не смог. Никто не смог. А ты отпусти. Уж Итачи отпустить тебе точно следует. И думай о том, что тебе действительно важно. О том, что тебе еще осталось сделать…       Саске в задумчивости посмотрел на фотографию. Несколько слезинок упало прямо на улыбающуюся Микото, сделав ее изображение еще более расплывчатым, далеким… Саске вытер глаза, без сожалений оторвал клочок с Итачи и, замахнувшись, выбросил его в траву. Он затерялся где-то в заполонивших двор зарослях бурьяна — торжестве природы над всем тем злом, всеми страданиями, что Итачи нам учинил. Я встала с Саске плечом к плечу и тоже подняла взгляд к небу, где из-за туч только-только начали проглядывать первые предрассветные лучи. Дождь кончился, оставив нас наедине с блаженным утренним безмолвием, наедине с самым важным днем этого жаркого лета. Наедине с самими собой.       — С днем рождения, Саске.