Feel The Russian Style

      Когда Музыченко скрылся на карете в компании Серговны и Ивнина с Рулосом, про его деда забыли. Личадееву с Анисимовым только гадать, не приложила ли Никитина свою ручку к этому. Все-таки у девушки были явные способности в заклинаниях.       Предположения — предположениями, но, стоит отметить, сколько бы Пашенька с Юрочкой не вздорили, никогда не было настолько ненависти двух сторон. И, черт, это заметили не только их друзья, но, правда, не стали зацикливать на этом внимание. Мало ли что произошло за все три месяца?       Паша все-таки решил посадить свою пятую точку в самую последнюю карету. Компанию ему составил Саня, Анечка же, явно обидевшись из-за массовой ссоры, уехала совместно с какими-то тремя бабами с Когтеврана.       Отчалили парни-слизерицами одними из последних. Ехали молча. Паша чувствовал, что это затишье перед бурей. Кикир думал — много думал, — почему Личадеев и Музыченко стали вести себя, уподобляясь цепным псам? Какого хера его друг не может оставить в покое Юру и не лезть к нему, не выводить человека Юрьевич и так вспыльчивый, а Пашенька подливает масла в огонь.       Зайдя на территорию замка, Паша поежился. Душа его чувствовала, скоро вставят ему пизды, и, черт, была права, ибо Серговна, что до этого взглядом искала самую высокую макушку среди потока, подбежала к Павлу, быстро на ухо шепнула слова скрипача и также, как появилась, исчезла.       На удивление, МакГонаглл даже не ругала опаздавшие три курса. У нее и без них проблем было не мало. Молодые учителя — пример.       За ужином все было мирно и относительно тихо, не считая гула от Гриффиндора и первокурсников, что восхищались всем. Никто против последних не был, потому что недавно они все вели себя также, а вот «львов» все просто научились за трепезами игнорировать. Даже декан — Дантес Поперечонес*.       Закончив ужин одним из первых, Личадеев ждать Анисимова — гурмана — не стал. Парень явно намеревался разложить все вещи по полкам, чтобы не заморачиваться с этим утром. Конечно, он это сделал не без помощи магии.       Слизеринец, когда закончил, тряхнул волосами. Саша не так давно пришел и пытался рассказывать истории из лета, хотя явно парня клонило в сон. Павел его потребности не поддерживал, ибо через пятнадцать минут нужно быть с Музыченко на поле, решать вопросы. Честно говоря, юноша волновался, но собрав свои стальные — хах — яйца в кулак, он сказал другу, что у него неотложные дела и, пожелав тому спокойной ночи, удалился на место встречи.

***

      Юра сидел на одной из лавок в зоне Пуффендуя. В руках его догорала очередная сигарета. Делать затяжку не хотелось, но внутренняя жаба Юры билась в агонии. Успокаивало одно — брат обещал прислать еще. — Ебанный хуесос, — шипел на русском Музыченко. Вдарить с ноги слизеринцу хотелось очень, и очень сильно, но того все не было.- Сука, если он зассал, я ему шею на хуй сверну…       Парень поежился. Черная водолазка плохо грела, как, собственно, и любимые джинсы, но именно они — самые верхние вещи в чемодане Музыченко. Спасала мантия, на которую Юра наложил согревающее. Руки, правда, все равно по-тихому немели, заставляя юношу злиться еще больше.       Когда на поле стадиона появилась высокая фигура, гриффиндорец резко вскочил и, выбросив окурок под лавку, бросился к ней. Он придерживал рукой мантию на плече, спукаясь на бег. Сомнений, что это пришел слизеринец не было. — Личадеев, опоздал, голубчик! — крикнул на русском парень и, скинув тёмную ткань мантии на траву, ударил коленом Пашу в живот. Тот, конечно, ожидал быстрых действий, но даже без приветствия?..       Паша свернулся пополам, прошипев все пришедшие на ум оскорбления и всевозможные вариации. Резко встав и набрав побольше воздуха, он замахнулся кулаком прямо в нос Музыченко. Тот противно хрустнул. Личадеев расплылся в довольной ухмылке, как последний гад, за что, собственно, тоже получил в миловидное личико.       Налетев друг на друга по-старинке, они через несколько секунд уже катались по еще зеленой траве, щекочущей их спины. Правда, двум парням было далеко не до того, что где-то под собой они могут раздавить жучка или же залить кровью газон.       Каждый удар звенел в ушах. Лицо Паши превращалось в одну большую кучу синяков. Юра не отставал в этом.       На секунду в голове слизеринца пронеслась мысль: «А нахуя это всё?». Он не мог ответить себе на нее, но получать по лицу ему изрядно надоело. Проебав пару ударов, парень решил пойти на крайние меры: — Еще раз ты ебнешь мне по лицу я, блять, тебя поцелую! — прошипел слизеринец, уворачиваясь.       Для Музыченко эти слова были будто отрезвляющие. Он ненадолго замер, явно не вдупляя. — Ебанный рот, педик, завались!       Юра вновь начал бить. Один из ударов пришелся в скулу с такой силой, что еще чуть-чуть и Паша к хуям потеряет сознание.       Голова аккордеониста непроизвольно дернулась в сторону. Это не помешало ему не растеряться. Паша обещал же? Обещал, так вот пусть это гриффиндорец получает.       Паша резко вывернулся, оказавшись сверху Музыченко. Быстро вдохнув воздуха, он припал к окровавленным губам соперника. Секунда. Вторая. Удар в грудь. — Сучий сын! — Музыченко отпихнул от себя Пашеньку. Тот, пытаясь отдышаться, стоял на четвереньках на траве, с явной целью встать.- Педик ебанный! Какого хера ты творишь?!       Все синяки словно были неощутимы для Юрия. Хотелось сейчас одного — выблевать да выплевать всю слюну Личадеева. И избить того до полусмерти последнего. Прошлая обида в миг забылась, появилась новая, с ярой голубизной. — Пидоросни нынче развелось! Боже, блять, мой! — Гриффиндорец носком кед подцепил мантию и, подбросив её, поймал левой рукой. Нагибаться не хотелось. Не перед этим слизеринцем точно.       Личадеев разлегся на траве в изнеможение. К разукрашенному лицу прилипли его длинные волосы, а его — уже коронная — ухмылка снова появилась на лице, если это месиво еще можно так назвать. — Трус ты, Музыченко, самый настоя-я-ящий! — выпленул тот. Из последних сил Паша приподнялся на локтях, взглянув на гриффиндорца.       Музыченко подался вперед и замахнулся, угрожая Павлу. Злость у «льва» прошла, мысли налетели, но прибить парня он был в состоянии. — Все, все, успокойся, пх.       Последние пол часа Пашка лежал на зеленой траве. Весь его любимый — желтый! — свитер был испачкан в крови, и не только слизеринской. Парень, сщурившись, сначала наблюдал, как уходит скрипач, как он громко обругивал Личадеева, как все вокруг снова гасло.       Он уснул на поле. Правда, не надолго. Юноша проснулся от сильного ветра, что гнул деревья, и плача когда-то грозной ивы. Он не особо быстро осознал всю ситуацию своим замутненым разумом. Было понятно одно: Паша раскатистой звездой лежит на поле. Можно было полюбоваться на звезды, но затекшая спина и поганое настроение были против романтики. Громко вдохнув, слизеринец, пошатываясь, встал. Ему предстоял путь к подземельем, и он яро надеялся, что дежурящий учитель его не заметит.