***
После того, как Паша привёл себя в — относительный — порядок, а Кикир обработал ему по-простому раны, они направились на завтрак. Как ожидалось, без лишнего внимания не обошлось. Буквально каждый второй проходя мимо Личадеева округлял глаза. Шёпот не стихал, возмущение «змеек» — тоже. Неужели один из лучших магов на Слизерине не смог убрать этот позор? За завтраком Пашка не увидел самого громогласного в зале человека. Где Музыченко — вопрос интересный, ответ могла знать только Серговна. Староста Когтеврана, пожелав приятного аппетита факультету, выдернула Смирнуху, что продолжала дуться на Личадеева и не смотреть в сторону Слизерина. Как только последняя увидела лицо друга, опешила, выронив ложку с кашей на пол. — Да ну еб вашу мать, ну почему нельзя себя как люди вести?! — Серговна была злая, как собака, и перешла на русский, чтобы её ругательство англичане не особо разобрали. Она провела рукой по скуле Личадеева, еще сильней нахмурясь. Анечка мельтешила сзади старосты. — Еще такое увижу, вам — не жить! — Нельзя так, — согласилась Смирнова, судорожно вздохнув. Девушки Пашу покинули только минут через десять, а он до сих пор так и не увидел скрипача. В голове проносилось множество мыслей, но больше всего возмущал тот факт, что он один отдувается за их драку. — Ну что, змейки мои, — Декан Слизерина — Руслен Усачой* — почти добродушно улыбнулся своим подопечным. Будучи учителем истории магии, свои пары он первыми никогда не ставил, потому с чистой — почти — совестью сопровождал завтраки. — Как спали? Послышались тихие ответы. Сегодня профессор был крайне добродушным, что пугало бывалых и очень радовало первокурсников. — А Вы, мистер Личадеев? Что лицо прячете? Ох, Мерлин, кто ж Вас? — Декан изобразил удивление. Получилось плохо, ибо не увидеть яркие синяки на бледном лице и подбитую губу — трудно. Пашенька молчал. И нет, стыдно ему не было. Скорее, неприятно, ибо сейчас у профессора истории появился повод шутить над дикарскими методами драки без магии. — Ну и не говорите, все равно узнаю от студентов, — Руслен Усачой интереса к новостям никогда от своих слизеринцев не скрывал. К сплетням — тоже. Он не был простым человеком, нет, просто не любил усложнять свою жизнь. На этом, собственно, от аккордеониста декан отстал, взмахом палочки убрав с лика подростка безобразие. Парень выразил благодарность кивком. Он ожидал, что мужчина снимет за явный дебош баллы, но нет. Конечно, это жульничество, ибо другие профессора за невидимую драку не имели права наказывать, но Усачой очень хотел кубок школы, и факультет с радостью простит ему эту слабость. Продолжив разговаривать с первым курсом, Руслен Усачой случайным образом отметил, что «львята» сегодня тише, чем обычно. Дантес Поперечонес — их декан — был крайне злым и отругал не первую пару своих детишек, если так можно назвать пятнадцати- и шестнадцатилетних лбов. Связано ли это с дракой, учитель истории не знал, но выяснить явно хотел. — Профессор Поперечонес, за что ж Вы их? — через весь зал, не соблюдая никаких норм приличия, насмешливо спросил Усачой. Директора не было, потому молодые учителя могли позволить себе расслабиться. Ученики их не сдадут, да и мало, кто остался. Скоро первый урок. — Профессор, избавьте меня от объяснений! Просто считайте, это экскурс первокурсников, — гаркнул учитель рунологии. Волшебник явно был зол. — Ясненько, — хмыкнул Руслен. Он все выяснит потом.***
Музыченко курил. Много курил. Спрятавшись в заброшенном туалете для девочек, парень пытался взбодриться никотином. Он прошатался почти всю ночь по Уже-Не-Запретному лесу, да и спал от силы часа два. Пытался привести мысли в порядок, а получилось только хуже. — Ну ебанный ты в рот, — выдохнул на русском Юрий. Он облокотился спиной о дверцу старой кабинки.- Какого хуя все пошло по пизде с самого начала?! Парень сделал затяжку, подняв голову. Напротив зеркало, что отражало чистое лицо. Вот, чему-чему, а заживляющим гриффиндорец научился в первую очередь. Он использовал их настолько хорошо, что на щеках не оставалось намека на синяки. Баллы терять скрипачу не хотелось. — Сука! — вскрикнул юноша, когда сигарета обожгла его пальцы. Он опять не заметил, как она догорела до своего минимума. — Блять, — констатировал Юрий. Окурок он раздавил носочком новых кроссовок. — Опять ругаешься, — меланхолично пропела на английском добрая знакомая Музыченко — Миртл.- Сколько лет тут живу, но только ты так громко куришь! — Ой, не начинай, — перешел на иностранный Юрий. Он поджёг небольшим огоньком от палочки окурки на плитках.- Который час? — Твой урок зельев начался минут десять назад. — Миртл, блять! — на русском крикнул гриффинорец и, схватив черную сумку, пустился прочь из туалета. На ходу он забросил три жвачки со вкусом мяты, молясь, чтобы профессор не заметила — Второй год одно и то же, — вздохнула девчушка.- Он опять опаздывает и обвиняет меня… Глупый мальчишка!***
После завтрака Паша оставил друзей и отлучился, сказав, что забыл палочку. Слизеринцам врать смысла нет, а вот недосказывать — да. Он буквально забыл её на квиддичном поле. Личадеев добрался до места быстро. На улице было пасмурно, собирался дождь — вот тебе и осень. Ветер немного утих, не так тревожа хрупкие деревья и шляпу Пашеньки. На самом поле парень провёл больше пятнадцати минут точно. Он все никак не мог найти эту злосчастную палочку. В одной мантии становилось холодно, а он даже согревающие чары не может наложить, еще тот прокол перед деканом… Свою палочку «змейка» нашел лежащей у трибуны, в траве. Логично, здесь они с Музыченко вцепились. — Бля, наверное вылетела пока падал, — шепотом — только себе — сказал юноша.***
Уроки уже начались, и Личадеев опаздывал. Он терпеть не мог это дело, потому что нужно было поддерживать репутацию примерного ученика, а парень и так с дракой прокололся. Спортсменом парень не был, но бежал, как только мог, придерживая свою шляпу и матерясь под нос. Не добежал он и до половины пути, как уже задыхался. Хотелось психануть, наплевать и уйти в подземелья, но из-за угла — ирония — вышел Музыченко, невыспавшийся и совсем не побитый. Сука. Паша взглянул в его сторону, но тут же, отдернув себя, отвернулся. Парень даже здороваться не станет, ведь именно из-за этого гаденыша ему с утра пришлось терпеть все это внимание. Они дошли до кабинета почти вместе. Личадеев бежать чисто физически больше не мог, а Юра — не собирался. Когда перед Пашей появилась дверь, он стушевался. Не любил парень этого преподавателя. Она — злая ведьма — буквально! — и орала за любую погрешность. А тут ситуация такая щепятильная: он мало того опоздал, так еще и не один, с Музыченко, что шёл в развалочку неподалёку от него и жевал жвачку. — Заходи, блять, хули ждешь, пидорасина? — Юрий Юрьевич заговорил на русском, прилепив жеванную резинку на каменную стену. Он в целом при любой возможности на родной язык переходил. — Еще и шляпу нацепил — на хуя? Мы не в России, чтобы показывать свою принадлежность, да и, кажется, тебе эта хуйня не нравится, — начал заебывать Музыченко. Слизеринец встал около массивной двери и явно не спешил открывать — прекрасный повод для Юры, чтобы излить всю желчь. — Хочу и ношу, как тебя это вообще ебёт, Юрочка? — Паша наигранно выделил имя. Его раздражал гриффиндорец, а сейчас — особенно сильно. — Что ты ко мне приебался-то, блять, или больше не к кому? Личадеев развернулся лицом к недругу, скрестив руки на груди, и изобразил на лице вопрос, приподняв свои хмурые брови. «Кажется сейчас я снова получу по роже», — пронеслось в голове у Пашки. — Приебаться ты можешь, я по девочкам, потому не тешься, — Юрочка отодвинул от двери Пашу локтем. Ждать он больше не хотел, хотя снятия баллов уже не избежать. Людмия БожеБегги* — не та женщина, что поймет и выслушает. Постучавшись, Музыченко дернул дверь, чуть не пришибя слизеринца. "Змейка" прошипел ругательства, но Юра верломно зашел в класс, игонорируя. Многоуважаемой училки нет. Музыченко оглядел класс - курс его, но вместо профессора - гробовая тишина и портрет какого-то носатого дядьки, который что-то до этого рассказывал гриффиндорцам и «зелёным». — Здрасте, — опешив, скрипач подздоровался на родном языке. Он выпучился неприличным образом на неизвестного ему мистера, ожидая чего-нибудь. Снятия баллов, например. — Молодые люди опаздывали даже несколько десятков лет назад. Я думал, МакГонаглл усовершенствовала систему, но, видно, нет, — неизвестный сделал паузу.- И что вы оба стоите? Минус двадцать баллов с Гриффиндора! — Но…! — Юрий Юрьевич нахмурился и явно уже завёлся. С Паши-то, что тихо извинился и сел на свободное место, он баллы не снял. — Еще минус десять баллов с Гриффиндора за пререкания. Вы ушли в минус, мои поздравления. Если Вы не сядите на место, я сниму еще. Музыченко, охуев, все же сел за последнюю парту. До этого он сукой считал профессора БожеБегги, но этот черноволосый мужик бесит теперь его больше. Намного. Паша сел к Кикирону. Тот кивнул, намекая, что вопросов парню не избежать. Личадеев бы и расстроился, но, смотря на ситуацию с Музыченко, мог только ликовать. Ну, право, как тут не радоваться, когда тебя просто впустили на место, ни слова не сказав, да и к этому всему еще и сняли баллы с Гриффиндора? Декан порадуется, Пашенька стабилизируется - чудесно. Личадееву определенно нравился этот проффесор больше той жабы-клавы. Да, этот мужчина строг, но корректен - к Слизерину, да, но больше Павлу и не нужно! - и понятно объясняет, потому на первом уроке он выполнил все задания на сухое "прекрасно". Настроение медленно, но верно поднималось Дерьмовый день Паши становился лучше.