Во все руки

Не зря ветер воет, не зря суставы болят. Именно об этом сейчас думал Эдуард, представляя, что он — хирург, а не верящий в приметы мужик, который мечтает сейчас размазать по своим коленкам и плечам какую-нибудь супер-мазь, что избавит его от боли. Возможно, в Ирландии погода была куда хуже, чем он ожидал, а может, от неожиданной качки в корабле, которую он не особо хорошо переносит, у него тянул каждый старый шрам и каждая косточка, что сейчас с особым вниманием перемывал Козловский. Эд слишком его любит, чтобы ожидать от него такой подставы, и поэтому стоит у зеркала с банкой лекарства, которую однажды ему всучил в руки Женя, забыв впопыхах отклеить ценник; цифры были пугающими, а Женя был тогда слишком серьёзный для того, чтобы отказать ему. Полная, почти до краёв, банка медленно пустела, а пальцы Выграновского старательно втирали белую субстанцию в каждый незаметный за рисунками шрам. Когда дело дошло до разбитых по лопаткам рогов с размашистыми словами, он громко выдохнул, вспоминая, как ему их набивали в каком-то подвале в знак принадлежности к Козловским. Рисунок за время размазался, оно и не удивительно, ведь прошло уже пятнадцать, если не больше, лет. Он вымахал на двадцать сантиметров с того момента. Воспоминания казались ему смешными, но покрывать мазью спину он не стал. — Мы не просто местная банда, — повторяет в очередной раз Козловский. — Мы часть одной известной группировки. У нас даже есть татуировки, говорящие о нашей принадлежности, ты смекаешь? — Да! Оживлённый голос Жени разносился по помещению. — Если вы хотите, чтобы я их сделал, то... — немного запинаясь, парень кивал и, кажется, даже краснел из-за того, что ему выпадает такая честь. — Круто будет, — говорит стоящий у кулера Эд. — Нет, мы не будем делать её сейчас, просто послушай. Мы работаем не для разбойства и взращиваем не простых воришек, а настоящих бойцов. — Так ему уже есть 18, со мной ты так не церемонился, — надувает щёки Эдуард и отпивает из пластикового стакана хлорированную, точнее, полную минералов, воду. — Не я этого хотел, — кинул Эду, а потом вернулся к разговору. — Сейчас мы отделились от основной части, и поэтому мы выглядим не очень правдоподобно.  Пожалуй, четыре человека это реально мало, но наивность Жени была Козловскому на руку, ему не приходилось в лишний раз доказывать правду. — Если ты хочешь следовать за нами, то тебе придётся драться с людьми и простреливать им головы. В нынешней ситуации можно просто бить, нам некогда тебя приучать к огнестрелу. На нашу группу покушается другая группировка, группировка Вилле. Сейчас их глава мертв, и, что более важно, по нашей вине. Данила чешет щетину и в голове прокручивает большой текст, который он постоянно пересказывает каждому новичку. Делает акценты на нынешнем лидере группировки, очень молодом Егоре Криде, что гоняется за ними ради мести, из-за чего им нужно скрываться даже от крыс, пробегающих мимо. Дальше следуют слова о том, что сейчас они катаются по странам уже примерно полгода, ищут связи, чтобы выступить против Вилле не как бандиты — Данила называет их грязными псинами — и предложить им разойтись мирно. Восстановить союз, отплатить им за главу как подобает. Группировка Козловского в Германии — это авторитеты во всей Франции. Так же близки к Норвегии и Португалии. В основном работают на продажу оружия и крепко держатся за бизнес не криминального типа. Отличаются своими умениями в переговорах, так что ничего из этого не кажется подозрительным, особенно если учесть то, как живут бандиты Вилле. Как чёртовы варвары. —…ты всё понял? — Ты слышишь? Женя кивает, когда знакомый ему рассказ заканчивается. — Егор и Эд были друзьями, когда были намного моложе, очень близкими, — говоря немного тише, он буквально обрывал это предложение, решая оставить все предположения на Женю, который сам должен был разобраться в этом. — После убийства Чавеса он гнался за нами. И до этого тоже, из-за мести. — Я хочу узнать о том, как мы встретились. Данила слабо кивнул, понимая, что такие давние факты сейчас ничего Жене не дадут, а вот вполне свежая история может ему помочь утихомирить свой нездоровый интерес. — Сам мало знаю, но два месяца назад Эда украли прямо из кровати в отеле. — Как это? — Он просто пропал, — сам над собой смеётся мужчина. — Исчез, ничего не сказав. Искать бессмысленно, ждать на месте — нельзя. И через три недели я оказался в той же ситуации. Спал в мотеле, а проснулся в Панкратионе. — Зачем он здесь? За пустыми, тёмными глазами мелькали вспышки света; голова не болела, но просыпаться не хотелось — он прикован к стулу по рукам и ногам и слышал голос Выграновского. — Эд? Не поднимая головы, мужчина спросил пустоту и свои колени, в ответ получив только толчок в плечо, и через пару минут его схватили за челюсть, указывая, куда ему смотреть. Да, это определённо был Выграновский, его холодные руки и глаза, его ногти впиваются в скулу. Больно. — Живой? —Да, — открывает глаза и вырывается из его рук. — И ты тоже. — Блять, — ругается и плюёт бритоголовый, после чего пристально смотрит в сторону, садится на колени и заглядывает в опущенные глаза вновь. — Что с ним? — Плевать, — хриплый голос где-то в трёх метрах, тяжелый такой, безразличный. Сразу и не скажешь, старик это или мужчина, но образ перед глазами Козловского стал ясным сразу после слов Эда. — Разве вы не обещали его не трогать? Разве я не прав? — О, мы говорили об основной семейке, а не об этом выкидыше, — мужчина слабо смеялся, и на этом моменте Козловского передёрнуло; он понял, что что-то не так, и оживлённо поднял голову вверх, потом начал изучать стены, надеясь увидеть того, кто это говорил. Если его догадки были верны, то он был в дерьме. — Я здесь, — тот же голос. — Просчёт, Данила. Я привёл тебя сюда, чтобы выкупить парня. Отдашь? Только теперь навсегда, условия того мальчика мне не по нраву. — Зачем мне соглашаться? — смотрит вперёд, зная, что мужчина стоит сзади и, кажется, играет с его головой, назойливо дёргая седые волосы. — Разве своя жизнь не дороже? Тяжёлые руки падают на плечи, и весь образ, фигура сгибается, что-то тянет Данилу назад, и он видит эти глаза даже через тёмные очки. Тот, кто держит Панкратион, не мог не иметь такого взгляда; в этот момент Эдуард следил за его руками, но молчал, сидя на полу и поджав колени к себе. И почему он, интересно, не прибьёт его сейчас? Тем же кием у бильярдного стола в паре метров. — Давай, я соглашусь на обмен, — непонятливо тянет мужчина. — Просто скажи, чего ты хочешь? — Ничего. — Не шути. Ты здесь из-за того, что подставил не меня, а кого-то другого, так что мне легче убить, не думая. — Иначе убьют тебя? Промолчав в ответ, мужчина поманил пальцем кого-то, и, как оказалось, тёмная комната с цветной подсветкой скрывала в себе ещё порядка пяти человек, похожих на самых обычных рабов. — Унесите в клетку, — махнув рукой мужчинам, Козловского скоро подняли и унесли куда-то, не брезгуя разбивать косяки его ногами. — Идиоты. Он не будет выступать. Целёхонький будет. Эдуард кивает мужчине, встаёт, отряхивает колени и шумно выдыхает воздух. — Если вы отпустите его, я сам останусь. — Тебе тут так понравилось? — мужчина касается рукой лица Выграновского и смеётся. — Или ты так защищаешь своего хозяина? Он кивает, не пытается даже вырваться из чужих рук, хоть золотые украшения и были крайне холодными и неприятными. Да чего уж там, весь Панкратион был холодным, сырым; бетонные стены и полы здесь были залиты кровью по колено. Казалось, что за всё время работы этого злачного места боёв было достаточно, чтобы захлебнуться чёрной кровью простому человеку. — В любом случае, мы должны получить от него разрешение перебить метку. Иначе я попорчу свою репутацию. Тебе нужно выйти ещё два раза, принести мне прибыль и тогда... — губы мужчины растянулись в улыбке, а в голове его начали копошиться дьяволы. — Иди спать. Он отпускает его и садится в кресло, большое кожаное кресло, на кофейном столике рядом лежали бумаги и стопки денег, и весь образ заканчивала красная подсветка и обои. Конечно, Эд решил спать именно в этой комнате, он с самых первых дней приметил этот просторный кабинет и большие софы, стоящие у кофейного столика. Одну он специально отодвинул от стола к стене, чтобы не мешать и не мешали ему. — Вы не так часто остаётесь тут. Занимая уже привычную ему позицию, лёжа на вполне просторной софе, он укладывается на бок и следит за тем, как мужчина перебирает бумаги, что-то пишет ручкой, иногда раскладывает стопки с баксами, представляя, что это здания; может, именно он в Панкратионе и связывает всю работу здесь с внешним миром? Если это окажется правдой, то Эд его уже ненавидит. — Разве вы носите золото, — зевает, кажется, уже почти проваливается в царство Морфея, когда видит рыжуху. Он её не сразу признал; обычно этот мужчина не носит много колец, только браслеты, и то из серебра или белого золота, но никак не из рыжего. Хотя это казалось парню ироничной штукой, ибо этот мужчина, сидящий перед ним за документами, еврей. Но в этих стенах он Герцог. Что он там, сонный, говорил? То, что ненавидит этого человека, когда он зализывает свои волосы назад — это значит, что он скоро выйдет на публику. Ненавидит, если надевает золото, потому что тогда он уйдёт куда-то во внешний мир, о котором Эд знает меньше; даже не предполагает, чем может заниматься там тот, кто сидит во главе всего Панкратиона. Ненавидит, когда тот выходит в одних и тех же очках вновь, ибо это значит, что он не спал и наверняка очень злой. Ненавидит, когда тот пьёт что-то, взятое из шкафа под столом. Да он много чего в этом мужчине ненавидит и, если честно, хотел бы перестать всё это ненавидеть. Это же глупо, не так ли? Он выходил на ринг всего три раза, а пробыл тут больше трёх недель. Ему не на что жаловаться. На следующее утро Эдуард ходил по коридорам Панкратиона, искал нужные ему камеры — их там, правда, было немерено; в клетках на первом этаже держали только тех, кто бесполезен, пушечное мясо, которое постоянно утилизировали, и делать тут Эду было нечего, среди сырых камер, где стоял запах крови и гнили, что старательно вымывали сами сидящие там тряпками, предложенными местной охраной. Интересно, что бы с Эдом сделали тут, если бы он не ходил с парой очков Герцога? Скорее всего, ничего. Он как «Скруджи» уже шумел по этим стенам и отдавался эхом в каждом уголке этого места. Жаль, что самые свежие новости ещё не сообщили: сегодня Эд выигрывает в последний раз. На этаж ниже, где-то посреди между небом и землёй, было немного светлее, а камеры там казались получше. Но было очень шумно. — Заткнитесь, — раздражённо говорит, даже не смотрит в стороны, зная, что тут он ничего не найдёт, и один из охранников бьёт кнутом по железным решёткам с одной из сторон. Кто-то хорошенько получил по рукам, и теперь все затихли, словно бы не кричали до этого всякую ересь. Ниже, ниже, ещё ниже и дальше, и теперь Эд может позволить себе осмотреться по сторонам. За решётками стояли охранники, за ними ещё ряд решёток, а дальше были огромные комнаты, сравнимые с огромными номерами, как в отеле. Большая столовая, игровая, гостиная и дальше двери в личные комнаты каждого из бойцов. В одной из таких комнат недавно сидел и сам Эд, пока не пристроил свой зад в личном кабинете Герцога. Никто не знает, как он умудрился попасть в милость Герцога, и поэтому тут его уважали. — Какие гости, Скру! Несмотря на препятствие в виде охраны и решёток, один из амбалов радостно махал ему рукой. — А мы думали, тебя там уже каждый перетрахал, — а были и те, кто завидовал. — Ну да, если бы против меня вышел с таким личиком, я бы тоже не устоял, — в основном завидовали те, кто не мог похвастаться хорошими чертами лица и не видел вблизи самого Эда и его шрамы. — Замолкни, — говорит тот амбал с завязанными резинкой дредами. — Ты к нам? — Конечно. У меня есть для вас подарочки. Намеренно радостно говоря, он улыбается и пытается рассмотреть их через тёмные линзы круглых очков, но позже просто убирает их и, пройдя охрану, вступает на чужую территорию. Тут он лишний, и он это знает. Однако через час он выходит оттуда целым и даже с небольшой сумкой подарков, которые он не торопится показывать охране; только кивает им и что-то говорит, после чего те нервно кивают и отходят в сторону. Не смотря назад, Эд буквально убегает, и, что интересно, никто его ловить не собирается. Ему это только на руку. — Нашёл, — говорит он, чуть запыхавшись, и встаёт на колени перед одной из камер, довольно простой, ничем не огороженной. Можно было увидеть кровать, стол и низкую тумбу — всё, что там есть. — Держи. Отпихивает от себя сумку, тряпичную ёмкость и смотрит в глаза удивлённому мужчине. — Через три дня Герц уедет, у тебя будет шанс, не упусти возможность. Спрячь это. Козловский, не долго думая, залез в сумку и увидел там достаточно подозрительные свёртки и, что радовало больше всего, еду. Жаль только, что там в основном было оружие и отмычки; и зачем Эд взял отмычки? Ещё тогда Козловский думал, что всё это — большой театр, в котором он тряпичная кукла. Как Эд доставал всё это в таком месте, почему он больше не приходил и чем занимался до этого, раз так спокойно общался с местной охраной. Если бы он украл очки, что весели у него на майке, то его бы поймали сразу же после выхода из кабинета. Почему он знает, что тот уедет через три дня? </right> — То есть вы планировали побег вместе? — Нет. Я его не видел вплоть до третьего дня. Когда я сбегал, мне пришлось подниматься на второй этаж, чтобы найти окно, но там уже меня поймали. Герцог никуда не уезжал в тот день. — Он вас подставил? <right> — Герцог! Схваченный двумя охранниками, Козловский слушал, что те говорят, и не предпринимал никаких действий. У него не было сил выбраться из крепкой хватки, а всё оружи отобрали; он ощущал себя опустошённым, уверенным в том, что Эд его просто подставил. Когда он сидел там, в клетке, он слушал сплетни и знал, что уже прошли все пять боёв, обещанные Эдом. Ситуация была безвыходная, а разбитая бровь мешала ему не только смотреть, но и дышать. Кровь капала на красный ковролин, и только теперь он понимал, что это не безвкусица, а практичное решение. Такое же решение принял Эд. Решил устранить Данилу сразу после того, как пройдут все пять боёв. — Тут прибывший недавно, пытался сбежать, при себе имел оружие. Что прикажете? — Входите. Дверь услужливо открыли, а Козловского пнули внутрь, и тот сразу же упал лицом вперёд. Он не заметил момента, когда ему сковали руки, и еле встал. — Как я и думал, — уже знакомый мужской голос казался насмешливым, а витающий в помещении запах сигар казался тошнотворным. —Это твоя псина устроила, да? Речь была об оружии. — Этот сучёнок тебе предан, —лицо его стало серьёзным. — Отпустите его. — Вы уверены? — Хотите замарать руки об это дерьмо? Просто выкиньте его. — Возможно.